***
Когда она открыла глаза, комната была пуста. Бледный осенний рассвет змеился по бревенчатым стенам, не принося тепла, а в плотно запертое окно стучались редкие снежинки. Рядом никого не было. Подтянув ноги и сев, Нерин судорожно сжала одеяло. Во всём теле была отвратительная слабость, но голова была как будто бы ясной – уж точно яснее, чем вчера вечером. Ей же не приснилось?.. Половицы за дверью скрипнули, и Нерин в панике нырнула под одеяло. Притворяться спящим – наука нехитрая, но и в ней хватает возможностей облажаться. Держи под контролем дыхание, расслабь руки и ноги, не выдавай себя мимикой или случайным дрожанием ресниц. Если боишься, что выражение лица тебя подведёт, постарайся скрыть его за собственными волосами, подушкой, одеялом… Притворство никогда не было сильной стороной Нерин. На мгновение замерев на пороге, Телдрин вздохнул. Одеяло в ответ нервно дернулось и замерло. Телдрин окинул его задумчивым взглядом и через несколько шагов вежливо постучал по изголовью кровати. После недолгой паузы одеяло шевельнулось: – Кто там? – Завтрак в постель. Или ты выныриваешь, Швабра, или я тарелку прямо на тебя сложу. Она нехотя подчинилась. Завтраком оказалась какая-то безвкусная каша, но на большее Нерин бы всё равно не нашла аппетита. Она возила ложкой по тарелке, иногда украдкой поглядывая на непривычно, отстранённо молчаливого Телдрина, сидевшего напротив неё. Выглядел он таким же усталым, как и вчера – вчера же? – если не сильнее. Борода неопрятно отросла, шевелюра в беспорядке, под глазами залегли тени… Он перехватил её взгляд: – Невкусно? Она пожала плечами: – Нормально. Наверное, надо было завести какой-то разговор, о чём-то говорить, спрашивать, строить планы? Нерин казалось, словно все мысли и чувства мечутся и бьются в панике – но где-то глубоко, под толстым пуховым одеялом, скрадывающим любой звук и движение. Выбираться из-под его тепла в осеннюю стужу было… страшно. – Ну… Ты сам как? Телдрин удивлённо вскинул брови. – Да уж поздоровее тебя буду. А вообще успел дюжину раз поругаться с местной лекаркой и две дюжины раз – ве-ежливо попросить дражайшую трактирщицу держать свои длинные уши и нос подальше от нас. Впрочем, ты тут всё равно что-то вроде знаменитости. Половина местной стражи у меня в ногах валялась, зазывая тебя к ярлу. А я доблестно от них отпинывался. – Эта половина хоть жива осталась? – улыбнулась Нерин. – Ай ладно тебе, у них ещё вторая половина есть, – махнул рукой Телдрин. И прищурился: – То есть ты не удивлена? – Не особо. Во время войны наш отряд в окрестностях немного… пошумел. – Даже так? – Ну. А теперь представь, какими красавчиками мы сюда прибыли. Кто в бинтах, кто в крови, кто орёт во всю глотку про выпивку – такое сложно забыть. Телдрин хохотнул: – Да уж. Дай угадаю: про выпивку ты орала? – Конечно, – фыркнула Нерин. – Орал Ралоф, его после Вайтрана назначили старшим. Он тут думал напоить самых лихих, чтобы они поскорее заснули и не творили всякой ерунды. – Сработало? – Наполовину. В повисшем молчании Нерин доела последние ложки каши. Разбавленная разговором тишина утратила угловатость и стала уютно-медовой. – Да, к слову о стражниках, – вдруг вспомнил Телдрин. –Тебе тут передали… Нерин тихо протянула ладонь, уже зная, что получит. Льётольв, Риг, Фроди и Варди, четверо недошедших до Маркарта. Первые буквы их имён она сама вырезала на их амулетах, когда стало ясно, что похороны в зимних горах их поредевшему отряду будут не под силу. И она же, проезжая потом через Фолкрит, потратила почти всё золото, чтобы договориться с местными – найти, перенести, дать им достойный покой. Сберечь амулеты – самые простые, незатейливые, но посмертно ставшие вдруг именными. – Их похоронили? – Да, – кивнул Телдрин. – Я видел могилы. По нордским меркам, наверное, достойные. – Хорошо. – Проводить? – Я настолько плохо выгляжу? Телдрин пригвоздил её тяжеленным, как полная телега камней, взглядом: – Ещё гениальные шутки будут? – и, не получив ответа, проворчал: – Может, в следующий раз будешь говорить о том, что тебе паршиво, хотя бы незадолго до обморока? Нерин зябко повела плечами и вздохнула: – Я думала, справлюсь. Телдрин молча закатил глаза, и она торопливо продолжила: – Не хотела нагружать тебя ещё и своими проблемами. Ты тоже устал, к тому же был ранен, вот и… Вместо ответа Телдрин попытался закатить глаза ещё сильнее, но сдался и выдохнул: – Глупая. Твои проблемы – мои проблемы. – А, – ответила Нерин. Подумала немного и добавила: – А? – Что тебя так удивляет? – проворчал Телдрин. И вдруг осёкся. – Так, постой. Она примирительно махнула руками – мол, никуда и не собиралась. В одной рубашке, с укутанными одеялом ногами и с лихорадочной слабостью во всём теле? Вариант бегства отпадал, как бы она в нём ни нуждалась сейчас. – Швабра… – протянул Телдрин с ноткой угрозы в голосе. – Только не говори, что ты не помнишь прошлый вечер. Если так, то или я пойду топиться в той луже, что тут по недоразумению зовётся речкой, или откушу тебе уши. Как и обещал вчера. Нерин, успевшая замереть, как кролик перед змеёй, удивлённо моргнула: – Уши?.. Он испустил душераздирающий вздох, откинулся на стуле и потёр лоб. – Допустим… А что помнишь? Что последнее? «Прости». Смятое одеяло. «Можно и без слов объяснять». Тягучие, как патока, секунды лицом к лицу. «Если это шутка»; касание губ, удивительно нежное, как утренняя роса; пальцы, уверенно скользящие по горячей коже, зарывающиеся в волосы, гладящие, сжимающие, замирающие в неуверенности… Из воспоминаний её выдернул довольный смешок. – Ты помнишь, – утвердительно произнёс Телдрин, не сводивший с неё внимательного взгляда. Спорить было бессмысленно, и Нерин молча кивнула. Выбираться из-под тяжёлого одеяла, прячущего мысли, оказалось действительно пугающе холодно. Не сводя с неё взгляда, Телдрин молча качнулся на стуле; резко встал, чуть не опрокинув его; почесал затылок и наконец набрал в грудь воздуха: – Ну… В общем… Он был… в замешательстве? Растерян? – Можем просто забыть, – поспешила выдавить Нерин, внутренне проклиная себя на все лады. Но лучше синица в руках, лучше не надеяться на многое, не ждать, так что она продолжила, путаясь в словах: – Если мы… Если хочешь, то ничего этого не… Она осеклась. Телдрин – лучший мечник всего Морровинда, прославленный наёмник, язык без костей и прочая, и прочая – не двинулся с места, но что-то в его лице изменилось так, что нельзя было не заметить. Какой там лучший мечник? Побитая дворняга сейчас выглядела бы счастливее него. От острого укола страха Нерин съёжилась: она всё испортила, опять всё испортила, опять оттолкнула и опять потеряет… – А ты? – Телдрин заговорил хрипло, как сквозь ком в горле. – Ты забудешь? Она постаралась сжаться ещё сильнее, стать ещё незаметнее – и едва различимо мотнула головой. Он шумно выдохнул: – А что тогда?.. – Он силился подобрать какие-то слова: – Ты не хочешь… чего? Или хочешь? Или… Да во имя задницы Азуры, Швабра! Она испуганным зверьком следила за ним, вцепившись в подол ночной рубашки. – Нерин! – прозвучало почти гневно, и Телдрин осёкся, сбавил громкость, повторил мягко, почти нежно: – Нерин… – Да? – Я хочу… – Он замешкался, но взял себя в руки: – Я хочу – понимаешь, хочу! – не забывать. Это был лучший вечер в моей жизни за последние, ну, полвека, наверное. И не только из-за того, что ты наконец пошла на поправку. Мысли метались ранеными птицами, и ей хотелось сбежать, спрятаться вновь под одеяло, скрыться, пропасть – потому что этого не могло происходить. Всё происходящее было таким же немыслимым, как внезапное появление Азуры там или Мефалы посреди комнаты в единственной таверне захудалого нордского городка. И Нерин понятия не имела, что можно сделать в ответ. Ей хотелось исчезнуть. – Нерин. Она вздрогнула. Телдрин смотрел прямо на неё. – Только попробуй спрятаться. Из-под земли достану. Сперва Нерин не поняла, почему веки начало жечь, как неосторожную руку – от крапивы. Она моргнула раз, другой, надеясь унять горячий мучительный зуд, и поняла, что зрение расплывается. – Нерин? Голос Телдрина был переполнен тревогой. Она попыталась прищуриться, чтобы разглядеть его лицо, и ощутила влагу на левой щеке. Досадливо стёрла её, распахнула глаза пошире – и согнулась в перехвативших дыхание слезах. – Нерин, родная! Почему… Я не то сказал? Теперь она слышала уже не тревогу, а едва ли не панику и изо всех сил помотала головой – нет, нет, не в этом дело, не надо винить себя! Слёзы лились и лились осенним дождём, вырывая судорожные вздохи, и Нерин пыталась их стереть, пыталась удержать себя от громких уродливых рыданий… Чужие руки поймали её за вздрагивающие плечи, притянули, обхватили, обняли – и она сломалась. Рассыпалась осколками, пылью, тысячей маленьких испуганных Нерин, в один голос кричащих о засевшей под рёбрами боли. Какой боли? От несбыточных надежд, от сбывающихся страхов, от потерь, от разочарований? Она не помнила. Мир сузился до хрипа в груди, заливающих лицо слёз и тёплого плеча в уже насквозь промокшей рубахе. Кажется, Телдрин был рядом – но она не могла различить ни слова из его тихого успокаивающего шёпота. …Как долго может плакать мер или человек? Пока не иссякнут слёзы? Пока не кончатся силы? Пока не исчезнет причина? Силы кончились первыми. Когда Нерин наконец затихла, Телдрин коснулся её лба – конечно, снова горячего, как печка, – и в очередной раз за это долгое утро тяжело вздохнул. – Извини. – Её голос едва было слышно. Он криво усмехнулся: – Кажется, плакать у меня в руках становится твоей новой привычкой. Она рассмеялась так же тихо, на грани слышимости. – Ты не против? – Само собой. – Он осторожно погладил её по растрёпанным волосам и внутренне возликовал, когда она не отстранилась, а, наоборот, прижалась к нему плотнее. – Каждому нужен кто-то, в кого можно иногда от души прореветься. – Даже тебе? Вопрос, произнесённый куда-то в ключицу, застал Телдрина врасплох. Он поморщился, но всё же признал: – Наверное. Но я сейчас не готов это проверять. Нерин снова рассмеялась – будто бы ещё тише, чем до этого, – и вдруг заёрзала в его руках, отстраняясь. Как, уже? Телдрин отпустил её, затаив дыхание, и она опустилась на подушки, устало прикрыв глаза. Ну, ещё бы. – Отдыхай, болезная, – мягко фыркнул он и погладил её по голове. – Учти, обещание про «отгрызть уши» я не отменял. Забудешь – пеняй на себя. Уже засыпая, она улыбнулась в ответ. И сжала его ладонь.***
Когда она открыла глаза, почти весь густой, стелящийся к земле дым остался позади. Штурм шёл тяжело: через сталь, кровь и многочисленные пожары, пробиваться сквозь которые было едва ли не труднее всего. Защитники Вайтрана мало что могли противопоставить войску Ульфрика, но сам город словно сопротивлялся вместе с ними, затягиваясь непроглядными клубами дыма, дробящими отряды и рушащими планы. Надолго ли? На рыночной площади, куда выбралась Нерин, дыма почти не было – и союзников не было тоже. Зато были противники: первый быстрый удар пришёлся в призванный клинок, который Нерин едва успела подставить. Лезвие тяжело загудело, и она отступила правее, разрывая дистанцию и выгадывая себе дополнительные секунды. В неясном свете пожаров виднелись трое, и Нерин сглотнула. Плохо, очень плохо. Три мечника на одного – не самый радостный расклад. Первый зашёл справа, и она спустила по клинку его удар, избегая прямого попадания. Второй уже опускал меч ей на голову, и Нерин кинулась вперёд, подныривая ему под правую руку, уходя за спину. Чиркнула клинком по рёбрам – тщетно, под ударом только лязгнула кольчуга. Тяжёлый удар сзади заставил её потерять равновесие и выбил весь воздух. Задыхаясь, она рухнула на колени и поспешно перекатилась, уворачиваясь от следующего удара. Боли не было, как не было и страха – осталось только странное онемение, сковавшее мысли. Зрение смазалось, детали слились в багрово-чёрной пляске, уши заложило. Из мельтешения вынырнул смутный силуэт, замахивающийся мечом, и не успевшая подняться Нерин пнула его в колено. Противник потерял равновесие, лезвие скользнуло мимо, оставляя её в живых. Нерин не стала рубить и опять стачивать лезвие об кольчугу, а ткнула мечом снизу вверх – и попала. Звенья разошлись, пуская призрачную сталь к тёплой плоти. Противник упал. Нерин попыталась подняться на ноги – и осознала, что не успевает, что ещё один мечник уже на расстоянии удара. Она начала поднимать клинок мучительно медленно, словно пробиваясь сквозь толщу воды. У норда, теперь бывшего совсем близко, были пронзительно голубые глаза и искривлённый в диком крике рот. Странно, но она совсем не слышала крика. Удар меча о меч прозвучал, наоборот, оглушительно громко – но ожидаемой боли в запястье Нерин не ощутила. Она моргнула, словно выныривая из морока, и наконец увидела перед собой широкую спину в привычных доспехах Братьев Бури. Волосы, обычно пшенично-светлые, в отблесках пожаров отдавали какой-то дикой рыжиной. – Нерин, душа моя, – Ралоф на миг прервался и с рыком оттолкнул противника, – наконец мы тебя догнали! Багрово-чёрные пятна вновь замельтешили перед глазами, и она тяжело опустилась обратно на мостовую. Почему-то она уже знала, что до площади добралась ещё дюжина союзников, и эта схватка подходит к концу. Тёпло-сладкий вкус лечебного зелья – единственного на весь отряд – тоже был ей знаком, как будто это уже было. Она знала, что с того, кто получил несколько дюймов её меча в бок, при падении слетел шлем. Знала, что, опираясь на Ралофа, пока действует зелье, она подойдёт посмотреть на того, кто чуть не отправил её к праотцам. И что увидит болезненно знакомые черты лица, заострившиеся от потери крови. Её взгляд скользнул по высоким скулам, сломанному носу; по змеящимся от бровей татуировкам, почти чёрным в неверном свете огня; по алым глазам, горящим болезненной ненавистью. Нерин закричала.***
Когда она открыла глаза, комната снова была пуста. Блуждающие в солнечном свете пылинки танцевали золотом, испуганно бросаясь в стороны от её дыхания. Нерин села в постели, пытаясь перевести дыхание. Что ей приснилось? Почему сердце колотилось, как обезумевшее? Почему этот стук никак не утихнет? Она стёрла с лица несколько слезинок – опять? сколько же можно плакать? соберись уже! – и наконец поняла: стучали в дверь. – Да? – Она поняла, что голос ей не подчиняется, и быстро хлебнула воды из оставленного рядом с кроватью – так предусмотрительно – кувшина. Прочистила горло и повторила уже гораздо громче: – Да? Кто там? Стук оборвался, и Нерин была готова поклясться, что расслышала удивлённый вздох. Последовавшая за ним секундная заминка сменилась суетливым, как трещотка, женским голосом: – Проснулась? Радость-то какая, я уж и не думала, что достучусь; стучу и стучу тут уже битый час, все руки сбила! Нет-нет, ничего страшного, я не жалуюсь, тут к вам просто гости явились, а без спроса ведь негоже к вам заглядывать, а то твой спутник опять ругаться будет, где только ты такого ругливого нашла, бедная! Но самое важное, что проснулась, а то он как пошёл в город, так и ищи-свищи, а я тут… Нерин потрясла головой, пытаясь выловить нужные слова, но сдалась – разобрать что-то понятное в этом потоке речи было слишком сложно. Ещё отхлебнув из кувшина, она встала и одёрнула длинную, до колен, рубашку; ноги держали слабовато – но держали, это главное. Приоткрыв дверь, Нерин нос к носу столкнулась со стареющей имперкой ниже её на полголовы. – Ты не серчай, милая, что разбудила, – затараторила та без единой нотки вины. – Но сама посуди, если ко мне в трактир кто приходит и требует, требует прямо встречи с кем-то из постояльцев, то что мне делать? А что я могу? Я могу прийти, постучаться вежливо да тихонечко и сказать: а к вам гости – что ещё? Особенно если спрашивают так настойчиво, так уж точно ничего больше, ты на меня погляди, я же девушка хрупкая, куда мне с мужиками спорить… Отчаявшись вставить хоть слово, Нерин потёрла висок. Голова звенела от этого нескончаемого потока болтовни. Кто спрашивает? Что кому понадобилось? И где Телдрин? Болтушка-трактирщица вдруг стихла и незаметной мышкой шмыгнула в сторону от двери. Прежде, чем Нерин успела задуматься об этом, дверь распахнулась, заставив танцевавшую в солнечном свете пыль испуганно заметаться. Ей бы тоже метнуться куда-то, отступая от неожиданного вторжения, но слабые ноги не успевали за забившей набат осторожностью. Нерин только пискнула – и провалилась в по-медвежьи тяжёлые объятия, утыкаясь лицом прямо в длинные, пшенично-светлые волосы. – Нерин, душа моя! Наконец-то нашлась!