***
В мире осталось не так много мест, нетронутых человеком, одним из них была далёкая деревушка, у Северного Перевала. На улице было тепло и ясно. Солнце было в зените и приятно припекало макушку. Вокруг небольшого сада, около дома, то и дело туда-сюда носились пчелы. Эльфку всегда завораживали эти вечно трудящиеся насекомые. Вот мимо неё пролетела одна и, врезавшись в подол юбки, осела на землю. В тот день дома девушке почему-то не сиделось. Решив отложить все дела на потом, эльфка спустилась вниз по склону, к реке. Прогуливаясь вдоль русла, Шер собирала в венок желтые цветы, что совсем недавно распустились. Она наклонилась к очередному бутону, как вдруг услышала тяжелые шаги и надрывные хрипы чуть ниже по реке, недалеко от неё. Зная, что в округе нет ни бандитов, ни другой пакости, девушка поддалась любопытству и подкралась к месту предполагаемого шума. Когда же она опасливо выглянула из-за дерева, то перед глазами предстала пугающая картина. Под раскидистой сосенкой лежал мужчина. Эльф, с ужасной, кровоточащей раной, что пересекала верхнюю губу, нос и, кажется, уходила куда-то в глазницу, но сказать с уверенностью было нельзя — почти все лицо, ото лба и до подбородка, покрывала безобразная кровавая корка с грязью вперемешку. Шераниэль застыла, закрывая рот рукой, как изваяние. Помимо искорёженного лица, зелёный кафтан эльфа был почти весь пропитан кровью, а на правом боку красовалась глубокая резанная рана. Подавив рвотный позыв, девушка решилась подойти ближе. Намочив подол платья в ручье, она с опаской потянулась к мужчине. Только очистив его лицо, девушка в полной мере смогла оценить ситуацию. Она с уверенностью могла заявить, что правый глаз был потерян безвозвратно, а некогда по-эльфски красивое лицо теперь будет обезображено шрамом, что протянется начиная с губы, до самого глаза. Наверное было бы правильнее всего оставить его умирать под этим деревом, у неё своя жизнь у него своя, но вдруг напомнившая о себе совесть не позволила девушке просто развернуться и уйти. Как же сильно она об этом потом пожалеет… Пронести раненного мужчину в дом оказалось сложнее чем она думала. И дело даже было не в тяжести мужчины, а больше в том, как пронести его незаметно. Ситуация совсем не упрощалось тем, что был он совершенно без сознания. Он просто тряпкой волочился по земле, пока хрупкая девушка тащила его за руку к себе в логово. Несмотря на яростное противостояние бабушки Шераниэль, эльфа они таки приютили, но буквально в тот же день бабка Беата ушла жить в другое место, обосновав тем, что если у внучки нет головы на плечах, то свою под людской меч она подставлять не будет. Мужчина пришёл в себя спустя дней семь, может чуть больше. К тому времени Шер извела на него почти все свои травы и мази. Девушка уже и не думала, что он откроет глаз. Лихорадка не отпускала его несколько дней, но то ли эльф не хотел сдаваться без боя, то ли Dana Meabdh сжалилась над храбрым воином, и дала ему шанс. Мужчина очнулся. Девушка обтирала его шею и грудь, когда тот неожиданно сильно схватил ее за запястье. Она вскрикнув, попыталась вырваться, но тот, несмотря казалось бы на жуткую слабость, держал ее крепко. Эльф из последних сил сфокусировал взгляд на испуганной девушке. Окинув ее мутным взглядом, он задержался ненадолго на ушах, а потом снова потерял сознание. Позднее, этот странный и молчаливый seidhe приходил в себя всё чаще. Он тихо смотрел, как она меняла повязки на боку и лице раза два или три на дню. А засыпая в соседней комнате, Шер слышала нервное копошение, скрип кровати, а затем приглушенный эльфский мат сквозь зубы. В моменты когда он думал, что девушка в соседней комнате уже уснула, эльфка слышала тихие разговоры или молитвы. За все время пока он находился у нее, она так и не узнала, что это был за шепот, сказанный дрожащим голосом во тьме. Первое время было трудно. Он был слишком слаб чтобы есть или справлять нужду самостоятельно и девушке приходилось помогать ему. Он постоянно отворачивался и скалился на неё, по волчьи вздергивая губу, каждый раз когда она приносила ему суп и пыталась накормить его. Частенько дрожащими руками отпихивал ее, так что миска — вдребезги, а суп на полу. Когда она приносила ему ведро, то он просто отворачивался к стенке. Через некоторое время, конечно, стало легче, он начал есть сам, хоть и проливая половину на пол или кровать. Кажется даже стал доверять ей, в какой-то степени. Но несмотря на то, что она выхаживала его чуть меньше месяца, он ни разу так и не заговорил с ней. И не слышь она еженощного шепота, так бы и думала, что он онемел после ранения. Но время шло и в один из дней он впервые заинтересовался чем-то кроме грязного потолка над кроватью. В тот раз Шераниэль копошилась на кухне, колдуя над заживляющей мазью, когда он бесшумно подкрался к ней. — Пропорция неправильная, в этой мази слишком много календулы, — девушка от неожиданности подпрыгнула и чуть не выронила ступку. Обернувшись, она уставилась на него, как на призрака. — Почему ты так смотришь? — Шер не разглядывала его, пока пластом лежал на кровати, не до того, а сейчас ей представилась прекрасная возможность — высокий, и, несмотря на развитую мускулатуру, тощий и сухой, как палка. Девушка одернула себя и аккуратно спросила. — Как насчёт благодарности? Например — Спасибо тебе добрая девушка, что не оставила умирать? — эльф казалось не услышал того, что она ему сказала. — Если ты меня лечила этим, то я считай полубог, раз выжил, — эльф сложил руки на груди и выпрямил спину, но поморщился и, неосознанно потянувшись к повязке на боку, схватился за стену. Ноги его держали еще очень слабо, — и я не просил меня спасать. — А нет, услышал. Девушка напряглась и задохнулась возмущённым вздохом. — Да как ты… — договаривала девушка уже спине спасённого, что на подгибающихся ногах ковылял до кровати. Шераниэль думала, что когда она ночами не спала, готовила мази, не щадя нежных пальцев, недоедала и недосыпала, это были самые тяжёлые дни за последнее десятилетие. Парадокс хоть эльф пришёл в себя, хлопот не уменьшилось. Мужчина был горазд поесть, покурить, а потом ещё и завалиться на единственную кровать и проспать пол дня. И только попробуй сказать, что ему нельзя курить с такой раной или попросить о помощи — в такие моменты он уходил в другую комнату, стуча палкой, которую не выпускал из рук, абсолютно абстрагируясь от окружающей среды. Либо смотрел на девушку, так, как умел только он — тяжело, страшно, будто прожигая насквозь, тихо говоря чтобы она замолчала. Девушку это раздражало. Он не только не помогал процессу, так ещё и мешал постоянными упреками и претензиями, в общем характер у спасённого был так себе. Ругались они с завидным постоянством по два - три раза на дню. Но, несмотря на всю ругань, иногда они просто болтали о чём-то несущественном. Это были приятные вечера. Странно, но несмотря на мокрую рану в пол лица, закрытую бинтами, эльф все ещё был харизматичным и в каком-то извращенном смысле даже привлекательным: высокие скулы, яркий, зелёный взгляд, красиво очерченные губы и татуировка — яблоня, распускавшая свои ветви на левой стороне шеи и уходящая куда-то вниз. Но все же он становился в разы прекраснее когда молчал… Хоть он и начал с ней общаться, некоторые темы все же избегал. Эльф никогда не говорил кто он и как сюда попал, всегда твердил, что не помнит. Обращалась она к нему или на «Эй» или на безликий «Wer». Они почти ладили, он испытывал, хоть и мизерное, но чувство благодарности и поэтому иногда ей помогал (или просто не мешал процессу), а она старательно игнорировала все выпады по поводу ее мазей, стряпни, халупы в которой они живут и всего прочего. Всю идиллию разрушил один очень бдительный сосед. К тому времени о специальных карательных отрядах ходили легенды. Отрезанные уши, трупы, развешанные по тракту, выколотые глаза и безнадежно сломанные пальцы и руки. Они отлавливали всех скояʼтаэлей, до которых могли добраться. Соседа привлекла странная татуировка на шее бродяги, которую он рассмотрел через окно, тем более, этого эльфа он раньше никогда не видел, а как только добрался до почтовой птицы, тут же послал весточку в город о странном субъекте. На следующий день к порогу дома пришли «добрые» люди. Как она их ни убеждала, они ее не слушали, ей оставалось лишь смотреть, как ее дом топчут грязными сапогами, а склянки с целебными настойками бьются в грубых, неумелых руках. Но что странно, сколько бы они ни ворошили жилище, эльфа они не находили, а когда Шер отступила на два шага назад, за амбар, кто-то дернул ее за руку. — Шераниэль, я жутко благодарен за, хоть и неумело, но спасённую жизнь, но помочь сейчас я не могу, я слишком слаб, чтобы отбиваться от солдат, а умирать сейчас мне нельзя никак. Постарайся выжить, мы Aen seidhe, не любим оставаться в долгу, — только и сказал Безымянный эльф, скрывшись в лесу. В конце концов, дабы не ходить просто так, девушку обвинили в пособничестве и укрытии партизан. Сожгли всё. И дома, и огороды — всё… всё из-за эльфа, которого даже не нашли, которого она по доброте душевной приютила, который даже не помог ей в трудную минуту, который трусливо сбежал при первой же возможности. Она осталась одна среди этого огненного ада, а люди, которые тоже лишились своих домов из-за пособницы партизан озлобились, хотели забить камнями, но тут из ревущей толпы вышли двое. Харик — человек в звенящей кольчуге, подошёл к проблеме «эльфской твари» со знанием дела, и предложил ей работать на него и Проха или подыхать на улице. Сложный выбор… Сначала они хотели отдать ее в бордель, дескать эльфской девке там самое место. Но девушка смогла убедить работодателей, что деньги зарабатывать можно не только телом. Шераниэль прекрасно владела лютней, поэтому деньги имелись почти всегда, правда, не у неё. Она недоедала, ходила в обносках, ведь большую часть прибыли они забирали себе, а на неё тратились только в самом крайнем случае. Мягко шагая по тракту, девушка вспоминала весь свой репертуар людских песен, думала о том, как много она сможет выручить за работу тут, и как сильно придётся потрудиться.***
О том, что во Флотзам приедут Харик и Проха, Комендант фактории - Лоредо знал задолго. Поэтому единственной проблемой, с которой они могли столкнуться — это скояʼтаэли, шнырявшие по лесам. Но им повезло. За день до их прибытия, эльфы напали на хранилище коменданта, выносили еду, оружие, медикаменты, но как оказалось Лоредовские олухи не так просты, как могло показаться на первый взгляд и сильно проредили отступавший отряд. Те, кто выжили — ушли в лес зализывать раны. Если сильно не шуметь, можно было незаметно проскочить в город. Вдалеке замелькали грязные крыши и каменные стены, она даже не удивится, если на эшафоте висит парочка нелюдей. В каждом городе одно и тоже. Вот они подходят к стражникам у самых ворот, в нос бьет смрад немытых тел, перегара и городских нечистот. — Солдатик, подсоби, где корчма у вас? — спросил Харик. — А от чего ж не подсобить? Вот идёшь прямо, до главной площади, а там уж не сложно найти, — пролепетал стражник не сводя глаз с девушки, которая стояла немного поодаль. — Мужики, а что это у вас за мамзелька такая? На продажу али за так попользоваться можно? — солдат Лоредо глупо гыгыкнул и плотоядно улыбнулся, обнажив щербатый, прогнивший рот. — Послушай, солдатик, тебе деньги за любопытство платят? — Поинтересовался Харик. На это стражник только фыркнул, отходя от двери. Шераниэль оглянулась. Ничего нового и ничего, что могло бы ее удивить. Те же бабы, склонившиеся над бадьями с водой, стиравшие мокрые тряпки и их бездельники-мужья. Интересно, с каких пор слово dhʼoine стало для неё ругательством? Девушка знала, что ублюдки есть как и среди людей, так и среди нелюдей, но конкретно эти люди… Думающие только о том, как набить брюхо да трахнуть девку покрасивее… bloede dhʼoine. Погружённая в тяжелые думы, девушка не заметила, как быстро они оказались на главной площади, из мыслей ее вырвал Прох, грубо толкнув в спину. — Не спи, девка, мы сейчас наведаемся с инспекцией к твоим сестричкам — эльфкам, а ты смотри мне, принесёшь меньше ста оренов, я тебе эту лютню на голову надену. Вперёд, рабочий день начался! — Конвоиры втолкнули девушку в кабак, а сами с громкими крикам пошли вниз, в бордель. Первым делом осмотрев публику, девушка опытным глазом прикинула репертуар публики. Главное не ошибиться, а то получить пинок под зад за похабщину в неположенном месте, как это бывало в начале ее пути, не было желания вообще. Ну, что же, в корчме сидели люди и нелюди, сидели и пили, кто-то уже спал, кто-то боролся на руках и играл в кости. Прилично выглядели только двое, мужчина в пурпурном костюме, которого с первого взгляда можно было бы принять за полуэльфа, с красивой лютней и краснолюд рядом с ним, в жёлтой, замызганной, стеганке, об которую он вытирал жирные руки. Такой публике легко угодить. Шераниэль достала из-за спины лютню и подошла к трактирщику, что вытирал деревянную пинту. — Здравствуй, добрый человек, говорил ли тебе комендант, что сегодня я буду скрашивать этот вечер? — Эльфка мило улыбнулась. — Бордель ниже, — трактирщик даже не поднял на неё глаза. — Нет, добрый человек, я певица, позволь мне собирать деньги за своё выступление, — трактирщик недоверчиво сузил и без того похожие на крысиные глазки. — Хорошо, но только минимум 15 оренов уйдут мне. Девушке оставалось только кивнуть. Следом появился вопрос, а где выступать? Специальной сцены не наблюдалось, а ходить и побираться не хотелось вовсе. Решение пришло само собой. У противоположной, от стойки, стены, был один никем не занятый стол. Девушка, поджав под себя одну ногу и свесив вторую, уселась и начала живенько перебирать струны. Шер любила музыку, она любила петь, но тот немелодичный ужас, который так нравился публике приносил только глухое раздражение. Мужики периодически невпопад подпевали или выкрикивали что-то из разряда «Красавица, что на столе сидеть? Садись ко мне поближе!». Люди приходили, уходили, лиц она и не пыталась запоминать. А первая из Виковаро — любит только за амбаром. У второй из Виковаро — не в чести, ложись ты даром! А у третьей — нету правил, лишь бы кто-нибудь да вставил! Наверное это смотрелось смешно. Некогда густая копна рыжих, кудрявых волос, свалялись и стала грязно-коричневой. Даже у крестьянина одежда была лучше чем у прекрасной эльфки. Грубая конопляная, кое-где порванная рубаха и портки на несколько размеров больше нужного, с оборванной до колена штаниной, которые девушка подвязывала засаленным шнурком. На ней не было сапог, она ходила босиком. Но несмотря на все это, ее лицо с огромными голубо-зелёными глазами было все ещё привлекательным. Харик специально не бил ее по лицу. «Она смазливой мордашкой нам бабло зарабатывает, кто будет слушать страхолюдину?» — говорил тот, когда Прох заходил слишком далеко… И вот она, некогда изящная эльфийка, сидит на столе и поёт про девиц из Виковаро. Очень смешно. Обхохочешься. Лютик, бард, слава о котором гремела по обе стороны Яруги, наблюдавший эту картину лишь вздохнул и поник, как роза на морозе. Для него было дикостью, растрачивать столь сладкий голос на эти матерные песенки. Шер, хоть и обещала себе не запоминать лиц, все же иногда поднимала глаза на публику, пробегаясь глазами по пьяным рожам. Подняв голову в очередной раз, она наткнулась не на пьяный или похотливый взгляд. Жалость. «Ого, за этот год, это первый такой фокус…» — первое, что всплыло у девушки в голове. Шер лишь оскалилась, опустив голову. Слабая и забитая, самой от себя тошно. У сидящего, сбоку от певицы, темноволосого эльфа странно щемило сердце. Казалось бы, что чем старше ты становишься, тем сильнее притупляются эмоции, но не сегодня. Седрик мотнул косматой головой, насильно отрывая взгляд карих глаз от девушки. За все время проживания среди людей, это первый раз, когда он испытывает хоть какие-то эмоции. Смотря на певицу он вспоминал, почему ушёл в своё время к скояʼтаэлям, зачем убивал dhʼoine. Эта жгучая ненависть к людям… «Они поганят всё, к чему прикасаются, эта невероятной красоты и звонкого голоса эльфка не заслуживает того, чтобы петь на потеху толпе!» — всё думал он про себя. Но так же, он чувствовал невообразимую горечь и пустоту — он бессилен что-то изменить. Dhʼoine больше, они плодятся, как кролики и их не остановить, они будут продолжать воевать и убивать, это у них в крови. Вдруг мелодия закончилась и девушка начала собирать деньги. Шер походила с мешочком мимо рядов, покрутила бёдрами, повзмахивала ресницами и вот в ее руках уже 20 оренов. Уже хорошо. Девушка заказала себе дешевой выпивки и села за свой стол — промочит горло и продолжит. Как вдруг скамейка, на которой сидела девушка слегка пошатнулась. Шер сидела спиной к зрителям и, не заметив нового соседа, вздрогнула от неожиданности, испугавшись, что это один из тех бугаев, которые так плотоядно на неё смотрели, пока она выступала. Но это, к счастью, оказался эльф с тёплыми карими глазами. Девушка всегда оценивала людей (и нелюдей тоже) по глазам, они не соврут. Эти бездонные, глаза, в полумраке кажущиеся цвета спелого каштана, смотрели так по-доброму, будто они были хорошими приятелями, но почему-то все равно не внушали доверия. Быть может потому, что были застланы хмелем? — А у тебя только такой репертуар? — спросил у неё странный эльф. — А что же мне петь? Трогательных баллад о нашем народе здесь никто не поймёт, — пожала острыми плечами девушка. — Conas do ainm, deithblath? [ Как тебя зовут, огненный цветок?] — Sheranie`l` od te? [ Шераниэль, а тебя?] — Cedric, споём дуэтом? Я хотел бы послушать что-то новое, — Седрик достал свою флейту и оперся бедром на стол. — Ты сможешь мне наиграть? — Я попробую. Таверна замерла, все ждали новых песен. Шер смущённо села, скрестив ноги, рядом со странным эльфом. И затянула. Пой, моя флейта, о всех, кто ушел в забвенье О всех, кто стёрт… Память подводит, и шанс давно истлел последний, Но свет живёт во мне. Она начала тихо, давая эльфу немного времени поймать мелодию. Эльф попадал в такт и так же тихо ей подыгрывал. Так нежно, так чувственно. Пьяницы отставили свои кружки и с интересом наблюдали за нелюдьми, а поникший Лютик, который до этого сидел, как водой облитый, встрепенулся и с улыбкой поглядывал на девушку. С каждой строчкой, девушка смелела, а голос крепчал. Может ли песня поднять из руин Древней славы гордую стать, Легче ли станет детям потерянным, Если им спеть об исчезнувших днях? Пой, моя флейта, о всех, кто не знал прощения, О всех, кто спит Сады и стены дворцов как пыль ветра развеют Свет прячется в тени Голос девушки пленил, обволакивал, убаюкивал. Чистый и звонкий. Не зря говорят, что все эльфы певчие птицы, но она была просто превосходна. Никто не понял, когда закончилась мелодия, казалось, что она все ещё звенела и разносила ноты по помещению и только сомкнутые губы и убранная за пояс флейта говорили об окончании. Шер и не надеялась собрать хоть что-то. Но в душе было так тепло, так светло, впервые за несколько месяцев. Шер спрыгнула со стола, вновь обойдя помещение. Пара эльфов сидящая рядом с ее столиком поразила девушку до глубины души. Парень аккуратно вытер одинокую слезу девушки и зашептал ей что-то о прошлых временах, когда эльфы были свободны… Денег она собрала больше чем в прошлый раз. Эльфка сразу отдала оговорённые деньги трактирщику и села за стол, рядом со странным эльфом. Вечер налаживался. Обычно, Харик и Проха возвращались за девушкой поздней ночью и запирали ее в комнате до следующего дня, но не в этот раз. Спустившись в бордель и поспрашивав девочек, она узнала, что эти dhʼoine надрались бражки и теперь спят, как убитые. Поговорив с девочками и отдав им денег за постой, Шер отправилась в выделенную ей комнатку — чулан рядом с «рабочими» помещениями. Комнатка была до безобразия маленькой. Одна узенькая кровать, пропахшая соломой и пылью, огарок свечки, стол и скрипящий стул, а ещё грязь и мыши под кроватью. Конечно, не королевская опочивальня, но все же лучше, чем ночевать в трактире за печкой или, не дай Дева Полей, под дверью. Девушка, пригнувшись, зашла в каморку и, села на топчан. Стараясь не обращать внимания на наигранно томные вздохи за стеной, она достала из внутреннего кармана рубахи потрепанную книжку с раскидистой яблоней на обложке. Единственное напоминание о доме, о её прошлой жизни. До События осталось всего ничего, я тщательно записывала все происшествия минувших недель. У новой Странствующей будет, за что цепляться. Это не первое мое путешествие, за всю свою долгую жизнь портал открывался трижды, помню, как, кажется, попала во Францию, вроде бы это место называлось так, помню точно год — 1793. Этот момент я помню, как сейчас, толпы людей, которые выбегали из домов, куда-то спешили. На площади революции подготавливали гильотину. «Свобода, равенство и братство» кричала толпа, а на помост выводили короля, Людовика XVI. Страшное время, даже король не может чувствовать себя в безопасности. Кажется, жестокость — это особенность всех революций. Странно, но факт, как в том, более развитом мире притесняют неугодных, так и в этом. Гильотина работала непрерывно, всегда находились люди, которые не нравились нынешнему правительству. Но сейчас не об этом. Наверное лучше прояснить, что случилось в физическом плане. Наша вселенная построенная в виде сфер (планет) и тоннелей, которые их соединяют. Через некоторый промежуток времени вход в тоннель между мирами истончается и определенные души могут обмениваться ненадолго телами. Ты, читающая это, новая Странствующая. Почему именно ты? Я не знаю. Единственное, что мне успела рассказать бабка, так это то, что обмениваться телами я могу только с женщинами твоего рода. Скажу сразу, если ты умрешь, то я застряну в твоём мире на неопределенный срок, так что будь добра — береги тело. Огарок уже догорает, продолжу завтра… Девушка захлопнула книжку, даже не раздеваясь завалилась на топчан и забылась беспокойным сном.