Бессознательно и неизбежно

На дворе моросил мерзкий дождичек, оседая на лице, волосах и шерсти лошади пеленой сырости. Плотва месила копытами грязь, Геральт хмуро оглядывал из-под капюшона большак, с горечью думая, что затянувшаяся непогода последних дней, раздражающая, без посылов к проблескам солнца - под стать его хандре. Ведьмаку уже с месяц было уныло и постыло - просто так, безосновательно, Геральт упрямо не желал копаться в себе в поисках причины скверного настроения. Он встряхнул головой, уставясь на холку лошади - ничего примечательного в сером, подернутом моросью пейзаже все равно не наблюдалось. Радовала только перспектива скорого ночлега на постоялом дворе и возможная встреча с приятелями: в предыдущей корчме обсуждали шумную компанию краснолюдов с гномом, недавно отбывших - и после нескольких беглых вопросов ведьмак убедился, как и предположил изначально, что среди путешественников находятся его добрые друзья Золтан Хивай и гном Шуттенбах. Это, впрочем, было не удивительно - Геральта занесло на темерскую границу с Махакамом. Золтан обосновался в Новиграде, но иногда ездил к многочисленным родственникам, заодно удачно закупаясь махакамскими товарами. К тому же Золтан всегда был дружен с Лютиком, и Геральт надеялся, если нагонит его, спросить: давно ли тот видел поэта. То есть нет. Опять мысли несет в эту степь, куда должен быть путь заказан. Не стоит ничего спрашивать. Лютик четко обозначил свою позицию: он настолько сожалел о случившемся, что не мог даже находиться рядом с Геральтом. Произошло, чего и следовало ожидать: Геральт разрушил их многолетнюю дружбу своими идиотскими на Лютика притязаниями. Наверное, поэт пришел к банальному и правильному выводу: вернуться к тому, что было раньше, они теперь не смогут. А вообще Геральт совершенно не представлял, что творилось у Лютика в башке. Но он точно не собирался бегать за поэтом и пугать его еще больше. Не собирался искать встречи. Свидятся когда свидятся. Или когда - если - Лютик сам захочет. Хотя Геральт даже приблизительно не мог вообразить, как сможет теперь быть Лютику просто другом. И почему он в который раз за последние недели думает об этом. Ну, сбежал Лютик и сбежал. Раз на то пошло - он вообще сбегал почти ото всех своих пассий. И ладно. И будет - вспоминать о беглом поэте. Если Геральт нагонит компанию краснолюдов - то проведет отличный вечер. В том, что эти шельмецы устроят шумные посиделки, где пиво будет литься рекой, и будут травиться байки с огоньком и задором, - ведьмак не сомневался. Краснолюдские простые непритязательные россказни и добрая попойка Геральту определенно необходимы - для профилактики плохого настроения. Село, лежащее на пути ведьмака, являлось наиболее крупным поселением между Марибором и макахамской границей, постоялый двор "Шаткая Вагонетка" там, насколько помнилось Геральту, был огромный, с просторным главным залом, отличным выбором сидра, пива и чего покрепче, богатой кухней, всегда шумный и заполненный народом - краснолюды не могли миновать это приятное местечко стороной. Геральт надвинул капюшон пониже, закрываясь от промозглого ветра, и несильно пришпорил Плотву. Очень хотелось побыстрее нырнуть под своды сияющей теплым светом, источающей ароматы пищи и гомонящей разноголосьем посетителей корчмы. *** Шум из постоялого двора разносился на всю округу. Гремела музыка, слышались пьяный хохот и песни, во дворе у костра собралась компания юношей и девушек. Кирпичная печь для приготовления мяса на углях находилась на заднем дворе, тут же, на просторном пятачке у входа, хозяева выстроили навес, под которым располагались лавки и всегда потрескивал огонь в огромной каменной жаровне. Оставив Плотву на попечение конюха, прихватив с собой только кошель, ведьмак пошел к корчме. В стойлах он заметил маленьких кудлатых лошадок краснолюдов и удовлетворенно хмыкнул: Золтан со своей компанией наверняка уже развлекались в зале. Геральт прибыл на постоялый двор под вечер - лучшее время для хорошего ужина и встречи старых друзей. Он толкнул тяжелую дверь, ступил через порог, погружаясь в душный, пропитанный ароматом еды и человеческих тел теплый воздух корчмы. Миновав несущие колонны, Геральт проигнорировал стойку трактирщика и сразу начал пробиваться сквозь толпящихся у входа людей, направляясь к столам. Скидывая с головы капюшон, Геральт тянул шею, высматривая топорщащийся хохолок волос Золтана: краснолюды не обладали примечательной способностью возвышаться над другими, но всегда создавали вокруг себя шум и движение. И он их приметил - друзья облюбовали центральный стол, а Шуттенбах влез на стул с ногами и колотил по кружке черпаком, но несмотря на учиненную им какофонию - Геральт первым увидел не его. Рядом с Золтаном, азартно тыча в веер карт краснолюда и что-то подсказывая на ухо, крутился Лютик. Как есть Лютик: нарядный, улыбчивый, с вьющимися по плечам волосами, поэт сосредоточенно заглядывал Золтану через плечо, водил изящным пальцем по картам, одновременно прихлебывая пиво из кружки в другой руке. Геральт застыл на полушаге. Он... Понятия не имел, что делать. Не ожидал. Хотя в этом-то как раз не было ничего удивительного: Лютик частенько путешествовал с Золтаном и вел с ним какие-то финансовые дела. Да и в карты шулерить поэта научил Хивай, за что Геральт поминал того недобрым словом: теперь приходилось спасать Лютика не только от побоев ревнивых мужей, но и от побоев проигравшихся до исподнего мужиков, заподозривших неладное. Просто торговец, рассказавший ему про проезжавших по здешним местам краснолюдов, ни словом не обмолвился о знаменитом певце. Просто Геральт оказался не готов. Уйти? Вот еще, что за ребячество: не хватало бегать от старых друзей. В этот момент, словно почувствовав пристальный взгляд, Лютик вскинул голову от плеча Золтана и встретился с Геральтом глазами. Вздрогнул так сильно и побледнел, что невозможно было не заметить. Почти тут же на смену бледности на скулах Лютика заполыхал яркий румянец, он прикусил губу, опустил глаза, даже втянул голову в плечи, помедлил... Несколько секунд всего лишь - но все равно от внимания Геральта это не ускользнуло, - а потом Лютик словно нацепил маску: поднял голову, уже вовсю улыбаясь, хлопнул Золтана по плечу и радостно заорал в ухо, указывая на ведьмака. Скрываться дальше не было смысла. Геральт направился к столу, где его приветствовали радостными криками. - Геральт, дружище! - гаркнул Золтан, разбросав карты по столешнице, чем прервал игру. - Какими судьбами в наших краях? Пива! Пива ведьмаку! И жареного барашка мы уже заказали! Эй, курвины дети, это вам не абы кто, а Геральт из Ривии, будьте знакомы! - Золтан пробился к Геральту, снимавшему плащ, ухватил за рукав и принялся всех представлять, а покончив с этим нехитрым ритуалом задрал к ведьмаку сияющее улыбкой лицо: - Экий счастливый случай тебя к нам занес, ведьмак, и Лютик здесь: дороги развезло, в "Вагонетке" собралось много народу, он уже несколько дней развлекает постояльцев. Ну да вы умеете появляться в одном месте с разных сторон, не сговариваясь, - я всегда этому удивлялся, - Золтан был искренне рад и всунул Геральту в руки свою кружку пива, не дожидаясь разносчиков. - Лютик, - позабыв про всех присутствующих, Геральт смотрел на поэта. Улыбнулся - наверное улыбка вышла и кривоватой, и горькой - а Геральт всего-то хотел продемонстрировать, что все хорошо, что он рад видеть друга - на какой бы странной ноте они ни расстались. - Геральт, - Лютик, словно отзеркалив его чувства, улыбнулся тоже криво и неуверенно. - Дружище! - поэт приветственно махнул рукой, не полез обниматься, как всегда после долгой разлуки, и Геральту в этом "дружище" почудилось... Что Лютик обозначил отношения между ними, что ли? Сразу сделал акцент. Расставил все точки. - Славно, что ты здесь, друг, - в тон ему ответил Геральт ровным голосом. А потом ведьмака захлестнула непоборимая сила гулянки: Шуттенбах, не в состоянии пробиться к Геральту в силу низкого роста, прошагал прямо по столу, облапил за плечи, другие краснолюды тоже хлопали по рукам, шумно перебивая друг друга и рассказывая, как много слышали про подвиги Гвинблейда, двое подавальщиков тащили барана на вертеле, пиво лилось рекой, Геральта усадили... Золтан хотел по старой привычке посадить рядом с Лютиком, но поэт как-то неуловимо перетек на другую сторону стола, поэтому Геральт устроился рядом с Золтаном, слушая его художественные ругательства, и рассказ, как краснолюды вытаскивали обоз купеческого семейства, на который сошла сель в предгорьях. *** Лютик настолько старался вести себя как ни в чем ни бывало, что переусердствовал, став гвоздем вечера - Геральту было бы смешно, если бы не было так горько. Поэт шутил, смеялся, пел, вспоминал уморительные истории и неприличные анекдоты, спорил до хрипоты с дотошным занудой Милдоком Дощеком из краснолюдской компании, нахваливал суровые барабанные мотивы макахамских боевых маршей, пил, пил, снова пил, пару раз выступил перед публикой, возвращался, пил и ржал с Золтаном, выдернув стул из-под Шуттенбаха, который повис на столе, забавно молотя в воздухе короткими ножками. Геральта Лютик усиленно игнорировал, вскользь общаясь с ним наравне со всеми. Впрочем, по мере того, как поэт пьянел - он приходил в норму. Геральт четко приметил: если в начале вечера Лютик был внутренне напряжен, то и дело исподтишка стрелял в Геральта глазами тревожно, то после неизвестного количества опрокинутых в себя кружек пива Лютик действительно расслабился и стал обращаться к ведьмаку как обычно - видимо, войдя в раж, увлеченный общением и вниманием, начисто позабыл, что между ними что-то не так. Геральт и сам потерял счет выпитому, односложно отвечая двум краснолюдам-приятелям, заинтересованным техникой ковки серебряных мечей и стараясь не обращать внимания на Лютика - что было сложно, потому что поэт, пытаясь казаться всего лишь непринужденным - оказывался, как всегда, остроумным и очаровательным, приковывающим к себе все взгляды. В какой-то момент, когда Лютик отошел отлить на задний двор, Геральт подумал, что так продолжаться не может. Они должны поговорить. Алкоголь в крови подстегивал к решительным действиям, Геральт накручивал пружину внутреннего раздражения, убеждаясь: ему невыносимо даже не то, что Лютик не хочет больше повторять умопомрачительный, невероятный, крышесносный секс, который произошел между ними, - а то, что в их отношениях повисла какая-то скованность, и Лютик не может вести себя с ним как всегда. Сейчас Геральт пойдет и просто скажет, чтоб этот дуралей прекратил идиотничать. Что Геральт больше ни словом, ни жестом не напомнит ему о том, что было, пусть только все станет как раньше - если Лютик этого хочет. Тяжело поднявшись из-за стола, покинув орущих песни краснолюдов и пляшущего на столе гнома, просочившись между посетителями заведения, Геральт вышел на задний двор в поисках Лютика. Поэт обнаружился прохаживающимся вдоль навесов для сена. Что удивительно: Лютик ни шел в нужник, ни возвращался из него, просто нервно топтался туда и обратно у стены, скрестив на груди руки, повесив голову, сосредоточенно разглядывая землю под ногами. Он вел себя, будто чего-то опасался или не мог на что-то решиться: ну не зайти же в корчму к верным друзьям, где будет обласкан вниманием и восторгом - в конце-то концов?! - Лютик, - Геральт шагнул из теней под крышей таверны. Трубадур взвизгнул и подпрыгнул на месте, вырванный из нервных дум. - Ге-Геральт! - возмущенно вскрикнул он, разглядев ведьмака, да на этом и замолчал. Потом принял непринужденный и независимый вид: - Вышел проветриться? Я тогда пойду. Золтан как раз просил спеть ту макахамскую застольную... Геральт заступил шагнувшему было мимо поэту дорогу. Лютик шарахнулся назад, как будто боялся его, или сторонился, и, опять же: было бы смешно, если б не было так больно. - Лютик... поговорим? - Геральт постарался придать голосу и лицу максимальную мягкость, потому что вот это вот: избегающий его Лютик - было действительно ни в какие ворота. Лютик остановился вполоборота, снова скрестив руки на груди - крайне нехарактерный для него жест. Обычно поэт бурно жестикулировал, и его ладони в окаймлении пышных рукавов порхали, как птицы. - Да не о чем говорить, ведьмак, - Лютик ссутулился, отводя взгляд на освещенные окна таверны, словно ему туда не терпелось. - Что тут скажешь. Мы сделали глупость, не стоит о ней вспоминать. Если станем вспоминать - обоим будет неловко, - неискренне и тускло проговорил Лютик, кусая губы, по-прежнему не глядя на Геральта. Однако Геральт заметил кое-что... Почти невозможное, чего никак не ожидал. Вокруг Лютика витал тяжелый запах возбуждения... скосив глаза вниз, Геральт потрясенно моргнул, подрастеряв весь настрой на разговоры и все слова, что так правильно выстраивал в голове. Геральт сделал шаг, тесня Лютика к стене, и положил ладонь ему на пах, ощущая внушительный бугор. - Ты же этого хочешь! - потрясенно выдохнул Геральт в лицо побледневшему поэту, забыв, что собирался уверять того в своей дружбе. Лютик отпрянул, стукнувшись спиной в стену кирпичного сарая-навеса для сена. Он заморгал, невыносимо покраснел, попытался вырваться из-под руки Геральта - отчаянно, но безрезультатно. - Геральт... Геральт! - докричаться до выпившего ведьмака, которого присутствие Лютика распаляло десятикратно сильнее употребленного спиртного, было практически невозможно. Геральт уверенно лапал стояк Лютика сквозь штаны, нависал, сверкая в темноте кошачьими глазами и пытался поймать губами губы. Лютик отворачивался из последних сил. - Геральт! - он зло толкнул ведьмака в плечи. - Посмотри! - Лютик рывком кивнул через плечо Геральта в сторону освещенных окон таверны. - Вот там наши друзья, славная компания, Золтан, Шуттенбах, мы их тысячу лет знаем, вместе путешествовали, сражались плечом к плечу. Они рубаха-парни, души в нас не чают. Так что бы они сказали, Геральт, и сколь быстро слетели бы с них радушие и приязнь, если бы они узнали, Геральт, - Лютик почти кричал с нотками злых слез в голосе, - что ты меня потрахиваешь между делом?! Что ты меня ебешь, а мне это нравится? Простые славные ребята Золтан и Персиваль, которые приятельствуют с нами тысячу лет, с первой Нильфгаардской войны? Которые твердо уверены, что трахать надо баб, а с мужиками дружить, и если надо, то жизнь сложить за друга, но никогда бы они не поняли... Вот это вот... - Лютик снова толкнул Геральта в грудь с придающим силы отчаянием. Геральт обхватил его лицо руками, преодолевая жалкие трепыхания и попытки драться, прижал Лютика к стене, нежно проводя большими пальцами под глазами, словно вытирая следы непролившихся слез. - Лютик, ну что ты, Лютик... Ведь никто не узнает... Что ты как маленький... Что ж я, по-твоему, плакат напишу и на доске объявлений повешу, что я с тобой сплю? - Геральт принялся осыпать лицо дрожащего поэта поцелуями, ввинтив колено ему между ног, жадно потираясь о пах. Все что Геральт осознал: Лютик избегал его не потому, что Геральта не хотел, а потому что хотел, но боялся всего этого "так неправильно, что скажут люди". Дальше этой мысли Геральт, возбужденный и опьяненный, дорвавшийся наконец спустя месяц разлуки, долгий месяц, когда поэт ему снился и буквально совершенно не покидал головы, до тела Лютика - дальше этой мысли Геральт сейчас продвинуться не мог. Он стиснул голову поэта ладонями, не позволяя ему увернуться, и жадно глубоко поцеловал. Лютик жалобно хныкнул, сдаваясь, врываясь языком в его рот, прижимаясь всем телом - Лютик никогда не умел противиться удовольствиям, уж это-то Геральт знал. Они целовались и обжимались как безумные. Геральт схватил Лютика за плечо, развернул лицом в стену, навалился сверху, происходящее ужасающе напоминало ту сцену, с которой все началось, когда на Лютика покушался граф, но Геральту было все равно, он терся о ягодицы Лютика сквозь штаны, нервно потянулся к завязкам своих штанов, Лютик стонал и прогибался в спине, буквально умоляя, чтоб его взяли, прямо здесь и сейчас, и не было на свете силы, что могла бы Геральта остановить... Хлопнула дверь, на мгновение на задний двор ворвался свет и звук, из таверны ступила покачивающаяся фигура и двинулась в сторону нужника петляющей походкой. Человек что-то пьяно напевал себе под нос... Лютик вывернулся из-под Геральта, оказываясь на расстоянии нескольких шагов от ведьмака с такой стремительностью, что его быстроте реакции позавидовала бы стрыга. Поэт принял непринужденный вид, будто не стонал тут только что, отклячивая задницу, и как ни в чем ни бывало прошел мимо пьяницы к таверне. Геральт, у которого от возбуждения из ушей едва не валил пар, сдавленно зарычал, подавляя желание свернуть прервавшему их пьянчужке шею. Что ж, похоже, страх "нас могут увидеть" придавал Лютику сил противиться любому влечению. Геральт нагнал Лютика на пороге, крепко схватил за локоть и зашептал в кудри над ухом: - Ты же снимаешь тут комнату, верно? Пойдем туда. Закроемся на все замки, завесим окна, хочешь - дверь шкафом задвину, никто не узнает, клянусь. Краснолюды уже перепились. Спросят, где мы были, ответим: болтали на конюшне за бутылкой, обмениваясь последними новостями. Пойдем, Лютик, прошу. Я сдохну, если не трахну тебя... На последней его фразе Лютик крупно вздрогнул и мучительно заломил брови, пытаясь совладать с лицом. Глубоко вдохнув, он кивнул, прижал руку Геральта локтем и повел ведьмака к лестнице на второй этаж, все же тревожно посматривая в сторону краснолюдского стола, боясь быть замеченным их друзьями. *** Задвигать шкафами двери они, разумеется, не стали, дойти и завесить окна тоже казалось невозможным - невозможным было оторваться друг от друга хоть на секунду, впрочем, в комнате было темно, а Геральт прекрасно видел в темноте. Схватив Лютика за лацканы камзола, он дотащил его до комода и принялся избавлять от одежды, ни на секунду не отрываясь от губ. Лютик отвечал, борясь с застежками на куртке ведьмака, обхватывая ногами его бедра, заглядывая в глаза совершенно безумно - как только они переступили порог комнаты, закрыв за собой дверь, с Лютика словно слетела тщательно удерживаемая на лице маска. - Трахни меня, Геральт, трахни, прошу, сделай, как тогда, так долго, изо всех сил, еще так хочу, ты из меня всю душу вывернул, я чуть не сдох на твоем члене, ничего лучше со мной не случалось, - горячо лепетал Лютик, швыряя снятую с Геральта куртку куда-то вглубь комнаты и вцепляясь в его рубаху в попытке выдернуть из штанов. Определенно, Геральт не мог стерпеть ни секунды промедления, слыша от Лютика такие слова. Сколько же треклятый поэт ему в этот месяц снился! Сколько Геральт фантазировал о нем, исступленно толкаясь себе в ладонь по утрам. Снилось, что Лютик стоит на коленях, и берет в рот, и губы у него такие красные, так туго растянуты на члене, и такая жадность в глазах, и такое мягкое податливое горло - только вот настоящего Лютика Геральт никогда не попросит об этом, раз у того проблемы с допущением "кто-нибудь узнает, что ты меня ебешь, а мне это нравится", знание, что он сосал чужой член, наверняка породит в голове Лютика еще уйму мыслей о недопустимости происходящего. Однако сейчас, здесь, Лютик умолял Геральта трахнуть его немедленно, и Геральт не мог больше ни секунды терпеть, чтоб не воплотить просьбу в жизнь. Он дернул застежки штанов поэта в разные стороны, пуговицы разлетелись по комнате - и Лютик даже не начал сокрушаться, как всегда, когда портил предмет гардероба, не заметил вообще, Лютик повел бедрами, помогая стаскивать с себя штаны, отстранился на секунду, задирая поочередно ноги, сняв штаны полностью, швырнув и их куда-то вслед Геральтовой куртке. А затем, подтянувшись, сел на комод, оперся спиной о стену, прижимая колени к груди и обхватив их руками, приняв невозможно открытую позу, предлагая взять себя вот так. Как Геральт сам выскочил из штанов, как обильно смачивал слюной пальцы, он практически не помнил. Жадно ткнулся сразу двумя в колечко входа, схватив Лютика за колено поверх его ладони. Пальцы погрузились на две фаланги, мышцы поддавались неожиданно легко, с готовностью принимая руку. Геральт застыл, окаменев лицом. Мысль о том... О том... Мысль... Что Лютик, возможно... Экспериментировал с кем-то другим... Что Лютик позволил бы... Позволил... ПозволилдругомумужчинесделатьточтоделалснимГеральт... Пронеслась в мозгу вот так, на одном дыхании, потому что оказалось слишком, невероятно больно продумать эту мысль медленно, продумать осознанно, принять. Геральт перестал дышать, не представляя, что всего лишь мысль, предположение может причинять настолько сильную боль. Он не мог вообразить, как Лютика берет другой мужчина, заставляя его кончать и сжиматься на своем члене до исступления, как это делал Геральт. Представить такое было физически больно. Сделать вдох стало физически больно. Геральт смог бы нормально дышать, если б нашел ублюдка и свернул ему шею, или еще можно было умереть самому прямо здесь, чтоб прекратить боль, - а дышать было надо, хоть как-то выдержать лицо, Лютик и так всегда насмехался над его любовной историей с Йеннифер, называя ведьмака глупым страдальцем. Сам-то Лютик никогда не страдал. Понравилось - повторил, не важно с кем, действительно, почему Геральт вообще ожидал чего-то иного... Пока Геральт стоял в мертвом, болезненном ступоре - достаточно нелепом, машинально вынув пальцы из задницы Лютика, однако стоял столбом и даже не дышал - хотя еще минуту назад задыхался от страсти, Лютик тоже не сделал попытки возобновить их телосплетение. Он отнял одну руку от коленей, прикрыл лицо сгибом локтя и пробормотал - смущенный настолько, что у него покраснела даже шея: - Да, я трахал себя пальцами, думая о тебе. Сбежал, потому что подобное ужасно и неприемлемо, но сдался уже через несколько дней, и делал это, я просто больной ублюдок... Было чуточку слишком - такие перепады эмоций. Геральт, только что собиравшийся умереть от боли, теперь едва не умер от возбуждения, только представив... Что Лютик не просто захотел его сейчас, когда снова увидел, а весь этот месяц... тоже... Геральт схватил его за щиколотки, завел колени еще выше, почти прижимая к плечам, складывая Лютика напополам на комоде, и вогнал член наполовину, замер, задыхаясь, позволяя Лютику привыкнуть несколько секунд, а потом уже сорвался в долгое, безостановочное, частое глубокое втрахивание. Какое там "закрыть окна" - Геральту казалось, что от их ебли сотрясается весь дом. Лютик задыхался, стонал в разных тональностях, прокусил себе губу, орал, как это невероятно глубоко и хорошо, просил не останавливаться, просил быстрее, искусал вдобавок все пальцы Геральту, когда тот зажал ладонью его трепливый рот. Но самое потрясающее, когда Геральт трахал его вот так, лицом к лицу - это было на Лютика смотреть. Лютик являл собой произведение искусства невиданной красоты. На его лице отражалось мучительное возбуждение, глаза горели - абсолютно шальной, подернутый пеленой похоти, выражающий страстное удовольствие взгляд. Волосы разметались, липли к щекам и плечам, скулы пылали, на прокушенной губе набухла капля крови. И да, это было действительно очень глубоко, под невероятно удачным углом, Геральт вбивался, слыша частые влажные шлепки яиц об ягодицы, и горячечные вздохи Лютика - когда тот охрип, не в состоянии больше даже стонать - потому что благодаря мутациям Геральт мог действительно очень, очень, очень долго... *** - Мы протрахались ночь напролет? - предположил Лютик слабым сорванным голосом, лежа голый на простынях и бездумно пялясь в потолок. - Я кончил сколько? Раз пять? Больше? Я вообще жив? После такого выживают? Это какое-то запредельное удовольствие, после такого положено умереть. Заплатить умеренную цену за невиданное доселе блаженство. За окном занимался рассвет. Лютика понесло в поэтические бредни - а Геральта удивляло не то, что они выжили, а что поэт после всех извлеченных из него этой ночью криков и стонов все еще в состоянии разговаривать. Геральт утвердительно промычал. Они лежали рядом на разворошенной постели - двигаться не было сил, тело сковывало подползающей дремотой. Геральт смог протянуть руку, положив ладонь Лютику на плечо, и, чувствуя тепло его тела под пальцами, накрепко отрубился. *** Он проснулся, по ощущениям, через несколько часов, резко распахнув глаза - потому что рядом будто что-то изменилось, какое-то движение, уловленное ведьмачьими инстинктами на грани сознания. А. Лютик повернулся к нему спиной. И, очевидно, некоторое время уже не спал - Геральт определил по его дыханию - дыханию бодрствующего человека. Лютик дышал как-то тревожно, ломко - именно это Геральта и разбудило. - Лютик? - Геральт тоже повернулся на бок, трогая поэта за плечо. Лютик сердито дернулся, сбрасывая руку. Напрягся всей спиной, ссутулился лежа, округлив лопатки. - Что "Лютик"? - пробубнил поэт, шмыгнув носом. - Я теперь себя почти ненавижу. Схожу с ума от того, как было хорошо, а стоит только задуматься, что это было - ненавижу. Геральт измученно застонал, приподнимаясь в полусидячее положение, опираясь спиной на подушку. Снова заново. Ну что за блажь? - Лютик, ты же... - Геральт запнулся, удивляясь, что Лютик - именно Лютик - ведет себя сейчас так несвойственно своей натуре. - Ты же всегда был человеком необыкновенно широких взглядов. Относился ко всем одинаково положительно - к краснолюдам, эльфам, ведьмакам, искренне сочувствовал Цири, когда та рассказывала про смерть своей подружки. Считал, что удовольствие есть удовольствие и нужно уметь при любом удобном случае его получать. Что сейчас-то тебе не так, Лютик? Лютик повел плечом, все еще не желая повернуться, продолжая демонстрировать Геральту свою спину. - Одно дело - все остальные, другое - ты сам, - сварливо ответил поэт. - Я... Понимаешь, Геральт... - он делал огромные паузы между словами, обдумывая, что сказать: - Меня ведь, по большей части, всегда все любят. Относятся хорошо, как, знаешь, к забавной штучке, производящей музыку. Нет, некоторых я, конечно, раздражаю - свойствами натуры, потому что легкомысленный разгильдяй, но люди все равно считают: что с дурака взять, даже не злятся. То есть... Никто и никогда не воспринимал меня, как нечто омерзительное. У меня профессия такая: дарить веселье, создавать хорошее настроение. - Да уж, - голос Геральта задеревенел. - Куда мне тебя понять и прочувствовать терзания твоей тонкой натуры. Я - всеми презираемый ведьмак, в народе ходят байки, что мы кикимор трахаем, ко мне-то отношение не изменится. Я и не подумал о твоей пострадавшей репутации дамского угодника и веселого балагура, которого всегда рады видеть в своей компании и воины, и профессора, и вельможи, и деревенские мужики - если ты, конечно, с их женами не кувыркался, - получилось чуть более едко и зло, чем Геральт собирался это все сказать. Лютик резко развернулся - побледневший, встревоженный, сел на кровати, придвинувшись к Геральту, глядя сочувственно в лицо. - Ведьмак, прости. Я свинья. Устроил тут жалобы на жизнь, совсем забыв, что тычки и людская ненависть всегда тебе прилетают. Что ты как никто знаешь, каково это - жить отвергаемому обществом. Я не должен был этого говорить. Геральт... - Лютик протянул руку, невесомо коснувшись пальцами плеча. Геральт накрыл своей рукой его трепещущие пальцы. - Все хорошо, Лютик, не в том дело, просто... Я не хочу, чтобы из-за того, что происходит, ты "ненавидел себя". Я уже говорил и повторюсь еще раз: никто не узнает. Мы спим друг с другом, нам нравится. Мы никогда не станем демонстрировать это на людях. Мы вместе путешествовали и дружили столько лет - ничего не изменилось, и я не хотел бы, чтоб что-то в мире разрушило нашу дружбу. Просто теперь мы еще трахаемся, и получаем удовольствие - ты ведь всегда был за удовольствие в любом его проявлении. Давай посмотрим на это так? Без трагических предположений, что люди непременно узнают, и нас будут гнать отовсюду ссаными тряпками. Лютик рассмеялся на последние слова - своим золотистым смехом, чуть приглушенным из-за сорванного голоса. - То есть мы просто... Вроде... - поэт выпрямился, оперся на подушки, почесал нос - Геральт видел, как расслабились его плечи. - Дружим, как всегда дружили? И спим, потому что, ну... как-то так вышло? И никак это не демонстрируем? Секс и дружба? Черт, всегда хотел, чтоб мне такое девушки предлагали, вместо того, чтоб швыряться посудой и орать, какой я кобель, - Лютик снова облегченно рассмеялся, потянулся, сполз на простыни и буркнул, что он бы еще спал и спал. Геральт умиротворенно смежил веки. Он был готов сказать Лютику что угодно, предложить любые отношения, какие устроили бы Лютика - только бы тот больше не сбегал, и согласился повторять их секс - ведь секса лучше у Геральта ни с кем в жизни не было, и чтобы Лютик не терзался, а стал снова весел и легок - потому что терзающийся Лютик являл собой что-то такое невыносимое, что ломало для Геральта весь привычный уклад мира.