***
Когда на его запястье впервые появились нарциссы, он лишь фыркнул и выдал что-то на подобии: «Самовлюбленный болван!». Кёнсу любил нарциссы — один из его любимых цветков. А вот предначертанного невзлюбил. Он много читал об этих цветах. Особенно сильно любил миф об Эхо. Поэтому все чувства До по отношению к «тому самому» были пропитаны скепсисом. А потом он встретил Чонгука. Такого надоедливого, жутко весёлого и жизнерадостного. Но с ним было легко. Казалось, что ни один из шипов, что мгновенно выпустил Су, как только в его личное пространство кто-то начал вторгаться, никак не колол этого пацана. «Он либо идиот, либо мазохист,» — решил тогда для себя «талантливый». А потом, со временем лёд в его сердце начал таять. Надоедливый Гук уже не казался таким уж и надоедливым, даже наоборот, очень приятным. Несомненно, мальчишка был умелым собеседником, удивительно любознательным и донельзя сообразительным. Мальчонка каким-то удивительным способом всегда угадывал настроение Су: молчал, когда тот ничего не хотел слышать, болтал без остановки, когда его хёну было скучно и просто нужен был какой-нибудь «шум» рядом. Кёнсу никогда не признается в этом ни Чону, ни кому-либо ещё, но уже после третьей недели их знакомства, он не пропускал мимо себя ни одно слово, сказанное неугомонным младшим. Ему казалось интересным то, что рассказывает Гук, тот умел открыто и смело выражать своё мнение, а это качество в людях До ценил особенно сильно. А ещё Чонгук красиво пел, его голос завораживал и успокаивал. Брюнет считал, что талант мальчишки лучше его собственного «таланта», от которого одни только беды. Время шло, разговоры с Куки (как его решил называть Кёнсу) становились неотъемлемой частью дня. Такой привычной и необходимой, что терпение всегда подходило к концу, если не было хоть простого утреннего приветствия. Никогда Су не мог сказать, что они друзья или простые знакомые. Между ними не было никакой дружбы с самого начала, а теперь и подавно. До предпочитал называть то, что происходит между ними привязанностью, не более и не менее того. Как-то раз они сидели в парке, Гук в очередной раз рассказывал что-то дофига интересное (как считал он сам), а Су просто слушал, не особо вникая в смысл слов. День не предвещал собой ничего особенного: ни хорошего, ни плохого. Самый обычный солнечный день. — … всё это так сложно, хён. Ты ведь со мной согласен, да? – неожиданно для самого Кёнсу спросил паренёк, поэтому тот просто кивнул, не зная с чем или же на что соглашается. – Хён, а кто он? – всматриваясь в неприкрытое ничем запястье с нарциссами, не выдерживает младший. — Не знаю, как и ты не знаешь, кто он, — уже намекая на цветы самого Чона, отвечает Су, — Да и имеет ли это хоть какое-то значение, если шансы его найти один на миллион? Никогда не горел желанием знакомиться с кем-то, кого олицетворяют нарциссы. — Тогда, хён, будь моим, — сказано чуть слышным шёпотом, с отчётливо слышными нотками обиды где-то глубже, где не поймёт ни один другой. Но До всё слышит. — Я ничей, — спокойно, даже не глядя на младшего. — Я только свой и больше ничей. В конце концов, Куки, мы все люди. И все принадлежим только себе. Цветы — не знак принадлежности. — Знаю, хён, знаю, — каждое слово сквозит грустью. — Я просто хочу, чтобы именно хён был всегда со мной рядом, а не кто-то другой. Просто я считаю, что ближе тебя у меня нет никого. Даже тот, кто на другом конце этой идиотской связи, не так уж и близок мне. — Я не такой медовый, как ты считаешь, — усмехается в ответ Су. — Сможешь ли справиться? — Я… буду стараться, — уверенно и удивлённо. — Только будь всегда рядом со мной, пожалуйста. Я не дам тебе пожалеть об этом, обещаю. — Никогда не обещай того, чего не сможешь выполнить наверняка. Но так уж и быть, пока сам не прогонишь, я никуда не уйду. Счастью парня в тот момент не было придела. Все слова разом закончились, а воздух переполнил лёгкие, что сложно было и один нормальный вдох сделать. Кёнсу продолжал смотреть куда-то мима него, но это волновало мало. Его хён согласился. Он нужен хёну.***
В какой-то момент (когда именно, Чонин и сам не понял) в его жизни всё оборвалось. Связь, которой и раньше-то особо не было, начала умирать. Цветы на руке так же начали увядать. Всё происходило как в самом страшном кошмаре, но выхода из всего этого не было. Он мог броситься на его поиски. Но как его искать, если тот не только не желает быть найденным, не желает знать и самого Кима. Когда в своем букете Кай впервые увидел слегка подсушенный цветок, сразу же бросился к травник-хёну. Тот, наверняка, знал, из-за чего это и что с этим делать. Но Чунмён в тот день лишь молча заварил ромашковый чай и заставил выпить это Кима. А тот уже не был уверен, что хочет знать о том, что происходит там с его предначертанным. — Его любовь к тебе была хрупкой, Чонин. Думаю, то, что он к тебе чувствовал, и любовью назвать было сложно. Именно поэтому на твоей руке лишь букет, а букеты, как известно, долго не живут, — небольшая пауза, чтобы Кай переварил только что полученную информацию. — Букет начал умирать, как и его чувства. Чонин, как ты? — Я перестал его чувствовать… То есть я и раньше редко чувствовал что-то с его стороны, но теперь вообще ничего нет. На том конце пусто, — у парня явно начиналась истерика, и одним только ромашковым чаем ситуацию было не спасти. — Успокойся, Чонин. Я уверен, с ним всё в порядке. Всё будет хорошо, слышишь? — Чунмёна пугал взгляд, с которым младший на него смотрит. Столько страха таилось в его глазах. И это был не страх за то, что между ними, а страх того, что он мёртв. Такое поражало. — Я его теперь никогда не услышу? — совсем тихо. Так чтобы услышал лишь хён. — Совсем больше ничего между нами не будет? — Может и будет, — старший сел напротив Кая. Он хотел, чтобы парень не терял надежду, чтобы продолжал верить. — Просто теперь всё зависит лишь от него.***
Букет завял к концу месяца. Чонина в тот момент не пугала перспектива того, что тот, ради кого он жил, отверг его. Кая пугало то, что он мог умереть. Каждый день просыпаться и видеть на руке засохший букет было мучительно больно. Первое время парень даже не выходил из дома. Ему казалось, что теперь о том, что его отвергла судьба, знают все. Он и сам не понимает, почему решился выйти на улицу в конце концов. Связь не утерялась совсем, как показалось сначала Киму, но и не была такой же, как раньше. Просто однажды он услышал: «Никогда не горел желанием знакомиться с кем-то, кого олицетворяют нарциссы». Это фраза из ниоткуда сначала стала чуть ли не смертельным ударом, а потом вознесла до небес. Его соулмейт не мёртв. Не признает его, как свою судьбу, конечно, но всё ещё жив, а это намного важнее. Чонин долго думал о том, что могло заставить его отказаться от судьбы. А потом решил, что что бы это ни было, но тот был явно счастлив, поэтому Киму просто надо попробовать жить дальше без оглядки. Не волноваться о своем предначертанном, ведь скорее всего есть тот, кто о нём позаботиться. Есть тот, кого он любит, не смотря на судьбу. Брюнет был счастлив за него, хотя сердце его пронизывала ужасающая боль. А потом хён просто попросил его о помощи, и он, конечно же, согласился, ведь он сам всегда приходил к нему. Чонину самому было интересно, чем все это обернётся, каков будет соулмейт его хёна травника. Но он никак не ожидал увидеть после ещё и своего соулмейта. Это было неожиданно и… несколько обидно. Кай думал, что, когда познакомится со своим предначертанным, тут же простит его выбор, что всё, возможно, ещё наладится. Но ничего не наладилось. Его Кёнсу сейчас дарил всю заботу и любовь другому. Он смотрел на Кая с жалостью, ведь предназначенность ему никогда не сможет заменить настоящих чувств. А тот пацан… он был счастлив. По-настоящему счастлив так, как никогда не сможет быть счастливым Чонин. Было больно видеть, как Су дарит свою прекрасную улыбку кому-то другому. В итоге, Ким не выдержал. Он не хотел быть больше беспомощным ребёнком в глазах хёна, но всё это было выше его сил. Парень просто покинул кухню, а после и сам дом его соулмейта. Он ушёл к деревьям, где заприметил качели, и ещё долго сидел бы там, смотря в пустоту, если бы не Чон. — Прости, — в глазах парня читались не скрытые ничем страх и сожаление. — Я никогда не думал, что может так получиться. Но я, правда, люблю его. Может не так сильно или давно, как ты, но… — Я знаю… — Кая окутала такая пелена отчаяния, что от этого атмосфера между парнями становилась все более и более неловкой. — Он тоже любит тебя. И намного сильнее, чем если бы это была просто предназначенность. Я просто… — Больно, да? — казалось, Чонгук и сам прекрасно понимает, что сейчас происходит с Кимом. — Сердце болит… У меня тоже болело, когда я увидел его браслет. Я тогда… — Был в отчаянии, — парни понимали друг друга с полуслова, ведь эмоции одного были хорошо известны другому, — Прямо как я сейчас. В происходящем нет твоей вины, если ты об этом поговорить хотел. Просто это сложно. — В тот день Су сказал, что он не твой и уж тем более никогда не будет моим, — Кук и сам не знал, зачем вообще рассказывает обо всём этом. Просто это казалось таким правильным, таким необходимым. — Он, сказал, что всегда принадлежал и будет принадлежать лишь себе. Было так страшно… — Почему он согласился? — Чонин и сам не знал, хочет ли на самом деле слышать ответ на этот вопрос. — Он ведь уже знал обо мне, да? — Да, знал, — честный ответ. — Но он тогда сказал, что у нет желания… — Иметь дел с тем, кого олицетворяют нарциссы, — Кай знал эту фразу наизусть, он не раз прокручивал её в своей голове, и с каждым разом она всё более болезненный отпечаток оставляла в сердце. — Да, — Чонгук не знал, что ещё он может сказать тому, у кого отобрал кого-то настолько прекрасного, как Кёнсу. В этот момент он завидовал себе и всем сердцем ненавидел судьбу… — Ясно, — Чонин в последний раз глубоко вдохнул, встал с качелей и направился к дому. — И как долго ты собираешься ещё там стоять? — не выдержав, всё же окликнул он пацана. — Ты молодец, береги его, — всё же выдавил из себя «талантливый». Он завидовал, но был рад знать, что рядом с его любимым кто-то столь надежный. Может, у него тоже в будущем появится шанс встретить кого-то, кто сможет его полюбить не смотря ни на что. А пока он будет довольствоваться цветущими ирисами в обрамлении мёртвых цветов на своём запястье.