Сила прощения

Как ни странно, этой ночью меня впервые не тревожили кошмары, и на утро я чувствовал себя почти полностью отдохнувшим. Вот только Сольвейг снова исчезла. Может быть, это было и к лучшему, ибо после вчерашнего моего помутнения рассудка я не знал, о чём говорить с нею. День, проведённый в одиночестве, был просто невыносимо долог, но и весьма плодотворен. Все мои сумбурные мысли, наконец, выстроились в единую цепочку, я сумел обуздать так внезапно нахлынувшие вчера эмоции и вновь смотрел на мир трезво. Присутствие целительницы боле не смутило бы меня. И вновь она вернулась лишь под вечер. Встречаюсь с девушкой взглядом и понимаю: сегодня что-то произошло. Сольвейг чем-то очень опечалена, ведь даже Гард, кинувшийся, было, к своей хозяйке с радостным визгом, мгновенно притих. Девушка тихо поприветствовала меня и удалилась сразу в свою спальню. Зверь упреждающе рыкнул в мою сторону и последовал за нею. Я попросту удалился к себе, но, провертевшись с боку на бок какое-то время, понял, что сон не идёт совершенно. И, прежде всего, потому, что во мне взыграло природное любопытство. Я ведь ещё ни разу не видел Сольвейг такой расстроенной. Чаще всего, девчонка выглядела весёлой, довелось увидеть её и рассерженной, и серьёзной, но никогда печальной. Я тихонько покинул свою комнату и осторожно заглянул в спальню Сольвейг. Гард, конечно же, зарычал при моём появлении, но, стоило целительнице коснуться пса ладонью, как тот тут же заткнулся, хоть и продолжал следить за мной полным неприязни взглядом. Мы молча смотрим друг другу в глаза, и, казалось, минула вечность, прежде чем Сольвейг, наконец, кивком головы пригласила меня войти. - Повязки можно уже снять, - тихо говорит девушка, машинально поглаживая своего питомца. Пёс, казалось, совсем разомлел от такого внимания. - Я могу рассчитывать на твою помощь? Мой голос не узнать. Ловлю себя на мысли, что нужно, наконец, успокоиться. Но Сольвейг сейчас явно не до того. - И кто же он? - Что? Целительница, наконец, отвлекается от своих мыслей. - Тот, кто заставил тебя плакать. Он отобрал мои лавры, и я хочу знать, кто он, - тихо усмехаюсь я, помогая девушке стаскивать очередной бинт. Сольвейг, наконец, улыбается, но в этой улыбке нет радости. - Я не знаю его. Да и не стоит об этом… Она продолжает аккуратно скручивать бинты и снова погружается в свои невесёлые мысли. - Разве тебе не хочется отомстить за своё унижение? Не хочется увидеть, как этот негодяй поплатится за то, что совершил? Взгляд целительницы на какое-то мгновение вспыхивает гневом. О, да, она бы этого хотела. Я знаю это, чувствую, понимаю без слов. Но это всего лишь короткая вспышка, миг ярости, почти сразу сменяющийся холодным спокойствием. - Хотелось бы, конечно, - наконец, тихо признаётся она, может быть, даже скорее себе самой, чем мне. – Но я… не из тех, кто отвечает злом на зло. Это мой принцип. - Глупый принцип. На самом деле ты слабая и не можешь постоять за себя, вот и вся причина, - ухмыляюсь я, наконец, ощутив в девчонке и что-то более понятное мне, чем вечная доброта и всепрощение. - Да, я рождена слабой. Но, даже будь у меня какая-то сила, я бы не стала… мстить, - немного подумав, отвечает Сольвейг. – Во Вселенной есть один закон… Негласный. Когда мы причиняем кому-то зло, оно возвращается к нам во много раз сильнее. А если пытаемся платить обидчику той же монетой, получается замкнутый круг. Этот закон справедлив во всех мирах, и я не хочу его нарушать. Мне и так в жизни хватает проблем. - Значит, если тебя убивают, ты должна покорно лечь под нож в надежде, что твоему убийце это аукнется когда-нибудь потом? Это полный бред! - Вы совсем не поняли меня, мой принц, - тихо вздыхает синеглазая целительница. Я какое-то время смотрю на неё и вновь теряюсь в догадках. Она говорила слова, близкие по смыслу речам Одина, некогда произнесённым при нас… Мы тогда ещё были совсем детьми. Но это было столь давно, что почти не отложилось в памяти. Но откуда она может знать это? - И всё равно это глупо. Когда ты можешь ответить ударом на удар, нужно отвечать. Иначе рискуешь отправиться к праотцам, - произнёс я напоследок. Она ничего не ответила. Лёжа в своей постели и вслушиваясь в звуки ночи за стеной, я думал, что начинаю понимать своего брата. Да смертные слабы, и всё же… Не из-за них ли я оказался в столь жалком положении? А Сольвейг… Дитя Мидгарда с ничтожно малой долей асгардской крови. Её умения весьма скромны, и всё же… она представляла для меня больший интерес, чем любая другая женщина, когда-либо встреченная мной на жизненном пути. В некоторой справедливости слов Сольвейг мне удалось убедиться на следующий день, словно сама судьба стремилась преподать мне урок. Целительница привычно где-то пропадала, прихватив с собой Гарда, так что я, наконец, ощутил некоторое подобие свободы. Я с удовольствием обследовал близлежащие окрестности, выяснил, что в небольшой реке, куда Сольвейг ходила иногда купаться вечерами, есть рыба и, припомнив детство, даже смастерил примитивную удочку. Правда, единственным моим уловом в тот день стал пучок зелёных водорослей, и я поспешил от него избавиться, чтобы не давать хозяйке дома повода для смеха. спрятав удочку в прибрежных зарослях, я поспешил в дом. Не хотелось, чтобы меня вновь застали врасплох. И вернулся я на удивление вовремя. Девушка вернулась домой гораздо раньше, чем я думал. - Мой принц, прошу, не выходите из комнаты. Сюда кто-то едет, никто не должен знать, что Вы здесь! Я рассеянно кивнул. Сольвейг принесла мне немного хлеба и мёда на ужин, и, ещё раз попросив вести себя как можно тише и незаметнее, закрыла дверь. Я остался наедине с собой. Мне не было дела до гостей Сольвейг, не было дела и до страждущих. Но вот разговор, что так неожиданно завязался под окошком моей опочивальни, пробудил во мне интерес. - Ты поможешь ему? Этот голос явно принадлежал мужчине. Не Тору, значит, речь не обо мне. Тем лучше... - Я не знаю, смогу ли. Эти змеи очень ядовиты, и без магии помочь почти невозможно. Вам надо было возвращаться в город, там ему бы обязательно помогли. А это Сольвейг. Значит, спутника этого мужчины ужалила змея, и они решили искать помощи в домике целительницы. - Мы не успеем. Ивар же ещё совсем ребёнок, яд одолеет его прежде, чем мы въёдем в ворота. Умоляю, помоги ему! - Я не знаю, смогу ли помочь. Но сделаю всё, что в моих силах. Голос девушки звучит очень тихо и сдержанно, холодно. Похоже, она не в восторге от того, что этому человеку нужна её помощь, что весьма странно для целителей. Их шаги удаляются прочь от окна, я слышу, как звякают о камешки лошадиные подковы. Мне пришлось переместиться к стене, чтобы услышать продолжение разговора. К счастью, при помощи небольшого колдовства моего слуха коснулось всё, что творилось и о чём говорилось в соседней комнате. Мужчина (из разговора я узнал, что его зовут Лундвар) уложил ребёнка на кровать и сделал несколько шагов в сторону, давая возможность Сольвейг заняться своим пациентом. Всё происходило в молчании, лишь девушка шуршала мешочками с травами, да тихо позвякивали стеклянные сосуды со снадобьями. Наконец, вновь раздались шаги, Сольвейг и ей неожиданны гость покинули комнату. Далее разговор вновь продолжился под окном. - С ним всё будет в порядке? Мужчина старается говорить ровно, но из страха за сына, а юный Ивар приходился ему именно сыном, его голос всё равно дрожит. - Я не могу ничего гарантировать, - честно признаётся Сольвейг. - Если мальчик переживёт эту ночь, это будет настоящее чудо. Вы можете остановиться у меня до утра. Они ещё говорили о чём-то, я потерял интерес к этому разговору. Но из обрывков фраз, которые всё же долетали до меня из окна, я понял: Лундвар и был тем самым, из-за кого Сольвейг плакала на кануне. Когда он удалился в комнату к сыну, и там всё затихло, я осмелился высунуться за дверь. Сольвейг нашлась на кухне, за приготовлением очередной порции снадобья. На её испуганный и одновременно полный негодования взгляд я лишь улыбнулся. - Они не проснутся, - тихо произнёс я, усаживаясь напротив. - Пока я не разрешу. Целительница, казалось, немного успокоилась и вернулась к прерванному занятию. Я наблюдал, как под её руками жёсткие травяные стебли превращаются в мелкое крошево, необходимое для приготовления лекарств, и в который уже раз думал, что передо мной действительно уникальное, интересное создание. Сольвейг молчала, и решил первым нарушит тишину. - Почему ты помогаешь ему? Ты могла бы знатно с ним расквитаться за вчерашнее. - Могла бы, - согласно кивает девушка. Казалось, её вовсе не смутило то, что я всё слышал. - Но он и без того наказан сверх всякой меры. Его сын умирает. Я сделала всё, что могла, но без магии... Без магии уже ничего нельзя сделать. - Хочешь сказать, что, имей ты такие способности, то спасла бы мальчишку? - недоверчиво спрашиваю я. И правда не верю, ведь сам ни за что не стал бы помогать сыну врага. - Спасла бы. Она отвечает, не задумываясь. - И... на что ты готова ради спасения этого маленького выродка? - Прекратите сейчас же! Сольвейг сердито смотрит мне в глаза, без страха. Но на ресницах снова дрожат слёзы. - Прекратите... Никто не давал Вам права так говорить об Иваре! И вообще ни о ком! - Ты поступаешь бессмысленно, борясь за жизнь этого ребёнка. Он обречён, а его отец это заслужил, ты разве так не считаешь? Девушка, наконец, отводит взгляд, возвращаясь к своим травам. - Я вижу в Вас столько ненависти, мой принц... Столько жестокости... Даже к тем, кто ни в чём не повинен перед Вами. И не могу понять, почему? - Потому что милосердие к врагам - это проявление слабости! - Я в своей жизни не слышала большей глупости, чем эта! Ну, конечно... Целители... Сольвейг смахнула в миску перетёртые травы, залила их горячей водой и, больше не сказав ни слова, вышла. Я какое-то время просидел в одиночестве, обдумывая сказанное. Да, некогда Один учил нас с Тором и этой премудрости. Мудрый царь не ищет войны, но всегда к ней готов. Мудрый царь не будет жесток к побеждённым, проявит снисхождение и терпение к неразумению своих врагов, ибо враг может стать и союзником. "А может и нанести удар в спину" - привычно начал спорить я, но уже с самим собой. На самом деле я пытался оспаривать речи Одина, произнесённые много лет назад перед глупым неопытным мальчишкой. А сейчас маленький йотун вырос и уже может держать ответную речь. Только толку в этом чуть. Прошло довольно много времени, свеча, оставленная Сольвейг, почти догорела. А целительница всё не возвращалась. Значит, она всё ещё с мальчишкой, всё ещё пытается сделать что-то или хоть как-то облегчить его предсмертные муки. Бессмысленные старания, ведь тело ребёнка слишком слабо, чтобы обороть скопившийся змеиный яд. Я обнаружил её спящей, склонившей голову на край ложа. В воздухе стоял густой запах трав. Вот что она сделала: опоила мальчишку дурманящим зельем, чтобы его уход из жизни был тихим и лёгким. Это было проявление милосердия к сыну поверженного врага. Не понятное мне, но имеющее для Сольвейг гораздо больший смысл. Лундвар спал тут же, но уже благодаря мне. - Ты не достоин этой помощи, мерзавец, - тихо прошептал я, склонившись над спящим мужчиной. Клянусь, в этот миг я ненавидел его. Я желал ему смерти... немедленной, мучительной смерти. Ему и его выродку, что сейчас доживал свои последние часы. Я бы с лёгкостью мог убить его, просто остановив биение сердца, и очистил бы мир от очередного недоразумения. Но вот Сольвейг... Я вновь смотрю на мою целительницу и понимаю, что сегодня ночью никого не убью. Ради неё. - Вам обоим очень повезло, - проговорил я, уже обращаясь к мальчику. Он бы всё равно не услышит меня. Взяв со стола пустую плошку, я подложил её под опухшую ногу Ивара и произнёс короткое заклинание. Маленький асгардец дёрнулся всем телом и хрипло застонал, когда из отметин, оставленных змеиными зубами, потекла чёрная от яда кровь. Весь процесс занял меньше минуты, и вот измученный ребёнок уже просто крепко спит. Его жизнь вне опасности, а я... Однажды я услышал в Мидгарде фразу "как выжатый лимон". Это было в точности по меня. Магия всё ещё подчинялась мне с большой неохотой и отнимала много сил физических. Сольвейг не проснулась. Всё же она устала сильнее меня. Я не стал тревожить её, но и оставлять её спать здесь мне почему-то тоже не хочется. Так что я просто подхватываю Сольвейг на руки и отношу на свою кровать, а возвращаюсь к ней, лишь погасив все свечи в доме. В небольшое оконце льётся мягкий звёздный свет, уже затухающий в блёклой предрассветной дымке раннего летнего утра. Всё равно ложиться спать уже нет смысла... к тому же я ещё ни разу не видел Сольвейг спящей. Даже во сне она напряжена, беспокойно ворочается и временами что-то бессвязно шепчет. А у меня уже много лет не было на душе такого покоя. Наверное, я всё-таки задремал и не услышал, как Сольвейг покинула мою комнату. Я услышал лишь тихий разговор под окном. Лундвар что-то бессвязно бормочет, не находя слов благодарности. Сольвейг что-то тихо отвечает ему... Я не стал вслушиваться, просто дождался, когда гости, наконец, уедут, и тогда тоже вышел на воздух. Сольвейг, ни слова не говоря, заключает меня в крепкие объятия. Неожиданно... - Спасибо... - сквозь слёзы шепчет целительница. - Спасибо, что спасли Ивара! - Не понимаю, о чём ты. Я пытаюсь сделать вид, что не имею к выздоровлению мальчишки никакого отношения, но Сольвейг не провести. И мне совсем не противны эти объятия, наоборот... Она так доверчиво льнёт ко мне, а потом, словно набравшись смелости, дарит робкий, несмелый поцелуй... И я понимаю, что вновь теряю голову, находясь рядом с нею. А Сольвейг так беспечно счастлива. Она счастлива, что мальчишка остался жив, смеётся, вновь прижавшись ко мне. И я отвечаю на эти тёплые объятия, уже совсем не дружеские, чувствуя, что сердце моё бьётся быстрее. Я вновь не понимал, что со мной происходит, но больше не боялся этого. Потому что рядом с синеглазой целительницей места страху просто не осталось.