Ветер, кровь и серебро

Элис вернулась в Краухойз холодным, тёмным вечером. Дул промозглый, сбивающий с ног ветер, небо почернело, и сейчас, в час заката, казалось, что уже настала ночь — беззвёздная, безлунная и пугающе злая. Нехороший знак. Боги разгневаны на неё. Элис поёжилась, кутаясь в плащ. Она чувствовала себя растоптанной, разбитой и униженной, а ужасная погода лишь усиливала это состояние. Её трясло, тело бил ужасный озноб, и каждый вдох давался ей с огромным трудом. Она буквально заставляла себя дышать и совершенно не хотела думать о том, что произошло. Она была зла на себя в первую очередь, а потом уже — на Марианну, с которой намеревалась немедленно поговорить. Элис ожидала, что именно она встретит её у ворот замка, но сквозь туман ей удалось разглядеть вовсе не высокую, статную фигуру Марианны. Её ждала Габриэлла Тодден — в длинном чёрном плаще, отороченном мехом, в высоких коричневых ботфортах, штанах и тёмно-синем дублете. На поясе висел меч, а длинные тёмные волосы Эллы развевались на порывистом ветру. Выглядела она крайне встревоженной — но, конечно, не столь встревоженной, как Элис. — Миледи, — она присела в реверансе, — мы распустили все войска, как вы и приказали, но… может… — Нет, никаких «но», — отрезала Элис, даже не взглянув на неё, и спешно направилась в замок, в тепло, в безопасность. — Война проиграна с лёгкой руки Джойса, а эта нолдийская шалава взяла меня за горло едва ли не в прямом смысле. — Её до сих пор бросало в дрожь от воспоминаний: острие меча Кристины в опасной близости от лица Элис, её разъярённый взгляд и хищническая улыбка, целая орда её солдат против одной безоружной женщины… Острейшее лезвие возле горла Вальтера… Слава богам, сейчас он дома, в Эрлихе, в безопасности. Несмотря на то, что Кристина и Джойс — враги, было заметно, что кровь у них одна — варварская. — Почему проиграна? — поражённо воскликнула Элла, следовавшая за Элис хвостом, и голос её ударил по ушам в тишине коридора. — Потому что Джойс всё пр… испортил, — терпеливо объяснила леди Карпер, хотя ей не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. — Ты ведь наверянка знала о том, что он наступил на Эори куда раньше, чем планировалось, — как бы невзначай бросила она напрочь ошеломлённой Элле. — И, может, это бы подействовало, если бы Кристина об этом не узнала… Не знаю, кто сообщил ей, но она получила письмо прямо на моих глазах и тут же принудила сдаться. Мне пришлось отдать ей Марека в заложники, чтобы подтвердить свою преданность… Зачем, зачем она только взяла его с собой? Внук так плакал, так невыносимо тоскливо смотрел на неё, когда она уезжала, и Элис не выдержала. Да и в Краухойзе не осталось ни одного человека, которому она могла бы доверить мальчика со спокойной душой. Кто же знал, чем это обернётся… Теперь из-за Джойса её внуку могут перерезать горло в любой момент, как только Кристина посчитает, что леди Карпер нарушила их новый договор. К тому же она пообещала, что дождётся возвращения короля и тогда добьётся для Элис более серьёзного наказания… Фернанд, конечно, был той ещё бесхребетной тряпкой, но выносить смертные приговоры по чужим нашёптываниям он умел превосходно. — Полагаю, и Джойсу недолго осталось, — сказала Элис. — А ты… ты ведь всё знала, мерзавка? Габриэлла не ответила. Тогда Элис остановилась, резко развернулась и внимательно всмотрелась в её лицо. Девчонка опустила глаза, и несколько тонких длинных прядей упало на её лицо, в общем-то, симпатичное, но не более того. Элла молчала, и Элис сделала вывод, что она всё-таки знала. — Кто ещё? Войцех? — вздохнула она устало и направилась дальше. — Да, миледи, — голос Эллы сделался тише и сдавленнее, — он пошёл вместе с Джойсом на Эори, взяв всю свою армию. Вот только… — Что? — выкрикнула Элис в нетерпении. — Он погиб при штурме, — задрожала баронесса Тодден, — его тело недавно доставили в Мэлтон. Она замерла, словно новость прибила её к месту. Нет, Войцех ей был не настолько дорог, чтобы плакать о нём, но всё же… Его смерти ей хотелось меньше всего. Он был выгодным союзником. Однако если учесть, что он спокойно отправился с Джойсом к Эори, нарушая приказ… То и поделом. Все они, как крысы, сговорились за её спинами и решили поддержать Коллинза в его опрометчивом решении, и лишь Марианна… Но где же она? — Чьи войска ты распустила? — как бы невзначай поинтересовалась Элис у Габриэллы. — Кто в этом аллоде вообще остался мне верен? — Мой свёкор, — пожала плечами баронесса, — больше всего людей было от вашего брата, конечно… Хейли какую-то часть своих войск отправил в Эори под руководством своей жены, а сам ждал здесь с основным отрядом. Легче сказать, кого здесь не было вообще. — Элис оглянулась, взглянула на неё вопросительно, и Элла добавила: — Кархаусен, как всегда. Элис закатила глаза и пошла дальше — вверх по лестнице. Ничего иного от строптивого барона Адриана она не ожидала. — Мы можем взять реванш, — заявила Элла, явно бахвалясь. — Подождём до весны и ударим снова. Уверена, что в Нолде-Бьёльне не одна Луиза готова была предать Кристину. Я слышала, дочь и жена графа Хенвальда заперты в монастыре, можно попробовать вытащить их оттуда… — Ты понимаешь, что у неё Марек? — отозвалась Элис едва слышно и добавила громче: — Ничего не выйдет. Их в два раза больше, на подкупы нам не хватит средств, а на всех рубежах она уже наверняка расставила своих псов. Нам и носа туда не сунуть теперь. — Миледи, ну что за упаднические настроения? — Баронесса Тодден старалась держаться уверенно и смело, но Элис заметила страх и растерянность в её глазах. — Заткнись, Элла, лучше заткнись, — процедила она, остановившись на верхней ступеньке лестницы, что вела в башню с комнатой Марианны. — Убирайся отсюда, поезжай домой. Оставь меня. Габриэлла замерла, округлив глаза. Домой… Кажется, у этой женщины на самом деле вовсе не было дома. Она происходила из небогатого рода графов Кетлеров, где её уже давно никто не ждал. По сути, вернуться ей предстояло в Тодден — и погрузиться в полную бессмыслицу, рутину, сопровождаемую редкими тренировками с мечом и воспитанием сына от Виктора. Но там Элле тоже никто не рад: у старого барона Тоддена, помимо Виктора, было четверо сыновей, и каждый из них имел семью с двумя-тремя детьми. Оттого их замок так сильно напоминал сиротский приют. Элис не хотела бы оказаться там снова, и эти мысли заставили её даже посочувствовать Элле. Единственным выходом для неё было бы, пожалуй, снова выйти замуж, но она почему-то не спешила с этим. — Кстати, где Марианна? — вдруг встрепенулась Элис. — Леди Марианна уехала в неизвестном направлении, как только пришёл ваш приказ распустить войска, — пролепетала Габриэлла. — Взяла с собой десяток гвардейцев, тех, что привезла из Анкера… Она ничего не сказала, — добавила она, когда леди Карпер начала приближаться к ней с весьма грозным видом, — не сказала, куда поехала, и насчёт письма тоже… — Нет, она не могла уехать, ты понимаешь? — покачала головой Элис. — Она бы не бросила меня. — Её здесь нет, — возразила Элла тихо. — Возможно… я лишь предполагаю, но… Возможно, это именно она велела Джойсу наступить раньше, решив, что без Кристины Эори уязвимее. Или чтобы он погиб в непродуманной битве, и тем самым вы бы избавились от него… Я не могу утверждать, но я что-то такое слышала… от слуг… — Не смей повторять то, что брешет на базаре всякая чернь! — вскрикнула Элис в сердцах. — Что ты как маленькая? Такая же слабоумная, как твой покойный муженёк? Она не отвечала. — Убирайся отсюда, — повторила леди Карпер, окинув Эллу презрительным взглядом. Со стороны казалось, что эта женщина мало чем отличается от Кристины — так же выпендривается тем, что носит меч и может протыкать им людей, так же самостоятельна и уверенна в себе… Только вот, в отличие от нолдийской шалавы, эта отчего-то испугалась совершенно безоружную Элис и, кивнув вместо реверанса, бросилась прочь. Просто она знала, что леди Карпер действительно стоит бояться. Если ты с ней один на один, конечно, и за твоей спиной не бряцает оружием целая стая воинов. И то, что она сказала о Марианне, не может быть правдой. Марианна бы не бросила Элис и уж тем более не отдала бы такой глупый, губительный приказ от её имени. Зачем ей это? Она ведь всегда была на её стороне… Элис поднялась на четвёртый этаж Белой башни, придерживая подол платья, отдышалась и что было сил позвала: — Марианна! Ответом ей послужило лишь эхо. Дверь комнаты Марианны была заперта. И ничего не осталось — ни записки, ни какого-нибудь ещё напоминания или весточки. «Она разочаровалась в тебе, — вдруг шепнул на ухо навязчивый и жестокий внутренний голос. — Она хотела, чтобы ты проявила силу и выдержку, а ты сдалась… Со всеми своими сомнениями ты ей просто надоела». И правда… Марианна хотела войны, хотела получить больше власти и выгоды огнём и мечом, а не мирными переговорами, унижениями и уступками… Возможно, она и правда подговорила Джойса напасть раньше, чем они договаривались на военных советах, чтобы ещё больше сбить Кристину с толку и застать её врасплох. Элис бросилась в Чёрную башню, где находились её кабинет и спальня. Ворвалась в пустую комнату, заранее приготовленную слугами, — здесь было чисто, светло и тепло, но изнутри Элис всё равно разрывал пронзительный холод. Озноб усилился, потом ещё и ноги подкосились… Она сбросила плащ и тяжело рухнула на кровать, сжимая пальцами новое тёмно-красное покрывало. По крыше забарабанил дождь, сначала слабо и тихо, а потом всё сильнее. Пронзительный отблеск разрезавших небо молний дважды осветил комнату, а от долгого и чересчур громкого раската грома Элис задрожала. Боги гневаются, боги плачут, потому что она в очередной раз подвела их. Элис вспомнила, как перед походом они приносили жертвы всем богам. Выбрали красивейших быков и овец. Целый хор жриц и жрецов с заката и до полуночи взывал к богам, прося послать милость и удачу воинам, сделать их сильнее, отважнее и крепче… Потом Элис лично зарезала всех жертвенных животных, орошая их кровью свой белый с золотом хангерок. Видимо, не нужно было приносить в жертву быков и овец. Стоило сделать человеческое жертвоприношение, как в давние времена. Король далеко, он не узнал бы. Можно было бы принести в жертву Киллеана, раз его смерть всё равно была неизбежна — а так хоть какую-то пользу принёс бы… Элис усмехнулась. Нет, больной, немощной жертве боги бы точно не обрадовались. Нужен был кто-то сильный, здоровый, крепкий, а главное, вызвавшийся добровольно. Усмешка далась ей с огромным трудом. Она сдерживала слёзы до последнего, но теперь у неё уже не было сил. Трясущаяся от рыданий, она встала и, глядя в окно, позвала ещё раз, только тише, совсем беззвучно: — Марианна… Но она не отзывалась. Она и вправду уехала. Бросила её. Разочаровалась в ней. Элис подвела не только богов, весь Шингстен и саму себя. Она подвела единственного человека, которого за всю жизнь искренне любила и который вроде бы любил её… Вроде бы. И родной внук теперь под присмотром этой бессердечной северной потаскухи вырастет врагом. Все бросили её. И весь Шингстен внезапно стал таким чужим и ненужным… Однако огонёк надежды, как ни странно, всё ещё тлел в сердце Элис. Шингстен перестал приносить человеческие жертвы давным-давно, ещё до появления в этих местах династии Драффов и объединения с Нолдом и Бьёльном, верящими в Единого Бога, в общее государство. Давно боги не получали на свои алтари крови сильных, здоровых, а главное, вызвавшихся добровольно людей. А ведь эта кровь могла бы задобрить их и если не заставить передумать уничтожать Шингстен, то хотя бы отсрочить это уничтожение… Элис поняла, что оно началось в тот момент, когда она сдалась на милость Кристины на острове Зари, испугавшись её мечей. Нужно это остановить. На негнущихся ногах, дрожащая и рыдающая, Элис подошла к столу. Слуги приготовили ей воду в кувшине для умывания, небольшой таз и полотенце. Она зубами сорвала с пальцев перчатки и сняла с шеи кулон в виде флакона, который предусмотрительно надела на встречу с Кристиной и который оказался бессилен против её смертоносной стали. Впрочем, Элис и не надеялась на успех, но всё же не теряла желания отравить Кристину ядом из этого флакона во время переговоров. Незаметно добавить в её бокал с вином или кружку с водой буквально пару бесцветных смертоносных капель. Этого бы хватило, чтобы через пару часов Кристине пришлось ощутить режущую боль сначала в животе, а потом и по всему телу, и заметить кровавую струйку из носа, прежде чем упасть на пол и относительно быстро скончаться. Но переговоры продлились не так долго, чтобы у Элис появилась эта возможность. Элис сняла с шеи флакон и легко откупорила его. Она знала: чем больше яда, тем быстрее, но при этом болезненнее будет смерть. Боги, примите нашу жертву… будьте к нам милостивы… дайте нам сил и храбрости… пусть наши поля будут плодородны, пусть наши всходы не поест саранча, пусть дождь орошает наш урожай… И пусть чёрная пелена не укроет солнце. Пусть эту землю не покинет жизнь. Боги, примите нашу жертву. Отлив из кувшина в таз немного воды, она вылила туда содержимое флакона. Потрясла кувшин, чтобы яд растворился в воде. Та даже не зашипела, только окрасилась в чёрный цвет, а будь вместо воды вино, а вместо половины флакона — лишь крохотная капля, и вовсе бы никаких изменений не произошло. Взяв кувшин, Элис подошла к окну. Тяжёлые чёрные тучи сошлись над Шингстеном. Дождь поливал как из ведра, небо то и дело распарывали молнии, отчего она вздрагивала каждый раз, боясь выронить кувшин. «Боги, примите мою жертву, — повторила она в сакральный третий раз. — Я сильна и здорова, хоть и уже не молода. И я отдаю себя вам добровольно». Затем сделала несмелый глоток. *** — Да, с ним и правда что-то не так, — тихо произнёс Винсент, пристально вглядываясь в прижавшегося к Кристине Джеймса. Она поглаживала мальчика по голове, а он враждебно смотрел на мага, норовя то и дело спрятать взгляд. — Не знаю, как объяснить… То, что он злится и странно ведёт себя… Как будто ему указывают, что он должен это делать, внушают извне. Вот сейчас он смотрит на меня, словно вот-вот придушит. — Винсент усмехнулся, и Кристина тоже — его слова были полностью правдивы, выражение лица Джеймса действительно не предвещало ничего хорошего. — Но это не его взгляд. Они находились в детской — мальчик только недавно проснулся и ещё не успел устать, поэтому Кристина решила показать его Винсенту прямо сейчас, в свободное время, пока шли все необходимые приготовления к свадьбе. Натали здесь не было — она примеряла платье у швей. — Я тоже чувствовала нечто подобное, когда он огрызался или отталкивал меня, — кивнула Кристина. — Он будто не хотел этого, но всё равно делал. В общем, я понимаю, о чём вы говорите. Им будто кто-то управляет. Можно ли сделать с этим хоть что-нибудь? — На «ты», миледи, пожалуйста, — попросил Винсент уже не в первый раз, но Кристина никак не могла привыкнуть. — Напомните, что та женщина сказала? Две души? — Он убрал за ухо выбившийся из хвоста локон и приосанился. Она задумалась, пытаясь вспомнить ту странную встречу в лесу во всех подробностях. Занятая войной и её последствиями, Кристина как-то подзабыла о словах ведьмы, но сейчас они пришли на ум сами собой. — Она сказала, что душа моего заклятого врага постепенно захватывает душу Джеймса. Посоветовала изгнать её, но… как это сделать? Она не сказала, а я не знаю. Я читала об экзорцизмах, — призналась она, понизив голос, будто в комнате был ещё кто-то, кто мог бы её осудить, — но там шла речь в основном о демонах. Хотя и о душах тоже, но… немного непонятно. Джеймс вдруг вздрогнул и отстранился. Кристина, мысленно обругав себя за то, что сказала это при нём, отпустила его, а мальчик молча забрался с ногами на кровать, продолжая сверлить Винсента злобным, угрюмым взглядом, что, впрочем, вызывало у мага лишь улыбку. — Могу я посмотреть на те книги? — спросил он. — Конечно, библиотека в вашем полном распоряжении, — улыбнулась она. — Давайте я покажу, где их искать. Винсент кивнул и направился к двери. Кристина же быстро распахнула шторы, подняла с пола игрушечную деревянную лошадку, искусно выстроганную и ярко раскрашенную, и протянула её негромко хныкающему Джеймсу. — Сейчас я вернусь, — стараясь сделать тон мягким, сказала она. — Вот, поиграй пока. Ничего не бойся, хорошо? — Уйди, — отозвался мальчик, скрестив руки на груди и категорически отказываясь брать игрушку. А ведь буквально минуту назад он прижимался к Кристине, обхватив ручками её ноги и пряча лицо в мягкий бархат платья… Она на мгновение закрыла глаза и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, положила игрушку на кровать прямо у ног Джеймса и покинула комнату вслед за Винсентом. — А вы не думали, о каком злейшем враге может идти речь? — спросил вдруг он. Она замерла на миг, ловя его недоуменный взгляд. — Я не… поначалу я даже не поняла… Врагов у меня на самом деле достаточно, — пожала плечами Кристина. — Но, например, Джойс был далеко, когда Джеймс родился, вряд ли он что-то знал о нём. Элис точно желает мне зла, однако колдовать не умеет. Остаётся только один вариант. — Джонат Карпер? — уточнил Винсент, нервно дёргая двумя пальцами кружевной манжет своей рубашки. Кристина лишь кивнула. — Я слышал, он был довольно сильным магом, но как он мог предугадать появление на свет вашего сына? Он тоже был ясновидящим? Тут же вспомнился тот сон, самый настоящий кошмар, и Кристину передёрнуло, будто она на миг вернулась в ту холодную, страшную степь. — Не знаю, — растерялась она. Захотелось вернуться в детскую и обнять Джеймса, как можно сильнее прижать к себе — мысль о том, что Карпер мог как-то ему навредить, пугала до безумия. — Пожалуй, нет. Может, просто направил заклинание на моего первенца, не зная толком, родится он или нет… Не знаю, как и когда он мог успеть это сделать. — Это сейчас неважно, миледи, — покачал головой Винсент, ускоряя шаг. — Кто сделал — очевидно, а когда и зачем… Чёрт с ним. Я покопаюсь в книгах, конечно, но пока могу предположить, что на вашем сыне — врождённое проклятие, постепенно делающее его похожим на ненавидевшего вас Джоната Карпера. Характером, конечно, не внешностью. И без того едва поспевающая за Винсентом Кристина (боль ещё немного теплилась в ушибленной ноге) резко остановилась, прижавшись ладонью к жёсткой стене, будто это помешало бы ей упасть. Женщина из леса выразила, по сути, ту же мысль, но иначе, и отчего-то это звучало не столь жутко. Если бы там правда была вторая душа, вторгающаяся в душу Джеймса, и её можно было бы изгнать, как демона из легенд… Но врождённое проклятие могло действовать как угодно, безо всяких душ. Конечно, проклятие можно снять, но далеко не всякое. Кристина помнила, на что был способен Карпер в плане магии. И тот кошмар… Да, теперь всё сходится — сновидение явилось ей неспроста. Джонат умер чуть меньше пяти лет назад, но продолжал портить ей жизнь до сих пор. Он успел состряпать это проклятие ещё до битвы — после его арестовали и заковали в особые кандалы, блокирующие магию. Знать о том, что Кристина битву переживёт, а потом и вовсе выйдет замуж и родит ребёнка, он не мог. Полагался на удачу? Что ж, это было похоже на него. Всю прошлую войну он полагался на удачу, но она подвела его. Подведёт и в этот раз. Взяв себя в руки, Кристина решительно взглянула на Винсента и кивнула. — Пойдём, попытаемся что-нибудь сделать с этим. В библиотеке Винсент постоянно сыпал вопросами, и Кристине, сказать по правде, было не очень приятно на них отвечать: она не хотела вспоминать войну, да и в целом уже забыла большинство подробностей. Нет, никаких магических принадлежностей вроде рун, чаш или кинжалов, оставшихся от Джоната, она не нашла. Ни книг, ни записей — только пара-тройка неотправленных писем, которые, впрочем, не содержали в себе ничего интересного или важного, и ещё какие-то стихотворения разной степени рифмованности. Нет, ничего подозрительного, похожего на магию слов, Карпер не произносил, когда Кристина заходила к нему в темницу, да и не смог бы — пришлось напомнить Винсенту о кандалах. В общем, стать свидетельницей каких-то тёмных обрядов ей не удалось. На полках они нашли две книги, где, помимо обряда изгнания демонов, описывалось то проклятие, о котором говорил молодой маг. В одной были почти те же слова, что произнесла та зеленоглазая ведьма: душа одного человека при совершении нужных действий может поглотить собой душу другого и занять её место, превратив жертву в подобие того, кому раньше принадлежала эта душа. Но автор другой книги сомневался в существовании души, заменяя её словами «характер» и «личность»: не душа переносится в новое тело и убивает собой исконную для этого тела душу, но творец проклятия накладывает его на человека, присваивая ему свой характер и убеждая его поступать так, как поступал бы он сам. Но Кристину формулировки волновали не так сильно, как возможность снять проклятие. В обеих книгах описывался похожий обряд без использования рун, и Винсент, тяжело вздохнув, признался, что не очень верит в свои силы… Но он уже не мог отказать ей, а потому решился попробовать. — Вы куда сильнее меня, — приободрила его Кристина, положив руку ему на плечо. Он чуть оживился, но в глазах всё так же плескалось беспокойство. — Оскар, а потом и Натали мне о вас рассказывали. Вы на многое способны и очень талантливы, я даже в чём-то вам завидую… — призналась она, заставив Винсента покраснеть. — Так что давайте попробуем. Я не хочу, чтобы в теле моего сына обитала душа моего врага. В детскую они вернулись после полудня, когда на небе вновь начали собираться тучки, мешая солнечному свету проникать в окна и освещать и без того сумрачные комнаты и коридоры замка. Когда они подошли к дверям, Кристина снова остановила Винсента. — Ему будет больно? — спросила она, стараясь сделать голос твёрдым и ровным. — Не знаю, — пожал плечами Винсент, в явном волнении сжимая дверную ручку. — Но там было написано, что его память может очиститься… частично. — Я понимаю, — вздохнула Кристина. Джеймс снова не желал никого видеть: он сидел у окна, смотря на тучки, и, видимо, ожидал, когда наконец грянет гроза. Перед ним стояли его игрушки: деревянные рыцари, лошадки, тряпичные зайцы и щенки, расставленные от самого маленького к самому большому, строго по размеру. Кристина поёжилась. Она боялась, что проклятие Джоната может причинять мальчику боль, пусть даже не физическую, а он ведь ещё слишком мал, чтобы уметь бороться с этим… А если он уже сломался? Если заклинание не обратить, и он продолжит расти озлобленным на мать, ненавидящим её, желающим ей смерти? Видит Бог, у Карпера были причины её ненавидеть, и раз уж он перенёс свои чувства на Джеймса… И всё-таки, как ему это удалось, если он даже предполагаемого имени не знал? Неужели его магическая сила была такой большой? Или кто-то помог ему в этом? Впрочем, это уже неважно. Куда важнее сейчас освободить мальчика от проклятия. — Джеймс, милый, подойди сюда, — позвала она негромко. Сын даже не шевельнулся. Тогда она сделала пару шагов в глубь комнаты, не сводя с Джеймса тёплого взгляда, в котором не было ничего, кроме бесконечной любви и нежности. Нужно было дать ему понять, насколько он важен ей, насколько дорог. Что она не желает ему зла и ждёт от него в ответ того же. — Джеймс, пожалуйста, — снова позвала Кристина. Она сама уже приблизилась к подоконнику, но не решилась снять оттуда мальчика — он терпеть не мог, когда она касалась его, если он сам о том не просил. Он поднял на неё недоуменный взгляд, и Кристина с облегчением заметила, что злобы в нём не было. Джеймс просто не очень понимал, что от него хотят и почему отвлекают. — Ты же слышал, что утром сказал насчёт тебя… — она запнулась. — Что сказал дядя Винсент? — Этот-то утончённый, изящный юноша — дядя, ага… — С тобой не всё в порядке, и тебе нужно помочь. — Я не болею, — протянул мальчик и широко раскрыл рот, высунув язык. — Вот, видишь, горло совсем не болит. Кристина взглянула на него с недоверием. Он вдруг стал каким-то подозрительно беспечным и миролюбивым… как обычный ребёнок. Такое и раньше бывало, хоть и очень редко, — будто душа его пробуждалась и пыталась дать отпор проклятию. Но Кристина не обманывалась, зная, что пройдёт час, два, может, двенадцать — и Джеймс снова начнёт злиться, отталкивать её и смотреть так, будто хуже матери врага быть не может. — Подойди сюда, пожалуйста, — повторила Кристина, делая ещё шаг вперёд. Она протянула руки, чтобы помочь сыну слезть с подоконника, но он справился сам — слава Богу, было не очень высоко. Тогда она присела, приобняв его за плечи и стараясь не ловить его несколько испуганный взгляд. — Ты только не бойся, хорошо? И она прижала его к себе, недоумевающего, чуть дрожащего, и едва заметно кивнула Винсенту, чтобы начинал заклинание. Кристине было страшно — и за Джеймса, и за себя. Конечно, всё это делалось из благих намерений, но ведь всем известно, куда они в итоге могут направить. И не было ли решение его расколдовать эгоистичным? Да, Кристина испытывала жуткую боль из-за того, как вёл себя сын, да и Генрих тоже часто удручался из-за этого, но ведь о том, что чувствовал сам Джеймс, они не знали… Хотя она ощущала вокруг него это тёмное магическое дуновение, понимала, что все свои действия он выполняет будто не по своей воле, а теперь знала наверняка, что может быть причиной всего этого… И всё равно не была до конца уверена. Наверное, всё дело в ней самой. Она не справлялась с воспитанием сына, она не знала, как найти к нему подход, а в итоге спихнула всё на магию, отказываясь признавать свою вину… Да и ребёнок, сказать по правде, не был таким уж желанным… Джеймс вдруг затрясся сильнее, и она ещё крепче прижала его к себе, уткнувшись лицом в его волосы и стараясь не смотреть на то, что делал Винсент. Вряд ли там было что-то страшное, но всё же он творил безрунную магию, которая предполагала сильное напряжение и разнообразные, зачастую совершенно несуразные жесты. Наверное, всё дело в том, что Джеймсу не хватило её, Кристины, любви. Она не смогла полюбить его, когда он ещё рос в её чреве, потому что не понимала, каково это — любить того, кто ещё не родился. Когда он появился на свет, она, конечно, его полюбила, но, видимо, недостаточно. Будь её любовь сильнее и искреннее, может, и не вышло бы никакого проклятия. Любовь и не такие чудеса совершает… Но не в этом случае. Кристина готова была расплакаться, когда из раздумий её вывел охрипший, едва слышный голос Винсента: — Миледи, нужна ваша помощь… — Как я могу помочь? — изумлённо отозвалась она, отрываясь от дрожащего и донельзя испуганного Джеймса. Чтобы хоть как-то успокоить сына, она поглаживала его по волосам, сжимала плечи и целовала в лоб, но дрожь не прекращалась. — Вы же читали, — с трудом произнёс Винсент, и Кристина, взглянув на него мельком, обнаружила, как сильно и ослепительно блестели золотом его глаза. — Сосредоточтесь. Думайте о том, что нужно сделать. Представьте, что это обычный телекинез, только сложнее. Телекинез тоже можно было творить без рун, но здесь… Покачав головой, Кристина закрыла глаза, чувствуя сначала приятный, но потом становящийся обжигающим жар в груди. Магия затрепетала вокруг неё, образуя в воздухе невидимые и не ощущаемые простыми людьми волны, и тогда она поняла, что зря корила себя всё это время, — эти волны постоянно сталкивались с другими, тёмными и злыми, которые исходили буквально из самой души бедного мальчика. Кристина заскрежетала зубами. Уходи, уходи, уходи, отстань, сдохни уже наконец, неужели мой меч не перерубил твою шею, неужели тебе было этого мало? Прекрати портить мне жизнь, ты ведь проиграл, ты поплатился за все свои злодеяния, неужели ты не понял, что ты ничтожество, которое ничего не стоит, которое никому не нужно? Даже твоя всемогущая мать признала, что победа за мной, так успокойся наконец, ты должен умереть, ты должен отправиться в ад или в свою Навь, только прочь, убирайся, уходи, оставь в покое моего сына! Ей хотелось кричать, но она сдержалась — нечего пугать и без того напуганного мальчика. Винсент приблизился, не сводя с него горящего взгляда, и Кристина ощутила, что и от него исходят эти странные волны. До этого, творя заклинания и обращаясь к рунам, она никогда их не замечала, но теперь они были везде, пронзали собой воздух, впитывали пылинки и слабый солнечный свет. Убирайся. Убирайся. Убирайся. Внезапно эти волны исчезли, как и уже совсем невыносимое жжение груди. И Джеймс тоже дрожать перестал, неуверенно обхватив ручками её талию. Кристина слабо улыбнулась и подняла взгляд. Винсент продолжал стоять прямо над ними, длинная прядь смоляных волос упала ему на лицо, кожа болезненно побледнела, зато глаза снова стали тех же цветов, что и были, да и усталая улыбка свидетельствовала о том, что всё вроде бы хорошо. Поймав вопросительный взгляд Кристины, Винсент уверенно кивнул. Тогда она несильно сжала плечи Джеймса, заставляя его отстраниться. Он уже не трясся, будто в лихорадке, но тихонько плакал — слёзы дрожали на его чёрных длинных ресницах. — Джеймс? — тихо позвала Кристина, понимая, что сама вот-вот расплачется. — Джеймс, сынок, как ты? Мальчик поднял голову, открыл глаза, и она вздрогнула, негромко вскрикнув. У Джеймса, как и у Винсента, всю жизнь глаза были разного цвета: левый — отцовский, зелёный, правый — видимо, от бабушки, леди Лилиан, серый. Но сейчас на неё смотрели два огромных, наполненных страхом и изумлением изумруда, точь-в-точь как у Генриха, такие же глубокие и яркие. Серость пропала, будто её и не было вовсе. — Тебе больно? — В ответ Джеймс покачал головой, и она уточнила: — А было больно? — Нет, — удивлённо отозвался он. — Ты меня помнишь? — забеспокоилась Кристина, вспомнив слова Винсента о том, что его память может частично очиститься. — Джеймс, сынок, ты помнишь меня? — Да, — протянул он. Тогда она не выдержала и расплакалась, закрыв лицо ладонью. Чувствуя на себе взгляд сына, попыталась успокоиться, но ничего не вышло — слёзы бесконтрольно вытекали из глаз, и остановить их никак не получалось. — Мама, не надо… — послышался тихий, жалобный голос Джеймса. Винсент, безуспешно пытаясь убрать прядь с лица, присел рядом на одно колено и тоже заглянул в глаза мальчика, довольно ухмыльнувшись. — Ну вот, наше предположение оказалось верным, — сказал он, — и в итоге мы всё сделали правильно. — Поймав вопросительный взгляд Кристины, он снова усмехнулся. — У Карпера ведь были серые глаза? — Да, кажется, да, — закивала она. — Неужели это… — Это была она, — сказал Винсент, положив руку на плечо Джеймса. — Душа, или личность, или… как хотите, неважно, это была она, её влияние, но теперь её нет. Он отправился на тот свет — или в небытие, зависит от того, во что он верил. — Я бы сказала, куда он отправился, — буркнула Кристина с горькой усмешкой. — Боже, Винсент, спасибо вам… тебе… Я бы так и продолжила мучиться с ним до тех пор, пока бы он мне во сне горло не перерезал… — Она запнулась, и, прищурившись, внимательно всмотрелась в глаза мага. Правый был зелёным, но не таким, как у Джеймса или Генриха, а куда светлее, с лёгкими вкраплениями жёлтого, напоминающий нежную весеннюю траву. Левый же напоминал небо перед грозой или безбрежное штормовое море, и этот оттенок радужки показался Кристине донельзя знакомым. — Кажется, в тебе тоже поселилась чья-то душа, Винсент, — слабо улыбнулась она. — Может быть, — пожал плечами он. — Я рад, что смог помочь. Вашего сына, миледи, ждёт великая судьба. Я знаю. А теперь, если позволите, я пойду навещу свою невесту. — А, конечно… — Кристина покраснела: то, с какой нежностью и любовью Винсент говорил о Натали, не могло её не трогать. — Спасибо, — повторила она, не зная, как ещё его благодарить. — Надеюсь увидеть вас за ужином. Винсент кивнул и вскоре покинул комнату, а Кристина осталась с сыном. Тот быстро перестал плакать и дрожать, но смотрел на мать обеспокоенно, и она поняла, что сама всё ещё плачет. Поднявшись, она усадила Джеймса на кровать и присела рядом, положив руку ему на лоб — вроде не горячий… Она не знала, что сказать ему, о чём спросить, а он смотрел на неё так, будто чего-то ждал. — Тебе было больно? Или страшно? — тихо спросила Кристина. — Ты что-нибудь чувствовал? Я беспокоюсь, милый… — Немного страшно, — покачал головой Джеймс. — Я не знаю. Внезапно она обнаружила, что сын начал чуть картавить, хотя раньше выговаривал звук «р» отлично, и внутри у неё всё похолодело. Лишь сейчас, после изгнания, она начала обнаруживать это влияние души Карпера на душу Джеймса, и это так пугало, вводило в ступор, что она не знала, куда себя деть. Да, её сын стал обычным ребёнком, хотя время ещё покажет, насколько сильно он изменился. По крайней мере, раньше она никогда не видела в его взгляде такого беспокойства, причём беспокойства не о себе. Пожалуй, это можно было бы назвать заботой — насколько вообще четырёхлетний ребёнок может ощущать желание заботиться? — Не бойся, мой зайчонок, — сказала она, поглаживая его по плечу. — Теперь всё будет хорошо. — А папа скоро вернётся? — вдруг спросил Джеймс, хотя до этого с тех пор, как Генрих уехал, он ни разу не спрашивал об этом. — Когда он вернётся, мама? — Я… я не знаю, — честно ответила Кристина. Слова «давай не будем об этом» вызвали бы у него ещё больше вопросов, и она решила чуть соврать: — Наверное, скоро. Вот-вот наступит зима, а не может же он оставить нас, когда вокруг так холодно, правда? Мальчик кивнул, и больше вопросов, к её облегчению, не последовало. Они сидели молча несколько минут: Кристина внимательно изучала жесты сына, выражение его лица, его взгляд… И ничего больше её не пугало, ничего не вызывало опасений, раздражения или обиды. Таким же был взгляд у пятилетнего сына главной кухарки, который вечно бегал босиком и явно побаивался своего маленького господина. Так же вела себя четырёхлетняя дочь одного из молодых гвардейцев, который привёз в Эори свою семью. Все они были обычными детьми, и Кристина смотрела на них с завистью и сожалением, что её ребёнок не был таким, в то время как этот самый ребёнок то и дело норовил ударить или ущипнуть кого-то из них просто потому, что ему этого хотелось. Оставалось надеяться, что теперь такого не произойдёт и что Джеймс наконец-то найдёт себе друзей среди окружавшей его детворы. — Мама, — вдруг позвал мальчик тоненьким, жалобным голоском. — Я кушать хочу. И тогда Кристина впервые за весь день облегчённо, звонко и заливисто рассмеялась.