Братья

Такое иногда случается. Жизнь несется вперед со скоростью и неотвратимостью сошедшего с рельс Аселы. Мелькают кругом события, лица, осколки лучей на зеркалах заднего вида и бутылки пива. Раскрываются тайны, меняются вопросы, ответы несут свое разочарование. И это жизнь. Кругом гибнут люди. Кого-то можно спасти, кого-то — не получится, даже если попытаться вырваться из собственной шкуры и расползтись на части. Со временем к этому привыкаешь. Ты либо говоришь: дерьмо случается, либо можешь сразу же отправляться в ближайшую психушку, потому что только черствость, только цинизм позволит тебе раз за разом находить в себе силы выйти из номера, чтобы делать дело. Дерьмо случается. Это правило жизни, и оно чертовски четко говорит, что дерьмо случится и с тобой. И это то самое знание, которое никогда не помогает. Близкие люди уходят неотвратимо и болезненно, а ты стоишь посреди своей жизни, выпотрошенный, опустошенный, и думаешь: какого черта. И что дальше? А вокруг их вещи: любовно развешанные или смятые в небрежный ком рубашки, любимый пистолет, пустой стаканчик, на дне которого застыла мерзкая жижа, которую еще утром кто-то называл кофе. Приходит понимание, что при всей той опасной работе ты не был готов к утрате. Сотню раз был готов погибнуть сам, но потерять — нет, не в этой жизни, только не сейчас. Когда так многое не сказано, столько всего еще не открыто. И вы же поцапались буквально пару часов назад. И как теперь сказать, как сильно он был тебе дорог, как сильно был нужен, как ты любил его, как хотел для него самого лучшего, как мечтал о том, что однажды все изменится. Никак. И ты откровенничаешь над мертвым телом, пустой бесполезной болванкой, держишь холодную покалеченную кисть в руках и говоришь-говоришь-говоришь. Теперь, когда слова не имеют никакого смысла, ты никак не можешь заткнуться. Такое предстоит всем. Невозможно прийти в этот мир и не найти в нем никого хоть сколь-нибудь родного. Родные, любимые, друзья, родители, дети — рано или поздно они становятся частью тебя. И тот счастливчик, кому ни разу не довелось терять, всего-навсего отправился в один конец первым. Оставил прочим жгучее чувство: уже не переиграть. Мы — те счастливые несчастливчики, которым довелось и уйти, и потерять, и переиграть. И каждый раз страдали так, что хотелось просто лечь и сдохнуть. И каждый раз, когда один из нас возвращался — ничего не менялось. Мы могли досказать, доделать, исправить, изменить — и не сделали ни черта. Лишь продолжали работать, словно бы от нас самих больше ничего не осталось. Глупо, не так ли. Порой я знаю, почему отец старался держаться от нас подальше. Нет, не потому что пытался нас защитить, не потому что вдали от нас он мог сосредоточиться на деле. Для того, чтобы мы умели жить без него. Чтобы уйти так, как сделал он: раз — и навсегда. Порой мне хочется остановиться. Порой мне хочется взять страшную клятву: если что — уйди. Просто похорони меня, оплакай, как полагается, и уходи. Порой мне кажется, что это никогда не закончится. Порой мне кажется, что это проклятье. А иногда я думаю, что это судьба: вечно быть друг у друга. И она не так плоха, как может показаться. Я верну тебя снова, мой брат, и я сделаю это столько раз, сколько потребуется. Мы снова не станем изливать друг другу душу, быть может, подеремся, быть может, ты пошлешь меня подальше за то, что я снова вернул тебя к жизни. И все-таки. Мы — были, есть и будем друг у друга, и пока оно так, дерьмо может случаться. Фигня вопрос — разберем, ведь это и есть семейный бизнес.