Беды с Башкой

*** Анна лежала на диване в одной пижаме. Она пила дешёвое розовое вино, закусывала шавермой, рассматривала свою коллекцию фикусов и аспарагусов, гладила за ухом пушистого чёрного кота и чувствовала себя совершенно счастливой. — Как ты, Роберт, не проголодался? — просюсюкала она коту. Кот фыркнул, блеснул зелёными глазами и презрительно уставился в стену. — Ага, пофырчи мне ещё тут, мистер гениальное злодейство. Вот возьму и отнесу к ветеринару. Он твои фырчалки-то поукоротит. Кот фыркнул ещё громче, но потом жалобно мявкнул и прижался лапками к боку девушки. — Зато ты теперь, Роберт, настоящий кот-учёный, — Анна потрепала зверька по холке и вздохнула. — Так уж и быть, сделаю я тебя завтра человеком. А то весна, ещё влюбишься в кошку какую. Хотя котом ты мне, если честно, нравишься намно-ого больше! Анна встала, погасила свет и раздвинула тяжёлые шторы, пропуская в комнату холодный свет. Роберт лёг на смутно белевшую на полу лунную дорожку. Девушка открыла окно, жадно вдохнула прохладный воздух апрельской ночи. Весна. Ну и что с того, что весна? Впервые за несколько лет Анна не чувствовала себя влюблённой и это ей офигеть как нравилось. — Да уж, стоило пережить всё пережитое хотя бы ради того, чтобы понять: для большинства девушек, занятых интеллектуальным трудом, гораздо комфортнее жить с котами, чем с парнями. Да и что у этих парней вообще в голове? Как по мне — так либо секс, либо наука. И ещё неизвестно, что безобиднее! *** — Ржавый, — задумчиво протянул Башка. Парадную Падик заливал голубой лунный свет. В воздухе пахло весной, любовью и, совсем немного, пролитым пивом. — Башка, — задумчиво сказал Ржавый, как бы ненароком касаясь прохладных пальцев друга. Они молчали, потому что Башка понимал, что Ржавый не ценитель поэзии, а иначе как стихами пьяный и влюблённый по уши Башка говорить с объектом своей любви не мог. Ржавый молчал, потому что рассматривал сделанную жирной красной помадой надпись «Ржавый и Башка — пидорасы!» на стене. — Шакира написала, — вздохнул гопник. — Она мне между ног так вломила, что я теперь не смогу сделать то, что так хочу. Башка громко сглотнул и захлопал ресничками. — Зря я столько пива всосал, ну вот как мне теперь в туалет ходить? — продолжать вздыхать Ржавый. — Ржавый, ты знаешь, что ты дебил, — вздохнул Башка, сплетая свои пальцы с пальцами гопника. — И чё теперь? — Ржавый сжал руку Башки. — Мы не друганы что ли больше из-за этого? — Мы не друганы, Ржавый, но не из-за того, что ты дебил. Да. Совсем не из-за этого. *** — Антонио, ты спишь? — А ты угадай. — Значит, спишь. Тогда я пошёл домой, Станци ждёт… — Стоять! — Моцарт замер на одной ноге, улыбнулся. — Мне так нравится, когда ты командуешь. — Нравится, говоришь? — мужчина подошёл к Вольфгангу и обнял его со спины. Одна ладонь медленно, с лёгким нажимом провела по шёлку рубашки и замерла там, где приличные ладони не замирают, а вторая ладонь неприлично нежно обхватила тонкую шею. Дождавшись, пока дыхание юноши участится, Сальери продолжил. — Иди и переписывай начисто свою часть нашей оперы, лентяище, а то получишь по своей красивой заднице, — жарко прошептал он на ухо дрожащему Вольфгангу и звонко рассмеялся. — Антонио, ты знаешь, что ты дебил! — подхватил его смех Моцарт, и, вывернувшись из объятий, отмутузил хохочущего композитора своим любимым леопардовым камзолом. А Луна светила всё тем же мистическим голубоватым светом и наверняка чему-то улыбалась.