(…полугодом ранее)
Капитан Гьялунд любил нахваливать то, как стремительно его «Северная дева» рассекает морские просторы, но, если говорить честно, стремительности у старого толстобокого кнорра было немного. Тяжело гружёное торговое судно неспешно переваливалось по волнам, давая пассажирам достаточно времени на то, чтобы познакомиться со всеми тонкостями и нюансами морской болезни. Нерин вжималась спиной в борт и старалась дышать глубоко и размеренно. Живот немилосердно крутило. Впервые с начала этого безумного года ей не надо было куда-то бежать, от чего-то спасаться или как-то пытаться заработать – ничему из этого не было места на палубе «Северной девы». Для пассажиров, честно заплативших за проезд с материка на Солстхейм, здесь была лишь бесконечно долгая неделя, наполненная бездельем, размышлениями и попытками не попрощаться со своим обедом. От размышлений её тошнило едва ли не сильнее. Даже в начале лета северные моря были неспокойны, и добраться до отдалённого острова можно было лишь из виндхельмского порта, почти такого же угрюмого и неприветливого, как и сам Виндхельм. В искренней любви к родному городу Нерин могла признаться лишь в детстве, когда небо было ярче, Квартал серых – светлее, а родители – ещё живы. Со смерти матери прошло уже лет пятнадцать, со смерти отца – и того больше, а с предпоследним оставшимся в городе родственником Нерин разругалась вдрызг, когда покидала родной дом. На этот раз, торопясь на корабль, она пролетела через Виндхельм за считанные часы. Так в праздник летнего солнцестояния пролетают над костром – только бы не замедлиться, не споткнуться, не обжечься… Приземлилась на палубу, отсчитала монеты из своего не слишком толстого кошеля и выдохнула наконец. Дальше будет лучше. Должно быть. Обязано.***
Дальше будет только лучше, потому что хуже – некуда, думала Нерин в первых числах весны. Несколько месяцев, проведённых среди повстанцев, тогда увенчались личной встречей с их легендарным предводителем, Ульфриком Буревестником. Он оказался так же высок, как про него говорили, а глазами и впрямь почти мог метать молнии. Голос его наверняка оказался бы не менее впечатляющим, но услышать его мешал кляп. Нерин и рада была бы помочь тому, с кем так давно искала встречи, но путы, перетягивавшие ей запястья, не давали на это ни единого шанса. Не было такой возможности и у остальных сидевших в повозке – взявшие их в плен имперцы не поскупились на верёвки. Весна начиналась как нельзя более погано.***
Дальше обязательно будет лучше, думала Нерин, выбираясь из горящего Хелгена. В отряде Братьев Бури, в котором она провела всю зиму, ветераны любили шутить, что каждый повстанец обязан в своей жизни посмотреть на плаху с расстояния одного шага. Шутка даже тогда не была особенно хорошей – теперь же стала совершенно кошмарной. Тяжёлая дубовая колода оказалась тёплой от недавно пролившейся на неё крови. И ни капли не забавной. Куда смешнее оказалось появление посреди устроенной имперцами казни дракона. Здоровенного, угольно-чёрного, злобного, как дюжина даэдра, и плюющегося огнём – словом, ровно такого, какими пугают детвору. Только, в отличие от детских страшилок, совершенно настоящего. И организовавшего в Хелгене не менее настоящий ад. Нерин бежала из горящего форта, сбивая босые ноги о камни, и давилась совершенно нелепым хихиканьем. История её спасения получалась очень странной.***
Дальше… А что дальше-то? Схватить бы ярла Балгруфа за рукав да вытрясти из него ответ на этот вопрос! Но Нерин не стала – кинжально-острый взгляд соотечественницы, этого самого ярла охранявшей, настоятельно советовал не делать резких движений. Это всё было… несправедливо. Можно подумать, она явилась в Вайтран денег в долг просить, а не предупредить местных о возвращении драконов! И вместо благодарности её посылают к даэдра на кулички за какой-то древней каменюкой? Чтобы хоть там беспокойная нежить завершила начатое имперскими войсками и драконом – и уже наверняка отправила её к предкам?! Нерин до боли сжала кулаки и постаралась поклониться в спину ярлу так вежливо, как умела. И лишь выйдя из дворца позволила злым, жгучим слезам политься. Это было слишком. Всё было слишком. Она была здесь чужой – данмеркой в самом сердце нордской провинции; ни семьи, ни друзей, ни товарищей. Она почти не умела сражаться – мало кому было дело до её обучения. Она не могла ослушаться ярла – но и выполнение его приказа сулило лишь смерть. Она была одна. Каждый следующий шаг, каждый следующий вдох лишь равнодушно безжалостным кинжальным уколом напоминал ей об этом. Нерин глубоко вдохнула – и медленно, сквозь неплотно сжатые губы выдохнула. Жалеть себя можно было, пока были живы родители, которые всегда всё наладят, и устроят, и примут ответственность, и защитят. Но после смерти отца и мамы Нерин вдруг оказалась взрослой, той, кто сама отвечает за свою судьбу и свою жизнь. Тут сколько ни пытайся спрятаться, а рано или поздно тебя вытащат под палящее солнце и потребуют: отвечай! Отвечай, что будешь делать дальше.***
Нерин поёрзала, поудобнее оперлась спиной на борт «Северной девы» и ещё раз перекатила в голове округлые камешки собственных мыслей, обточенные долгими раздумьями. Правильно ли она решила? Само собой, для Братьев Бури она как была, так и осталась чужой. Пара месяцев, проведённых в их лагере, не слишком помогла нордским повстанцам поверить в искренность эльфийки – данмерки, впрочем, а не альтмерки, но будто бы им не плевать, в самом-то деле, на различия меж эльфами? Пусть один-два человека и относились к ней лучше прочих… Но гражданская война всё ближе, и вряд ли им дело будет до её просьб и бед, когда Ульфрик призовёт их под свои знамёна. Для семьи же… Нерин привычно поджала губы. Из всей родни один лишь дядя Ревин не выставил бы её за порог после первого же слова. Правда, вся помощь, которую можно было бы от него ожидать, состояла из щедрой россыпи упрёков, укоров и обвинений в неблагодарности. Едва ли это занудство могло спасти от топоров нордской нежити… Во всяком случае, Нерин точно не хотела это проверять. Оставалось лишь нанять кого-нибудь. Кем-кем, а богачкой она себя точно не могла назвать, особенно после весны, прошедшей для неё под девизом «имперцы-Хелген-дракон». Но… Тут помочь с посадками, там подработать на лесопилке, здесь собрать нужные травы – и в итоге выясняется, что деньги, септим к септиму, не так уж и невозможно скопить. Первого кандидата во время переговоров чуть не стошнило пивом. Второй попытался её облапать, не ожидая серьёзного отпора; спасло то, что даже для переполненной таверны голос Нерин оказался достаточно громким. Третий наёмник запросил сумму, на которую она накопила бы в лучшем случае к следующему лету. Четвёртый окинул её презрительным взглядом и молча отвернулся. День за днём Нерин ловила то один, то другой заработок, встречалась со всевозможными сортами наёмного люда и понемногу продвигалась на север провинции, к родному Виндхельму – просто потому, что сидение на одном месте приносило меньше денег. Кто-то корчил рожи от одного только разговора с эльфийкой, а не человеком; кто-то выглядел так, словно готов прирезать нанимателя в первую же ночь; кто-то ровно так себя и вёл. Чувство, что она в западне, крепло всё больше и больше. И не спешило её оставлять даже сейчас, на полпути к Солстхейму, куда она плыла, вооружённая слухами, деньгами, планами и надеждами. Будет ли дальше – лучше?