Сейчас главное — не сломить друг друга окончательно. Широкие ладони Левандовского опустились на лопатки Марко, он со вздохом притянул немца к себе.
— Ну почему нам так не везёт?! — Марко, прихватив Роберта за футболку, упёрся лицом ему в грудь.
Некоторых вещей, которых ты и представить не мог, лучше никогда в жизни не увидеть. Например, любимого человека в таком отчаянии.
— Знаешь, с самого начала всё было против нас. Меня, тебя. Это было бы невозможно, Роберт, не стоило так долго зацикливаться на этом.
– Не говори такого, — Левандовский хотел бы, чтобы Марко замолчал, его слова только ранили, а крыть было больше нечем. Список того, что стояло между ними, был просто необъятен.
— А наши команды?
– Не хочу даже слышать, Марко. Помиримся.
— Нам обоим это слишком важно, — Марко не верил Роберту. Тот отвечал, не подумав, на эмоциях, чтоб только уговорить его.
— Всё пройдёт, результат останется в прошлом, а мы...
— Суть не в том, чтобы мириться снова и снова, — Марко с усилием, напряжённо и глубоко выдохнул, - а чтобы не ранить друг друга снова. И снова.
Холодная война не делала ни одного из них счастливым.
— Ты всё понимаешь, Марко, — Ройс ощущал тихое дыхание Роберта, зарывшегося носом в рыжеватую макушку. — Лучше б ты не понимал, — Левандовский обвил шею Ройса руками, будто держась за него. Собственнически, но он чувствовал, что они теряют друг друга.
Вместе вам должно быть лучше, чем по одному. Не подлежит сомнению, Роберт любил Анну. Всегда называл свои чувства к ней этим словом, для всех интервью и журналов, она заслуживает. Замечательная женщина, они подходят друг другу в сексе и взглядах на мир, она научилась понимать его, он старается прислушиваться к её желаниям. Но... Левандовский был бы и без неё. Цельный. Лучше сказать, собранный. Без Марко не было Роберта. Его нынешние отношения могли закончиться, и поляку стало бы не хватать каких-то ритуалов, хорошей компании, может, комфорта... Марко не хватало, даже когда было всё.
— Почему ты не можешь любить меня без памяти? — Роберт чувствовал, что не прав, и знал все возможные ответы на свой вопрос. Марко любит его сильнее, чем кто-либо, и так, как не любит никто. А разлука в их мире всё равно неминуема.
Марко хотелось сейчас уступить и сдаться, и Роберт этого хочет, но ради них двоих – это невозможно. Нельзя.
Нужно научиться говорить "нет", если это правильный ответ.
— Любить тебя — неправильно, — твёрдый и спокойный голос морским прибоем. — Я не боюсь, — Марко улыбнулся Роберту с сожалением, боясь, что это прозвучит как обвинение, — только не хочу начинать то, с чем мы оба не справимся, — для танго нужны двое, старая истина. — Это такая зараза...мы не остановимся. Но и не достигнем ничего. И опасно.
— И что нам теперь с этим делать? —прошептал на ухо Роберт. Энтузиазм и вера в голосе на ноль.
— Нужно отвыкать друг от друга, и мы начнём забывать, — Марко был последователен и деловит, будто собирал Роберту вещи в дорогу. — Время, расстояния, своя жизнь. Лучше — больше не надо звонков, — Ройс отдалился, чтобы посмотреть со стороны. Виновато перевёл взгляд на поляка, рассчитывая на его понимание за то, что просит такое.
— Вот ч-чёрт, — Роберт прикусил костяшки пальцев и молчал долго. —Дальше без тебя?
— Без. Всё получится. Как раньше до этого дня, — Марко растратил всё красноречие, морально устал.
— Но мы были близки... — Левандовский настаивал хоть на каком-то праве так считать.
— К счастью, нет, — заставляя себя не отводить глаз, немец невольно любовался поляком, пока он такой близкий, как жадно примечают и запоминают каждую черточку при прощании.
Покорности Левандовского не хватило надолго. Он цеплялся за соломинку, не верил, не хотел признавать очевидное. Голос поляка звучал упрямо.
— Не отговаривай меня, Марко. Не надо. Я тебе не верю, — в светло-голубых глазах был страх боли. Как перед болезненной процедурой, которую нужно перетерпеть, и говорят, тогда полегчает. А ты пытаешься её избежать или хотя бы отсрочить.
– Дорогой, — Марко мягко, едва касаясь, взъерошил каштановые кудри, — а ты что-то изменишь? — совсем не обвиняюще. Но так требовательно позволил себе взглянуть с надеждою, что поляку стало стыдно за своё молчание. — Так и думал, что нет, — сейчас глаза Марко блестели ярче, чем за весь праздничный вечер, быстро мелькнувшая улыбка извиняющаяся, почти виноватая.
— Ты изменился, Марко, —в голосе Роберта сквозила бессмысленная и ненужная, бессильная обида. —Тебе вечно чего-то не хватает и всего недостаточно. Чего же тебе не хватает?
— Я тот же, что и был, поверь. Ты надеешься, что я навсегда останусь один, чтобы быть отдушиной, запасным аэродромом для тебя? Так мы смогли бы видеться, до поры до времени. Ты так думал? — ты играешь, Роберт Левандовский. Мной играешься. — Боже, Роберт, и зачем ты только мне проболтался?.. — именно так Ройс назвал признание в любви. "Левандовский, ты тряпка" твердил взгляд немца. — Даёшь обещания, которые не можешь сдержать, и разбрасываешься признаниями, которые ни к чему не ведут. Двойная жизнь? Я не согласен. Хочу прожить свою, целиком и полностью. Стану один раз, — но не на раз, нам будет вечно мало, — твоим, — и на этом всё. Конец истории, — к такому не пишут продолжение.
Левандовский посмотрел тихо, как будто понял что-то, и повторил доверчиво-искренне, как маленький:
— Я не могу без тебя, — даже если я не то, что тебе нужно. Одними губами, без интонации, как факт. Жалкий факт. Глухая печаль в светлых, уже почти прозрачных глазах. И ничерта нового.
Внезапно одумавшись, как вынырнув из пелены тумана и глотнув свежего воздуха после задымления, Ройс затвердил спешно:
— Прости, пожалуйста, что позволяю тебе уже час нести этот бред. Чистый бред, — прижав ладонь ко лбу, Марко нервно хохотнул. — Мне было хорошо с тобой, Леви. Тогда, давно, — слова просто лились из уст Ройса без остановки, он едва ли давал Роберту время и шанс что-то добавить. — Любил, правда, но я не сказал, что всё ещё так же люблю, — немец потянулся к замочку на шее, тонкая цепочка в миг оказалась на его ладони. — Один раз мы уже не справились, — улыбнулся, глядя горячо и нежно, словам не в такт. У Роберта сейчас голова тяжёлая и пустая от осознания происходящего. — Не мучай себя, — Марко всучил кулон в руку и зажал ему кулак. — Просто блажь.
— Возвращаешь? — уголок пересохших губ предательски дёрнулся.
— Не думай только, что что-то в действительности могло сложиться. Всё было не всерьёз.
Левандовский посмотрел на настенные часы. Стрелки убежали далеко вперёд.
Наступил второй день Рождества. Первое и последнее утро, что они встретили вдвоём.
На этом, пожалуй, и стоило поставить точку.
— Увидимся утром, Леви.
— Немного осталось, Марко. Через четыре часа уже вставать, — Роберт не пытался больше подловить и удержать Ройса, но оставаться один был сейчас не в состоянии. — Посиди со мной напоследок, — что поделаешь, если Марко всё равно оставался тем, с кем спокойно и хорошо на душе.
Ройс пытался не замечать, как тяжело другу и насколько его поддержка была необходима Левандовскому.
— Не надо сейчас больше ничего делать и говорить, — Марко взял его за плечи. Хотел — успокаивающе, но получилось неловко и неуверенно. Как при расставаниях, которые нельзя вслух называть прощанием. Руками убрал тёмные кудри со лба Левандовского. — Прости, Роберт, — губы коснулись лба, оставляя осторожный поцелуй. — И счастливого Рождества.
Больше Ройса нельзя останавливать. Левандовский остался стоять у подоконника и когда спина немца исчезла за дверью спальни.
Взял подарочную упаковку с подоконника и вернул в неё кулон. Теперь это безделица, при том сентиментальная насквозь.
Только ласковый, рокочущий шёпот губ Марко ещё отзывался эхом в голове и ударами в сердце.
***
Полночи не спавший, Роберт без будильника всё равно проснулся ни свет ни заря, и намного раньше Анны.
Одевшись, спустился в гостиную, чтобы выпить воды и как-то взбодриться.
За окном рассвело, небо было морозно-голубое с лучами солнца, встававшего за Баварскими Альпами. На диване абсолютно один, с чашкой ещё горячего чая его приветствовал Матс.
— Доброе утро, хоть и больно раннее, —Хуммельс казался давно проснувшимся, несмотря на ранний час, и щурился едко и иронично от солнца в глаза.
— Не знаю сам, почему встал, — разбитый, Левандовский тёр глаза и сжимал переносицу. — Не поставил ведь даже будильник, чёрт.
— Проспал, что ли? — кажется, догадался Матс.
— Что ты имеешь в виду? — не понял поляк. — А сколько времени? — стало тревожно. Ни с того ни с сего, просто так.
— Рано ещё очень, — немец, на своей волне, умиротворенно зажмурился. — Просто Марко спрашивал, проснулся ли ты. Я ему "нет", — Матс с любопытством наблюдал за напряженной реакцией Левандовского, не зная только, чем её объяснить. — У тебя же режим, как ты только до полуночи дотянул, – не подозревая, что творилось на душе у Левандовского сейчас, невозмутимо продолжил Хуммельс, — хотя, вечеринки ты любишь...
— Марко говорил с тобой утром?
— Марко уехал.
Уловив боковым зрением, что поляк дернулся, Матс покосился на него. Роберт, не надевая куртки, распахнул входную дверь и, впустив морозный ветер, стремглав вылетел на порог. — Роберт, — жёстко сквозь зубы, не оборачиваясь и не повышая голоса, чтобы осадить поляка. — Час назад это было.
Левандовский вернулся от двери убитым.
— Уехал! — ударил Хуммельса кулаком в грудь. Не так, чтоб было больно, а с обиды. Бессильно, отчаянно. — Ты отпустил Марко? Что ты наделал?! Предатель.
— Продолжай, — стоически отреагировал обычно не молчавший и умевший дать отпор немец. Что Роберт творит... Ему стало стыдно. Откуда Матс мог что-то знать... Не стал бы он всё равно стучаться к ним в спальню, да и Марко не просил Хуммельса об этом...
Левандовский злился на себя — отпустил. Должен был глаз не смыкать.
— Поссорились? — бесцветным голосом отозвался Матс, будто давно этого опасался. А сейчас чувствовал себя виноватым, что устроил их встречу без спроса. Поза Хуммельса перестала быть расслабленной, нога на ногу; он убрал чашку на столик и подался вперёд, сплетя пальцы в замок. То, что Роберт так распсиховался, огорчило его сильнее всего. Дело было действительно плохо.
— Ты его провожал? — не без дела, но почему-то не в силах подавить бессмысленную ревность спросил Левандовский.
— Пришлось вот. Мы ещё вчера говорили об этом...
— Что он сказал тебе? — прерванный на полуслове, Хуммельс осадил поляка в ответ неодобрительным взглядом.
— Так, обмолвился. Хочет сделать важный шаг. Со Скарлетт.
— Что? Что за шаг? — Роберт не фильтровал, что несёт и насколько сильно выдаёт своё волнение. На счастье, его голос звучал блекло и раздраженно, а вопросы — невпопад больше, чем подозрительно.
— Пригласить переехать к нему. Кажется, у них не всё было ладно... Но, судя по отъезду, их отношения налаживаются. Начинается новый этап, что так запаздывал, с его слов. Уж не знаю, что тому поспособствовало.
— Так Марко уехал
к ней?
— Да. К ней, — не зная, как ответить правильно, чтоб угодить взвинченному Левандовскому, Матс старался быть предельно краток. И, с подачи Роберта, не называл имя Скарлетт, хоть это и звучало странно и немного грубо.
***
Ранний поезд до Мюнхена уносил малочисленных пассажиров из манящей рождественской сказки Гармиш-Партенкирхена.
Рюкзак брошен на свободное соседнее сидение. Марко замёрз на перроне, без шарфа оказалось неуютно, он всё боялся продуть шею или переохладиться.
Зная, что поляк захочет удержать и не отступится, несмотря на разговор, Ройс ушёл от Левандовского ранним утром, не оставив и прощального привета.
Он не сможет без Роберта Левандовского. Тот сможет. Наверное. Если Марко позволит ему попытаться. Нужно уйти. Лучше — бежать. Ведь для Ройса не было столько смысла в жизни и жажды её больше и больше, как с поляком.
Истекал последний год, когда Марко мог быть с кем-то по-настоящему, всем сердцем.
На запотевшем от дыхания стекле обратного поезда остались лишь числа, которые будут прибавляться.
2014
2015
2016
***
— Выйдем прогуляемся? — слова Хуммельса прозвучали как приглашение и совет одновременно.
Левандовский был ему за это искренне благодарен: ему требовалась эта ранняя импровизированная прогулка, пока вся деревня спит. Поляк не хотел думать больше ни о чём и оставаться с самим собой — тоже.
Внимательный Матс вернул Роберту безалаберно оставленную на подоконнике в гостиной коробочку с возвращённым подарком, который не мог, впрочем, вызывать каких-то лишних вопросов.
Глаза щипало, теперь Роберт не понимал, отчего он был таким безнадёжным дураком, чтобы повестись на будто ему одному посвящаемую улыбку без повода и искрящийся игривый взгляд зелёно-карих. С чего поляк вообще решил, что изменит мир и ему решится ответить взаимностью мужчина? И ведь решился (счастливчик, Левандовский!), тот самый, нужный, единственный... Украсть Марко у Дортмунда, у Боруссии, и не на пару календарных, — Левандовскому казалось, он пошёл бы на любое бесчинство, чтоб хоть каждый его потом ненавидел, но как же так. Остаёмся навечно друзьями. Марко не принял его любовь. Или это Роберт ответил на чувства Ройса "нет"?
На прогулке в лесу поляк надеялся проветрить мозги и отрезвиться, в компании Хуммельса хоть немного забыться. На крючке в прихожей поверх куртки Роберта был намотан толстый вязаный шарф.
— Матс, тут чей ... — потянув за конец, Левандовский размотал его.
Недвусмысленная чёрно-желтая полоска. Лого Дортмунда. Роберту стало нехорошо от моментальной догадки. Мир будто качнулся, а через мгновение в голову ударила кровь и к сердцу прилил жар.
Марко зябнет даже ранней весной, шарф-перчатки — неотъемлемо, руки себе позволил греть... Он просто не мог забыть шарф.
Марко
оставил ему. Это его предложение и ответ.
О, нет. Нет.
Поляк почувствовал себя ещё хуже, чем мгновения назад, тошнота и горечь отчаяния подступили волной.
Только не такой ответ. Как ты мог?..
Роберт, качнувшись, развернулся и сполз спиной по стене, по пути сорвав с вешалки несколько курток.
Левандовский никогда не сможет выполнить ничего, о чём просит Марко. И Ройс никогда не сможет ответить ему "да".
Тогда поляк тоскливо достал из кармана красно-зеленую коробочку с нелепым приклеенным бантиком, чтобы переложить цепочку укромней в куртку, подальше от случайных глаз и Анны. Подарочная упаковка занимала слишком много места.
Когда Роберт открыл коробочку, она была уже пуста.
Значит, кулон оказался у своего законного владельца.
Анна бы носила цепочку, как все женщины, гордо, как данность и аксессуар: смотрите, что мне подарил мой Роберт Левандовский.
По несправедливым законам их реальности, Марко будет вынужден скрывать подарок, пряча ото всех, если правда решится надеть.
В рождественскую ночь Роберт был допит до дна и иссушен, но допроситься снисхождения от пустыни по имени Марко Ройс так и не смог.
И первый, почти настоящий, — уже не дружеский — поцелуй стал для них прощальным. Всё, о чём было загадано, случается, но не тогда и не так.
Марко
забрал его сердце. На цепочке. Чтобы всегда носить с собой и скрывать на груди, где-то под эмблемой BVB, от посторонних взглядов.
Счастливого Рождества, Роберт Левандовский
