Беды с Башкой

— Мишель, почему застыл? Первый раз себя в зеркале увидел? Таксист нас уже ожидает! Башка обречённо вздохнул, поправил галстук-бабочку, взъерошил малому волосы. Парень решил, что всё же отвлечётся от грустных мыслей во что бы то ни стало, и театр казался ему выходом. Правда, пока они добираются из Химок до театра в Москве, он, пожалуй, лишь укоренит в разуме печальные мысли. Остаётся надеяться, что зрелище будет комедийным. — Маман, ну хоть на какое представление мы идём? — почти равнодушно поинтересовался он. — Мишель, ты меня шокируешь! — не сдержалась и воскликнула дама. — Но я рада, что ты хотя бы согласился пойти. Эти билеты стоили столько же, сколько я зарабатываю в месяц! — Миша, ну на «Забавные несчастья с головой!» По нему ещё фильм смешной сняли, — пискнул младший брат, дёргая Башку за край смокинга. — Фильм урезан и упрощен, а опера великих творцов-друзей Моцарта и Сальери несёт в себе гораздо более глубокую смысловую нагрузку! — тут же вклинилась мама Башки. Что? Моцарта и Сальери? Башка, конечно, не мог похвастаться академическими знаниями, но такой оперы и такой дружбы между композиторами он явно припомнить не мог. — Маман, а как ты относишься к версии, что Сальери отравил Моцарта? — прощупал почву он, начиная подозревать, что ход истории чуть-чуть, совсем немножечко изменился. — Какое отравление, ты о чём, Мишель?! — лицо женщины аж вытянулось от изумления. — Это какая-то новая модная теория? Она абсолютно безосновательна, ведь… Ах, такси! Пойдёмте же, невежливо заставлять господина водителя ждать. Губы Башки растянулись в глупой счастливой улыбке. «Да я ж хренов купидон. Хоть у кого-то всё получилось!» *** После впечатляющего представления, в котором антагонист подозрительно напоминал учёного Роберта и в целом ситуация была до боли знакомой, Башка не поленился заглянуть в Интернет. Так парень убедился, что в самом деле немного изменил историю. Или не немного. К его сожалению, Вольфганг Моцарт всё так же умер 5 декабря, прожив немногим больше 35 лет. Однако жил он далеко не в бедности, да и умер быстро, без мучений. Легенды говорят, с песней, которую пел дуэтом с Антонио Сальери. Да, что порадовало Башку, так это отсутствие по поводу смерти Моцарта зловредного произведения другого гения, а потому и сохранённое честное имя итальянского композитора, мирно почившего в глубокой старости. Причиной отсутствия в этой ветке истории версии об отравлении был тот факт, что Сальери и Моцарт дружили до самой смерти последнего. Потому в пьесе Александра Сергеевича был намёк на… кое-что другое. Башка криво усмехнулся. Сказка ложь, да в ней намёк, всё верно, солнце русской поэзии, всё верно. Мать с малым после представления решили заскочить к кому-то в гости, поэтому Башка направился домой в одиночестве. Приехав в Химки, он вышел на две остановки раньше необходимого. Хотелось прогуляться и подумать. Так он шёл и думал о смысле, который несла в себе опера, о том, сколько в мире существует любящих одиночек, и не потому ли мир порой кажется полным зла, что люди сами приносят в него мало любви. Думал и о том, что неплохо бы было съесть беляш, приготовленный матушкой Ржавого. Съесть вместе с Ржавым пополам, под пивас, семки и какую-нибудь комедию. Вспомнишь солнце — тут и светит. — И как свиданка? — сухо спросил он у Ржавченко, который почему-то сидел на скамейке возле подъезда Башки. Тот промолчал, лишь мрачно сплюнул на землю. Башка сел рядом с друганом, понимая, что гопник с Шакирой, похоже, не на шутку поссорились. Он и предположил это спустя пять минут молчания, прерываемого лишь сладострастными стонами из чьего-то окна. — Чё мне в тебе нравится, Башка, так это твоя проницательность, — ответил Ржавый. — Ого Ржавый, ты знаешь слова, в которых слогов больше, чем три. Ты хоть знаешь, что это слово значит? — Тебе всечь или как? — Или как. Они снова помолчали. Башке казалось, что сейчас идеальное время, но совсем не идеальное место для того, чтобы кое-что важное, давным-давно назревшее, Андрею сказать. — Проницательный — значит догадливый, — прервал тишину последний. — Я горжусь тобой, Ржавый. Даже порой кажется, что ты не только на физкультуру в школе ходил. — Да ну тебя, Башка. Знаешь, почему мы с Шакирой поссорились? — Ну? — оживился Башка, придвигаясь к другу. — Так почему? — Чё ну. Гнать она на тебя начала, вон чё. Типа ты плохой друган, а я с тобой времени провожу больше, чем с ней, вон оно как. А я ведь знаю, что ты ради меня сделал, и говорю ей, не знаешь ты ничё, он мне как братан, даже ближе тебя. Ну, а она орать начала, как дура… я ушёл короче. — Совсем ушёл?! — нехило охренел Башка. — Ты ж её несколько лет добивался, ты чё сделал? Ржавый шмыгнул носом, метко запулил жвачкой в чьё-то окно. — Я понял, Башка, что когда человека добиваешься, по итогу хорошо не будет. Родственные души они как мы с тобой, сразу чувствуют друг друга. И смысл тратить время есть тогда, когда ты почувствовал родственную душу, но она по какой-то причине боится ответить взаимностью. — Не шутя ты философ, Ржавый, — с уважением посмотрел на парня Башка. — Конечно, ё-моё. Слышь, Башка, а ты проницательный? — Сколько лет мы с тобой друганы, а ты всё ещё не знаешь, проницательный я, или нет. — Так я чё такое проницательный только сегодня узнал. — Ржавый, я… — Башка совершенно неожиданно для себя начал говорить, но слова вдруг застряли у него в горле. Да не поймёт он, защемит, засмеёт, останется Башка совсем без друзей. Тогда хоть сразу умирай на унитазе от просроченных чебуреков. — Чё сказать то хотел, ну? — Спасибо говорю, что считаешь меня хорошим друганом. Что… с Шакирой даже расстался. — Ну так это не только из-за тебя, она дура просто. Надо ж такое ляпнуть — не дружи с Башкой. Красивая она, но дура. — А ты, значит, на умненьких западаешь, да? Как на ту училку? — Ой Башка, заткнись, не вспоминай. И вообще иди переоденься, а ты такой нарядный, что сам на тёлычу похож. Так бы в подъезд и затащил. И сделал бы всякое. — Может, я и не против, — буркнул под нос Башка. От одной только мысли, что его, интеллигента в десятом поколении, приличного и ровного пацана, лауреата всяких премий, победителя и призёра музыкальных конкурсов, грязно лапает и зажимает в подъезде с разбитой лампочкой и расписанными непристойностями стенами сильный гопник Ржавый, ему стало жарко. — Чё сказал, повтори, я не расслышал. — А если бы я был тёлычей, ты бы со мной мутил? — Башка посмотрел другану в глаза. — Ну естессна. Да вообще бы было идеально. Жаль, что ты не тёлыча, Башка. Башка резко вскочил с грязной скамейки и направился к двери. — Э, ты чё, обиделся что ли? — как только рука Башки легла на ручку двери, на его плечо легла Рука Ржавого. Башка обернулся, и оказался непозволительно близко с губами другана. Свою, покусанную, засвербило. — Да не. Мне просто нравится быть именно пацаном, понимаешь, — тихо сказал он. Ржавый как-то странно посмотрел на него, но Башка ничего не имел против. — Но и то, что если бы мы мутили, если бы я был тёлычей, мне тоже очень-очень нравится, понимаешь, Ржавый? — Понимаю, — сказал гопник, обеими руками прижимая парня к двери подъезда. — Понимаю. Я же проницательный, ё-маё. И следующие несколько минут Башка благодарил проницательность Ржавого и весь мир, долбанутых учёных, долбанутых композиторов и добанутых гопников, которые разбили все фонари. Только бархатная апрельская ночь стала свидетельницей родившихся чувств, и какая разница, что довольно странных, главное — искренних, взаимных и долгожданных. *** Вольфганг закончил свой рассказ о путешествии, когда уже стемнело. Впечатлённый рассказом Антонио долго молчал, лишь глупо улыбался и качал головой. — Констанс, наверное, обыскалась, — мягко напомнил о себе Моцарт. — Домой мне нужно собираться. — И как мы теперь будем? — жалобно глянул на юношу Антонио. — Как-как. Дружить будем, семьями. Всё отлично будет, не переживай. Единственно, что тот парень из будущего будет знать, как мы… дружим. Они ещё помолчали. Уходить Вольфгангу не хотелось. — Вольфганг, история у тебя такая занимательная получилась! Её бы подогнать немного, написать либретто и будет идеальный сюжет для оперы-буффа, — нарушил молчание Сальери. — Например так: комедия об учёном-алхимике, который сходит с ума и хочет хотел вычислить формулу гениальности, его храброй коллеге-женщине и двух забавных персонажах, которые им попались, помогают и мешают одновременно, один из них безнадёжно влюблён в другого… Я и сам об этом думал. Даже пообещал той девушке, Анне, что напишу её. — Хм… А как ты посмотришь на то, что они будут путешествовать во времени? — Не, это будет слишком для наших консервативных зрителей. Давай лучше «путешествия во времени» будут просто сном. — «Давай»? — А ты не хочешь совместно работать? — Хочу… Конечно же хочу, больше всего на свете! — Антонио засиял так, что мог бы осветить весь Бургтеатр. — А ещё что ты хочешь… или кого? — заискивающе спросил Моцарт, садясь к Антонио на колени. — Любишь же ты меня смущать, — засмеялся Антонио, обнимая парня за талию. — Люблю. И не только смущать. Просто люблю, — прошептал Вольфганг на ухо Антонио. — А теперь… Мы пригласим да Понте и будем всю ночь работать над сюжетом оперы и либретто! Смеясь, он вскочил с коленей Антонио и последний подхватил его смех. На удивление, да Понте согласился прийти к двум композиторам. Не задал вопросов, лишь загадочно и довольно улыбался. Молодые люди работали всю ночь, и к утру работа значительно продвинулась. Констанция на Моцарта не обиделась: слишком уж была рада, что он больше не соперничает, а сотрудничает с Антонио Сальери, ведь это значило светлое будущее. И оно действительно было светлым.