Глава 1. И мир исчез
Мир будет гореть в огне, пока земля не наполнится кровью.
Мишель
На Земле больше не осталось безопасного места — именно эти слова донеслись из радиоприемника, и он, жалобно скрипнув в динамиках, замолк. Бью рукой по боковой части этой железяки, но понимаю, что найденному в закромах магазина радиоэлектроники приемнику пришел вполне логичный конец. Толкаю его ногой, отчего прибор, перевернувшись, с громким эхом, прокатившимся по стенам, падает на пол. Вздыхаю, понимая, что снова осталась без малейшего источника информации о том, что происходит за пределами Нью-Йорка. Потому что в черте этого города хаос, взяв бразды правления у мирной жизни, диктует свои правила игры. Я верила, что за его пределами есть ещё место, где безопасно. Но я ошиблась. Надежда умирает последней — сегодня погибла моя. Опустошение, легко очертив сердце, уютно располагается в груди и точит об неё свои длиннющие когти. План, который я выстраивала на протяжении недели, с грохотом разваливается, а я ощущаю, что вот-вот дам слабину и позволю эмоциям выйти из уставшего тела. Прикрываю глаза в попытке остановить навернувшиеся слёзы. Выдыхаю. Сжимаю кулаки. Считаю до десяти, как учил психолог. И успокаиваюсь, найдя в себе силы заглушить боль от осознания того, что надежды предательски рушатся, словно Бруклинский мост пару месяцев назад. Встаю с пола, разминая затекшую в неудобной позе шею, и бреду к единственному окну в этом крохотном номере. Едва заметно отодвигаю плотную штору, выглядывая на улицу. Тишина вечно громкого Нью-Йорка за последние несколько месяцев становится привычной и даже желанной, потому что она всегда обозначала их отсутствие на этих покрытых трещинами дорогах. Оглядываю улицу от начала до конца, понимая, что она чиста. Значит, можно выдвигаться. Отхожу от окна, ещё раз одернув шторы, и подхожу к валяющемуся на кровати набитому до краёв рюкзаку, швы которого, кажется, сейчас с треском порвутся. Натягиваю его на спину, едва не согнувшись пополам от тяжести, и хватаю кинжал, лежащий на тумбе рядом. Выдыхаю, пытаясь унять сердце, отбивающее марш о рёберную клетку, и выхожу за пределы номера, оказавшись в длинном коридоре, пол которого устелен красным ковролином. Иду быстрым шагом в сторону лестницы, боковым зрением увидев табличку «НЕ РАБОТАЕТ» на дверях лифта, бросающуюся в глаза своими огромными красными буквами. Когда я оказываюсь на улице, то первые секунды просто дышу полной грудью, за несколько дней успев отвыкнуть от чистого, не затхлого воздуха. Смотрю на потрескавшийся асфальт, на выбитые окна первых этажей домов поблизости, на брошенные то тут, то там машины, и вспоминаю, как всего три месяца назад тротуары Аскен-авеню истязали сотни ног прохожих, а на дороге гудели пробки. Сейчас же звенящая тишина давит на уши, и вдалеке я слышу тяжелые шаги, которые — о боги! — приближались к улице, где стояла я. Оглядываюсь, но никого не замечаю. Срываюсь с места, скользя кедами по мраморной плитке, которой выложен вход в отель, и перебежками двигаюсь в сторону тёмного переулка, надеясь скрыться в его тени. Рюкзак спиной тяжело прижимается к кирпичной стене, пока гуляющий между домами сквозняк играется с волосами, своими холодными пальцами путаясь в прядях, и разносит запах моей крови по округе. Я чувствую его приближение на интуитивном, накалившимся до предела, ощущении. Выглядываю из-за угла, замечая монстра. Около семи футов в высоту, его косматая бычья голова вертится из стороны в сторону на массивной шее с выпирающими под кожей венами.В дергающемся, принюхивающемся носу поблескивает медное кольцо. Его тело покрыто жесткой, кудрявой шерстью, сверкающей лоском в лучах закатного солнца, а рога с заостренными кончиками у основания размером с мою шею. Минотавр подходит к входу в отель, где я ночевала, и шумно вдыхает носом воздух, пытаясь взять след. Мне чертовски везет в том, что он всего один. Будь тут ещё несколько монстров, боюсь, я бы не выстояла. Отворачиваюсь и бегу вглубь переулка, где сворачиваю на малозаметною улочку. Справа от меня проносится полуразрушенное здание недавно горевшей церкви, слева — руины некогда красивых коттеджей, в которых ещё пару месяцев назад наверняка жило счастье и пахло домашним печеньем. Тишина сменяется ревом монстра, взявшего след, и это — всего на секунду — заставляет цепенеть на месте.Но затем я вновь двигаюсь вперед, ещё быстрее переставляя ноги. Страх зарождается где-то в пустыне истлевшей души, окутывает цепями каждую клеточку, и я чувствую, как напряженные мышцы потряхивает в дрожи, волнами растекающейся по телу. Страх отравляет бурлящую в венах кровь своим ядом, и я чувствую это странное клокочущее ощущение в груди, словно ребра идут трещинами от бушующего сердца, которое бьется куда сильнее, чем минутой ранее. Я не герой. И никогда им не была. Поэтому страх, достигнув своего апогея в моей груди, парализует, и я чувствую, как с каждой новой минутой замедляюсь, оказываясь на шаг ближе к смерти. Минотавр, взревев, кидается за мной, и, обернувшись, я замечаю его массивную тень, возвышающуюся горой на асфальте. Спустя ещё несколько мучительных секунд он показывается из-за угла здания, вновь принюхиваясь к порывам ветра, несущим такой притягательный для него аромат. Я чувствую, как его глаза-бусинки смотрят мне прямо в спину, и в следующее мгновение он стрелой устремляется за мной. Грохот от его бега взрывает стоящую тишину сотнями мелких фейерверков. Бросаюсь вперед, понимая, что мне не убежать. Не убежать от его загребущих рук, которые он протягивает ко мне, намереваясь сомкнуть их на моей шее. Не убежать от этого зловонного запаха тухлятины из его открытой пасти. Не убежать от смерти, протягивающей свою ладонь. Я, вновь оборачиваясь, вижу, как устремлены руки монстра ко мне, а сам он бежит в каких-то двадцати футах от меня. Стремительно приближаясь, Минотавр ревет и пытается схватить меня. В последний момент я уворачиваюсь, лихо дернувшись вправо. Минотавр пролетает мимо, а я достаю кинжал из кармана джинсов, сжимая его в ладони до беления костяшек. Он останавливается и оборачивается, с ненавистью ко всему живому на дне черных, блестящих глаз смотря прямо мне в глаза. А затем монстр со скоростью света кидается прямиком на меня, пытаясь своими ручищами повалить на землю. Я отскакиваю и шиплю сквозь плотно стиснутые зубы, прижимая свободную руку к засаднившему боку. Изорванная футболка пропитывается алой кровью, её душный аромат разносится ветром по улице вниз, и я понимаю, что на её запах сейчас придут другие твари. Делаю выпад, отчего Минотавр, явно не ожидая такой прыти, отшатывается. Ещё один рывок вперед оставляет на руке монстра алеющую царапину. Он кидается вперед, пытаясь меня схватить, но я, уклоняясь под его боком, оббегаю монстра, оказываясь позади него. Не даю ему опомниться и последним выпадом протыкаю его спину, отчего Минотавр, взревев, осыпается золотой пылью, медленно оседающей на моё тело. Сгибаюсь, чувствуя жгучую боль в боку, и, приподнимая края футболки, вижу глубокую царапину, из которой аккуратными струйками течет кровь. Ругаюсь под нос, прижимаю руку к ране в безуспешной попытке остановить кровопотерю и вновь срываюсь с места. Бегу вверх по улице, оканчивающейся перекрестком. На нём я поворачиваю налево, понимая, что постепенно начинает кружится голова и заканчивается воздух в лёгких. Я, забегая в первый попавшийся целый дом, облокачиваюсь спиной на дверь, пытаясь отдышаться. Лёгкие выжигает огнём, а правый бок продолжает кровоточить и болеть настолько сильно, что у меня всё плывет перед глазами. Стаскиваю рюкзак со спины, со щелчком расстегивая молнию, и вытягиваю из его недр аптечку, из которой достаю антисептик и бинт с ватой. Шиплю, закусывая губу почти до крови, когда смоченная в антисептике ватка касается царапины. Бок облизывает боль, кислотой обжигая каждую клеточку рядом. Накладываю слой ваты, перебинтовывая рану, и стягиваю через голову испорченную и грязную футболку, доставая из рюкзака новую, взятую мной в одном из шопинг-моллов. Я встаю с колен и осматриваюсь. Пошатываюсь то ли от лихой пробежки, то ли от вида своих измазанных в собственной крови рук. Медленно обхожу каждую комнату небольшого дома, зашторивая все окна, перед этим посмотрев на улицу, где, к счастью, стоит спокойствие.На кухне, куда я прохожу, пересекая крохотную гостиную в центре дома, я смываю кровь с рук и рыщу по ящикам и полкам в поиске еды. В одном из навесных шкафчиков нахожу пачку крекеров, которую тут же вскрываю, мечтая вкинуть в изголодавшийся желудок крошку съестного. Холодильник с наверняка испортившейся едой я не рискую открывать. Хрустя соленым крекером, я натыкаюсь на ванную комнату, где выуживаю из шкафчиков предметы личной гигиены и пополняю свою аптечку некоторыми ещё свежими лекарствами. Слои пыли и общая запущенность домишки говорят о том, что хозяева не появлялись здесь очень давно. А значит, можно не переживать, что мне предъявят статью за незаконное проникновение в частную собственность. Тем более, что предъявлять больше некому. В голове всплывают воспоминания того времени, когда всё пошло наперекосяк. Три месяца назад, пока я вовсю готовилась к выпускным экзаменам в школе, надеясь получить выше тройки хотя бы в качестве исключения, ходила к психологу по настоянию родителей и делала вид, что я самый обычный подросток семнадцати лет, — именно тогда привычной жизни пришёл конец. Майская жара только набирала обороты, когда погода взбесилась, окончательно слетев с катушек. Землетрясения, которых не было в Большом Яблоке с десяток лет, вдруг накрыли город мощной лавиной. Небо, казалось, слилось с землей в единый водоворот красок, словно кто-то неаккуратно размазал серую гуашь. То непрекращающиеся дожди, то знойна жара, словно из Нью-Йорка вы переместились в Сахару, то снежные метели с завывающим в трубах ветром, — всё это измывалось над жителями. Добавьте к этому списку ещё внезапную вспышку гриппа, подкосившую местную систему здравоохранения. А затем появились они. Монстры нестройными рядами шли по Манхэттену и убивали, стоило только человеку оказаться на их пути. Не стоит, наверное, говорить, сколько человек ежедневно ходили по сердцу Нью-Йорка. Население города ещё три месяца назад превышало восемь миллионов человек. Теперь же осталось не больше шестисот тысяч. И с каждым днём число сокращается. Монстров не становится меньше — наоборот, с каждым днём они всё больше и больше осваиваются в мире, выбираются из самых потайных щелей Тартара. Нью-Йорк стал центром их логова. И я была в самом его эпицентре. Быть полукровкой всегда было опасно. Вероятность, что тебя убьют до твоего восемнадцатилетия, почти стопроцентная. Сейчас же она превысила этот процентный лимит. Мне оставалось только молится Фортуне, надеясь, чтобы она подсобит мне в следующей схватке с порождениями ночи. И пока что она мне улыбалась. Комкаю опустевшую и шуршащую упаковку из-под крекеров, выкидывая её в мусорный контейнер на кухне. Я осматриваю улицу, приоткрыв жалюзи в гостиной, не замечая погони или какого-либо шевеления монстров поблизости. Часы, показывающие полчетвертого вечера, методично тикают, погружая в топкую сонливость. Я не помню, когда последний раз нормально спала. Поэтому, когда диван, стоящий в гостиной, кажется самой мягкой периной, я не удерживаюсь и ложусь, прикрыв глаза. И проваливаюсь в крепкий сон, пропитанный очередным кошмаром. Тьма, сгущаясь, окутывает моё тело, пробивая кости ползущим, словно муравьи, холодом. Я понимаю, что иду, когда слышу похрустывание песка под ногами. Где-то вдалеке слышаться множество голосов, шепчущих мне на ухо мои самые потаенные страхи и сокровенные желания. Мерцающие ладони хватают мне за шею, плечи и руки, пытаясь утянуть с собой в чернильную тьму, но я иду вперед, прорываясь сквозь них. Я знаю, что это души умерших, и осознаю, что нахожусь в Подземном царстве, — в том немногом, что от него осталось. Когда я дохожу до расселины, не имеющей ни конца, ни края, я слышу её пронзительный голос, облетевший каждый уголок царства Аида. — Маленькая героиня, — шепчет мне на ухо голос, отчего кровь в жилах стынет, и я ощущаю, как страх, пробираясь в каждую клеточку моего тела, буквально парализует, и я не имею ни малейшей возможности пошевелиться. — Такая юная, такая храбрая, но такая слабая. Ты не сможешь устоять. — Кто ты? — в пустоту, голос эхом отскакивает от несуществующих стен, разбиваясь о дно. — У меня к тебе предложение, — не отвечая на вопрос, продолжает голос. — Помоги мне завершить начатое, и я расскажу тебе всё, что ты попросишь. Я одарю тебя силой и властью. Ты будешь непобедима, и твои враги будут в страхе бежать. Я обещаю, Мишель. — Откуда ты меня знаешь? — Я знаю о тебе всё. Только помоги мне, и ты станешь центром этой Вселенной. — Что тебе нужно? — Найди и убей Перси Джексона. Не знаю, что происходит раньше: мой крик, пробивший хлипкие стены дома, или то, что я подрываюсь на диване, кубарем с него свалившись и больно приложившись челюстью об пол. Пот струйками течет по шее и вискам, утопая в хлопковой футболке. Грудь тяжело вздымается, и я хватаю ртом воздух, словно не могу надышаться, пробыв под водой дольше возможности моих лёгких. Сердце стучит, как бешеное, ударяясь о рёбра, будто желая мне их проломить, и край футболки дергается в такт сердечной мышце. Поднимаюсь и сажусь обратно на диван, спрятав лицо в ладонях, пытаясь утихомирить разбушевавшийся орган. Страх призраком витает вокруг, и я не могу отделаться от ощущения, что этот пронзительный голос ещё что-то шепчет мне на ухо. Я взмахиваю руками, запустив декоративную подушку в противоположную стену, когда понимаю, что в моих кошмарах опять одна неразбериха. Когда понимаю, что в моих снах опять фигурирует этот Перси Джексон, имя которого я слышу уже не первый раз. И не первый раз меня просят его убить. Да это парень просто везунчик, раз на него такой спрос. Проблема была только в том, что Перси Джексон, — мой брат. Я не успею подумать о чем-то ещё, потому что внимание привлекает хлопнувшая в коридоре входная дверь. Кажется, у меня гости.