Сила прощения

Да, отныне я стал несколько более спокойно смотреть на некоторые вещи, в том числе полностью подчинил себе свой гнев на отца и брата. Теперь у меня появилась возможность рассуждать здраво, и я принял, пожалуй, самое верное из возможных решений: бежать из Асгарда прежде, чем сюда пожалуют воины Одина, чтобы вновь упечь меня в темницу. Что же до целительницы, то она должна была бы принять мой уход за великую милость, ибо, если узнают, что это она скрывала изменника и предателя, её попросту казнят, не дав сказать и слова в свою защиту. Разумеется, уйти тихо мне не удалось. Сначала этот проклятый полуволк вцепился зубами мне в ногу и подмял под себя, а потом Сольвейг долго и нудно отчитывала меня, как мальчишку, за неразумное поведение. - Ты так жаждешь попасть на суд Всеотца? – тихо вопрошаю я, едва сдерживая раздражение. Ну почему, почему она не понимает? - Тебя убьют. Или ещё что похуже. Никогда не испытывала на себе гнев Одина? - Мы это уже обсуждали, - беспечно отмахивается целительница, перетягивая бинтами мою укушенную ногу. – Я знаю, на что иду. - Не знаешь. Ты ничего не знаешь, Сольвейг. Что ты видела, кроме этой лачуги да пригородных проулков? Жизнь? Ты не знаешь, что это такое… Не знаешь, какие она таит опасности. И храни тебя Судьба от того, чтобы ты это познала… Синие глаза смотрят на меня с лёгким укором. - Я не всю жизнь в Асгарде провела. Место моего рождения – Мидгард. Я была там принцессой. Это стало для меня новостью. Раньше Сольвейг никогда не говорила со мной о своём прошлом. - Мой отец был славным правителем и воином, но, когда на наши земли пришла война, он… не знаю, что он сделал, но я оказалась здесь. Он желал спасти меня от бесчестия и позорной смерти. Не знаю… Наверное, он всё же любил меня, хотя, никогда этого не показывал. Думаю, уж нет в живых никого, кто бы помнил его, ведь в Мидгарде время течёт иначе. - Я видела жизнь, мой принц, - немного помолчав, продолжает целительница. - Всю грязь придворных интриг, всю низость, на которую способны люди из жадности, из жажды власти. Видела войну и кровь. В замок не единожды приносили смертельно раненых воинов. Мне было пять неполных лет, когда меня взяли в обучение придворные врачеватели, ибо принцесса и, как следствие, будущая королева, печётся о своём народе, познаёт его боль и терпит её наравне с последним из крестьян. Подстёгиваемый любопытством, я легко касаюсь сознания целительницы, желая узнать, правду ли она говорит. Кто бы мог подумать… Мы с братом росли в мирное время, и гром битвы слышали лишь в застольных песнях да балладах. Мы грезили о войне, как о чём-то священном, о трофеях, в которые превращались отрубленные головы врагов и чудовищ, о жажде битвы и славной кончине на поле брани. Сольвейг же вкусила всего этого сполна. И не славных сражений, а лишь их последствия: полутёмные залы с почерневшими от коптящих факелов стенами, смрад, исходящий от гноящихся ран, сотни изрубленных, истерзанных тел, лежащие рядами прямо на полу. И она, ещё совсем ребёнок, наравне со взрослыми несёт дежурство в этих проклятых залах, где даже сам воздух пропитан смертью, слышит предсмертные крики и стоны умирающих, видит их агонию, и всё же час за часом, день за днём, обтирает, перевязывает раны, меняет повязки, помогает готовить лекарственные настои и пищу для раненых, кормит и обслуживает выживших, утешает умирающих. Я обречённо закрываю глаза. Теперь мне понятно, почему она так ценит жизнь. Любую жизнь, будь то друг или враг, взрослый или ребёнок, если с малых лет она видела столько смертей. Но война есть война. Этой же ночью меня разбудил крик девушки. Должно быть, ей приснился кошмар. Ничего особенного, и всё же я решил проверить. Сольвейг тихо всхлипывала, отвернувшись к стене. Гард как-то пытался утешить её, а, учуяв меня, привычно выразил своё неудовольствие злобным рыком. Но полуволк сейчас волновал меня мало. Я попросту оттеснил его и коснулся дрожащей спины моей целительницы... Зачем? Чтобы успокоить? Утешить? Не знаю... Наверное, мне просто хотелось, чтобы она утихла немного, вот и всё. Одновременно с этим я начал нашёптывать формулу сна, чтобы Гард не мешал мне. Страж и правда вскоре грузно бухнулся на пол и захрапел, словно горный медведь. - Призраки прошлого тревожат и тебя, - тихо заговорил я, обняв приникшую ко мне девушку. - Я знаю, каково это. Знаю, каково умирать раз за разом и просыпаться вновь живым, не понимая, где находишься. Но ты должна научиться справляться с этим. Иначе ты сойдёшь с ума. Сольвейг не отвечала. Я понял, что она совсем не слышит меня, лишь когда её горячие губы коснулись моих. Девчонка словно обезумела, и я сам стал частью этого безумия. И я не остановил это, хоть и мог бы. Но не стал. Была ли это ночь любви? Да. Для Сольвейг она была таковой. Именно любовь к богу обмана толкнула её на этот запретный шаг. Я же просто желал её, понимая лишь, что не могу дать ей того, что она на самом деле искала. Я не принуждал её, но и не отказал. Не желал отказываться. Но я осознал, держа в объятиях засыпающую целительницу, что, пожалуй, лишь магия Одина заставит меня позабыть эту ночь.