Единство

— Так-так-так, и что же забыл благородный господин один в тёмном лесу? — насмешливо протянул мужчина в плаще, наставив на него арбалет. Но ответа не последовало. — Эй, ублюдок, я с тобой говорю! Тишина. -Я перережу тебе глотку, если ты сейчас же не отзовёшься! — прорычал он, подходя ближе. Разбойник резко повернул его к себе и замер, встретившись с холодным взглядом голубых глаз. Что-то было в них такое, что становилось не по себе. Мужчина вздрогнул, но заставил себя остаться на месте и потянулся за кинжалом. — Я тебя предупреждал, сукин сын. Он вынул кинжал из ножен и потянулся было к чужой шее, но кинжал отчего-то замер, так и не добравшись до цели. Мужчина шокировано уставился на лезвие, медленно поворачивающееся к нему. — Какого?! — заорал он, пытаясь развернуть кинжал остриём от себя, но безуспешно. Губы голубоглазого дрогнули, будто он пытался не усмехнуться. — Перестань! Прекрати! — завопил мужчина, но кинжал полоснул по его горлу. На мгновение человек замер, словно не веря в произошедшее, а затем рухнул на землю, хрипя и конвульсивно дёргаясь. Кровь быстро пропитала и его рубаху, и плащ, и вскоре он затих, остекленевшим взглядом уставившись в небо. Голубоглазый стянул капюшон, тяжело вздохнул и сел рядом с трупом, глядя в звёздное небо. Огоньки в небесах горели как-то насмешливо, то исчезая, то вновь вспыхивая, словно подмигивали ему. Прошло какое-то время, и одна из звёзд вдруг начала увеличиваться в размерах. Сначала она была яркой серебряной точкой, затем уже пятном, и вскоре, стало совершенно очевидно, что это была большая серебристая птица. Голубоглазый вскочил на ноги, стянул с себя плащ и нетерпеливо поглядывая на птицу, помахал ей. По мере приближения стал виден острый изогнутый орлиный клюв и когти-кинжалы. Издав хищный восклик, птица опустилась на землю и окинула его взглядом кроваво-алых глаз. Голубоглазый улыбнулся, подбежал к орлу и обнял за шею, запустив пальцы в большие серебристые перья. — Привет, — приглушённо произнёс он, уткнувшись носом в орлиную шею. Несмотря на грозный вид, орёл неожиданно ласково ткнулся лбом в его плечо. — Сейчас-сейчас. Голубоглазый отошёл на несколько шагов назад. Орёл взмахнул крыльями, демонстрируя железные кончики перьев, и потонул в вспышке света. — Прости, Людвиг, я немного задержался. Своей наготы альбинос явно не стеснялся, впрочем, не смутила она и второго мужчину. — Ничего, ты недолго. Пальцы с заострёнными когтями собственнически легли на упругие ягодицы, вызвав у голубоглазого шумный вздох. — Родерих будет в ярости, — невероятно довольным тоном заметил альбинос. — Пускай бесится, если хочет. Он не может запретить мне встречаться с тобой, — Людвиг уткнулся носом брату в шею. — Я такая же аномалия, как и ты. Чего мне бояться, Гил? Гилберт пожал плечами, подцепив когтём шнуровку рубашки на его груди. — Ну, например, что я внезапно решу утащить тебя в своё гнездо и больше никогда и никуда не отпускать? — Действительно страшная угроза, — саркастически отозвался Людвиг. — Ты бы так не сделал. Не со мной. Гилберт замер, сверля его пронзительным взглядом. Гилберт вовсе не был так уверен в себе, как был уверен в нём Людвиг. — Уверен? Людвиг скользнул ладонью от шрама на его животе к бедру и судорожно сглотнул. — Против моей воли не сделал бы, — наконец выдохнул он. Гилберт медленно кивнул, прижимая его к себе, наслаждаясь теплом и запахом. — Но и не отпустил бы. Людвиг хмыкнул, позволяя стащить с себя рубашку и тут же сжал плечи брата, подставляя шею под лёгкие укусы. — Помнишь, — тепло произнёс Людвиг, помогая ему расправиться с ремнём на брюках, — когда мне было семь, ты растерзал целую кучу солдат, когда они попытались меня у тебя забрать. Гилберт издал что-то среднее между угрожающим рычанием и удовлетворённым угуканьем, стягивая с него брюки. — Поверь, Людвиг, я и сейчас готов растерзать любого, кто попытается тебя у меня отобрать. Ты мой, — проурчал он, любовно оглаживая его задницу. Людвиг прикрыл глаза, сжав его плечи, потому что слова находят отклик в самой его сути. Людвиг не уверен, что у него есть душа, не уверен, есть ли она у Гилберта, но откуда-то же берётся немое обожание, горячий восторг, текущий по венам от долгожданных прикосновений. — Смотрю, тебе было чем заняться, пока меня не было, — шепчет Гил ему на ухо, кивая на труп, и когтями ведёт от груди вниз, к паху, оставляя на коже красные полосы. Людвиг целует его в шею. — Он был один. Тоска. Гилберт издаёт хриплый смешок, жадно целует его, Людвиг жмурится, сжимает его волосы на затылке, впуская чужой язык в рот. Горячо, мокро, напористо. — Ну ничего, старший братик тебя развлечёт, — урчит альбинос, растрепывая его волосы. Людвиг ловит его пальцы, не отводя взгляда, — он знает, что для Гила это прямой вызов, и другого на его месте ждала бы мучительная смерть, но ему, о, ему можно это, и даже больше. Ему можно пройтись языком по острым когтям, можно вобрать его пальцы в рот, стараясь не ранить язык, можно тщательно вылизать пальцы, наблюдая как темнеют от желания алые глаза. Гилберт нарочито осторожно убирает пальцы, обманчиво мягко проходится языком по его скуле, (Людвиг уже давно не обманывается, ни разу), а затем с силой шлепаёт его по ягодицам, выдавливая сдавленный стон. — Невежливо так на меня пялиться, братец. Родерих совсем не занимается твоим воспитанием — ничего без меня сделать не может, — шипит он, продолжая шлёпать его, а Людвиг постанывает, вздрагивая от ударов. Гилберт контролирует себя, но сила у него всё равно нечеловеческая. — Прости, — выдыхает Людвиг. Брат хмыкает, оглаживая ладонью покрасневшую кожу, заставляя его кусать губу. — Даже не знаю, малыш, не люблю когда меня дразнят. Ложь, машинально отмечает Людвиг, но будто бы расстроенно опускает взгляд и медленно тянет: — Тогда, полагаю, мне стоит извиниться получше. Даже не глядя, он знает, что Гил усмехается, когда он опускается на колени. Ему должно быть стыдно. Но ему нравится вожделение в глазах брата, и нравится целовать его бёдра, и нравится то, как властно сжимает его волосы чужая рука.  — Ну, попробуй. Людвиг начинает с малого — проходится языком по головке. Затем обводит кончиком языка дырочку уретры, и наконец, накрывает головку губами, принимаясь посасывать. Гилберт шумно вздыхает, наблюдая за ним, а затем заставляет его взять за щёку. Людвиг охотно подчиняется. Он не чувствует себя ни оскорблённым, ни униженным — он просто хочет сделать приятно. Головка члена высказывает из его рта с пошлым хлюпаньем. Гил водит ей по его губам, щеке, пачкая в собственной смазке, и Людвиг, пронзительно глядя ему в глаза, облизывается. Гил издаёт краткое рычание, толкаясь в его рот. Людвиг обводит языком венку на стволе, замирает, позволяя брату насладиться влажным теплом собственного рта, и вбирает глубже. Пальцы его в волосах не ослабляют хватку, но и не делают больно. Людвиг скользит ртом по его члену, ёрзает, поглаживая яички. Брат заставляет его остановиться, чуть оттягивая волосы назад. — Расслабь горло. Он правда старается, но сначала получается трудно. Гил толкается в его рот, глубоко, но плавно. Людвиг борется с рвотным рефлексом, шумно вздыхает, и чувствует как медленно, но верно член погружается глубже в его глотку. Гилберт пристально наблюдает за ним, и выступившие сами собой слезинки в уголках голубых глаз вызывают в нём прилив нежности. — Как ты думаешь, малыш, сможешь принять его до конца? — ласково спрашивает он, прижимая ладонь к его горлу. Людвиг зажмуривается, едва заметно дрожа, и подчиняясь ведущей его руке, утыкается носом прямо в лобок. — Умница. Так уж и быть, приму твои извинения. Гил отстраняется, отпуская его волосы, и Людвиг шумно вздыхает. Горло саднит, но это не критично. — На живот. Прогнись в спине. Так, хорошо, — командует альбинос. Людвиг прижимается грудью к траве, оттопырив задницу, и думает о том, что единственный минус когтей брата — подготавливать приходится себя самому и заранее. Когти чуть царапают его ягодицы, и он чувствует как брат прижимается грудью к его спине. — Знаешь, я подумал, с твоей способностью просто кощунство ни разу не использовать металл, — урчит он, медленно, почти мучительно, входя в него. Людвиг судорожно вздыхает, но привыкает к ощущению члена внутри быстро. — Вот как. Гилберт кусает его плечо, переплетая их пальцы. Людвиг улыбается этому жесту, но ничего не говорит. Гил толкается уверенно, но плавно, и он довольно стонет, прикусывая губу. Привычная заполненность приятна, тело быстро вспоминает должные реакции. — Тебе бы это понравилось, Людвиг? Уверен, что да, — урчит Гилберт, толкаясь вновь. — Я бы заставил тебя трахнуть себя рукоятью меча. Или папочкиным скипетром. Прямо на его троне. Людвиг громко стонет, густо краснея. Ему действительно хорошо: член брата проходится прямо по простате — сильно, быстро, просто идеально. Картинки всплывают перед его глазами будто наяву. — Твоей дырочке пришлось бы здорово напрячься, для того, чтобы его принять. Даже несмотря на то, какой ты жадный мальчик, — шипит Гил. Он меняет угол проникновения и Людвиг ахает, издав довольный стон, подаётся навстречу толчкам, потому что брат прав, чертовски прав, и Людвиг действительно жаден. — И ты бы даже не посмел к себе прикоснуться. И кончать без моего разрешения. О, а я, малыш, я бываю очень жесток, ты же знаешь. Людвиг захлёбывается всхлипом. Слишком яркая картинка, слишком живая. — Поэтому я бы сидел напротив и наблюдал. Может быть дрочил бы. Сложно устоять перед твоим личиком. Гилберт начинает вбиваться в него, кусает в холку. Людвиг дрожит от острого удовольствия, жмурится, громко сладко стонет, отдаваясь с не меньшим пылом. Когти проходятся по коже ягодиц, оставляя полосы. На некоторых выступают капельки крови. Людвиг вскрикивает, сжимая его член в себе, и последний сильный толчок по простате подводит их к оргазму. Гилберт рычит, впиваясь когтями в землю, изливаясь внутрь брата. Людвиг тяжело дышит, переживая мгновения блаженства. — Я люблю тебя, — говорит он, едва отдышавшись. Гилберт ласково урчит, целуя его затылок, медленно выходит из него с влажным хлюпающим звуком. — И я тебя, малыш. Людвиг жмётся к нему, прикрыв глаза, и всё его тело в сладкой неге. Гилберт сыто оглядывает его тело, шумно вздыхает, нехотя отстраняется и вновь превращается в гигантскую птицу. Людвиг улыбается, когда его укрывают крылом, (к счастью, металлокинетикам не страшны металлические кончики перьев), и думает, что в принципе, он не так уж и против идеи с гнездом.