Смотри сквозь туман

      Всё-таки не стоило напиваться. Выпить — да, пожалуй, тем более повод достойный. Но не до такой же степени, чтобы на ногах еле держаться!       Хорошо, что поймали, когда начал заваливаться, и усадили на диван.       Хорошо, что открыли окно, и в комнате холодно и свежо, можно дышать полной грудью. Конечно, до ночи осталось совсем немного, но этаж третий, бояться нечего; даже на своём втором уже ничего не страшно.       Хорошо, что не ругаются, лишь вздыхают:       — Ну что же ты, я ведь говорил пить осторожнее...       Но всё равно хочется немедленно оправдаться:       — Так п-повод! Я теперь это... я же совсем оф...фцально... это самое... Я теперь ух!       Тьфу ты, кто просил язык заплетаться? Обидно: мысли почти ясные, а вот речь...       Правда, и в мыслях не получается вспомнить, кто он теперь и почему это «ух!». Может, попытаться добраться до рюкзака? Там свежий диплом об окончании университета, в нём должно быть написано...       Нет, рюкзак в прихожей — слишком далеко. Утром посмотрит и всё-всё вспомнит.       — Ты теперь ух! — соглашаются с лёгкой усмешкой. — Ещё ведь и на кафедре хотел остаться работать? Или уже передумал?..       Ну как это, передумал! Да ни за что на свете! Что может быть лучше, чем знакомить студентов со своим прекрасным искусством?       А вдруг его однажды кто-нибудь выберет куратором? И тогда... тогда о-о!..       И о-о, и ух, и ещё тысяча междометий.       Как здорово, что они существуют.       А напиваться всё равно не стоило — даже по такому прекрасному поводу.       И возмущённо трясти головой не стоило тоже, можно было протестующе замычать. А то теперь мозги сбились в кучу, перед глазами всё поплыло, и...       Да, глаза лучше закрыть. И попытаться придвинуться ближе к холодному свежему воздуху. Если бы не боялся выпасть из окна — подошёл бы и перевесился через подоконник.       А впрочем, разве теперь страшна смерть, когда в рюкзаке диплом, когда он... дипломированный ух?..       Нет, всё-таки сил не хватит. Да и вставать с дивана попросту не хочется.       — Посиди спокойно, никуда не ходи. Сейчас травы тебе заварю, чтобы стало полегче.       Велик соблазн кивнуть — но нет, лучше коротко угукнуть: не хватало очередной карусели в голове. И... может, разрешат остаться на ночь? Он ведь даже до прихожей не дойдёт.       Что значит «может»? Это же...       Да как это он — и не разрешит! Наверняка сам предложит!..       Нет, больше ни за что, никогда, ни по какому поводу — насколько бы прекрасным он ни был. До чего же отвратительно...       Ночевать не то что предлагают — попросту велят:       — Остаёшься у меня, я тебе на диване постелю.       И ни кивать не надо, ни угукать; только пить из кружки травы, почти захлёбываясь: до того вкусно и до того пересохло, кажется, всё внутри.       А потом пересаживают на кресло, расстилают постель, помогают умыться и забраться под одеяло...       — Окно не закрываю, только прикрою. Если что — сразу меня буди.       И хочется сказать о том, как повезло с таким прекрасным другом, пообещать, что больше никогда не доставит хлопот, едва не расплакаться от нахлынувшей нежности — но получается лишь улыбаться. Наверное, глупее улыбки во всём мире не сыскать.       Засыпается, как назло, не сразу, хоть и слипаются глаза. Приходится лежать и слушать шорох ветра, доносящийся с улицы, и чьи-то одинокие шаги — точно не простого прохожего, простые в это время не ходят, явно кто-нибудь из дежурящих...       И думать: я теперь ух. Я теперь столько всего могу; то есть и раньше мог, но сегодня это признали.       А сколько я ещё смогу — у-у-у, вот вы как увидите, как удивитесь!..       Но пока главное — суметь проснуться утром.       И больше никогда в жизни так не пить.