Сделайте меня счастливой 2: счастье в мелочах

      Я знала, как много значит для Артема эта поездка в Киев, поэтому решила, что смогу избавить общество от своего плохого настроения и постараться не затевать ссор с Мариной, которая и так волновалась перед встречей с семьей Артема. Впрочем, она очень удивилась (как и Артем, кстати), когда я без разговоров осталась ждать с ней Тёму возле стойки регистрации, пока он ушел запаковывать багаж.       Дома в Киеве я практически ни с кем не общалась, хотя всей душой любила и люблю родителей Тёмы. Это было не из-за моего плохого настроения, а из-за мыслей, которые заполонили голову и не хотели оттуда вылезать. Я тщетно пыталась разобраться в своих чувствах. В день, когда подруга сказала мне о начале своих отношений с парнем, который не покидает моих мыслей уже несколько недель, мне было настолько плохо, что, придя домой, я в очередной раз закрылась в комнате, утопая в слезах, пока Артем не пришел вызволять меня из плена грусти и печали:       Внутри как будто застряла пуля, с каждой секундой все больше приближающаяся к разбитому сердцу и оставляющая за собой след, который не зашьешь ни одной ниткой. Слез уже не осталось, только давящие всхлипы, из-за которых я почти не могу дышать: они душат меня, и я даже не могу позвать на помощь.       Помощь приходит ко мне сама: Тёма тихо приоткрывает дверь в мою комнату, где обнаруживает меня лежащей на кровати и вжимающейся в подушку, будто она может защитить меня от всей несправедливости мира.       — Милая, — родитель присаживается на кровать и опускает ладонь на мою спину, его большой палец поглаживает кожу сквозь платье, которое уже помялось настолько, что отглаживать придется в химчистке.       — Если бы… если бы я не была такой… трусихой, — всхлипывая, произношу я, все еще не открывая глаз, и чувствую, как слезы снова начинают бежать по щекам. — Я же знала, что чувствую к нему что-то. И она знала… Она же моя подруга.       Я принимаю сидячее положение, откидываю подушку в сторону и смотрю на Артёма печальными глазами, под которыми кругами растеклась тушь. Тёма обнимает меня за талию и притягивает к себе. Я утыкаюсь носом в его грудь, его футболка тут же промокает, и на ней остаются следы от моей косметики. Он гладит меня по волосам, прижимая к себе, и шепчет какие-то успокаивающие слова мне на ухо.       Когда истерика немного отступает, я, наконец, отклеиваюсь от него и громко шмыгаю носом, что заставляет родителя засмеяться:       — Ты такая глупышка еще, — он целует меня в макушку, а потом обнимает за плечи, — ты не можешь ничего сделать, это уже произошло, хотя и было огромной неожиданностью и для меня в том числе. Просто… постарайся посмотреть на это с другой стороны: они твои друзья и они счастливы. Да, сейчас тебе больно и неприятно, но это пройдет, правда. Какое-то время поболит, но ничто не вечно…       Меня все еще немного трясет, дурацкие картинки и мысли лезут в голову, но дышать уже гораздо легче, а чувство защищенности — потому что Тёма рядом — дает мне возможность вздохнуть полной грудью.       Выпутавшись из теплых объятий, я стаскиваю с себя платье и залезаю под одеяло, Тёма какое-то время еще сидит рядом, поглаживая по голове и то и дело убирая сваливающиеся на лицо пряди.       Постепенно голова опустошается, и мое дыхание замедляется. Я чувствую, как тяжелеют веки, а голос Тёмы растворяется в пространстве. Он целует меня в лоб, поправляет одеяло и тихо направляется к двери. Мой голос заставляет его замереть на секунду:       — Я поеду с тобой в Киев.       Пока вся родня была занята Мариной (обычно расспросами доставали меня, но в этот раз обошлось, и Слава Богу, все равно отвечать я была не в состоянии), у меня было достаточно времени подумать над всей ситуацией, произошедшей со мной. Да, я точно не хотела портить отношения с друзьями, но и общаться с ними как раньше тоже уже не получится. Стоит мне увидеть их держащимися за руки, я уверена, все пойдет по наклонной, и кого-то из нас заберут в больницу (меня — в психушку). Поэтому всю оставшуюся неделю я настраивала себя на мирный лад и даже смогла внушить себе, что никаких чувств к парню я не испытывала никогда в жизни (кто-то скажет, что симпатия — это не чувство, но это же философия, на все можно посмотреть с разных ракурсов). Я начала радоваться за подругу, мечтая, что она наконец превратится в романтичную девушку, а я буду по-дружески подшучивать и издеваться над ней.       И все же, несмотря на все способы самоконтроля и самовнушения, мне было очень сложно держаться, когда мы случайно встретились в кофейне в пятницу. Я изо всех сил старалась вести себя непринужденно, в своей обычной манере, но, кажется, ничто не прошло незаметно, поэтому подруга даже попыталась поговорить со мной вечером. Я никогда не была эгоисткой, и я старалась искренне желать ей счастья, поэтому и сказала, что я очень рада за нее. И я даже сама верила в это. Пока не столкнулась с объектом моих симпатий в воскресенье утром в гостиной:       Меня привлекает звук гитары. Даже не заботясь о своем внешнем виде, я босиком иду в гостиную и останавливаюсь в дверях, с улыбкой наблюдая, как длинные пальцы Паши перебирают струны гитары, которая всегда стоит на подставке у окна. Парень сидит на диване, подогнув одну ногу под себя. Перед ним лежат листы, на которых моим аккуратным почерком выведены слова песни, аккорды и ноты — я как раз занималась написанием песни для мюзикла, премьера которого состоится уже в ближайшее время.

I thought you were my fairytale // Я думала, ты был моей волшебной сказкой, A dream when I'm not sleeping // Сном, исполнившимся наяву

      Его красивый и достаточно громкий голос разлетается по притихшей квартире, но мне почему-то было равно, разбудит он Никиту и Софи или нет — мне просто хочется слушать его голос, наслаждаться этими мгновениями, когда он — мой партнер по сцене, где никого не волнует твоя личная жизнь, театр он и есть театр.

A wish upon a star // Мечтой, загаданной на звезду, Thats coming true // Которая сбылась

      Дверь чуть скрипит, когда я облокачиваюсь на нее, чем выдаю свое присутствие в помещении. Парень разворачивается, но петь не прекращает, лишь сменяет положение, одним ловким движением переложив лист с текстом, чтобы видеть слова.

But everybody else could tell // Но все вокруг могли сказать, That I confused my feelings with the truth // Что я спутала собственные чувства с реальностью When there was me and you // В моменты, когда мы были с тобой вдвоем

      Я вступаю как раз вовремя, и теперь уже мой голос стремится разбудить заспавшихся в комнатах друзей. Я подхожу к дивану и сажусь на него спиной к двери, не прерывая зрительного контакта с парнем с гитарой, он лишь чуть улыбается мне, изредка бросая взгляд на свои пальцы, чтобы верно переставить их во время смены аккорда.

I swore I knew the melody // Клянусь, я знала мелодию, That I heard you singing // Которую слышала, как ты напевал. And when you smiled // И когда ты улыбнулся, You made me feel // Я почувствовала, Like I could sing along // Что способна петь вместе с тобой

      Он продолжает перебирать пальцами струны гитары, читая строчки с листа, а в моей голове лишь одна мысль: примет ли он на свой счет слова данной песни?

But then you went and changed the words // Но потом ты ушел и изменил слова. Now my heart is empty // И теперь в моем сердце одна пустота. I'm only left with used-to-be’s // Я осталась лишь с воспоминаниями о том, как это было, And once upon a song // И еще одной песней

      Я завершаю последнее четверостишие, и мелодия прерывается. Минуту мы сидим в полном молчании, витая каждый в своих мыслях, а потом я решаю прервать молчание:       — Вообще-то, она писалась для одного голоса, хотя, стоит признать, ты неплохо сюда вписался.       На его лице нет ни грамма улыбки, он серьезен, что заставляет и меня перестать улыбаться, опустить взгляд на свои пальцы и начать рассматривать свой маникюр.       — Прости меня, — вдруг произносит он, а я поднимаю на него полные удивления глаза. — Прости, что сделал тебе больно. Софи отказалась говорить мне о твоей реакции на произошедшее, и я изо всех сил надеялся, что все будет хорошо, но когда ты не проявилась в школе, я понял, что сделал тебе больно. Прости.       — Что произошло — то произошло, — пожимаю плечами я. В груди скребут кошки и на душе противно. — Тебе не за что извиняться. Ты не знал о моем отношении к себе, и мне не в чем обвинить тебя. Я не говорю о том, что мне по душе вся эта ситуация, хотя я правда рада за вас, потому что вы счастливы. Просто забудь об этом. Мы закончим школу и разойдемся в разные стороны.       Меня уносит куда-то не в то русло, и, чтобы не наговорить лишнего, я срываюсь с места и буквально улетаю в свою комнату. Софи здесь уже нет, поэтому я могу привести себя в порядок. Когда я снова появляюсь в гостиной, Никита сообщает, что ребята решили покинуть наше общество.       Сейчас, стоя у окна в раздевалке, я наблюдаю за друзьями, которые медленно идут по дорожке от ворот к крыльцу школы. Они переговариваются между собой, держась за руки. По моей спине бегут мурашки, а в животе внутренности сворачиваются в огромный комок. Мне до жути неприятно смотреть на все это, но прерогатива остаться одной меня совсем не радует — популярностью в данном заведении я обделена, так что придется терпеть это издевательство над собой (интересно, на сколько меня хватит?).       Они замечают меня уже на лестницы, ведь к кабинету я направилась раньше. Оба приветствуют меня, Софи напоминает о примерке моего костюма, а Паша — о репетиции. В коридоре на третьем этаже нас встречает неожиданная пробка. Пытаясь протолкнуться через толпу галдящих студентов, я теряю друзей, а голоса смешиваются в один противный звук.       В центре всего этого столпотворения я замечаю Марго, которая, благодаря своему росту, видна издалека, а, подойдя чуть ближе, останавливаюсь и усмехаюсь:       — Неужели звезды снизошли до нас? — Мой громкий голос перекрывает все остальные, народ замолкает и расступается, открывая мне обзор. — Сам Никита Киоссе почтил нас своим присутствием?       — Звезды снизошли поделиться опытом, — я улыбаюсь, медленно идя в сторону парня, к которому прилепилась Марго.       Я опускаю какую-то колкость в его сторону, а он, обняв меня на глазах всей школы, сообщает, что его попросили поприсутствовать на репетиции и высказать свое мнение. А также говорит о том, что все участники постановки освобождены от сегодняшних занятий (Софи недовольно морщится, когда понимает, что ей уроков не избежать; Паша притягивает ее к себе и целует куда-то в область носа; увидев это, я резко отворачиваюсь, а улыбка спадает с лица; Никита затевает какой-то разговор, пытаясь отвлечь меня).       Весь оставшийся день мы проводим на сцене, где раз за разом прогоняем сцены. Смотря на Никиту, явно забавляющегося получившейся ситуацией (мы уже в пятый раз прогоняем самую романтическую сцену спектакля — главные герой говорит своей девушке, что любит ее настолько, что поддержит в любом, даже самом непонятном начинании; именно в этой сцене больше всего касаний и объятий), я понимаю, что с одной стороны дико хочу ударить его, а с другой стороны безумно благодарна ему: я могу побыть с парнем, который мне нравится, могу касаться его и признаваться в любви, пускай это все не по-настоящему.       Вернувшись домой безумно счастливая (мы втроем после окончания репетиции еще полчаса болтали о всякой ерунде), я замечаю в коридоре женские ботинки и понимаю, что у нас гости. Сначала мне хочется закатить глаза, но потом я вспоминаю, что обещала постараться наладить отношения с девушкой Тёмы (он уже познакомил ее с родителями, вдруг они поженятся на следующей неделе, и она переедет к нам, мы не сможем грызться вечно). С моего места отлично видно гостиную, где на диване перед телевизором расположилась парочка.       Кажется, они слишком увлечены просмотром какого-то фильма, потому что даже не слышат, как за мной закрывается входная дверь.       — Тёма, я дома! — Кричу я, уже сняв обувь и верхнюю одежду.       Услышав мой голос, они оба подскакивают на диване, и Артём первым выходит в коридор.       — Как день прошел? — Я немного удивленно смотрю на него, потому что таких вопросов он не задавал мне давно. — Ты сегодня какая-то очень счастливая.       — Оу, — вырывается у меня. — Ну, я была на репетиции, и она прошла настолько классно, что мне хочется кричать, а все благодаря Никите!       Тёма удивленно смотрит на меня (кажется, он был не в курсе, что Ник припрется к нам в школу в качестве эксперта), а за его спиной показывается Марина. Я замираю, потому что пытаюсь рассмотреть ее получше (ловлю себя на мысли, что по сути даже не знаю, как она выглядит). Сначала мне в глаза бросается огромное количество татуировок на ее теле, мне даже кажется, что у нее уже нет свободных участков кожи. Одета она достаточно легко для апреля: черная обтягивающая майка на тонких бретельках и светлые обтягивающие джинсы с огромными дырками на коленях. Я не могу понять, какого цвета ее волосы на самом деле — они очень длинные, почти до поясницы, корни темные, этот темный цвет плавно перетекает в светло-розовый, который, в свою очередь, перетекает в блонд.       Кажется мой пристальный взгляд заставляет ее чувствовать себя неуютно, потому что он закусывает нижнюю губу и берет Тёму за руку, все еще стоя за его спиной.       — Так что вы делаете? — Не помню, задавала я этот вопрос или нет, но я заглядываю за их спины, пытаясь выяснить, что они смотрели до моего прихода.       — Мы смотрим комедию, — отзывается Марина, немного осмелев. — Хочешь с нами?       Я перевожу взгляд с нее на Тёму, который, кажется, уже приготовился к самой худшей моей реакции (кажется, он до сих пор не понимает, почему я еще стою здесь, а тем более — разговариваю с его девушкой), а потом на моем лице появляется гримаса отвращения.       — Если это тот ужасный фильм с семейными баталиями на необитаемом острове, то я пас, — поднимаю руки в сдающемся жесте.       Тёма смеется и уверяет меня, что именно сегодня мне повезло — они решили не смотреть этот фильм.       Я говорю им, что присоединюсь через десять минут — хочу переодеться — и удаляюсь в свою комнату. Снимаю с себя нечто, напоминающее школьную форму (по идее в школе она есть, но всем дела до этого факта нет): черные брюки, белую рубашку и фирменную жилетку с логотипом школы. Переодеваюсь в домашние штаны и футболку и отправляюсь на кухню.       Так как наша кухня совмещена с гостиной, я, делая себе попкорн (делиться им я ни с кем не собираюсь), смотрю на обнимающуюся на стоящем напротив барной стойки диване парочку. Артем, развалившись на диване и закинув одну руку на спинку дивана за спиной Марины, второй рукой играет с ее волосами и тихо о чем-то ей рассказывает. Сама же девушка сидит рядом с ним, прижав к себе ноги и обняв их руками, перебирает пальчики с ярким маникюром на длинных ногтях. Волнуется. Меня тошнит, когда я смотрю на всю эту милоту, но делать нечего — обещала, прежде всего самой себе, что сделаю все, чтобы исправить эту дурацкую ситуацию.       Вываливаю попкорн в глубокую прозрачную миску, обхожу барную стойку, разбегаюсь и запрыгиваю на диван четко между обнимающимися ребятами. Марина вскрикивает, Артем матерится, а я поудобнее усаживаюсь на заполученное место и улыбаюсь во весь рот.       — Давайте, включайте уже вашу комедию, — закидываю в рот попкорн и тут же стукаю по руке Артёма, покусившегося на мою еду. Он ворчит в ответ что-то нечленораздельное, а я перевожу взгляд на Марину, отодвинувшуюся от меня чуть дальше и все также обнимающую коленки, и протягиваю ей миску:       — Хочешь?       — Эй! — Громко возмущается Тёма, я смотрю на девушку, на лице которой наконец-то появилась улыбка, а потом разворачиваюсь и кидаю попкорн в недовольного отца.       Марина начинает смеяться, я подхватываю ее смех, а Артём недовольно косится на нас, а потом сползает ниже, закидывает одну ногу на другую и скрещивает руки на груди.       Тёма, обнимая диванную подушку, засыпает на первых пятнадцати минутах «очень уморительной комедии», мне становится неимоверно скучно, и Марина предлагает пойти на кухню и приготовить что-нибудь.       Мы занимаемся готовкой в полной тишине. Ни она, ни я не можем набраться смелости, чтобы начать хоть какой-то разговор. Я нарезаю помидор в салат, когда за моей спиной раздается робкий голос:       — Можешь рассказать мне о постановке? — Я оборачиваюсь, смотря на девушку, занимающуюся другим салатом. Она даже не смотрит на меня, аккуратно нарезая ингредиенты. — Тёма сказал мне, что тебе очень нравится готовиться к спектаклю.       — На сцене я чувствую себя собой, — пожимаю плечами я, возвращаясь к готовке, и улыбаюсь себе под нос. — Мне нравится учить текст и проживать эмоции вместе с моей героиней. И еще мне нравится петь. И писать песни.       Я в подробностях рассказываю ей о мюзикле, о его героях и музыке, которую мы будем исполнять.       — Ты очень похожа на Тёму, — мы уже накрываем на стол, а я перевожу недоуменный взгляд на девушку, замерев с вилками в руке. — Ты тоже отдаешься своему любимому делу на сто процентов, не боишься трудностей и относишься ко всему с невероятной ответственностью.       Наш разговор, затянувшийся на пару часов, прерывает Артём, тихо стоящий в дверях. Он не сразу выдает свое присутствие, а потому, когда взгляд Марины случайно падает на дверной проём, она вздрагивает и хмурится. Заметив её реакцию, Артём смеется, девушка называет его маньяком, а я говорю ей, что ей придется привыкнуть к нему, раз она решила задержаться с нами.       Что же, я могу сказать, лёд тронулся.