Смотри сквозь туман

      Поясницу прихватывает в самый неподходящий момент: мгновенье назад сидел вместе со всеми в гостиной и смеялся — а сейчас давишь из себя глупую улыбку, чтобы никто не понял, как тебе больно. Но они, конечно, всё равно поймут, давно выучили эти нелепые привычки. Просто не хочется терять лицо — не столько перед ними, сколько перед самим собой.       — Извините, спину прихватило, — бормочет Главный, и губы дрожат не в улыбке — в нервной судороге. — Пойду полежу.       Званые сочувственно кивают и остаются валяться на диване: давно усвоили, что не смогут ни помочь, ни отвлечь, потому и остаются дальше веселиться. И хорошо: не хватало всем вместе молчать и горевать.       Только Джу прыгает на пол и семенит следом, но ей Главный всегда рад: она тихонько лежит в ногах или под боком, не говорит, не советует, как полечить спину (и не нарывается на озлобленное «Никак!»), и не тоскует — в общем, ровно то, что сейчас и нужно.       Доковыляв до комнаты, Главный падает на кровать — конечно, на живот, ни в коем случае не на спину — и, уткнувшись лицом в подушку, глухо стонет. В поясницу, кажется, воткнули нож — и не просто воткнули, ещё и провернули несколько раз, раздробив все кости; и то, что каким-то чудом уцелело, теперь сходит с ума. И Главный сходит вместе с ним, скрежеща зубами.       Плохо, как же плохо, как же больно, почему нет на свете ничего, способного утолить эту боль?.. Перепробовал все известные обезболивающие узоры, от простых и лёгких до сложных и отрубающих всякую чувствительность. Ни-че-го — ну или просто он ужасно неспособный человек, такие ведь тоже бывают. Только почему они должны страдать?..       Помнит, конечно: до ритуала всё было не так уж скверно, это после него поясница начала разваливаться на кусочки — хоть не в прямом смысле, и на том спасибо. Но... наверное, ритуал всё же того стоил. В конце концов, теперь у него есть Званые, а с ними жить гораздо лучше, чем одному. Жаль, не в те дни, когда он не живёт, а вот так умирает...       В дверь тихонько скребутся — и Главный удивлённо косится на постель рядом с собой: Джу лежит здесь, вон, свернулась калачиком, это ж кого там принесло?..       — Можно с тобой посидеть? Я не побеспокою...       «Ты уже меня беспокоишь», — ворчит про себя Главный. Но улыбается уголками губ: это пришёл славный мальчик Дей, он с ними недавно, он ещё не знает, что толку от его сидения не будет никакого, а сам он скоро заскучает таращиться в потолок и вернётся к Званым — от которых и не было смысла уходить. Но раз уж ему так хочется...       — Можно, — негромко соглашается Главный. И вытирает о подушку набежавшие слёзы.       Дей аккуратно приоткрывает дверь, проскальзывает в щель и тут же щёлкает замком — кажется, стараясь быть как можно тише. И правда беспокоить не хочет.       — Садись на кровать, — предлагает ему Главный: больше тут садиться некуда, не на пол же падать. Дей благодарно кивает и пристраивается на самом краешке, руки чинно складывает на коленях. Молчит — какой приличный и послушный! Да только зачем хотел посидеть, на кой ему это всё сдалось? Ни разу не видел страдающего человека?..       Стоит прикрыть глаза — Дей вдруг спрашивает:       — Очень болит?       Мысленно выругавшись: ну вот, сейчас начнёт донимать расспросами, — Главный выдыхает:       — Очень. Даже, — он печально усмехается, — ноги слегка немеют. — И прибавляет, чтобы Дей не полез с какими-нибудь дурацкими предложениями: — И лекарства от этого никакого нет, страдай — и всё тут.       Дей, кажется, двигается ближе; какое-то время шумно дышит, неожиданно всхлипывает — и тут же бормочет, прежде чем Главный успевает открыть глаза и спросить, что случилось:       — Тогда ты не будешь против, если я попробую? Я осторожно, я... вроде бы умею.       И опускает руку на поясницу.       Поясница вспыхивает болью — такой пронзительной, что Главный шипит, вцепившись в подушку: что ты там решил попробовать, окончательно угробить мне спину?!       Но... как ни странно, дальше становится легче, словно бы кусочек прекрасного льда положили и катают неспешно по коже; и где касается лёд — там наконец исчезает всякая чувствительность. Неужели Дей знает то самое заклинание?..       — Как ты это делаешь?.. — выдыхает Главный, не решаясь не то что пошевелиться — лишний взгляд бросить.       — Я сам не очень знаю, — извиняется Дей. — Просто... хочу помочь. Твоя боль такая сильная, я даже из-за двери её почувствовал...       Ничего себе, из-за двери почувствовал. Насколько же у него тонкое восприятие мира! Как он с таким выживал?..       — Подержи подольше, если тебе несложно, — умоляюще просит Главный. И Дей, кажется, улыбается:       — Я за тем и пришёл.       Они сидят... сколько? Час, два, может, все три?.. Дей периодически меняет руку, поглаживает поясницу, а Главный тает, словно весь в кусочек льда обратившийся. Льду, наверное, ни капельки не больно — вот и в нём уже боли почти не осталось, хорошо-то как...       Почаще бы Дей так к нему приходил. А может, и будет, если попросить? Не просто так, конечно: Главный придумает, как ему отплатить. Но если это не единичная случайность, если чудесные Деевы руки наконец-то будут спасать от боли в пояснице — за такое ничего не жалко отдать.       — Хватит, ложись... — шепчет Главный. И, как только Дей опускается рядом, приобнимает его и касается губами щеки. — Спасибо, мой мальчик. Спасибо...       А Дей улыбается светло и ласково — как, наверное, и положено улыбаться спасителям.       Никогда не думал, что обычные человеческие руки будут делать так хорошо — когда, казалось бы, всё уже потеряно.