Ветер, кровь и серебро

Утром, ещё до завтрака, Марианна всё-таки принесла гадательные руны. Это были крошечные круглые дощечки, собранные в кожаном мешочке. На каждом был выжжен особый знак, обладающий магической силой, предназначением и смыслом. Маги использовали их в основном для сотворения каких-то особо сложных заклинаний, если мысленных и волевых усилий было мало, а простые люди — для гадания, ведь даже в их руках руны не теряли своих волшебных свойств. Марианна выглядела недовольной. Она пренебрежительно бросила мешочек на стол, едва не уронив при этом небольшой кувшин, и уселась на краешек кровати, ожидая, когда Элис закончит с утренним туалетом. Она уже, впрочем, натёрла лицо, шею и руки всеми необходимыми кремами, мягкими и пахучими, а Клара давно убрала её волосы в причёску и теперь помогала одеться. Служанка несильно затянула на спине шнуровку платья и, поклонившись вошедшей Марианне, удалилась. Та посмотрела ей вслед с презрением. — Ну что, приступим? — протянула она, когда Элис оторвалась от зеркала. — Ты решила, что именно спросишь у богов? — Стоит ли начинать войну… именно сейчас, — отозвалась женщина, поднимаясь. — И так понятно, что стоит, но когда именно? Может, это вообще и не мне суждено, а Мареку. — Если Марек доживёт до того возраста, когда сможет начать войну, — закатила глаза Марианна. — Посмотрим, что скажут боги, — стараясь сохранять спокойствие, отозвалась Элис — упаднические настроения подруги её несколько раздражали. Она убрала из стоящего на столике подсвечника обычные свечи, достала из небольшого сундучка особые, с полынью, вставила в подсвечник и подожгла. Вскоре по комнате разнёсся слабый горьковатый запах. Дрожащей рукой Элис взяла мешочек, развязала его, чуть потрясла, чувствуя на себе внимательный и пронзительный взгляд подруги. Наверное, стоило погадать в одиночестве, но выгонять Марианну всё же не хотелось. Элис нужна была её поддержка, сейчас — как никогда. Они так много времени провели вместе — и в будущее тоже должны заглянуть вместе. Элис закрыла глаза, кое-как нащупала трясущимися пальцами один из деревянных кружочков и извлекла его из мешочка, сжав в кулаке. Стало так страшно, что внутри всё похолодело, а сердце, кажется, вообще перестало биться. Стоило присесть, но Элис не захотела проявлять какие-то знаки непочтения. И так слишком много перед богами она нагрешила… Да и сейчас тоже грешит. Вдруг боги не одобрят этого дерзкого вызова и укажут неверный путь? Элис задержала дыхание и мысленно взмолилась. О, Сульда, богиня судьбы, всех людских путей жизненных, правды и справедливости, не обмани, не запутай, скажи всё, как есть… Что делать? Быть ли войне на этот раз? Элис открыла глаза, разжала кулак и без колебаний взглянула на руну. Она была похожа на стрелу: длинная линия, будто перечёркнутая внизу и «накрытая» своеобразной «крышечкой» сверху. Причём «крышечка» острым углом располагалась вперёд — к двери. — Видишь? Боги указывают тебе путь, — усмехнулась Марианна, наклоняясь к руне. — Сама Сульда велит тебе двигаться вперёд. Что ж, значит, решено — именно Элис должна начать эту войну ради того, чтобы спасти Шингстен, чтобы найти своему народу лучшее место для жизни после того, как их родная земля будет уничтожена каким-то таинственным бедствием — болезнью ли, голодом, бурей… — Хочешь узнать что-то ещё? — поинтересовалась Марианна, когда Элис инстинктивно сунула руку в мешочек снова. — Нет, — покачала головой она. Вряд ли Сульда изволит ей ответить ещё раз. — Нет, я решила. Нужно написать Войцеху, Вальтеру, Тодденам, а Коллинзу сказать… Но что? Что ему сказать? Она же вчера явно дала ему понять, что отказывает… Как же он воспримет это её новое решение? Ещё подумает, что она флиртовала, стараясь набить себе цену… — Если всё сложится удачно, если наши вассалы поддержат нас и нам удастся собрать достаточно большую армию, а также разработать план о бесшумной доставке её к Эори, то пусть будет готов, — проговорила Элис тихо, но чётко. — А ещё, кажется, нам пора попрощаться с моим братом, — притворно вздохнула Марианна, обвивая руками плечи леди Карпер и хищнически усмехаясь. *** Совет проходил в большом зале, светлом — благодаря двум рядам высоких окон и люстре, сплошь заполненной свечами, — и очень просторном, хотя Элис для приехавших гостей с радостью бы выделила помещение поменьше. Но Марианна сочла, что нужно заманить их в грядущее дело любой ценой, в том числе и подобными почестями. Так что посреди зала поставили длинный высокий стол и несколько стульев красного дерева, обитых бархатом, предоставили каждому пришедшему вина, фруктов и ягод, а на столешницу положили самую большую карту Драффарии, что нашлась в замке. Она была уже довольно ветхой, потрёпанной, с потёртостями и чернильными пятнами, а Нолд и Бьёльн на ней так и были разделены жирной чертой границы. Впрочем, это вряд ли сильно помешает… Но Элис почти не смотрела на карту. Она устало опустилась на своё место во главе стола, закрыла лицо рукой и так сидела, пока Коллинз и граф Войцех Мэлтон, отец покойной Анабеллы, спорили о перемещении войск. Ну никак не получалось у них придумать быстрый и незаметный способ доставить армию напрямую к Эори, минуя границы и Серебряный залив. Был вариант даже воспользоваться магией, но единственная ведьма, обладающая достаточно развитыми и незаурядными магическими способностями, которую смогли припомнить присутствующие, вряд ли бы справилась со своими возможными обязанностями — создать амулеты и скрыть целую армию, а также осадные орудия, обозы и лошадей морочным заклинанием. Речь шла о Ванде — графине Мэлтон, жене Войцеха и матери покойной Анабеллы. Она действительно владела немалой магической силой, но разучилась контролировать как её, так и собственный разум, когда погибла её дочь. Впрочем, у Ванды и до этого были некоторые трудности с головой, и все её считали странной, себе на уме. Она могла засмеяться невпопад, посреди разговора вдруг замолчать и зависнуть взглядом в одной точке или, наоборот, выдать что-то совершенно не на тему беседы. Это всё было хоть и довольно необычно, но всё же безобидно. Но после смерти Анабеллы Ванда, казалось, совсем спятила, забыв о муже и маленьком сыне, не выходила из комнаты, почти ничего внятно не говорила — лишь улыбалась и изредка посмеивалась, шепча что-то неразборчивое, и это очень пугало. По крайней мере, так рассказывал Войцех — Элис не видела Ванду уже много лет. Граф Мэлтон вообще очень доверял леди Карпер, чего она категорически не понимала. Он был одним из первых, кто поддержал её предыдущий план, и, кажется, ни капли не расстроился, когда план провалился. Войцех, наверное, воспринял то поражение как всего лишь шаг на пути к их цели и теперь только и ждал подходящего момента, чтобы ударить вновь. Элис дала ему понять, что до этого момента они с ним, возможно, и не доживут, что к цели придётся идти их внуку, но он лишь отмахнулся и сказал, что всегда готов поддержать её, неважно, когда придёт время. Она не поняла, обрадовался ли Войцех появлению Коллинза или сразу же воспылал к нему неприязнью. Но им придётся сотрудничать в любом случае, иначе этот их план провалится тоже, причём с ещё большим треском, чем предыдущий. — Нам не стоит полагаться только на себя, — чересчур громко заявил Джойс, и Элис вздрогнула от этой зловещей вкрадчивости его голоса. — Всё-таки противник в два раза больше по территории и численности, как известно. — Он кивнул на карту. — Нужно искать союзников, особенно в Бьёльне, которому до Эори вообще особого дела быть не должно. — В прошлый раз мы тоже думали, что Бьёльну нет дела до Нолда, — горько усмехнулась Габриэлла Тодден — вдова Виктора Тоддена, друга Джоната. Это была очень сильная и проворная женщина лет тридцати. Ей довелось поучаствовать в прошлой войне, выжить и успешно вернуться на родину за неплохой выкуп, лишивший её отца половины состояния — свёкор, старый барон Тодден, платить отказался. Тем не менее, сейчас его представляла именно она: отчего-то Тодден вновь не отправил своих старших сыновей на совет в Краухойз, не приехал сам, зато послал невестку младшего сына, погибшего больше четырёх лет назад. Видимо, снова считал затею обречённой и выставил в качестве полководца ту, кого не жалко… Тем не менее, Элла, как её обычно все называли, казалась вполне надёжным человеком. Её узковатые светло-серые глаза постоянно горели какой-то странной яростью, будто она готова была броситься в бой в любой момент, а прямо сейчас, кажется, она избрала своей жертвой Коллинза. — О да, милорд, вы же не были в Драффарии так долго и явно не знаете о том, что происходило с народом Нолда и Бьёльна после войны, — добавила Марианна, сидящая возле Элис, и закинула ногу на ногу, оправив подол своего чёрного шёлкового платья с вставками красного бархата на лифе. — Ни одна живая душа в Нолде и Бьёльне не встанет против Кристины, — угрюмо поддержала её леди Карпер, кивнув. — Они любят её. Они считают её героиней, освободительницей, едва ли не святой. Молодые девушки обрезают себе волосы и отказываются носить юбки, желая быть похожими на неё, а те, что побогаче, ещё и владеть оружием учатся. Они ни за что её не предадут, даже если мы осыплем их золотом… — Едкость, до этого звучавшая в её голосе, внезапно сменилась горечью: — После того, что натворил мой сын, они нам не поверят. — Причём моя Анабелла была ни капли не хуже этой нолдийской шалавы, — буркнул Мэлтон, будто лишь себе самому, но с явным желанием, чтобы его услышали. — Ну, насчёт ни одной живой души вы ошибаетесь, леди Элис, — покачала головой Марианна. — Не стоит забывать о восстании Хенвальда, что произошло не так уж и давно. Уверена, наш дорогой гость, — она кивнула Джойсу, и тот с приторно-учтивой улыбкой кивнул в ответ, — о нём наслышан. А ещё… Утром пришло письмо от леди Луизы из Айсбурга. — Она кивнула на лежащий напротив неё небольшой свиток. Вальтер, брат Элис, тут же схватил его и принялся изучать, через мгновение к нему присоединился недоверчивый Войцех. — Она откуда-то прознала о том, что лорд Джойс здесь и желает заключить с нами союз, и не против оказать свою помощь в устранении Кристины. И это, на самом деле, было бы неплохо: армия даже от одного Айсбурга значительно расширила бы нашу. Кроме того, Штейнберг сейчас в Фарелле, что нам только на руку: за перемещением собственных войск он проследить не сможет. — Пока Шингстен может предоставить около пяти-семи тысяч мечей, — заметил Мэлтон, — поэтому такая поддержка, конечно, будет нужна. — Ну вот, а часть моего отряда уже давно на границе Нолда и Фарелла ожидает сигнала, — сказал Коллинз, обозначив на карте место, где находился его отряд. — На западе, у границ с Кэберитом, тоже люди найдутся. Так что войско соберём. — Проблема лишь в его перемещении, — напомнил Войцех, поправляя завязки на рукаве своего чёрного с лиловым дублета. — Даже если мы направим войско к той небольшой пристани севернее Серебряного залива, — он указал место на карте, — как только оно сойдёт с кораблей и окажется в Нолде — это будет заметно. К тому же Кристина наверняка уже поняла, куда вы, милорд, направились, и вовсю готовится к войне. — Но мы же не будем из-за этого отказываться от идеи нашего похода? — усмехнулся Джойс. Элис молчала. Боги указали ей путь — вперёд, к исполнению своей цели, к воплощению смысла своей жизни… Но исход всего они не открыли. И просить бесполезно — вряд ли Сульда точно скажет ей, чем всё закончится. Трактовать руну можно как угодно, и Элис не была уверена, что боги не толкают её к верной смерти. А если боги хотят, чтобы Шингстен действительно вымер полностью? Чтобы не только тёмные облака навсегда укрыли солнце, а земля лишилась производящих сил, чтобы не только из года в год погибал урожай, но и чтобы не осталось ни одного жителя этой земли? О великие боги, чем же мы вас так прогневали… Элис заметила, что взгляды всех присутствующих обращены к ней. В принципе, план у них есть, проблему с перемещением войск ещё можно решить… Теперь всё зависит от неё. Как скажет она, так и будет. Но Элис не знала, что ей говорить. — Если Кристина готова к войне, то нам будет сложнее, несмотря на поддержку Айсбурга, — прервала её мысли Элла. Она бросила тревожный взгляд на карту, теребя пальцами кончик своей длинной тёмной косы. На её правом ухе блестели три серебряные серёжки — довольно необычное украшение, почти всегда женщины ограничивались парой серёг, по одной на каждое ухо, но Габриэлле Тодден пары было мало. — И тем больше нам на руку внезапное нападение, насколько это возможно… — И какова вероятность, что, узнав о нашем нападении, Штейнберг не бросит все свои дела в Фарелле и не направится домой? — кивнул Вальтер. Чудом переживший битву за Эори, он вернулся в Шингстен благодаря хлопотам Элис, а теперь поддерживал её нехотя, лишь из чувства долга и благодарности — сестра всё-таки. — Предоставьте это мне, — хмыкнул Джойс, закинув ногу на ногу. — Уж в чём-чём, а в перехвате писем мои ребята просто предельно хороши. — Вот самодовольный павлин. И опять вырядился так, будто жениться собрался: чёрный камзол с бледно-жёлтой вышивкой, красный плащ, блестящие сапоги… Элис не ожидала, что какой-то наёмник может одеваться как девица на выданье. — Птиц сбивают на лету, а с гонцом так вообще раз плюнуть… А если мы возьмём замок в осаду, с этим будет ещё проще. — Осада — дело нежелательное, — возразил Вальтер. — Как раз таки наоборот, — возразил Войцех. — Мы не должны отбрасывать этот вариант. — А хватит ли у нас денег и сил? Да и осадные орудия незаметно перевезти в самый центр аллода… — Можно будет их сделать на месте, если осады не избежать, — буркнула Марианна. — Люди Джоната, упокойте, боги, его душу, так и сделали в прошлый раз. Несмотря ни на что, это был весьма хороший ход. Войцех и Вальтер взглянули на неё с недоверием и даже некоторым презрением (за что Элис захотелось выколоть им глаза), а вот Коллинз снова улыбнулся. Леди Карпер вообще казалось, что они с Марианной о чём-то договорились за её спиной; она наблюдала за их переглядываниями во время разговора и смогла понять, что они явно что-то задумали и скрывают. Это жутко раздражало. — В таком случае, мы можем выдвинуть часть наших войск по морю на север, — заговорил Мэлтон, проводя пером по карте, — но не до Серебряного залива, а дальше, к той пристани, что укажет нам милорд. — Он кивнул Джойсу, который лордом не был и стать ещё не успел, однако здесь его все, кроме Элис, так и называли — милорд. — Далее мы как можно тише и незаметнее доходим до Эори, — ещё одна линия, от примерного места старой пристани до замка, — где объединяем наши силы с его отрядами. — Скольких человек мы сможем переправить таким образом? — спросила Элла. — Для первого штурма достаточно будет тысяч трёх, — пожал плечами Джойс. — Сомневаюсь, что Кристине удастся собрать хотя бы тысяч десять в своём замке. С первого раза замок вряд ли удастся взять, поэтому сядем с осадой и будем ждать подкрепления — оставшихся ваших, господа, войск. Кристине же подкрепления ждать будет неоткуда. Если не с первого, то со второго или третьего раза мы замок точно возьмём, истощив противника осадой. — Я так понимаю, — подала голос Элис, — основная наша проблема — незаметная доставка войск к Эори? — Она закрыла глаза и сжала пальцами виски. — Прошу вас, господа, давайте обсудим это завтра. Я понимаю, что время не ждёт, но у меня жутко болит голова. Войцех, Вальтер и Элла ушли безропотно, Марианна задержалась по безмолвной просьбе Элис, а вот зачем остался Коллинз, она не знала. Слишком уж он навязчив и подозрителен… После захвата Эори нужно будет избавиться от него как можно быстрее. — Элис, так что ты решила насчёт Киллеана? — задала прямой вопрос Марианна, ни капли не стесняясь присутствия рядом Коллинза. Элис бросила на него короткий взгляд, но подруга ободряюще кивнула. — Стать регентшей вашего внука и полностью законной властительницей Шингстена вам только на руку, — усмехнулся Джойс. — Все ваши вассалы будут обязаны подчиниться вам, и тогда мы соберём войско раза в три больше, чем у нас есть. А когда мы захватим Эори, то и Бьёльн фактически тоже будет наш. Вы понимаете, что это значит. — В наших руках окажется всё королевство, — поддержала его Марианна, поднимаясь со своего места и подходя к Элис. — Свергнуть короля не составит труда, и тогда… — Вы можете стать королевой, — закончил за неё Коллинз. В целом это всё звучало как хорошо отрепетированный спектакль. — А королём будете вы, Джойс? — выпалила Элис, убирая пальцы от пульсирующих болью висков. — Вот это самолюбие, помогите вам боги. Джойс вдруг нахмурился, его губы нервно дрогнули, словно честолюбивые мечты о захвате всего королевства приносили ему истинную боль. — Я вам уже говорил о своём брате, миледи. Он никогда не воспринимал меня всерьёз, никогда не считался с моим мнением… До его свадьбы с Лилиан мы были довольно близки, но потом… Раздоры случались всё чаще, а когда я не вполне серьёзно заметил, что Лилиан из-за своего довольно низкого происхождения больше подходила мне, младшему брату без особых прав на наследство, чем ему, лорду, Джеймс просто взбесился. После смерти жены он окончательно возненавидел меня, и мне пришлось уехать, иначе… — Он покачал головой. — Не знаю, что было бы иначе, но точно ничего хорошего. Я рассчитывал, что Кристина будет другой… глупо было на это надеяться. Она ничем не отличается от Джеймса — такая же наглая, самоуверенная и не желающая считаться с чьим-то мнением, кроме, разве что, своего драгоценного муженька. — То есть всё дело в обыкновенной обиде? — хмыкнула Элис с насмешкой. — Вы хотите отомстить за уязвлённое самолюбие? — Это неважно, миледи, я просто хочу вернуть то, что моё по праву… — Элис, Киллеан! — прервала его Марианна. — Давно уже пора разобраться с ним, и сейчас — самое время. Нет, от Джойса точно придётся избавиться. А Марианна… Элис даже не знала, обижена она или нет. С одной стороны, от этой женщины следовало ожидать чего угодно, но с другой… Джойс ей вроде бы не понравился, так с чего ей вдруг тайно договариваться с ним о том, чтобы посадить их с Элис на драффарийский трон? Или Марианна тоже хочет избавиться от Коллинза, как только цель будет достигнута? Что ж, пожалуй, об этом с ней ещё стоит поговорить. — Хорошо, я всё сделаю, — вздохнула Элис и, когда Марианна, улыбнувшись, бросилась было к выходу, добавила: — Сама. Вы что-то ещё хотели, милорд? — поинтересовалась она у так и не ушедшего Джойса. — Я прошу, давайте отложим всё до завтра, у меня совершенно нет сил… — Миледи, один момент, — упёрся он. — Вы сказали, что Кристина уверена в себе и явно уже вовсю готовится к войне, а народ её любит и поддерживает… Не приходило ли вам в голову, что её нужно попросту выбить из колеи? — Говорил он негромко и вкрадчиво, смотря на Элис непроницаемым странным взглядом. — Да, она на самом деле сильна, в том числе и духом, но у неё есть одна слабость — я успел заметить это, пока находился в Эори. Если мы ею воспользуемся, то уменьшим её шансы хорошенько подготовиться к нашей атаке, да и пробраться к Эори незаметно, может, получится… — Что вы имеете в виду? — нахмурилась Элис. Стоящая рядом с ней Марианна усмехнулась, скрестив руки на груди. — Это моя идея, — заявила она. — Слушай. *** Лето в Фарелле было таким же прохладным, какими в Бьёльне были ранняя весна или поздняя осень. Над столицей, большим, многолюдным городом Льорке, расстилалось грозовое небо, затянутое чёрными тучами, из которых то и дело вырывались такие ливни, что по улицам начинали журчать огромные ручьи, на мостовой расстилались лужи, напоминающие озёра, и выйти из дома было почти невозможно. Дикон как-то раз очень верно подметил, что по таким улицам легче передвигаться на лодках, нежели пешком или на лошадях, которые вязли в грязи и упрямились. — На самом деле, города, где вместо улиц — реки, и вправду существуют, — рассказывал Дикон, — только на юге. И вот жаль, что сейчас тучи, — вздохнул он, выглядывая в маленькое окошко. — Я читал, что в Фарелле, бывает, небо светится… — Светится? — удивлённо переспросил Курт Больдт, молодой гвардеец из Айсбурга. — Разными цветами, — кивнул Дикон, — которые переливаются, то загораются, то гаснут… В народе это называется сполохами, кажется. Очень хочу их увидеть, — улыбнулся он несколько смущённо. — И откуда ты только всё знаешь… — завистливо протянул Курт, ёрзая на своём стуле. — Много читал, — отозвался юноша. — А что ещё тут делать… И правда, книги и рассказы Дикона — вот и всё, что сейчас оставалось компании молодых людей. Больше себя занять было нечем, даже выйти прогуляться невозможно. Впрочем, прогулки по узким улицам Льорке вряд ли могли бы стать интересным развлечением. Но фарелльцы всё же придумали, чем занять своих гостей. Почти каждый день к ним приходили посланники молодого короля с просьбой подождать ещё немного: его величество, мол, пока не готов принять уважаемых послов. Драффарийское его величество, вообще-то, тоже был мало готов к переговорам и поэтому из своей комнаты выходил крайне редко, пытаясь наперёд просчитать все дипломатические ходы и читая соответствующие книги. Генрих, готовый взять абсолютно всё в свои руки, старался убедить его, чтобы тот не беспокоился и не утруждал себя, но это оказывалось бесполезным: таков уж был Фернанд по характеру. О том, что переговоры, кажется, вообще могут не состояться, он не задумывался, каждый раз спокойно кивая и заверяя послов, что, мол, ничего страшного, подождём… И без того в северном порту ждали больше луны, когда им разрешат сойти на сушу и добраться до столицы, так что нам не привыкать… — Как бы нам здесь зимовать не пришлось, — вздыхали и качали головами гвардейцы. — Дома ведь жёны дожидаются… — Чем дольше дожидаются, тем ласковее встретят, — ухмылялись другие. А посланников было необходимо пригласить к столу, осыпать почестями, предоставить им лучшее вино, расспросить о жизни во дворце, о делах и погоде, и это Генриху тоже претило. Чаще всего, правда, фарелльцы отказывались, но иногда всё же оставались — и вот тогда-то начинался парад лицемерия, который длился два-три часа. Кажется, один только Фернанд считал, что все эти разговоры действительно искренны и интересны обеим сторонам. Ну или Генрих просто слишком недооценивал его величество. Он очень злился — на обоих королей, на фарелльских придворных и стражу, на этот город, на эту страну, но не подавал виду. В конце концов, как бы то ни было, истинным главой этого посольства невольно оказался он, а это значит, что нужно сохранять спокойствие и холодность. А это, видит Бог, очень нелегко, когда на мозг давит буквально всё вокруг: и мерзкая погода, и постоянное откладывание визита к королю, и адская скука, и тоска по дому, жене и сыну… Очень боязно было оставлять Кристину один на один с Джойсом. С одной стороны, казалось, что он недооценивал свою племянницу, не воспринимал её всерьёз — чего стоили его попытки поговорить с Генрихом «по-мужски», на спиной у Кристины… Джойс как-то выловил его в коридоре Эори и начал свои уговоры: убедите, мол, свою жену пойти мне на уступки, вы же мужчина, глава семьи, а она-то что понимает… Лишь после троекратного твёрдого отказа он успокоился… или сделал вид, что успокоился. Генрих ему не верил, понимая, что ждать от этого человека можно чего угодно. С другой стороны, Кристина явно дала понять Джойсу, что не так проста, наивна и глупа, как он подумал. Она сразу обнажила свой характер, сразу показала ту сталь, что таилась у неё внутри, прячась под мягким женственным обликом. Генрих не знал, можно ли считать это ошибкой: наверное, стоило поиграть с Джойсом, попритворяться, пожалуй, даже полицемерить — совсем немного, греха не будет… Но он не хотел давать жене непрошенных советов и уж тем паче не хотел её заставлять. Он был уверен, что Кристина в силах справиться с чересчур требовательным дядей самостоятельно. Хотя Генриха сильно встревожило то, что несколько его писем в Эори остались без ответа, и на всякий случай он решил пока больше не писать туда. Кристина часто снилась ему, и это тоже выглядело как дурной знак, хотя те сны сложно было назвать кошмарами. То были размытые, обрывочные видения, лишённые смысла, но ему казалось, будто жена зовёт его, будто хочет сообщить ему что-то важное… Может, пытается докричаться до него с помощью магии, раз уж с обычными письмами возникли какие-то трудности… И это вселяло в сердце невыносимую тревогу. Он старался гнать эти мысли прочь и постоянно думал о том, какие подарки можно привезти из Фарелла жене и сыну. Кристина наверняка обрадуется какому-нибудь стальному клинку с изящной рукоятью, а Джеймс… с Джеймсом было тяжело — что дома, что сейчас, даже когда его не было рядом. Помимо всего прочего, Генрих отчего-то начал постоянно кашлять, и чем дальше, тем сильнее. Он предполагал, что его продуло северными ветрами в порту, и поначалу почти не беспокоился. Но теперь, кроме кашля, дико заболело горло, и в груди то и дело что-то начинало саднить, и никакие отвары не помогали. Но это его мало волновало: простуда — дело обычное и вполне поправимое. А вот от безумной тоски деваться было некуда. Дикон продолжал рассказывать что-то про небесные сияния, когда Генрих спустился в обеденный зал. Впрочем, обед уже давно подошёл к концу, что не сильно его расстроило: аппетита не было вообще. Зал почти полностью опустел, лишь Дикон и Курт негромко переговаривались, сидя у самого края стола, а в небольшом отдалении от них одиноко сидел Алек. Когда они увидели Генриха, то все трое вскочили и поклонились. Тот усмехнулся. — Да сядьте вы, — махнул он рукой. — Милорд, а вы… вы видели когда-нибудь эти сполохи? — поинтересовался Курт. — Да, во время Фарелловской войны видел, — отозвался Генрих, отодвигая высокий стул, стоящий во главе стола. — Правда, о тех временах у меня остались скорее негативные воспоминания, и никаким небесным свечениям их не исправить. Помню один бой… — Он вздохнул, душу уже так привычно кольнуло болью: во время того боя чуть не погиб Хельмут. — Это было в самом начале зимы, в день первого снега, который, как нам показалось, заранее выпал красным. А нападение было таким внезапным, что мы и доспехи надевать не успели… У меня осталось напоминание о том бое — шрам во всю спину, — добавил он, отвернувшись. Хельмут как-то пошутил, что наверняка это Кристина ему оставила в порыве страсти, хотя кому, как не ему, знать, откуда этот шрам… — А ведь у них тут бывают ещё и долгие ночи, которые иногда длятся целыми лунами. Мы такую застали, а сражаться в темноте… сами понимаете. — При свете сражаться — тоже не рай, — усмехнулся Дикон. — Кстати, милорд, лекарь за обедом осведомлялся о вас, — сообщил он. — Спрашивал, нет ли жара. Жар, вообще-то, тоже был, лоб попросту горел огнём, а всё остальное тело бил страшный озноб. Но это, пожалуй, стоит сообщить лекарю лично, когда он снова заглянет. Однако беспокойство Дикона Генриха очень тронуло. Юноша очень вырос и возмужал, но всё же оставался довольно впечатлительным и эмоциональным. Он тоже писал множество писем — и домой, в Варден, и в Айсбург (Генрих предполагал, что Рихарду), но и ответов тоже пока не получал, что его крайне расстраивало. — Я потом к нему зайду, — отмахнулся Генрих, присаживаясь рядом с ним. — А эти господа не приходили ещё? «Этими господами» они между собой называли королевских послов: обычно приходило три-четыре человека, видимо, какой-то не слишком высокопоставленный дворянин на службе у короля и его помощники. Охрана ждала за дверью. У «этого господина» даже было имя, совершенно непроговариваемое, и Генрих не потрудился запомнить его. Зато Фернанд, вечно старающийся всем угодить, терпеливо заучивал имена фарелльских королей, королев и их окружения, что, впрочем, никак не приближало день аудиенции. — Нет, — вздохнул Дикон, и Генриху удалось поймать поистине несчастный взгляд Алека, который, видимо, рассчитывал, что вопрос был адресован ему. С Диконом у нового оруженосца отношения не сложились, как полагал Генрих, по причине элементарной зависти. Мальчишки, что поделать… Дикон, несмотря на то, что ему уже исполнилось восемнадцать, красовался перед Алеком как задиристый ребёнок и нарочно рвался выполнять поручения, которые предназначались оруженосцу, а тот терялся и, видимо, чувствовал себя лишним. Поначалу это даже веселило, но потом Генрих понял, что так недалеко и до открытой ссоры… Поэтому он собирался поговорить с ними обоими. Наверное, сейчас было самое время, но вместо слов из его горла вдруг вырвался очередной приступ кашля. — Милорд, сходите прямо сейчас, — посоветовал Алек, опередив в этом Дикона. — Ты думаешь, единственный визит избавит меня от кашля? — усмехнулся Генрих. — Ну почему же единственный… — пожал плечами Дикон, закидывая ногу на ногу. — А если его настойки не помогают, найдите другого лекаря. Это же столица, тут на каждом углу всякие лавки, аптек тоже полно… Генрих промолчал. Сейчас, несмотря на всё ребячество и впечатлительность, Дикон рассуждал вполне здраво Он очень вырос за последнее время — ещё пара лет, и станет совсем взрослым… И в характере его прибавилось твёрдости и силы духа, что, конечно, не могло не радовать. — Если с вами что-то случится, отвечать перед леди Кристиной буду я, — вдруг звонко произнёс Алек, вставая. — А она прощать не любит, вы же знаете… — Да, и меня самого она тоже не простит. Я схожу позже, не переживай, — Генрих слабо улыбнулся Алеку — его слова о Кристине очень задели за живое. Он до сих пор хранил ту руну, что подарила ему жена на прощание, хотя на магию у него никогда не было никакой надежды. А вот на свою любовь к Кристине и её ответные чувства — была. Он знал, что пока она любит его, с ним точно ничего не случится. Но мальчишки, наверное, правы. Стоит поберечь себя хотя бы ради Кристины. Очередной день ожидания полз медленно и скучно. Дождь то затихал, то заряжал вновь, капли барабанили по стеклам и мостовой, тучи плотной пеленой затянули небо, и между ними иногда вспыхивали молнии, а вдалеке слышались долгие раскаты грома. В зале было сумрачно, даже свечи на столе и огонь в очаге не избавляли от этой темноты. Такое состояние навевало тоску и заставляло то и дело зевать. Генриха это бесило хотя бы от того, что зевки почти постоянно вызывали приступы кашля, от которых всё сильнее разгоралась боль в груди. Нет, кажется, это точно не простуда, а что-то серьёзнее… Из-за чего и правда следует беспокоиться. Тут же Генрих осознал, что может сорвать переговоры этой своей внезапной болезнью. Если сляжет, то Фернанду придётся идти в королевский дворец без него, и в таком случае мирному договору не бывать, это определённо. А если Генрих всё же удержится на ногах, но продолжит кашлять, то так и прокашляет все переговоры — и в прямом, и в переносном смысле этого слова. И тогда, как и опасалась Кристина, с большой вероятностью начнётся война, и его маленькому отряду придётся принять первый удар… Генрих покачал головой, перетерпел очередной приступ кашля, вызвавший острую боль где-то в лёгких, и негромко позвал: — Алек! — когда мальчик встал и приблизился, вытянувшись, словно струна, он улыбнулся. — Сходи и всё-таки позови лекаря, — и сунул ему две серебряных монеты — одну лекарю, другую — самому Алеку. Вечером он всё же рискнул отправить одно письмо Кристине. Нарочно не стал писать в нём ничего серьёзного, что касалось переговоров или их передвижений, про болезнь тоже ни слова не сказал, чтобы жена не беспокоилась о нём — ей сейчас и своих беспокойств хватало. Поведал лишь о своих чувствах и переживаниях, написал, как скучает и ждёт их скорейшего воссоединения. Поинтересовался, как дела у Джеймса, у Хельмута и герцогини Вэйд, не слышно ли чего о Карперах… И отправил, подсознательно чувствуя, что ответа, как и раньше, не последует, но всё же в глубине его души затаилась слабая, едва тлеющая надежда хотя бы раз получить заветный свиток с печатью Коллинзов, увидеть знакомый почерк — небрежный, напоминающий книжный полуустав… Прочитать всё, до последней буквы, и не раз, слыша в голове голос любимой женщины. А на следующий день послы фарелльского короля наконец-то пригласили их на переговоры. *** Элис прошла в тёмную комнатку с низким потолком, с маленьким, закрытым плотными шторами окошком и единственной крошечной свечкой на небольшом прикроватном столике. День был светлый, солнечный и тёплый, но в комнатке царил вязкий, кожей ощутимый полумрак. Даже дышать стало тяжелее, и женщина невольно прижала ладонь к груди, делая тяжёлый вдох. Муж лежал в своей скромной постели, открыв глаза и сверля пустым, бездумным взглядом потолок. Элис казалось, что он даже не моргал и не дышал… может, умер уже без её помощи? Она пригляделась. Да нет — грудь его ещё слабо поднималась и опускалась в такт дыханию. Что ж, вот-вот это всё закончится. Интересно, осознаёт ли Киллеан свою скорейшую кончину? Предчувствует ли её? Он всё-таки маг, пусть и не очень талантливый (столько лет спокойно пил зелья вместе с винами и ничего не заподозрил! Элис горько усмехнулась, подумав об этом), может, боги послали ему какое-нибудь тайное знание напоследок… Она медленно прошлась по комнате, провела пальцем по пыльной столешнице, приблизилась к окну и резким жестом распахнула шторы, впуская в комнату длинные солнечные лучи, в которых тут же заплясали тысячи тысяч пылинок. Свет не ослепил Элис, зато она краем глаза заметила, как Киллеан резко зажмурился — веки пока ещё слушались его. И снова усмехнулась. Сегодня её отчего-то одолевало странное веселье, смешанное с внезапным необъяснимым страхом. Она кое-как уняла дрожь в руках, только вот чересчур частые удары сердца всё равно сбивали с толку. Элис ведь так давно этого хотела… Так откуда же этот страх? Она ещё несколько минут стояла у окна, изредка оглядываясь на постель Киллеана. Ему ещё не исполнилось шестидесяти, но выглядел он куда хуже, чем восьмидесятилетний старик — побочные действия зелий давали о себе знать. Его некогда светло-русые волосы, густые и блестящие, совершенно выцвели и теперь напоминали пепел; кожу на лице, шее и руках покрыли глубокие и частые морщины, а вены вздулись и посинели. Элис удивлялась, почему он ещё не умер от преждевременной старости… Но Киллеан отчего-то хватался за жизнь, судорожно цеплялся за неё своими костлявыми, узловатыми пальцами, впивался жёлтыми полусгнившими зубами, не желая проваливаться в бездну смерти. Что ж, сейчас Элис его подтолкнёт. Собравшись с духом, она отошла от окна и, парой шагов преодолев отделяющее её от Киллеана расстояние, наклонилась над постелью мужа. Тот даже не шелохнулся, даже не взглянул на Элис. Это отчего-то жутко разозлило её. Она протянула руку, схватив Киллеана за подбородок, и заставила повернуться к себе лицом. — Смотри на меня, — прошипела она. Муж тут же, явно ей назло, закрыл глаза, и ей пришлось с размаху ударить его по щеке. — Смотри, — велела она ещё жёстче. — Смотри так, как смотрел в мои глаза во время нашей свадьбы и лгал, лгал мне, жрице и богам, что будешь любить меня, защищать и поддерживать! Смотри, ты же так смотрел мне в глаза, когда издевался надо мной ночами… Смотри, жалкая ты тварь… Я хочу, чтобы мой взгляд был последним, что ты увидишь в этой жизни. Киллеан снова попытался отвернуться, и снова она, поддавшись обжигающей грудь ярости, ударила его по щеке. Пощёчины были звонкими, и их мог услышать кто-то в коридоре… Но Элис было уже плевать. Дикий, безумный, горячий гнев смог убить её страх, и теперь она не боялась ничего. Эти две пощёчины были ничем по сравнению с теми побоями, что наносил ей муж много лет назад, и она с радостью бы ударила его ещё несколько раз, но нельзя было терять время — пора исполнять то, что она задумала. Элис резко вытащила из-под головы Киллеана большую объёмную подушку, обшитую белым льном, и прижала к себе, будто родное дитя. Даже Джоната она никогда так близко к груди не прижимала, а кормили его другие женщины… Больше детей ей боги не послали — да и вряд ли Элис смогла бы полюбить их настолько, чтобы прижимать к груди, как самое ценное сокровище на свете. Затем леди Карпер опустила подушку на лицо Киллеана, крепко прижала и блаженно закрыла глаза. Возможно, кто-то в замке и догадался, какая именно смерть постигла лорда Карпера, но никто не сказал об этом ни слова. Со стороны всё выглядело так, будто его добила продолжительная болезнь и он наконец-то отмучился.