***
Они покинули скопление обитаемых миров около двух недель назад и нырнули в дебри измерений. Как и каждый вечер до этого, Сакура достала рисунки парней и осторожно развернула. Те уже были измяты от постоянного складывания и тасканий туда-сюда из кармана. На переносице у Саске появилась дыра. Некоторые линии стерлись, и Сакуре пришлось признать: то, что она вновь закрасила глаза и волосы Саске, не принесло совершенно никакой пользы. Конечно, теперь тот, кто смотрел на портрет, немедленно получал информацию о цвете, но, как по ней, лицо было гораздо меньше похоже на лицо Саске … — Ты можешь нарисовать их еще раз? Предыдущие уже поистрепались. Мадара посмотрел на нее, прищурившись. — Они все еще вполне годные, — он бросил взгляд на бумагу в ее руках. — Просто признайся, что тебе нужна еще одна картина Саске. Сакура заерзала. — Я… Не мог бы ты нарисовать его для меня? Он посмотрел на нее чуть дольше, чем было необходимо, а затем достал из свитка большой лист бумаги и начал рисовать быстрыми, широкими мазками. Она подошла бы посмотреть, но рыба, которую они жарили, только что начала подгорать, и ей пришлось ее спасать. — Держи. — Он протянул ей готовый рисунок. Саске — скучающий и в то же время беззаботный — стоял, опираясь на одну ногу и держась за рукоять катаны. Он смотрел прямо на нее. Как живой, вплоть до высокомерной ухмылки на губах и вызова в глазах. Даже его поза была так похожа на его обычную. — О боги… — выдохнула Сакура. — Как у тебя так получается… Он выглядит словно живой… — она провела пальцем по силуэту на бумаге. Мадара только пожал плечами. — Спасибо. Огромное спасибо. — Сакура прижала рисунок к груди. Весь вечер она не отрываясь смотрела на портрет. А даже если и не смотрела, все равно мысленно видела Саске. Она могла представить, как он двигается, ходит, разговаривает. Все то, о чем она давно забыла. Ей даже не приходилось закрывать глаза. Она поняла, что Мадара наблюдает за ней внимательнее обычного. Она подумала, не было ли выражение ее лица слишком глупым. Мадара выглядел слегка раздраженным, но так ничего и не сказал. Наступила ночь, и она пришла в его спальник. Села между его ног и прислонилась к нему. Это был стандартный способ дать ему понять, что она готова, как он это называл, снять напряжение. — Это так тебе необходимо? — Спросил он, заключая ее в свои объятия. На мгновение Сакуре показалось, что в его словах прозвучало снисхождение. — Разве ты не должен быть этому рад? Тебе особо не придется надо мной трудиться. — Язвительно заметила она, отодвигая нижнее белье в сторону и притягивая его руку к своей промежности. Она спрятала лицо в изгибе его шеи и закрыла глаза. Она была так возбуждена, что легко справилась бы сама, подумалось ей. Но делать это вместе стало привычкой… Мадара надавил на ее клитор, найдя правильный ритм. Он точно знал, что делать, и через минуту она уже кончала, заглушая крик рукой. После этого она обмякла и отпрянула от его груди. — Ну, это было быстро, — прокомментировал он. — Мы должно быть установили новый рекорд… Вид твоего ухажера сделал тебя такой счастливой? Волна смущения захлестнула Сакуру. Смущения и какого-то странного чувства, которому она не могла дать точное определение. — Он не мой ухажер, — выдавила она единственный ответ, который не был ложью. Ей было стыдно? Неужели она плохо сознавала, что обращается с Мадарой так жестоко? Сакура прикусила губу и повернулась к нему. — Теперь ты, — объявила она, расстегивая его брюки. Он ублажал ее только рукой, так что теоретически ей не нужно было у него отсасывать. Но она это сделает, решила Сакура. Это был хороший способ выразить свою благодарность. А она и впрямь была ему очень благодарна. Он всячески старался доставить ей удовольствие. И… было ли ему больно от того, что она столь открыто преклоняется перед Саске? Может быть, ей стоит лучше держать себя в руках… Она опустила голову и провела языком по кончику его члена. Она знала, что ему нравится, когда она так начинает. Она лизнула, медленно опустившись вниз вдоль ствола, а затем снова вверх. То же самое она проделала с головкой и почувствовала, как напряглось его тело. Она бы улыбнулась, если бы могла — рот был занят. Она уперлась руками в его бедра и насадилась еще сильнее. Ей действительно хотелось, чтобы ему было хорошо, лучше, чем обычно. Она расслабила горло и попыталась взять его глубже. Нравится ли ему? Но никакой явной реакции не последовало под ее пальцами. Может быть, глубокое проникновение — это еще не все? — Встань, — сказала она ему. — Зачем? — Потому что я хочу кое-что попробовать. — Сакура подняла его и опустилась перед ним на колени. — Давай сделаем так. Теперь ты сможешь двигаться. — Где ты взяла эту идею? Сакура закусила губу. — Я… Так делают животные… Они двигаются. То, как мы это делаем, неестественно — ты всегда остаешься таким неподвижным. Перед тем, как кончить, ты весь напрягаешься, и я вижу, что ты хочешь двигаться, но не позволяешь себе этого… — Я не двигаюсь, потому что не хочу причинять тебе неудобства. Сакура улыбнулась и провела руками по его бедрам. — Я знаю. Но сейчас можешь двигаться. Ты не причинишь мне неудобства. — Она взяла его член в рот и позволила ему на мгновение погрузиться глубже. Она обхватила его одной рукой и направила вперед. Все было по-другому. Она вновь почувствовала тепло и напряжение там, внутри. С некоторых пор эта сторона их вечерних занятий была приятной, в каком-то смысле даже приносила удовольствие, но сейчас… Сейчас эти действия откровенно возбуждали ее. Чего не было раньше. Может быть, потому, что она всегда первой получала оргазм, поэтому, когда она его ублажала, то была уже удовлетворена и больше не испытывала желания? Но сегодня она уже кончила. Всего несколько минут назад. Была ли она сегодня в принципе более возбужденной? — Просто двигайся, я хочу, чтобы тебе было хорошо. — Мне будет хорошо в любом случае. Я получу свою награду сейчас, или как? — Я просто хочу сделать для тебя что-нибудь приятное… Неужели это так плохо? Она схватила его за руки и положила их себе на затылок. Она двигалась вверх и вниз по его члену, посасывая его и касаясь его языком, насколько могла. Сакура протянула руку и взялась за основание, которое не входило в рот. Не повредит ведь, если она немного его сожмет, правда? Ему всегда это нравилось. — Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? — Недоверчиво спросил он. Но его пальцы играли с ее волосами, пусть и совсем чуть-чуть. — В рот? Ты серьезно? Сакура закусила губу. Странно, но то, что он сказал, заставило ее внутренне сжаться. «Я хочу, чтобы ты сделал так, как будет лучше тебе», — хотелось уклончиво ответить ей. — Да, — выдохнула она вместо этого. — Да. Он наклонил голову, обхватил ее затылок и пропустил прядь волос между пальцами. — Хорошо… Но останови меня, когда почувствуешь, что будет слишком. Сакура кивнула и направила член в свой рот. Она сделала несколько движений головой, прижимаясь к нему губами, пока он входил и выходил. И тогда, наконец, он отреагировал. Он погрузился в ее рот, двигаясь ей навстречу. Его ствол ощущался глубже, чем обычно. Сакура замедлилась, когда он начал толкаться все сильнее. Вскоре он трахал ее рот, не особо нуждаясь в ее участии. Это было непривычно — вообще-то это она должна была делать всю работу, а теперь ей нужно было просто оставаться неподвижной. Он даже не направлял ее голову, просто удерживал на месте, задавая скорость и глубину толчков самостоятельно. И это вовсе не было неприятно. И он никогда не причинил бы ей боли, так что Сакура не понимала, из-за чего было столько шума. Он держал ее голову, но она испытывала не страх, а чувство безопасности. Его пальцы скользили по ее волосам, иногда добираясь до затылка, иногда до подбородка, обводя его контур, спускаясь вниз по горлу. Это был первый раз, когда он прикасался к ней во время исполнения «ее» части. У нее по спине побежали мурашки. Сакура обняла его одной рукой, чтобы удержаться. Его брюки были спущены, так что она наткнулась на его голый зад. Они никогда не касались друг друга в других местах. Сакура поколебалась. И все равно за него схватилась. Столько мускулов… И они задействованы! Она и представить себе не могла, что мужчины вкладывают столько усилий в это движение, и теперь почувствовала, как напряглись его мышцы под ее ладонью, когда он медленно, но уверенно вошел в ее рот. Будет ли точно так же, если она ляжет под него, и он вонзится в нее туда…? Наверное, да. Она вцепилась в него сильнее, чтобы не упасть, потому что почувствовала внутри внезапную болезненную потребность. Никогда прежде она не испытывала ничего подобного. Конечно, она фантазировала о своем первом разе с Саске, с признаниями в вечной любви, робкими касаниями и мольбами быть с ней нежным. Но сейчас, она жаждала совсем другого. Совершенно другого. Ей хотелось прикосновений, таких резких, чтобы ногти впивались в кожу, сдирая до крови. Зубы — в плоть. Вонзались так глубоко, что боль чувствовалась бы даже в спине. А тяжесть его тела вдавливала ее в землю. Об этом не могло быть и речи. Сакура сжала пальцы, впиваясь ими в бедро Мадары. Она лишь хотела, чтобы он двигался быстрее, сильнее. У нее закружилась голова. Сакура просунула другую руку себе между ног и надавила. Он наверняка это увидит, но она решила, что он не будет возражать. Она натирала клитор синхронно с ритмом его толчков. Он хмыкнул, словно бы от усилия, и Сакура подняла глаза — он заметил. О, еще как заметил. Он перестал двигаться. К ее щекам прилило еще больше крови — когда он наблюдал, как она мастурбирует. Если это нельзя назвать неловким моментом, то Сакура не знала, что тогда можно. Ее рука замерла. — Почему ты это делаешь? — Спросил он, и голос его прозвучал странно. Сакура отпрянула. Может быть, это его как-то раздражало? Она моргнула. — Я… Мне просто необходимо было это сделать. — Но почему? Неужели я тебя не удовлетворил? — Нет! Вовсе нет! Просто… Когда мы делаем это так, как сейчас, когда ты делаешь это так… Мне нужно еще раз. Это все из-за тебя. — Из-за меня? — Эхом отозвался он. Сакура кивнула. — Мне прекратить? — Задала она вопрос. Что-то изменилось в его лице. — Нет. Продолжай, — сказал он напряженным голосом. — Продолжай. Пожалуйста. Глядя на него, она снова сдавила свою промежность и направила его член обратно в рот. Он возобновил толчки. Сакура закрыла глаза и забыла обо всем — кто они такие, почему они вместе, почему это делают. Ощущение ее собственной руки вкупе с тем, как он трахал ее рот, полностью захлестнуло ее. Она неистово натирала свой клитор, желая большего, отчаянно желая большего. С ее губ сорвался стон, но он получился приглушенным — ее рот был заполнен настолько, что звук превратился в вибрацию. Мадара стал бешено вбиваться, задевая ее горло. Она снова застонала, лаская себя, сдавливая так быстро, как только могла, как можно шире раздвигая ноги, удерживая свое бедро рукой. Пока ее глаза не закатились, и она не кончила со сдавленным криком. Он сразу же последовал за ней.***
— Ты можешь нарисовать мою шишоу? — Попросила она как-то вечером. — Ты ведь видел ее на войне… — Внучку Хаширамы? Зачем? — Мне хотелось бы на нее посмотреть. На твоих рисунках люди выглядят как живые… И я скучаю по ней. Скучаю по ним всем. — Она протянула ему свой блокнот. Он взял его из ее рук и пролистал, пока не нашел пустую страницу. — Разве тебе не будет… грустно? — Нет! — Сакура покачала головой. — Вовсе нет! Он рисовал. Сакура поняла, что никогда не видела свою наставницу в разгар настоящей битвы. Это было великолепное зрелище. Она чувствовала за себя такую гордость и была очень польщена тем, что обучалась у этой женщины. Потом она попросила нарисовать Гаару. Мадара изобразил, как он стоит в своей типичной позе, со скрещенными на груди руками. Затем был Гай-сенсей (Мадара сразу вспомнил его), Сай (тут Мадаре потребовалось полчаса объяснять, кто такой Сай, пока до него не дошло). После долгих раздумий со стороны Сакуры она также попросила портрет Какаши-сенсея. Все они выглядели так, словно вот-вот сойдут с этих страниц. Настолько они казались реальными. Сакура придвинулась ближе, любуясь образами, заполнившими обе страницы, что были перед ней. Некоторое время она молчала, а Мадара все еще держал ручку. Потом он начал что-то черкать в самом углу — и внезапно получилось лицо, до жути похожее на лицо Саске, что сначала она подумала, что это он. Но она ошиблась — у парня с портрета были другие губы и длинные волосы, собранные в хвост. Мадара сделал этот набросок не особо стараясь — всего лишь парой-другой штрихов. Но сейчас он смотрел на свой рисунок так же, как она смотрела на изображения своих близких. Она оставила его с блокнотом и пошла распаковывать их спальные мешки.***
Она протянула ему блокнот. Она перерыла пять уровней свитков, потому что была уверена, что взяла несколько запасных из Конохи. Однако она не помнила, под каким обозначением его хранила — потому что, очевидно, не под меткой «блокноты». Наконец, найдя их в свитке 21-3-17-6, она узнала, что классифицировала их как «инструменты». Она не помнила, чтобы так их называла, но как бы то ни было, они были здесь: три блокнота — один разлинованный и два с пустыми листами. Она выбрала тот, что был из более приятной и тонкой бумаги — хотя обложка была несколько девчачьей: с рисунком стилизованных синих и желтых цветов. Она понятия не имела, когда у него день рождения и хочет ли он вообще его отмечать. Она не спрашивала, у нее было впечатление, что его прошлое было для него довольно болезненной темой. — Вот, — просто сказала она однажды, когда они сидели у костра. — Это для тебя. Может, тебе захочется нарисовать в нем что-нибудь. — Что именно? Что-нибудь для тебя? — Нет. Для себя. — Что, например? — Не знаю. Почему бы тебе не нарисовать то, что делает счастливым тебя? Он скептически посмотрел на нее, но подарок принял. Два дня спустя она обрадовалась от того, что он сидел, прислонившись к большому камню, подстелив одеяло, и что-то рисовал в блокноте. Сакура чуть не захихикала. Но она сдержалась — он был настолько погружен в свои мысли, что ей ни при каких обстоятельствах не хотелось прерывать его.***
Они уже почти добрались до дома, когда одним вечером Мадара, уставший от чрезмерного использования чакры — из-за того, что ему пришлось быстро переноситься четыре раза подряд, поскольку они снова нашли ряд измерений без пригодной для дыхания атмосферы, а Сакуре не хватало сил, чтобы полностью исцелить его во время их последней стоянки — рано лег спать. Сакура осталась у костра, чересчур измотанная слишком опасными, на ее взгляд, событиями этого дня. Хорошо, что до дома осталась лишь дюжина измерений, она уже не могла дождаться. Но сегодня вечером ей нужно было еще закончить со своими записями, потому что из-за их бешеных скаканий по мирам она не успевала делать пометки. Она порылась в сумке — и не нашла своего блокнота. Сакура нахмурилась. Где же он тогда? Неужели она его потеряла? Это было бы катастрофой! Затем она вспомнила, что в четвертом за этот день измерении, когда земля, на которой они стояли, затряслась, разверзлась и прямо под ногами из нее появилась лава, и им нужно было экстренно перенестись, именно Мадара держал в руках ее блокнот, потому что она искала ручку. Может быть, он себе его и взял? Сакура потянулась к его сумке — вот и блокнот, ее темно-красный рядом с его с сине-желтым рисунком. Сакура заколебалась и бросила взгляд на Мадару. Он спал. Она осторожно вынула оба — ей так хотелось увидеть его рисунки! Последние две недели он рисовал почти без остановки, но она все еще не решалась спросить, потому что не хотела, чтобы он смутился и бросил свое увлечение. Она вложила его блокнот в свой и открыла. На первых страницах были рисунки ниндзя Конохи на войне. Несколько набросков Цунаде-самы. Профиль Какаши-сенсея. Хината и Неджи. Как будто он пробовал позы или пытался вспомнить других людей, которые могли бы иметь к ней отношение. Потом появились рисунки того молодого человека. Их было очень и очень много. В юном возрасте и в более старшем. В боевом облачении, в повседневной одежде. Стоя, в движении, сражающегося, смотрящего вдаль, сидящего во внутреннем дворике, читающего свиток. В профиль и в анфас. С улыбкой на лице, задумчивого, раздраженного. Иногда рисунки этого человека перемежались с набросками дома: скудно обставленной комнаты, сада посреди внутреннего двора, чего-то вроде тренировочной площадки. На более поздних картинах было также несколько пейзажей, в основном с изображением реки. Один раз, только один раз, появилась молодая женщина с длинными-предлинными волосами, одетая в простое кимоно. Она выглядела печальной, и ее лицо было отвернуто от смотрящего. В то время как все остальные страницы были почти полностью разрисованы всякими почеркушками, на этой была только она. Соседний лист был оставлен пустым, как будто Мадара не хотел тратить на него время. Через несколько страниц (с десятками повторений того же молодого человека) появился новый персонаж — мальчик с глупой улыбкой и не менее глупой стрижкой под горшок. Он тоже выглядел смутно знакомым, Сакура была уверена, что знает это лицо, но не могла точно определить, кто он. Затем последовали еще несколько пейзажей с рекой. А потом была она. Когда она впервые увидела себя, стоящую в непринужденной позе, глядя в сторону, ее первой мыслью было: «Боги, неужели я так похудела!» Другая страница. Хмм. Так вот как она выглядела, когда концентрировалась — подумала Сакура, рассматривая рисунок, изображавший, как она что-то писала в блокноте, — надо бы перестать хмурить брови, не то появятся морщины. Она не удивилась тому факту, что оказалась в его блокноте — в конце концов, она была единственной имеющейся у него моделью. Но когда она листала одну страницу за другой и видела десятки и сотни рисунков самой себя, от этого она начала чувствовать себя странно. Потому что она никогда не думала, что он уделял ей столько внимания. А еще потому, что это было непривычно — видеть кадры из собственной жизни, запечатленные на страницах. Прежде она никогда не знала, как выглядит, когда спит. Что ж, теперь знала. Очевидно, она уютно устраивалась под одеялом и превращала его в подобие гнездышка. А иногда спала на спине, раскинув руки, а ее волосы живописно лежали, похожие на ореол. В блокноте были ее портреты, зарисовки ее талии и наброски всего тела. Много изображений только ее глаз, как будто он пробовал разные оттенки и техники раскрашивания ее радужек, используя один лишь серый карандаш. Рисунки, на которых она медитирует, собирая природную энергию, рисунки, на которых роется в своей сумке, рисунки, на которых что-то оживленно обсуждает с Кацую, рисунки, на которых сидит на крыльце в рыбацкой деревне. На которых плачет. Смеется. Грызет ноготь. Сакура перевернула еще одну страницу. И отбросила блокнот с такой силой, что тот упал с ее колен. — Что случилось? — Спросил Мадара, разбуженный ее возней. Сакура сглотнула. — Ничего. Просто кое-что уронила. Прости. — Она схватила его блокнот и спрятала обратно в своем. — Я сейчас лягу, только закончу с записями. Он пробормотал что-то невнятное и отвернулся. Она осторожно нашла ту самую страницу, на которой остановилась. Теперь, будучи уже готовой к тому, что увидит, она крепко держала блокнот, глядя на рисунок. На котором изображена она. С его членом во рту. И смотрящая прямо на нее настоящую. Сакура судорожно вздохнула. Что ж. Она не должна быть так шокирована. Это было именно то, что они делали в лучшем случае уже полгода. Он рисовал ее во всех остальных ситуациях, почему бы ему не нарисовать и в этой? Она перелистнула страницу. На этот раз там было ее лицо. Искаженное в такой странной гримасе… Это было, когда она кончала?.. Сакура боролась с желанием снова выкинуть блокнот. Следующие страницы были полны подобных рисунков. Сакура узнала, как выглядела ее нижняя часть в деталях, которые предпочла бы не знать. Но были и наброски, где она лежала на спине с закрытыми глазами, и все ее тело излучало удовлетворенность — иногда она была изображена с еще раздвинутыми ногами, иногда уже свернувшейся в клубок. Как она смотрела на него из-под полуопущенных век, когда тянулась к его промежности. Как она стояла к нему спиной в футболке, которая столь опасно задралась. Нашлась даже пара картин ее обнаженной. На каждой из них ее тело было нарисовано такими нежными, плавными линиями, что складывалось ощущение, словно этими чернилами он хотел выразить всю свою нежность. Закрыв блокнот, она не почувствовала гнева. Ни капли. Голос, всегда громкий, как колокола, говорил ей, что половина его рисунков посвящена ей, потому что она — его единственный напарник. Но сейчас она слышала совсем другой голос. Тот, который твердил, что в этих рисунках была любовь. Что такая любовь не может быть фальшивой и наигранной, или порожденной вынужденными обстоятельствами. И что от нее не следует отказываться, даже если будет легче поддаться ее извечной привычке оценивать себя слишком низко.***
— Во сколько лет у тебя появился шаринган? — Спросила Сакура на следующий вечер, когда они сидели у костра. У нее была теория насчет его рисунков, но ей нужно было знать больше. — В двенадцать. Я поздно его пробудил, — добавил он с оттенком смущения, встретившись взглядом с Сакурой. — Мой отец и так был очень разочарован отсутствием моего прогресса. — Давил на тебя? — Рассмеялась она. — Думаю, ты даже представить себе не можешь как. К тому времени трое моих братьев уже были мертвы, и остались только я и Изуна. Отец злился на нас, хотя почти все время на меня. Я мог встретиться лицом к лицу с тремя взрослыми мужчинами и глазом не моргнув, я знал, что хорош, знал, что превзойду всех своих сверстников. Но для моего отца не пробудить шаринган считалось позором. Как будто эти глаза были всем, что имело значение. Хотя ниндзюцу включает в себя и много других техник… — Не похоже, чтобы ты особо любил своего отца. — Честно? Я ненавидел его практически всю свою жизнь. — Сочувствую. А свою маму? — Она умерла, когда я был маленьким. Я не очень хорошо ее помню. Ага, значит, женщина из блокнота — не его мать. Это как бы приуменьшало ее место в жизни Мадары. Насколько Сакура знала, у него не было других выживших братьев или сестер, и он никогда не упоминал о них. А парень должно быть Изуна. Враждебность Мадары также объясняла отсутствие изображений отца. Постепенно начало что-то вырисовываться. — И как же это случилось? Я имею в виду твой шаринган? — Какое-то время… совсем недолго, я дружил с Хаширамой. Я знал, что он Сенджу, уверен, и он знал, что я Учиха, но мы притворялись, что не знаем… В какой-то момент наши семьи нас раскусили. Ну, думаю, можно считать, мне повезло, что никто не умер. Тогда. — О! Я и не знала, что ты так давно знаком с Шодаем! Я думала, вы оба как главы кланов решили заключить перемирие, а потом основать деревню. — Это было позже. В детстве мы были просто друзьями. Потом… Потом все было уже не так, как прежде, наши отношения навсегда так и остались слегка подпорченными. Сакура ничего не сказала в ответ. Сейчас она была уверена — мальчиком с идиотской стрижкой под горшок был Шодай. А блокнот отражал счастливые воспоминания Мадары, те, что у него появились после пробуждения шарингана. Они до боли были однообразными, и теперь Сакура знала почему. В блокноте не было ни одного рисунка Конохи его времени. И ни одного после того, как он ее покинул. Такая долгая жизнь. И так мало в ней было счастья. А потом появилась она. Страница за страницей, она — снова и снова. Сакура сглотнула. Это было самое странное ощущение-она никогда не думала, что такое теплое, еще неопределенное чувство важности для кого-то будет переплетаться с таким тяжелым чувством ответственности. Она встала со своего места и опустилась на то бревно, где сидел он. Она уютно устроилась у него под мышкой и обняла его за талию. Потерлась головой о его грудь. — Знаешь что? Это, — она махнула рукой, — все это, миссия, одиночество, судьба всех людей… Знаю, это странно, но если мысленно убрать все это, забыть или не думать — тогда я чувствую себя счастливой. Когда мы сидим вот так, прямо здесь и прямо сейчас, — она прижалась ближе, — я так счастлива с тобой, понимаешь?