Бессознательно и неизбежно

Лютик целовался... Лютик целовался потрясающе - первое, что понял Геральт, упиваясь восторгом и вожделением. Он ожидал от поцелуя с мужчиной чего угодно: что это будет более грубо, чем с женщиной, или неловко, или неприятно, но... Лютик так целовался, что становилось, в принципе, понятно, почему после поцелуев с ним девушки любого возраста и социального сословия готовы были отправиться хоть на сеновал, хоть под балдахин дворянского ложа. Язык Лютика... был, определенно, и "без костей", и "слишком длинный", и все остальные эпитеты, которые можно сказать про его болтливость - язык Лютика тут же завладел языком Геральта, они целовались одинаково нагло и настойчиво. То есть... Первые несколько секунд Лютик, растерянный ситуацией в целом, поддавался поцелую неуверенно, но потом сам схватил Геральта за шею, подаваясь в его объятия всем телом, и поцеловал уже по полной. Геральта вынесло от этого поцелуя. Он навалился на Лютика, опрокидывая на землю. Справа потрескивал костер, слева вытянулось бревно, на котором они сидели, а Геральт и Лютик оказались на земле, жарко целуясь. Лютик, как показалось Геральту, позабыл, насколько сомнительным и спорным является то, что они сейчас делают - он запутывал пальцы у Геральта в волосах, притирался к нему всем телом, язык Лютика гулял во рту Геральта, то проникая до самого неба, то сцепляясь кончиком с его языком. Потом Лютик посасывал его губы, отрывался и пьяно заглядывал в глаза. Геральт думал до этого с опаской: если получит, чего долго хотел - то, возможно, разочаруется, или решит, что его желание было ошибкой - но все, чего он хотел: целовать Лютика дальше и не останавливаться. Если с женщинами Геральт почти всегда бывал нежен, то сейчас... животные инстинкты и желание обладать полностью захлестнули его сознание. Геральт не мог с собой бороться - он слишком долго до этого боролся с собой. Оказавшись над Лютиком, прижимая поэта к земле, легко сдернул его лиловый дублет и принялся задирать рубаху, обнажая талию. Лютик всегда был худощавым, тонким-звонким, хоть сметал со столов в кабаках и на празднествах яства в огромных количествах. Геральт наклонился, прикасаясь губами к его ребрам, удивляясь мягкости кожи - бархатной, приятно пахнущей. Охнув, Лютик прижал к себе его голову, чуть судорожно стискивая пальцы в волосах. Геральт поднял затуманенный взгляд, улавливая смятенное выражение лица: поэт льнул к нему, поддаваясь ласкам, был возбужден, подставлялся под поцелуи, но при этом выглядел несколько ошарашенным происходящим. Умом Геральт понимал, что стоит дать Лютику время на осознание, но тело совершенно отказалось повиноваться мозгу. Вздернув еще выше тонкую льняную рубаху, отчего Лютик оказался запутавшимся в рукавах и частично обездвиженным, Геральт навис над ним, удерживая одной рукой и рубашку, и руки поэта, принялся выцеловывать обнажившееся тело, сомкнул губы на соске, лаская языком, чуть покусывая. Лютик жалобно хныкнул под тканью, дрожа и выгибаясь. Геральт почувствовал, как он прижимается своей промежностью к его, втираясь, начиная совершать непроизвольные поступательные движения. Это было слишком провокационно. Геральт не мог больше стерпеть слой одежды между ними. Предоставив Лютику самому выпутываться из рубашки, он схватил поэта за пояс штанов, расстегнул пуговицы, едва не отрывая, стянул штаны вместе с подштанниками, освобождая крупный эрегированный член. Тут, в принципе, тоже было понятно, почему Лютика девки любили. Широко лизнув ладонь, Геральт впервые в жизни взялся за чужой член, начав дрочить, и это не показалось хоть сколь-нибудь отталкивающим. Лютик тем временем стянул с головы рубашку, и, поддаваясь ласкам, вцепился Геральту в шею, снова поцеловал, тихонько постанывая в губы, толкаясь в его кулак хаотично и несдержанно. Эти глубокие, жадные, долгие поцелуи Лютика, его горячий член в ладони, дрожь и отзывчивость распаляли Геральта до шальной пелены перед глазами. Лютик так... чутко реагировал на ласки. Вцепился в шею, стиснул коленями бедра, оставляя между ними достаточно пространства, чтоб Геральт мог свободно его ласкать, терся, вздрагивал под пальцами, кусал губы, пытаясь сдержать стон. Затем разомкнул руки, прошелся ладонями по торсу Геральта, спустился ниже и стал слабо царапать штаны, пытаясь их расстегнуть, но слишком отвлекаясь на поцелуи, потирания, влажные толчки в ладонь - все это. Чуть грубовато схватив второй рукой Лютика за волосы, Геральт оттянул его голову назад и заглянул в глаза. Взгляд поэта был подернут пьяной пеленой желания: зрачок расширился, заполнив половину голубой радужки, в шальных безумных глазах плясали отблески костра. Лютик слабо подался вперед, пытаясь поцеловать. Геральт не позволил ему этого сделать. Удерживая за волосы, прекратив надрачивать Лютику, сам избавил себя от штанов, расстегнув и наполовину спустив одним движением. Лютик потрясенно вздохнул, проследив взглядом за его действиями, увидев действительно огромный член. Ослабив хватку на затылке, Геральт поймал ладонь поэта и сам положил себе на промежность. Не то чтобы он не думал об этом в последнее время чуть более чем постоянно. О пальцах Лютика на своем члене. О том, как изящно бы они смотрелись на его толстом, увитом венами стволе. Гулко сглотнув, глядя все еще потрясенно расширившимися глазами, Лютик начал двигать ладонью, едва сумев обхватить член полностью, размазывая сочащуюся смазку, лаская большим пальцем головку, пропуская в кулак, и тут же снова проезжаясь по всей длине. Геральт вернул свою руку на член Лютика. Происходящее казалось сюрреалистичным: чуть больше получаса назад Геральт всего лишь хотел поговорить, сидя у костра, испытывая максимальную неловкость, и пытаясь понять, какого черта происходит с другом, - а теперь они катались по земле, целуясь, задыхаясь и жадно надрачивая друг другу. Лютик, почти полностью обнаженный, - только штаны все еще болтались на щиколотках, - подавался к Геральту всем телом, стремясь уменьшить свое соприкосновение с землей. С трудом вернувшись в суровую реальность, где неженке-поэту наверняка было холодно и неудобно, Геральт выпустил его на мгновение, стянул с себя куртку, рубашку, прихватил улетевшую на бревно рубашку Лютика, расстелил вещи на земле, как сумел, и опрокинул Лютика спиной на них. Затем схватил его за обе штанины и потянул, избавляя от последнего предмета одежды. Лютик лежал перед ним в свете костра, опираясь на локти, голый, возбужденный и чуть испуганный, кажется, сам не понимая, как это он оказался раздет, чуть пришедший в себя, глядящий теперь на Геральта взглядом оробевшей девицы. Такой его вид заводил до одури. Почему-то именно то, что Лютик так на самого Геральта не похож: строен, худощав, нежен, и кожа у него без единого шрама, и он так перед Геральтом беспомощен, что он легок и весел, и никогда не добивался своего войной и мечом - именно этим Лютик так сильно Геральту нравился. Он всего умудрялся достигать словами и очарованием в их мире, где сила правит бал, и даже Йеннифер была способна поджарить человека до хрустящей корочки, не сморщив точеный носик. Не то чтобы Геральт задумался об этом - он сейчас вообще оказался не способен думать. Навис над Лютиком, поцеловал, скользнул бедрами меж его разведенных ног, почувствовал, как соприкоснулись их члены. Прошило острым всплеском желания - взять. Облизав пальцы, Геральт потянулся к члену Лютика, несколько раз провел вдоль ствола, а затем проник рукой в ложбинку между ягодиц, пытаясь нащупать узкое отверстие. Он вел себя так же, как вел с женщинами - Геральту бабы не раз в задницу давали - разумеется, он представлял, что делать. Однако Лютик сжался и вскинулся, посмотрев взглядом человека, который не слишком понимает, на что подписался. Он казался одновременно возбужденным, испуганным и невероятно смущенным. - Лютик, - сипло выдохнул Геральт, целуя его. - Все хорошо. Я так хочу тебя... Он быстро отстранился, встал, едва не запутавшись в собственных спущенных штанах, выругался, стянул их и отошел к сумкам, скинутым подальше, у ствола дерева, в поисках масла среди эликсиров. Пытаясь побороть иррациональное опасение, что Лютик сейчас сбежит, сверкая голым задом. Однако тот никуда не делся, когда Геральт вернулся с пузырьком в руке: Лютик смотрел расширившимися глазами, краснел, комкал край рубашки, на которой сидел, дрожал - хотелось верить, что от холода, а не от страха, - но при этом не делал никаких попыток уйти, или закрыться, Геральту казалось это единственной неоспоримой константой: Лютик никогда не мог от него уйти. Трахнуть этого трепещущего обнаженного Лютика хотелось до потемнения в глазах. Геральт легко подхватил его под мышки, перевернул, ставя на четвереньки, быстро поцеловал линию позвоночника и, размазывая масло по пальцам, снова скользнул рукой между ягодиц, сглатывая, ощущая, как шлепает по животу собственный напряженный член - он мог теперь смотреть на округлые ягодицы Лютика, на то, как палец проникает в узкое колечко входа, отчего Лютик снова пытается зажаться, качнувшись вперед. Геральт навис над ним, другой рукой берясь за член Лютика, начиная ему размашисто дрочить, целуя шею и напряженные лопатки, стараясь отвлечь от непривычных ощущений. Протолкнув палец внутрь, чувствуя, как он медленно входит, преодолевая сопротивление мышц, Геральт потерся членом о бедро Лютика, почти теряя контроль. Он вылил еще немного масла из пузырька на копчик, наблюдая, как жидкость течет на палец, проникающий в анус, тут же добавил второй, задвигал кистью в быстром темпе, угадывая, что Лютик пытается расслабиться, шумно дыша через нос. - Если мне не понравится, имеет смысл прекратить и сделать вид, что ничего не было? - напряженно, запинаясь на согласных, попытался сострить Лютик, но тут же охнул: - Блять. Блять. - И протяжно, мелодично простонал, после очередного толчка пальцев внутри, и подался назад, насаживаясь, пытаясь уловить только что испытанное ощущение. Этот стон Лютика стал последней каплей. Геральт вынул пальцы, вцепился в его бедра, приставил головку члена к поблескивающей от масла дырке и принялся пробиваться внутрь. Лютик был тесным, и горячим, и таким желанным, что Геральту изменила выдержка и привычная деликатность. Он чувствовал себя, как под эликсирами в пылу боя - обезумевшим, поддавшимся инстинктам, хищником, желающим брать, грубо и яростно. Он навалился на Лютика, уткнувшись носом в его шею, беспорядочно то целуя, то покусывая плечо, и несколькими длинными толчками, с паузами, прогибая эластичные мышцы, чувствуя, как стенки ануса поддаются, принимая его, вошел до упора. Хрипло не то вздохнув, не то рыкнув, крепче перехватив Лютика за бедра, начал раскачиваться. От наслаждения в сознании все плыло. Геральт брал Лютика, сильно, размашисто брал, слыша влажные пошлые шлепки яиц о задницу, и Лютик, опираясь локтями, запрокидывая голову, вскрикивая, хныкая и издавая гортанные стоны, в такт ему подмахивал - тоже сильно и отчаянно. Это был почти звериный секс, на уровне низменных инстинктов, похоть в чистом виде, не приукрашенная ласками: Лютик отдавался, Геральт имел, они достигли какого-то заоблачного темпа, Лютик насаживался на член так же часто и жадно, как Геральт вонзался в него. Геральт чувствовал горячую пульсацию его мышц, видел судорожно стискивающие ткань расстеленной под ними рубашки кулаки, они дико первобытно трахались, и в стонах Лютика было столько горячности, что Геральт улавливал - где-то поверх затопившего сознание удовольствия - что Лютику нравится, нравится, что его грубо и сильно берут на земле у догорающего костра. Это было долго, мощно, чистое незамутненное удовольствие обладания: Лютик оказался таким жадным и желающим быть выебанным. Он кончил первым, не прикасаясь к себе и не нуждаясь в касаниях Геральта - тот по-прежнему сжимал пальцы на бедрах поэта. Когда Геральт увидел, как сперма Лютика брызнула на одежду под ними, почувствовал, как он, кончая, невозможно, до судороги сжался на члене - Геральт тут же излился сам, не стерпев больше ни секунды в этой горячей тесноте сократившихся мышц. Осознание действительности возвращалось постепенно, преодолевая сопротивление плавающего в дурмане удовольствия мозга, после того, как Лютик, простонав, соскользнул с его члена и упал на ворох из рубашек и штанов. - Что... что это было? - пробормотал поэт, лежа лицом в белой ткани, пытаясь восстановить дыхание, крупно вздрагивая всем телом. - Как такое... возможно? Почему это лучше, чем... чем когда я трахаю кого-то? Почему это, как будто... я раньше и не трахался всю жизнь, а так, тренировался, как в черновик. А вот это и было по-настоящему... - голос Лютика сбился, утих, перешел в частые вдохи, и Геральт смог только рухнуть рядом с ним, прижимаясь всем телом, чувствуя себя совершенно ошеломленным оргазмом, подумав, что найдет одеяло в сумке, чтоб укрыть их обоих... позже... *** Проснувшись, Геральт обнаружил себя крепко обнимающим Лютика со спины, уткнувшись лицом в его волосы. Лютик мирно спал в кольце рук ведьмака, прижимаясь в поисках тепла ранним промозглым утром. За одеялом Геральт так и не сходил, м-да. Все существо Геральта пронзило щемящей нежностью, пришедшей на смену вчерашнему животному влечению. Геральт подумал про прошлую ночь - происходящее вспоминалось будто в дымке, смутно и смазанно. Однако он не испытывал сожалений - о произошедшем, только какие-то отзвуки страха перед самим собой: не подозревал, что может вот так утратить самообладание - наоборот, четко осознавая собственную силу, превосходящую силу людей, он всегда старался ее контролировать. Заправив вьющийся локон Лютику за ухо, Геральт невесомо поцеловал его в затылок, затем зарылся носом в волосы, вдыхая сладкий аромат. Лютик был невозможно, светло и нежно красив, и на лице его запечатлелось расслабленное умиротворение. Поэт лежал в объятиях Геральта, будто не было на свете ничего естественней, будто они всю жизнь так спали. Тронутый утренней негой, он тихо дышал, и длинные ресницы чуть подрагивали во сне. Возможно, он заключал в себе все то, чего Геральту не хватало. Был олицетворением сомнительной истины, которую провозглашал в одной из своих баллад: что мир-де спасут искусство, любовь и красота - Геральту это казалось полнейшей чушью, их мир держался на власти, деньгах и оружии, но без этих вот... искусства, красоты и Лютикового мелодичного радостного смеха мир был серым и безликим. Геральту было тошно без Лютиковой легкости - потому что в нем самом легкости не было; Геральт без Лютика чах. Лютик заворочался, чуть съехал вниз, устроился щекой на предплечье Геральта, пробуждая своей возней помимо нежности ведьмака утреннее возбуждение. Геральт поступил так же, как поступил бы, находясь в постели с женщиной: потянулся рукой - обычно - утопив пальцы в податливой влажной плоти - но сейчас: крепко взявшись за полувозбужденный чужой член. Это было все еще непривычным: почти так же, как, проснувшись, подрочить себе - только кому-то другому. Лютик отозвался на его прикосновение, певуче простонав во сне. Прижимаясь щекой к его щеке, слыша срывающееся дыхание, Геральт ласкал Лютика теперь долго и трепетно, то всем кулаком, то подушечками пальцев, меняя ритм, иногда смачивая ладонь слюной. Бормоча сквозь сон что-то одобрительное, толкаясь, съехав еще чуть ниже, откидывая голову назад, упираясь Геральту в грудь, Лютик умудрялся продолжать дремать. Скользнув членом в ложбинку между ягодиц, чувствуя приятное трение, и как размазывается с его головки смазка, Геральт и сам сбился дыханием, потерялся в ощущениях, в мягкости и податливости сонного Лютика. Выпустив его член и взявшись за свой, направил головку в еще раскрытое, легко впускающее после их вчерашнего безумного секса отверстие. Лютик простонал и толкнулся назад, медленно насаживаясь, вцепившись рукой в предплечье Геральта, и пробормотал чуть более осознанно, почти капризно: - Геральт, ты действительно трахаешь меня во сне? - впрочем, никаких возражений от Лютика не последовало, только машинальные подмахивания и полусонные вздохи, и требовательный жест, которым он вернул руку ведьмака на свой член. Это было медленное ленивое соитие, размеренное, умиротворенное - Геральт погружался на всю длину и подавался обратно, упиваясь тем, какие стоны может извлечь из разморенного Лютика определенным темпом и разной силой толчков. Лютик окончательно проснулся, только достигнув пика, выгнувшись, снова потрясающе сжимаясь на члене Геральта - он, когда кончал, просто непроизвольно напрягался весь, и в ягодицах тоже - и Геральт во второй раз поразился охуенности этого ощущения. - Блять, - громко, удивленно, голосом только что проснувшегося человека сказал Лютик, когда излился ведьмаку в ладонь. *** Напряжение и нервозность друга Геральт почувствовал, только когда, разобрав их одежду, облачившись и пытаясь расчесать пальцами волосы, отошел проверить пасущихся под деревом Пегаса и Плотву. Он оглядывался на Лютика - просто потому что хотелось на него смотреть - и видел, как тот потерянно комкает рубашку, сидя у углей вчерашнего костра, глядя невидящим взором в пространство. - Лютик, что не так? - Геральт подвел лошадей и выжидающе воззрился на поэта, поглаживая ткнувшуюся мордой в ладонь Плотву. - Да, ну... - Лютик сунул голову в рубашку, не спеша выныривать из ворота. - Это ведь было... Просто потому что нам было интересно попробовать? - невнятно пробормотал он, путаясь в рукавах. Геральт чуть сильнее сжал ладонь на носу Плотвы, отчего та недовольно всхрапнула. - Да... Пожалуй, - осторожно сказал Геральт, не собираясь пугать Лютика тем, что уже долгое время его вожделел. - Ну... И... Ладно! - непонятно выразился Лютик, справившись с рубашкой, рывком завязывая шнурки на вороте. Геральт оставил коней и подошел ближе, испытывая смутное желание взять поэта за руку, успокаивающе сжать ладонь - но понимая, в общем-то, всю нелепость подобного жеста. - Постой, Лютик... Что тебя расстраивает? Что ты хочешь от меня услышать? - Геральт терялся в словах, как отрок на первом свидании, и сам на себя за это злился. А Лютик суетился, прятал глаза, нахлобучивая на спутанные волосы берет набекрень. - Да при чем тут ты! - поэт в сердцах махнул рукой. - Просто это же... Дикость совершенная. Почему мне понравилось, что меня оттрахали, как девку на сеновале? Понравилось больше, чем любой секс до этого? Так не должно быть! Геральт запнулся, не сумев сказать ничего утешительного. С этой стороны он ситуацию не рассматривал. Да еще покоробило брошенное мимоходом "при чем тут ты - меня оттрахали", как будто Лютик допускал, что кто угодно мог бы оттрахать его так, и все произошло не потому, что это был Геральт. Ведьмак, скрипнув зубами, проглотил обиду, начиная внутренне закипать. В тягостном молчании дособиравшись, они вскочили на лошадей, причем Лютик долго ерзал в седле и ругался себе под нос, но при этом выглядел таким... ранимым, что Геральт предполагал: пошути он, или предложи помощь - ссоры не миновать. Кони пошли в галоп, покидая место под раскидистым дубом, оставив у поваленного ошкуренного бревна пепелище костра и смятую изломанную траву, как свидетельство, что двое людей здесь самозабвенно отдавались друг другу. *** Геральт расчесался, собрал волосы, глядя в засиженное мухами зеркало, затем, удовлетворенный результатом, накинул куртку, осмотрел комнату на предмет забытых вещей, подхватил сумки, собираясь спуститься в главный зал, сдать ключи трактирщику. Лютик раньше него помылся, раньше него собрал вещи, сказал, что будет ждать внизу за кружкой пива и усвистел, аки ветер в поле. Геральт хмыкнул, сдерживая досаду. Они вернулись на тот самый постоялый двор на полпути к Новиграду, с которого уезжали на прием - но решили не задерживаться, помыться, пообедать и ехать дальше - хотя какая вша Лютика укусила, почему они не могли выспаться нормально - Геральту было не понять. То есть, конечно, все наоборот предельно ясно. Но не думал же Лютик, стремясь съехать с комнаты на постоялом дворе - убежать таким образом от произошедшего? До этого, хмуро откисая в бадье, Геральт размышлял: чего он ожидал, в общем-то? Что они с Лютиком будут отныне ходить под ручку, одаривая друг друга влюбленными взглядами? - ведьмак хохотнул над своим кислым сарказмом. Или что отнесутся к этому, как... к случайному сексу, ни к чему не обязывающему и принесшему участникам обоюдное удовлетворение? Как Лютик относился к любому сексу со своими многочисленными любовницами во всех сторонах континента. Геральту, пожалуй, больше нравился второй вариант - и, пожалуй, еще с допущением, что они этот секс захотят не единожды повторить. А Лютик куксился и дулся, как будто совершил величайшую ошибку в своей жизни. Геральт очень надеялся, что к концу дня поэта отпустит - Лютик даже обид ни на кого не держал дольше недели, если речь не шла о какой-нибудь совсем уж смертельной вражде. Словом, отмывшись и поразмышляв, ведьмак спускался по лестнице, закинув сумки на плечо, и готовился помалкивать, не трогать друга лишний раз, пока тот, поддавшись свойственной ему легкомысленной отходчивости, не придет в норму. Ступая под своды главного зала, мимоходом окинув взглядом столы, Геральт Лютика нигде не увидел. Сидит, наверное, на конюшне, тренькая на лютне - присутствовала у поэта такая привычка, в те редкие мимолетные моменты, когда он бывал не в духе. Геральт подошел к стойке, тяжело хлопнул по дереву, опуская перед носом трактирщика ключи, и спросил машинально, думая, что заказать: - Маэстро Лютик уже отобедал? - О, - трактирщик, протиравший кружки, прекратил сие нехитрое действие, будто что-то вспомнив: - Да, маэстро Лютик отбыл в срочном порядке, еще когда вы изволили просить горячую воду и бадью, когда только поднялись наверх. Сказал, у него появились дела, не терпящие отлагательств. И не подлежащие разглашению. Словом, куда отправился, не сообщил. Просил передать вам, Геральту из Ривии, то бишь: "Свидимся, когда оказия выпадет", как-то так, - трактирщик лыбился, довольный, что оказался способен запомнить хоть "как-то так" послание в одну строчку. - Да еб твою мать! - Геральт в сердцах швырнул сумки на пол, чувствуя, что заказывать будет не обед, а самогон, и пить станет долго, зло и до умопомрачения.