Бессознательно и неизбежно

"Прежде чем Ропп упал, ведьмак единым плавным движением выхватил меч из ножен и с короткого разворота отрубил Самсе поднятую руку с мизерикордом. Самса вскрикнул, упал на колени. Рихтер и Твердорук прыгнули на ведьмака с выхваченными кинжалами, он ворвался меж ними полувольтом. В прыжке рассек шею Рихтеру, кровь брызнула аж на свисавшую с потолка люстру. Твердорук атаковал, закручивая ножевые финты, но споткнулся о лежавшего Роппа, на миг утратил равновесие. Геральт не дал Твердоруку его восстановить. В быстром выпаде секанул снизу в подмышку и второй раз, сверху, в сонную артерию. Твердорук упал, свернулся в клубок. Господин Самса его удивил. Хоть без правой руки, хоть брызгал кровью из обрубка, левой он отыскал на полу мизерикорд. И замахнулся им на Лютика. Поэт крикнул, но выказал быстроту реакции. Упал со стула и отгородился им от нападавшего. А большего Геральт господину Самсе и не позволил. Кровь снова брызнула на потолок, люстру и торчавшие в ней огарки свечей. Лютик поднялся на колени, уперся лбом в стену, после чего обильно, фонтаном, сблевал. В комнату ворвался Ферран де Леттенхоф, с ним несколько гвардейцев. – Что происходит? Что тут случилось? Юлиан! Ты в порядке? Юлиан! Лютик поднял руку в знак того, что ответит через миг-другой, поскольку сейчас занят. После чего сблевал снова". Анджей Сапковский "Сезон гроз"

Путешествие к склепу как-то изначально не задалось. Местный эльф-алхимик попросил добыть медальон почившей виконтессы, который с ней вместе невзначай похоронили - в медальоне находился редкий яд, привезенный девушкой из путешествия в Зерриканию. Вопрос, на кой хрен романтичная особа таскала с собой отраву, повис в воздухе, - не то, чтобы Геральта он слишком интересовал. Будто бы, начитавшиеся книг девушки стремились подражать королевам и чародейкам, которые часто помещали яд в украшения - но у тех, как правило, находился повод так делать. Ну и было, разумеется, очевидно, что эльф не полез в склеп сам не от хорошей жизни. Склеп облюбовали гули - ничего сверхсложного, снова рутина, но в этот раз за Геральтом увязался скучающий Лютик, вместо того, чтоб остаться в таверне. Поэт понаслушался, что на древнем кладбище за лесом сохранились дивные эльфийские скульптуры, и захотел непременно их посмотреть. Ценитель, блять, искусства. Геральт ворчал больше для виду. Лютик бывал с ним в передрягах похлеще, в любом случае Геральт не собирался брать его в склеп. Так что ведьмак спустился в графский могильник, выпив эликсиры, с мечом наперевес - а поэт остался наверху тренькать на лютне и пялиться на своих скорбных мраморных эльфиек. Казалось бы, что могло пойти не так? То, что в склепе засела стая злобных, оголодавших и прекрасно скоординированных гулей, грайверов и альгулей. *** И меч Геральта запел. И полилась сизая кровь трупоедов. Они обложили его крепко, когда ведьмак пробивался к ближайшему саркофагу в склепе, занятому последней недавней покойницей. Шипящие, клацающие челюстями, воняющие как преисподняя гули, тяжеловесные прущие напролом грайверы, выпустившие шипы альгули - самые умные и опасные твари, вылезали из всех углов склепа, из забытого нижнего этажа, где тлели кости знати минувших эпох. Геральт хотел забрать медальон и убраться - их было многовато. Когда же он, в стремительном урагане ударов, достиг саркофага... Пустого саркофага со сдвинутой разбитой крышкой... Мда... Нет, девица не превратилась в нечисть, восставшую из могилы, все было куда прозаичнее: трупоеды, добравшись до трупа, сожрали труп. С костями и тряпками. В саркофаге сиротливо валялись несколько обрывков одежды. Геральт, уворачиваясь и пробивая выпрыгнувшему из глубин склепа грайверу тупую морду прямым ударом в глазницу, подумал, что медальон, вероятно, сожран вместе с костями. По уверениям эльфа, яд в медальоне был упакован плотно и надежно. Что ж... Существовала некая вероятность, что, покопавшись в кишках монстров, Геральт найдет медальон. Ничтожно малая вероятность. Безделушка могла быть измельчена на зубах гулей или унесена на нижние уровни склепа. В любом случае, тех трупоедов, что окопались здесь, необходимо было вырезать всех, для дальнейшего препарирования. Геральт сменил тактику. Расшвыряв тварей знаком аард, завертев меч, он пошел в атаку, быстро, стремительно, нападая, пока не успели очухаться от удара, снося головы, когтистые конечности, вспарывая неповоротливым грайверам тела от промежности до горла. Хлынули фонтаны крови, вывалились внутренности на покрытый пылью тления пол склепа. Гули выли, визжали, щерились зубастыми пастями, нападали скопом и умирали. Геральт чувствовал себя в такие моменты... действительно орудием убийства, холодным, механическим, продолжением своего меча. Он... Максимально отключался, сосредоточившись лишь на движениях, колол, резал, кромсал, летел стремительным вихрем, уничтожающим все на своем пути. В голове шумело от действия эликсиров, кровь стучала в ушах, он не испытывал страха и колебаний, он просто достигал цели, жил на острие меча, чувствуя, как тот раздирает плоть. Он бывал в такие моменты неуловим, бесчеловечен - потому, что не с людьми - и, наверное, страшен. Трупоедов становилось все меньше. Трое альгулей, видя, как падает, рассеченное, их воинство, сбились вместе, топорща иглы, утробно рыча, держа оборону, и так же вместе синхронно наступая. Надо было вывести их к солнцу. Альгули ненавидят солнце, теряясь на ярком свету, лишаясь сноровки и силы. Пятясь, поигрывая призывно мечом, Геральт пошел к выходу - саркофаг виконтессы размещался ближе всех, как последней почившей - идти пришлось недолго. Геральт обратным шагом преодолел короткую лестницу и каменную массивную арку входа. Альгули, рыча, истекая слюной, потявкивая и скалясь, не отставали. Три альгуля - неприятный расклад. Обычно таких тварей приходилось по одному на стаю гулей. Едва Геральт ступил под сень неба, альгули, беснуясь на жалящее их солнце, напали, наскакивая короткими прыжками, лязгая зубами, хаотично и яростно. В них все еще хватало сил и злости, чтоб уворачиваться от ударов меча. Геральт заплясал в смертельной схватке, стараясь вывести драку на утоптанный удобный пятак земли у входа в склеп. Краем глаза он заметил Лютика, вскакивающего, роняя лютню. До этого поэт беззаботно сидел в тени дерева, у ног скульптуры прекрасной девушки, посеревшей от времени, увитой побегами плюща. Мысленно взмолившись, чтоб Лютик не отсвечивал и убрался подальше, Геральт развернулся, увлекая трупоедов на другую сторону поляны. Надо было скорее кончать тварей. Легкий шаг, перекат, выверенные движения, альгуль выбрасывает вперед морду в попытке укусить - слишком медленно, другой рассекает воздух когтями справа - тоже не достал, Геральт вскакивает с переката, оказавшись сбоку от одного из монстров, вонзает ему меч между шеей и плечом, нанизав по диагонали. Чудовищной силы рывком выдирает меч обратно, разворачивается на левой ноге, чуя опасность позади, и рассекает грудину второго альгуля. Третий почему-то не накинулся в общей сутолоке. Геральт оборачивается и видит, что монстр наступает на Лютика, который упал на колено, споткнувшись о змеящийся по земле плющ. Лютик поднимает заполошно взгляд, переносит вес на ногу, намереваясь вскочить, альгуль делает прыжок раньше, Геральт совершает немыслимый рывок и пронзает монстра со спины в воздухе. На Лютика летят капли черной крови, омерзительная туша падает, когти в предсмертных конвульсиях вспахивают землю, не достав поэта. Геральт резко выдергивает меч. Он все еще не в себе, все еще на пределе. Кровь, разогнанная эликсирами, барабанит в ушах, он преисполнен холодной взвешенной яростью, мир вокруг замедлился, все видится слишком четким, звуки обострены, Геральт слышит стук сердца Лютика, слышит, как тот задержал дыхание, и как стекает кровь по острию меча, капая в траву. Лютик, так и оставшись стоять на колене, не дышит, смотрит на Геральта снизу вверх потрясенным взглядом. Непонятным, вводящим в заблуждение взглядом. В его глазах... Преклонение. Геральт не знает, как назвать это по-другому: восторженный шок? Молитва? Если бы... Если бы это был не Лютик, если бы не все эти годы, если бы он его как облупленного не знал, и не знал, что быть такого не может, Геральт назвал бы этот взгляд - желанием отдаться. Невысказанным, подспудным: так смотрят, когда признают чье-то полное над собой превосходство, но когда это превосходство не унизительно, когда этому превосходству подчиняешься. Что-то из области звериных инстинктов. Геральт и сам был сейчас во власти звериных инстинктов, во власти эликсиров и повышенной чувствительности - иначе бы ему не пришла такая абсурдная мысль в голову. Губы Лютика приоткрылись, он отмер, шумно сглотнул и вновь начал дышать - все так же глядя на ведьмака, словно на какое-то божество. Это было бредом затуманенного сознания Геральта: когда у человека на глазах разделывают трех чудовищ, человек будет смотреть на того, кто разделал - только лишь как на чудовище более страшное. И да, человек впадет в ступор и шок. Лютик всегда бывал шокирован, когда видел резню, учиненную Геральтом, никак не мог привыкнуть и не мог побороть позывы проблеваться, - и все это значило, что Геральт вызывал у друга ужас, не восторг. Умом Геральт все понимал, но им сейчас правили низменные охотничьи инстинкты. И Лютик все еще трепетал перед ним, как кролик перед удавом, - зачарованный. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, Геральт выронил меч, схватил поэта за отвороты кафтана, легко вздернул на ноги, протащил мимо статуи эльфийки и впечатал в дерево спиной, нависая и дыша в сантиметрах от приоткрытых губ Лютика. Им владело одно только желание - взять. Присвоить. По праву силы получить то, что так давно и мучительно хочется. Какое-то бесконечно затянувшееся мгновение они стояли, прижавшись друг к другу, и даже воздух между ними был вязким и горячим, и Геральту казалось, что ничто на свете не остановит его от того, чтоб смять эти губы в грубом поцелуе, подхватить Лютика под бедра, развести его ноги, иметь прямо здесь, на залитой кровью поляне. Лютик моргнул, дышащий поэту в лицо Геральт даже почувствовал движение пушистых ресниц, - и потом Лютик посмотрел ему в глаза так удивленно и беспомощно... Превозмогая себя больше, чем когда-либо, Геральт сделал движение головой, чтоб его губы оказались над ухом Лютика - и сказал на ухо, словно так изначально и намеревался: - Не мешайся у меня под ногами во время схватки, идиот, - получилось хрипло, каркающе и зло. Геральт разжал кулаки, отпуская отвороты одежды поэта, Лютик рухнул на ноги - потому что Геральт буквально держал его в воздухе, поежился, обхватывая себя руками, воровато покосился куда-то вниз, в район Геральтовых штанов. Если бы ведьмак умел краснеть - он бы покраснел. Потому что только что вжимал лучшего друга в дерево, потираясь о его бедро своим очевидным стояком. - Бывает... В пылу боя. Реакция на опасность и риск схватки, - выдавил из себя Геральт какую-то бессмыслицу, мечтая провалиться сквозь землю. Потому что это выглядело, как, типа, "у меня встает на альгулей", и Лютик не был бы Лютиком, если б не начал его стебать, поэтому Геральт мстительно поспешил огорошить поэта: - Я сейчас буду ковыряться в кишках трупоедов во имя заработка и пропавшего медальона. Не желаешь помочь? Или воспеть процесс? - Геральт, иди ты на хуй, - слабым голосом сказал привалившийся к дереву Лютик, видимо, относительно всей ситуации в целом. *** Когда медальон нашелся в желудке грайвера, убитого внутри склепа, уже вечерело. Геральт вылез, убедился, раскрыв медальон под лучами заходящего солнца, что флакон с ядом внутри, сунул трофей в кошель и принялся отмывать руки из фляги с водой. Лютик все еще сидел под деревом, вместо того, чтоб праздно бродить между могил и глазеть на сиськи каменных наяд скульптурные группы. Выглядел поэт нахохлившимся и несчастным. Обиделся? Злится? Оскорблен? У Геральта стало мерзко-мерзко на душе, как будто там даже не кошки скребут, а копошатся гнильцы. - Эй, Лютик, - негромко, примирительно позвал Геральт. - Ты б хоть сходил проверил лошадей. Мы же их по твоему желанию привязали у статуи девы с обнаженной грудью, уж не знаю, насколько она уместна на кладбище. Лютик, вскинув голову, улыбнулся - мягко и виновато, так что у Геральта в груди защемило от нежности, пришедшей на смену скребущим кошкам. - Тут не всегда было кладбище. Люди устроили его на месте эльфийских руин, потому что их почитали и считали точкой связи с потусторонним миром, - Лютик пожал плечами, не спеша вставать. - А я ногу подвернул. Когда запутался в плюще, и упал, и тот гуль чуть не откусил мне голову, а потом ты его словно бабочку на булавку нанизал. Нет, не сильно подвернул, - поэт вскинул руки, показывая, что волноваться не о чем. - Но прихрамываю, поэтому решил посидеть, подождать, вдруг пройдет. Лютик встал, перебросил лютню на ремне через голову, сделал шаг к Геральту и пошатнулся. Поморщился, снова наступил на поврежденную ногу, явственно хромая. Коней привязали у входа на кладбище, до них предстояло пройти приличное расстояние по импровизированным тропинкам между могил. Геральт прикинул, сколько Лютик будет туда ковылять, закатил глаза, подошел и подхватил друга на руки. - Ну! - Лютик слабо задрыгал ногами, однако тут же вцепился Геральту в шею, чтоб не упасть. - Ведьмак, ты весь в кишках и крови, как всегда, впрочем - мог бы спросить, прежде чем хватать! "Мог бы спросить, прежде чем хватать" - прозвучало в голове Геральта упреком самому себе за произошедшее ранее. Да и действительно - Лютик бы как-нибудь доковылял, достаточно было просто подставить плечо, а теперь Геральт наверняка испачкал его безусловно-модный-эксклюзивный-очередной-наиболее-любимый-в-цвет-глаз голубой кафтан. - Извини, - проворчал Геральт, не зная, что сделать - отпустить Лютика на землю, когда кафтан уже испачкан? Лютик вздохнул смиренно и завозился, устраиваясь удобнее. - Да ладно уж, я в общем-то люблю, когда ты таскаешь меня на руках, - совершенно буднично признал он. - Что? - обалдело переспросил Геральт. - Что? - передразнил Лютик тоненьким голоском, но начал неумолимо краснеть, хотя в шею вцепился сильнее, пряча лицо на груди Геральта. - Только никому не говори! И не смей надо мной ржать! Геральту не хотелось ржать. Геральту хотелось далеко не ржать. Геральту так многого хотелось... Что опять же ничего не значило: Лютик просто изнеженный ленивый болван, который любит, чтоб его носили на руках, подавали горячую еду и пиво из только что вскрытого бочонка, чтоб в борделях девицы ему делали массаж, а на постоялых дворах постель была мягкой, взбитой и непременно свежей. Ценитель роскоши и комфорта, который постоянно от них отказывается в угоду шилу в собственной заднице. Это лишь оборот речи - Геральт не собирался проверять наличие шила. Геральт никогда не задумывался об этом обороте речи, до данного момента, когда держал в руках цепляющегося за шею Лютика. Сжав зубы, вздохнув и призвав все свое терпение, Геральт понес Лютика к лошадям. Стараясь толком ни о чем не думать, ощущая его сладкую тяжесть, дыхание у своей шеи, прикосновение волос на щеке... Но, обуздав собственное тело, сил на то, чтоб обуздать мысли, не осталось, - и Геральт думал, думал, думал... Проблема присутствовала и заключалась в том, что Геральт никогда еще так сильно никого не хотел, не имея возможности получить. Йеннифер отдалась ему сразу, не дав томиться по себе. Это потом он уже страдал и терял - но страдал исключительно морально, а терял по своей воле, потому что не мог длительно терпеть сложный характер чародейки. В остальном женщины доставались легко: Геральт не жаждал дам, которых не мог бы заполучить, навроде Лютиковых княгинь, а девушки в его вкусе сами к нему тянулись. Вот не было, не было еще в его жизни ситуации, чтоб хотелось - голодно, по-звериному, а нельзя, руки прочь - табу, - и не знал Геральт, как с таким бороться. То есть не бороться - смириться. Притерпеться. Потому что будет только так и никак по-другому. Потому что Лютик никогда не захочет его в ответ. Потому что - не цветы же ему Лютику собирать, и применять прочие приемчики по завоеванию симпатии? - это было, конечно, уже истерично-ироничной мыслью, ведь Геральт понимал, что такой симпатии Лютика ему не завоевать - просто потому, что Лютика привлекают исключительно женщины. - Тебе правда не тяжело меня тащить? - умиротворенно позвал Лютик, прижимаясь щекой к заляпанной кровью куртке Геральта. - Я когда-то нес Анариетту вместе с ее юбками, диадемой, брильянтами и соболиными воротниками на второй этаж, и, честно говоря, только гордость не позволила мне бросить ее милость посредине лестницы, потому что я выбился из сил на пятой ступеньке, - Лютик захихикал, Геральт ощутил щекотку от его смеха на своей шее. Нет, как бороться с этой мукой - он не знал. - Лютик, я бы мог дотащить грифона на плечах через лес до города, ты вообще ничего не весишь, да и я уже слышу фырканье наших коней, - через силу улыбнулся Геральт. - Да, действительно, это ж ты, - продолжал бормотать Лютик в плечо, убаюканный размеренным шагом ведьмака. - Что тебе кого-то донести, ты когда дерешься, как сегодня, как всегда, это как... - Лютик зевнул. - Ужаснопрекрасно. Не знаю. Как стихия. Как что-то, чему невозможно противостоять. Как живое воплощение силы, - Лютик поднял на Геральта сияющий взгляд, одновременно сонный и одухотворенный. - Надо будет это зарифмовать и сложить боевую песнь о воинской доблести, что-нибудь такое, там еще девы при виде храбрых мужей падают у их ног. Геральт, подходя к лошадям, с трудом подавил желание швырнуть Лютика на Пегаса, как куль с мукой. Тот снова бил по больному. Говорил так, будто падать у ног Геральта представляется ему неплохой идеей. Бесил, изводил, дразнил, словно голодного пса костью, сам ни о чем не подозревая. Что ж, кажется, отныне и в будущем Геральту предстоит сполна узнать, каково это - хотеть и не получать.