Топсель обо всём умолчит

Линия набережной Кингстона, затянутая утренним туманом, отдалялась от фрегата, как смущенная девушка в газовой шали прячется от своего обожателя. Первая береговая линия еще не потушила свои ночные фонари, и прыгающие шары света, мешаясь с ветвями пальм, заставляли думать, что это счастливые люди вышли проводить «Неустанный» в обратный путь до Британии. Сэр Эдвард Пеллью неотрывно смотрел на удаляющийся порт, не видя его: ему претили воспоминания о кингстонской жаре, о портовых девках, лезших, как помойные мухи, по вечерам даже к старшим офицерам, о дрянном горьком роме и прочих вещах, которыми отпугивала от себя путешественников столица Ямайки. Капитан-коммодор вдоволь пресытился экзотическими странами, и теперь, после нового назначения, желал лишь одного — вернуться домой. Рядом с бизань-мачтой о чем-то спорил с помощником боцмана лейтенант Хорнблауэр. Этот юноша с оленьими глазами был настолько привлекателен в своем новеньком мундире, что капитан вынужден был одернуть себя. В его голове не место было греховным мыслям, а этот мальчик, которого он сам взрастил, как породистого щенка, с отроческих мичманских лет до почти капитанского чина, вызывал в нем чувства скорее отеческие, хотя и с определенным уклоном в любование. Греховность проступала в них только в моменты острого недовольства жизнью — таких, как борьба с маячившими на горизонте сознания воспоминаниями о трех отвратительных кингстонских ночах. — Капитан Пеллью, сэр? — раздался рядом голос, и сэр Эдвард с толикой раздражения повернулся к своему первому лейтенанту Бушу. — Докладывайте, — скучающим тоном отозвался капитан. — Держим курс на норд-норд-ост. Ветер попутный. — Хорошо, мистер Буш, — мягко кивнул сэр Эдвард, — три румба вправо для достижения фарватера. Так они шли, разрезая волны, навстречу родным берегам. На выходе из бухты «Неустанный» догнала стая дельфинов, но капитан этого не видел — едва солнце рассеяло туман, он спустился в свою каюту и засел за контурированные карты — единственный способ вернуть мысли в стройный лад. Он не любил такое состояние: всё валилось из рук, всё раздражало, а то, что раньше приносило лишь секундное удовлетворение, казалось спасительной соломинкой, за которую хотелось ухватиться, несмотря на всю ее хрупкость. Такими соломинками в дальних плаваниях становились красота второго лейтенанта с оленьими глазами, карты и дорогой портвейн. Больше капитана ничего не спасало. Он знал это, и потому ненавидел своё состояние. Портсмутские дамы звали его меланхолией. Сэр Эдвард звал его жутким делом. Где-то вдалеке послышался раскат грома. Капитан нахмурился: «только шторма в Атлантике мне не хватало» — подумал он, подходя к иллюминатору. Но горизонт был пуст: лишь яркие солнечные лучи отражались от его линии и заставляли море слиться с небом в слепящем глаза поцелуе. В дверь каюты постучали и тут же вошли: Хорнблауэр, румяный от утреннего прохладного ветра, вытянулся стрункой у самого края капитанского стола. — Доклад с палубы, сэр, — отрапортовал он, — всё готово, через час будем проходить Корбен-Таун. — Спасибо, Хорнблауэр, — кивнул капитан и поднял голову лишь тогда, когда молодой офицер уже потянулся к ручке двери, — на пару слов. Юноша послушно остался стоять, как оловянный солдатик. — Вы знаете, что мне присвоено новое звание, — начал сэр Эдвард, вставая из-за стола. -Да, сэр, — продолжал Хорнблауэр, — поздравляю вас с этим, сэр. — Это большая ответственность, не только большой почет. И я думаю, что службой на берегу, в штате адмиралтейства я оправдаю возложенные на меня королем надежды куда больше. — Сэр, вы хотите… — Именно, — отрезал капитан, — я собираюсь покинуть «Неустанный» и передать его новому капитану. И это — моё последнее плавание. Лейтенант, казалось, не знал, что ответить. Его невероятные глаза судорожно вглядывались то в сэра Эдварда, то в море за окном, то в разложенные на столе карты Вест-Индии. — Море без вас овдовеет, сэр… — начал лейтенант, справившись с собой. Голос его звучал неуверенно. — Я уверен, море — крепкая вдовушка, которая лишилась уже многих своих благоверных, — постарался пошутить капитан, — так что не вешайте нос, лейтенант Хорнблауэр. Я всего лишь ухожу с корабельной службы. Море и «Неустанный» всегда будут греть мою душу. — Надеюсь, сэр… — Хорнблауэр замялся и потрепал рукой пуговицу на кителе (явный признак беспокойства) — надеюсь, наши добрые отношения тоже не пойдут трещинами от времени. — Хорнблауэр, — губы капитана впервые за утро тронула улыбка, — я всегда буду вас… Договорить ему не дали. По палубе, судя по дребезжащим в каюте стеклам, все забегали, засуетились, и даже если бы в ту секунду к капитану не ворвался встревоженный стюард, и Пеллью, и его лейтенант поняли — случилось что-то из ряда вон выходящее. Когда они поднялись на палубу, первое, что смутило их, был запах горелого дерева, растекшийся по всему кораблю. — Нас атакуют, мистер Буш? — спросил капитан, выхватывая их рук своего первого лейтенанта подзорную трубу. — Нет, сэр, — ответил тот озадаченно, — но… Капитан уже и без посторонних комментариев понял, в чем заключалось это «но». Вокруг корабля, грозясь попасть под корму, плыли обломки другого судна. Обломки были еще светлые, не покореженные солью, из чего сэр Эдвард сделал вывод, что крушение, если это было оно, произошло не более нескольких часов назад. — Тишина! — крикнул он навалившимся на правый борт матросам, — высматривать выживших! Но капитан, при всей его человечности, не надеялся их найти. Обломки были такими мелкими и такими разрозненными, что крушение, скорее всего, произошло дальше, у берега, и если после него и остались выжившие, то их, скорее всего, стоило поискать у скал. Но фрегат не был предназначен для такого близкого подхода к суше, и сэр Эдвард уже готов был, выждав полчаса бессмысленных поисков, отдать команду следовать дальше. Обломки переливались на ярком солнце, отражаясь от волн и привлекая подводных жителей. Акулы-молоты, привыкшие к легкой добыче у погибших кораблей, не страшились плыть у самой поверхности. Яркие стаи тропических рыбок, мелких, но шустрых, отрывали от щепок мелкие куски и утаскивали на дно — не то, чтобы поиграться, не то приняв деревяшку за обед. Клубы медуз тоже были тут как тут — эти загадочные спутники кораблей в ночи днем казались не то утонувшими птицами, не то всплеском акварельных красок в синеве океана. Внимание капитана Пеллью привлекла одна особенно крупная: ее розоватые перья переливались почти у самой кромки воды, обнажая то темные, то совсем белые свои части, сужаясь кверху, словно медуза вынырнула к доскам и рассматривала их, как любопытная русалка. А когда из воды показался черный бархатистый ободок, увенчанный бантом, капитан понял, что это вовсе не медуза. — Человек за бортом! — не своим голосом прокричал он, почти сбегая со шканцев и отдавая приказ о спуске шлюпки на воду. Через несколько минут Стайлз опустил на палубу существо, по своей хрупкости и бледности действительно походившее на русалку или медузу, чем на человека. Команда обступила ее, не давая на первых порах капитану даже подойти к неожиданной находке. Но сэр Эдвард Пеллью свое дело знал: грубо оттолкнув помощника боцмана, он на ходу бросил громогласное «Позовите судового врача!» и склонился над новоявленной русалкой, загородив ее от солнца. Это, несомненно, была девушка: платье на ней было женское, розовато-лиловое в тонкую полоску. Темные волосы облепили ее худое скуластое лицо, и сэр Эдвард, будто сомневаясь в уместности своего жеста, осторожно провел ладонью по женской щеке, смахивая кудри в сторону. Щека была теплой. Девушка была жива. Тут произошло странное: незнакомка, будто почувствовав на щеке чужую руку, мгновенно закашлялась и вцепилась мертвой хваткой в капитанское запястье. — Помогите… — позвала она, испуганно оглядывая обступивших ее матросов. — Мисс, успокойтесь, вам нечего бояться, — как можно более вкрадчиво и нежно произнес капитан Пеллью, тщетно пытаясь освободиться (хватка у девушки была действительно нечеловеческой) — скажите, кто вы? Как вас зовут? Как вы здесь оказались? — Эдрингтон, — шепотом произнесла незнакомка и тут же лишилась чувств. Ее холодная цепкая ручка медленно отлипла от запястья капитана и упала на облепленную розоватой тканью грудь. Доктор прибежал через несколько мгновений. Пощупав девушке пульс, он кивнул самому себе, выхватил из рук какого-то предусмотрительного матроса теплый плед и, укутав морскую находку с ног до головы, собственноручно отнес ее в лазарет. — Эдрингтон, сэр? Я правильно услышал? — тихо переспросил Хорнблауэр, когда страсти на палубе успокоились, и фрегат вернулся к свободному плаванию. — Вы, кажется, знаете эту семью? — отозвался капитан и только через секунду понял, что весьма невежливо ответил вопросом на вопрос. — Мы с майором Эдрингтоном участвовали в операции в Бретани, если вы помните, — ответил лейтенант, — вы ведь тоже там были. И, кажется, собственноручно тогда гребли в шлюпке, чтобы спасти нас, сэр, и… — Довольно, Хорнблауэр, — грозно прикрикнул на него сэр Эдвард, — сейчас не время для сентиментальных воспоминаний. Возвращайтесь к работе. Молодой лейтенант густо покраснел и, с отчаянием посмотрев в спину капитана, вернулся к своим делам. Через полчаса доктор явился в капитанскую каюту с докладом. — Ее жизни ничего не угрожает, — сразу с порога заявил он, — наглоталась воды, получила множество царапин, сильно испугалась и ослабла. Я дал ей бренди, это должно ее успокоить. — Она рассказала что-нибудь о себе? — спросил лейтенант Буш, явившийся с докладом на пару минут раньше доктора. — Нет, но перед тем, как уснуть, она сказала, что разговаривать будет только с капитаном. Отвесив короткий поклон доктор развернулся на каблуках и вышел из каюты. Повисла неловкая тишина. — Непростую русалку мы подобрали, — усмехнулся первый лейтенант. — Вы себе не представляете насколько, мистер Буш, — бесцветным голосом отозвался капитан-коммодор, — если эта та самая Эдрингтон, о которой я думаю, мы с вами везем в Англию очень ценный и очень неожиданный груз.        На следующий день доктор доложил, что пациентка чувствует себя лучше и даже готова встать с постели. — Тогда передайте ей, пожалуйста, что капитан приглашает ее отобедать с ним и со старшими офицерами сегодня, — сказал сэр Эдвард, не отворачиваясь от иллюминатора. Доктор пробормотал что-то возмущенно вроде «я вам не почтовый голубь!», но, очевидно, послание передал, потому что в четыре склянки в каюту, опираясь на его руку, вошло существо в старой капитановой рубашке, брюках, перевязанных веревкой, и накидке, присутствовавшей в костюме лишь для того, чтобы скрыть неловко вылезающие из-под ворота рубашки острые плечи. Держалось существо почти по-королевски. — Господа, — начало оно, и голос у него оказался мелодичным, тонким, как будто с офицерским составом «Неустанного» действительно вела беседу русалка, — я в первую очередь хочу поблагодарить вас. Очевидно, если бы вы не оказались рядом в нужный момент, я погибла бы в море. Теперь я буду век обязана вам жизнью. — Благодарите матросов, это они вытащили вас из воды. Я всего лишь вовремя поднял панику, — улыбнулся капитан, приглашая гостью за стол, — и всё-таки, мисс, с кем мы имеем честь разделить сегодняшнюю трапезу? Девушка будто бы не услышала: с видом голодного волка она гипнотизировала стоящую на столе тарелку с бужениной и жареным картофелем. — Господа, — проговорила она, едва не истекая слюной, — простите мне мои манеры, но я двое суток не ела. Позвольте мне… Следующие десять минут прошли в молчании. Офицеры «Неустанного», повидавшие на своем веку многое, с полными недоумения глазами смотрели на то, как хрупкое создание, с чьих плеч при каждом движении сползала батистовая сорочка, не прожёвывая закидывало в себя куски мяса с выражением такого блаженства на лице, словно это была не корабельная стряпня, а обед в лучшем доме Лондона. Закончив свою варварскую трапезу, девушка будто очнулась ото сна: выпрямилась, промокнула губы салфеткой и сложила перед собой руки на столе в аккуратном жесте. — Позвольте представиться, господа, — начала она, и в этом чопорном тоне невозможно было узнать ту почти первобытную картину, которую всем присутствующим капитанской каюты пришлось лицезреть еще пару минут назад, — меня зовут леди Этель Эдрингтон. Еще раз прошу прощения у вас за свои жуткие манеры и за свой неподобающий внешний вид. А с кем я имею честь обедать сегодня? С секунду мужчины медлили с ответом. Первым опомнился капитан. — Коммодор сэр Эдвард Пеллью, капитан этого судна, к вашим услугам, миледи, — улыбнулся он натянуто, склонив голову в почтении, — эти двое джентльменов — мои лейтенанты, Хорнблауэр и Буш. — Простите, миледи, — вмешался в разговор Хорнблауэр, — а майор Эдрингтон… — Мой брат, — отозвалась новая знакомая, — а вы что же, знакомы с ним? — Леди Этель, — прервал всплеск любопытства капитан, злобно сверкнув глазами в сторону своего второго лейтенанта, — расскажите, что произошло? Как так получилось, что вы оказались в воде, да еще так далеко от дома? Леди Этель нахмурила лоб, словно собираясь с мыслями, и совершенно умильно убрала за ухо выбившуюся из косы прядь волос. — Наш корабль, «Наследие», шел из Кингстона в Саутгемптон. — «Наследие»? Торговое судно! — воскликнул Буш, но под пристальным взглядом капитана съёжился и втянул голову в плечи. — Мы уже достигли Корбен-Тауна, — продолжила леди, — как вдруг что-то пошло не так. Не могу сказать, что точно — почти сразу раздался взрыв и я потеряла сознание. А когда очнулась, вокруг были только доски. Девушка замолчала. Ей, очевидно, сложно было вновь вернуться в этот момент, и капитан прекрасно понимал ее. И того предположения, которые строили лейтенанты на фоне ее молчания, казались сэру Эдварду почти кощунственными. — Теперь понятно, что за грохот мы слышали вчера, — сказал Буш, — а мы-то решили, что это гром… Но что же это? Испанцы? — Испанцы не нападают на торговые суда, — произнес Хорнблауэр. — Местные пираты? — предположил Буш. — Вряд ли, у них нет столько пушек, чтобы взорвать корабль. — Тогда что же это, несчастный случай? — Или неосторожность! — Господа, — грозно сказал капитан, бросая взгляд то на своих лейтенантов, то на гостью, — полагаю, леди Этель достаточно натерпелась, чтобы еще раз возвращаться в пережитый ею кошмар. К чести молодых офицеров будет сказано, они быстро сообразили что к чему и замолчали прежде, чем капитан мог бы начать откровенно кричать на них обоих. Девушка за обе щеки уплетала принесенный стюардом шоколадный кекс. — Простите мне моё любопытство, миледи, — вкрадчиво продолжил сэр Эдвард, — но как вы оказались на Ямайке? — Я навещала свою бабушку, — коротко ответила леди Этель, не удосужившись прожевать особенно крупный кусок. Капитан поморщился, а Хорнблауэр закусил щеки, чтобы скрыть смешок — не каждый раз увидишь графиню, которая так откровенно не скрывает своих желаний. В своем нелепом костюме и с завязанными в неопрятную косу волосами леди Этель отчего-то отчетливо напоминала капитану сидящего за тем же столом Хорнблауэра: те же большие, звериные, глаза, аккуратный рот, линия скул, невысокая, но ярко выраженная, с очаровательной россыпью темных родинок на правой щеке. Буш, сидящий по другую сторону стола, казалось, тоже заметил это сходство: он переводил слегка озадаченный взгляд с капитана на леди, и, добираясь наконец до второго лейтенанта, возвращал на свое лицо скромную полуулыбку. Капитан Пеллью нервно потеребил стоявшие на столе песочные часы. — Благодарю вас за чудесный обед и не менее чудесную компанию, господа, — вновь вернулась в разговор леди Этель, вставая из-за стола. Перемена в ее лице была настолько резкой, что Хорнблауэр едва поборол желание потрясти головой: из дикарки, уминавшей еду без разбора, она снова превратилась в фарфоровую куклу, при взгляде на котороую охотно можно было поверить, что она провела большую частью жизни за четырьмя стенами поместья, завернутая в шелковые простыни. — Конвоир проводит вас, леди Этель, — кивнул капитан и потянулся за колокольчиком. Красный мундир мгновенно показался в дверном проеме. — Вы очень любезны, — широко улыбнулась девушка и поморщилась — долгое пребывание в морской воде наградило ее заедками в уголках рта, — единственное, капитан, у меня к вам есть маленькая просьба. В этих водах ведь ходят почтовые суда? — Точно так, — кивнул сэр Эдвард. — Вы разрешите мне воспользоваться вашим почтовым бюро и чернилами? Хочу написать семье, что со мной всё в порядке, и я прибуду в Саутгемптон на другом корабле. — Не утруждайтесь, миледи, — улыбнулся капитан, — я сам напишу обо всём графу Эдрингтону. Мягко и устало улыбнувшись, леди Этель кивнула присутствующим и вышла из каюты, скрываемая от любопытных глаз широкой спиной конвоира. — Зря вы предложили написать за нее, сэр, — скептически проговорил Хорнблауэр, — ее письмо помогло бы нам установить правду… — На что вы намекаете? — покосился на него сэр Эдвард. — Мистер Хорнблауэр намекает, возможно, на то, что по стилю письма мы бы поняли, действительно ли эта юная леди та, за кого она себя выдает. Лицо сэр Эдварда преобразилось: в миг помрачнел, и будто стал больше, расправив плечи и опершись кулаками прямо в разложенные на столе карты. — Вы хотите сказать, лейтенант, что вы сомневаетесь в честности девушки, которую мы только что вытащили из лап смерти? Вы сами смогли бы наврать о себе, будучи в таком состоянии?! — Сэр, я не хотел оскорбить эту юную леди, — спокойно продолжил Хорнблауэр, — но мы не можем быть уверены. Я уже сталкивался в своей жизни с дамами, которые, придумывая себе титулы, стремились лишь к одному — попасть домой. — Нонсенс, — отрезал капитан Пеллью, — вы говорите так, будто, узнав о возможном бедном происхождении девушки, мы бы выбросили ее обратно за борт! — Лейтенант Хорнблауэр, я согласен с капитаном, — вмешался в разговор Буш, — человек в таком состоянии вряд ли стал бы врать. К тому же, мы все слышали, как она изъясняется? Произношение высшего общества Лондона. — В любом случае, я не потерплю разговоров за чьей-либо спиной с такими гадкими подозрениями, — сурово пророкотал сэр Эдвард, — мы доставим ее в Саутгемптон, и в течение всего путешествия будем обращаться с ней как с графиней Эдрингтонской, даже если у вас, господа, и есть какие-либо подозрения. Хотя лично я их не разделяю. На этих словах, пожелав лейтенантам доброго дня, капитан, возможно, несколько стремительнее, чем того требовали обстоятельства, вышел из каюты. Выйдя на палубу, капитан, по привычке, подошел к правому борту и внезапно увидел причину едва не развернувшейся ссоры. Леди Этель не вернулась в лазарет: она, всё еще бледная и сонная, какой и положено быть чуть не отдавшему жизнь морю человеку, сидела на мотке каната, задумчиво глядя на то, как под бортом «Неустанного» волны превращаются в морскую пену. Спина ее была ровной, словно девушка и не снимала свой корсет, а руки аккуратно сложены в замок на коленях. «Разумеется, это графиня Эдрингтон», — еще раз уверил сам себя капитан, — «Иная бы не держала себя так уверенно». Очевидно, леди краем глаза заметила его приближение и натянула на губы ту тонкую, искусственную улыбку, какой оперируют в светских беседах. — Я понимаю, что мое происхождение может вызывать вопросы и у вас, и у ваших помощников, — начала она, пресекая все возможные возражения поднятой в протестующем жесте ладошкой, — сложно поверить, что девчонка в парусиновых штанах, вытащенная из моря таким внезапным образом, может быть благородной леди. Но я готова поклясться на Библии, что моё родовое имя — Эдрингтон. И что я совершенно не собиралась привлекать ваше внимание, развалившись на досках посреди океана. Капитан не поверил своим ушам. В последних словах этой девочки наравне с гордостью отчего-то отчетливо звучало желание оправдаться. Неужели это хрупкое создание действительно считает себя в чем-то повинной перед ним? Растроганный до глубины души, капитан мягко подхватил застывшую девичью ладонь и прикоснулся к ней губами. — Я не сомневаюсь в вашей честности, леди Этель, будьте уверены. И мне очень жаль, что вы услышали глупые подозрения, которые высказывали лейтенанты. Леди Этель слабо улыбнулась. — Я ничего не слышала. — Но как же… — хотел было спросить капитан, но девушка прервала его. — Тощая, грязная, застрявшая между карибскими островами на старых обломках, — она картинно стала загибать пальцы, — я бы и сама не поверила, если бы всё вышеперечисленное оказалось представителем знатного рода. Так что не ругайте своих лейтенантов. Но передайте им мои заверения. А если они не поверят и им, то пусть дождутся прибытия в Саутгемптон и спросят обо всём моего брата. Мистер Хорнблауэр, очевидно, завел с ним тесное знакомство. Капитан Пеллью внимательно вглядывался в лицо своей собеседницы и вдруг понял, что не может определить, сколько той было лет: леди Этель говорила слаженными, уверенными фразами, как начитанная дама весьма солидного возраста. Но ее глаза, пугливые, с длинными ресницами, ее худые плечи будто бы принадлежали ребенку. Она не могла быть взрослой — у солидных дам не бывает таких гладких щёк. Но она не могла быть и совсем юной девицей — у таких в речи не сочится столько горечи и с трудом скрываемого скепсиса. — Не желаете немного пройтись, сэр Эдвард? — вдруг предложила девушка, выводя капитана из раздумий, — если у вас, конечно, есть на это время? — А вы в силах? — спросил настороженно капитан, почувствовав на своем локте уже знакомую ему мертвую хватку, — может быть, леди Этель, вам стоит прилечь? Вы многое пережили… — Да, очень многое пережила и хотела бы отвлечься на что-нибудь, что не будет пробуждать во мне постоянно эти воспоминания. Они медленно шли по палубе, то и дело уворачиваясь от снующих под ногами юных закладчиков пороха. Те, пробегая мимо, собирались в кучи и странно смотрели в спину гуляющей паре: капитан Пеллью не видел этого, но за годы, проведенные в море, он научился чувствовать одинаково хорошо и мимолетный бриз, и подозрительный шепот. Суеверных мальчишек смущало присутствие девушки на борту, а ее нелепый костюм, собранный из обносок, вызывал в них вполне объяснимое веселье. К несчастью, леди Этель слышала их смешки и перешептывания, и, как показалось капитану, не знала, куда себя деть: она то ссутуливала плечи, то расправляла их, высоко поднимая голову, то закладывала руки за спину, то снова цеплялась за капитанский мундир, наивно полагая, что окружающие смогут списать это поведение на женскую нервозность. При очередной попытке дёрнуться сэр Эдвард осторожно перехватил женскую ладошку и вернул на место — на свой локоть. — Не обращайте на них внимание, — улыбнулся он своей спутнице, — мальчишки всегда болтают, даже если прикрикнуть на них. — Простите меня, — окончательно смутилась леди Этель, — я знаю, что уже в который раз веду себя совершенно не как подобает… — Перестаньте, — мягко прервал ее капитан, — я еще ничего не заметил. Леди Этель посмотрела на него с благодарностью. — А как же так, позвольте узнать, получилось, что ваша бабушка живет на Ямайке? — капитан решил сменить тему, — ведь, насколько я знаю, она еще месяц назад была в Лондоне, где открывала торжественный обед. — Вы, очевидно, имеете в виду мою бабушку по материнской линии, — леди Этель засмотрелась на воду, и капитан вынужден был остановиться вместе с ней, — а я говорю про вдовствующую графиню. Правда, теперь ее зовут миссис Агата Ливси. Капитан посмотрел на девушку с непониманием. Та, увидев замешательство на смуглом лице, не сдержала смешка и, прильнув к локтю капитана чуть ближе, снова повела его в прогулку по палубе — очевидно, рассказывая что-то, она могла чувствовать себя значительнее. — Моя бабушка Агата в юности участвовала в какой-то авантюре с пиратскими сокровищами, — говорила леди Этель, и голос ее с каждым словом становился все чище и звонче, — она даже чуть не потеряла в какой-то из стычек глаз! Честно-честно, она до сих пор носит на нем повязку! Так вот, в этом походе она познакомилась с неким доктором Дэвидом Ливси. Разумеется, бабушка Агата не могла пойти на брак с ним тогда. Ей пришлось стать леди Эдрингтон. Но по прошествии 20 лет, когда ее сын — мой отец — вырос и женился, она нашла свою юношескую любовь и уехала с ней в Кингстон. С тех пор они уже многие годы живут там душа в душу. Знаете, сэр Эдвард, при взгляде на этих двоих мне иногда кажется, что любовь из книг существует. Капитан улыбнулся: эта девочка обладала не слишком заурядным разумом, раз могла скептически относиться к тому, что пишут в романах. — Как же ваши родители отпустили вас в путешествие так далеко, совсем одну? — искренне удивился сэр Эдвард. — Пока есть Сэмюель, моим родным, а особенно — моей матери, совершенно всё равно, где я и что со мной происходит, — грустно усмехнулась леди Этель, — к тому же, я путешествую так не в первый раз. И со мной всегда была гувернантка. Постоянная моя мучительница. Ей тоже всегда больше нравился Сэмюель, чем я. Как понял сэр Эдвард, Сэмюелем звали майора Эдрингтона. — Но не подумайте, что я жалуюсь, сэр Эдвард, — вдруг вздрогнула леди Этель и с грустью посмотрела на своего собеседника, — гувернантка была неплоха, она даже не лезла ко мне, когда я попадала в дом бабушки Агаты. Хотя, разумеется, ей претила сама мысль о том, что вдовствующая графиня может свободно выйти замуж за простого доктора, гулять по набережной без парасоля, целовать того, кого любит, даже на восьмом десятке лет, и подстреливать чаек на крыше из мушкета по утрам. Капитан вдруг понял, что еще через пару замечаний леди Этель начнет оправдываться и говорить, что вовсе не хотела бы смерти своей гувернантки (ведь та, вероятна, оказалась не так удачлива после взрыва на «Наследии»), поэтому мягко перевел разговор в другое русло: — Очевидно, ваша бабушка — весьма свободолюбивая натура. — О да, — на удивление легко согласилась леди Этель, — хотела бы я хоть немного быть на неё похожа. В этот момент ветер, набежавший с моря, развязал некрепкий узел на накидке девушки, и та соскочила, обнажая прикрытые огромной не по размеру рубашкой тощие плечи. Картина эта выглядела так трогательно и умильно, что капитан застыл с мягкой полуулыбкой на губах, не спеша отводить взгляд от ворота батистовой рубашки. Леди Этель, к сожалению, оценила это внимание превратно. — Простите, — проговорила она, судорожно пытаясь прикрыться, — я выгляжу совсем не так, как подобает истинной леди. — Почему вы все время извиняетесь, милая леди Этель? — не переставая улыбаться, спросил капитан. Он не ждал ответа, но девушка подняла на него глаза, исполненные такого удивления, что тому вдруг стало не по себе. — А разве я не должна? Они еще какое-то время гуляли, разговаривая об отвлеченных вещах, но даже тогда, когда небо заволокло вечерней теменью, и леди Этель, сославшись на усталость и поздний час, ушла в отведенную ей каюту, не преминув пообещать, что поднимется к ужину, в голове сэра Эдварда вертелось это пресловутое «Разве я не должна?». Портрет леди Этель постепенно складывался в его сознании: затравленная и потерянная, она, очевидно, казалась себе разочарованием всей семьи. Капитан теперь отлично припоминал майора Эдрингтона, с которым познакомился чуть менее года назад при высадке в Бретани. Теперь он даже замечал внешние сходства между майором и своей новой знакомой. Но младший граф Эдрингтонский, горделивый, одним своим появлением возвещающий о том, что он был рожден в бархате на золотой кровати, стал таким, как теперь было видно, в ущерб душевного спокойствия своей сестры. При всей своей неказистости леди Этель трогала сердце старого капитана: она слушала его внимательно и спокойно, вела себя до жуткого учтиво и каждый раз, когда что-то ее действительно интересовало, она охотно бросала на пол и разбивала свою маску фарфоровой светскости, увлеченно задавая вопросы и смотря с таким воодушевлением, что хотелось расцеловать ее в обе щеки. Она действительно была похожа на Хорнблауэра, не только внешне: рожденная любить себя, но окруженная тем, что заставляло ее постоянно пересматривать свои приоритеты в худшую сторону. И ее, и второго лейтенанта хотелось по-отечески завернуть в теплый плед, усадить у камина и весь вечер рассказывать добрые сказки про любовь, только бы они не печалились. Капитан Пеллью потряс головой. Слишком многое стало пробуждать в нем сентиментальность, не приставшую офицеру флота Его Величества. «Наверное, я старею» — подумал он и устремил взор в даль — туда, где лиловое небо переходило в темноту ночи открытого океана, такого же старого и неколебимого, каким привык видеть себя сэр Эдвард.