Любимец своих маньяков

Он не мог в это поверить. Это было невозможно. Неописуемо… впору было задохнуться от… он не мог подобрать своему чувству описания. Столько усилий. Столько желания. Просто в ничто. Бесполезные и долгие усилия, надежда, попытки докопаться до правды. То, к чему он так целеустремлённо, пусть и не долго, шёл, не имело никакого смысла. Единственное, что имело для него ценность, было пустышкой. Его цель, объект его желаний. Он столько вложил в это… всё было впустую. Словно смысл его существования был жестоко уничтожен. Нет, не так… словно его никогда и не было. Больше ничто не имело цели. А, возможно, и никогда не имело. Всё было бесполезно. И осталось только сдаться. Глаза обожгло болью, словно едким дымом или жаром от костра, но он чувствует, как с влажных волос капает вода, а спина покрывается мурашками от сквозняка. Ярость. Злоба. Пустая ненависть не имеющая причин. Всё было напрасно, бесполезно, никому не нужно. Словно его жизнь, долгая и многогранная, в один момент стала пустым звуком. Обесценена. Самым жестоким образом. Правдой. Хотелось кричать. Долго. Орать и проклинать фундамент мироздания. Крыть всё сущее благим матом. Хотелось ненавидеть. Хотелось вывалить, выплеснуть. Всю эту несправедливость и боль. Он не заслужил этого… почему это случилось с ним? Почему он так жалок? Так беспомощен. Так бесполезен. Все усилия — впустую. Вся Надежда и рвение — напрасно. Долгие попытки и самопожертвование — бесполезно. Безнадёжность. Отчаяние. Ненависть. Наконец, они до него добрались. Словно стервятники, обгладывающие его забитую душонку. И почему он удивлён? Теперь, когда все карты были вскрыты, для него будто открылась целая картина: поглощенная до краёв ненавистью Дэннил, отчаявшийся Коллинз, теряющая надежду Женевьев. А теперь и он. Джей словно вливался в ряды безумцев. Вернее, в ряды жертв. Но обстоятельств ли? Не будь он уверен, что Дженсен был жертвой жестокой судьбы, смог бы избежать этого. Ведь он до последнего думал, что ему нужна помощь. Что он должен спасти лучшего друга. Ведь, кто-то же должен. Хоть кто-нибудь должен его спасти. Но сейчас, он видел то, до чего так старательно копал. Ничто. Кирпичную стену, покрытую слоем бетона. Жёлтую побелку и гладкую поверхность стены. Наконец-то, он докопался до причины, почему всё пошло под откос. До того момента, когда всё перестало иметь смысл. Дженсен Эклз был словно неугомонная зараза. Поглощающий существо яд. Распространяющийся неспешно, словно тень, и пожирающий всё вокруг себя. Он сломал всё, что у него было. Он испортил всё, что было ему дорого. И, даже не находясь рядом, убивал их. И никто не мог ему помочь. От него нужно было бежать, словно от чумы или пандемии. Это была эпидемия. Настоящий геноцид. Ему нельзя было помочь. Это было всё равно, что бороться с радиацией, не осознавая, что ты уже заражён. Задыхаясь, с пеной у рта пытаться найти лекарство. Наконец, он узнал причину, почему Дженсен умер. Почему он выжег себя насквозь. Прогнил до дыр своим прекрасным лицом. И всё продолжал убивать всё вокруг себя, не оставляя внутри даже толики того Дженсена, коим был раньше. И почему ему понадобилось на это так много времени? Ведь он увидел это ещё тогда, впервые встретив его в больнице и посмотрев в его глаза. И даже раньше, на съёмках первых сезонов. Или же в кофейне после работы. Это был ответ, почему никто не обращал на его проблемы внимания, даже сам Дженсен. Ведь каждый раз, словно украдкой заглядывая в его глаза, он не видел в них ничего подозрительно. И это и был ответ, почему всё изначально было не так. Это была правда, это была причина. Ничего. Ничто. Словно зияющая дыра. Оболочка, наполненная лишь кратковременными эмоциями и острыми ощущениями. Ни целей, ни желания, ни сожалений. Пустота. Она не паразит, она атомная бомба, убивающая, выжигающая и уничтожающая до пустоты. Отравляющая всё вокруг. И заставляющее всех вокруг Дженсена страдать, медленно умирая, без возможности что-либо сделать. Теперь, когда всё было бессмысленно, Джей смог его понять. Вернее, представить. Всё было напрасно и бесполезно. Ничто не имело смысла и ничего нельзя было с этим сделать. Он потерял оставшееся, последнее, что у него было. Последнюю цель, за которую он цеплялся. Остатки надежды помочь другу. Разочарование было сравнимо с цунами. Оно топило его, не оставляя ни малейшей возможности вздохнуть. Отчаяние. Отравляющая пустота. Одержимость — частичное или полное и всеобъемлющее подчинение разума человека чему-то, какой-либо мысли или желанию. Прежде всего, одержимость — это навязчивая мысль, быстро размножающаяся в голове и, словно червь, пожирающая всё внутри. Оставляя лишь оболочку, пока, она не останется единственным, что имеет смысл. Последней целью, последней причиной для жизни. И больше ничего. И что делать тому, кто потерял последнее, что у него было? Джей протянул руку, прикоснувшись пальцами к холодному бетону пальцами. На всякий случай, не желая верить в то, что это тупик, он проверил его на прочность. Но это было бессмысленно. Как и всё. Больше ничто не имело смысл. Больше ничто не могло спасти его. И что дальше? Белая комната и друзья по соседству? Джаред дрожал. То ли от ярости, то ли от страха. Конец. Это был конец. Падающие небеса. Тихий гроб. И ничего нельзя было сделать. Дженсена убила не причина. Его убили его беспомощность и отчаяние. Потеря последней жизненной ценности. Последнего желания. Словно последнего кусочка души. Ведь всё было ему не важно. И теперь, он мог делать всё, что ему бы захотелось. Он словно купил себе путёвку в Ад. Хотя, это скорее Чистилище. Место без законов, без обязательств, без желаний. И больше ничто его не волнует. Больше ничто ему не важно. Без будущего. Без чувств. Без сожалений. Джей чувствовал, как к его щекам липнет чёлка. Отойдя от стены, он направился по коридору. Половицы поскрипывали под его ногами, а пыль поднималась в воздух. Одна цель. Неспособность заполучить всего лишь одну цель. Как одна маленькая причина могла принести столько боли? Джей взялся рукой за холодную, металлическую дверную ручку. Заперто. Но он дёргает её снова. Какая цель? Из-за чего всё так сложилось? Какой она была, если Великий-Дженсен-Эклз не смог её достичь? Та, которая подарила ему смысл на существование. Стала причиной одержимости. Стала виной всему вышеперечисленному. Дверь не поддавалась, даже после усердных толчков. Он как придурок стоял перед запертой дверью, сделанной чуть ли не из тонкого картона. Квартира была дешёвой и было неудивительно, что всё здесь держалось, если не на добром слове, то на соплях. Когда он был так близко. Упустить такую причину. Так постыдно. Так беспомощно. Жалко. В нём словно шевельнулось что-то скользкое и холодное, что он мгновенно запихал куда подальше. Рука начали дрожать, соскальзывая с медной ручки двери. Содрогаясь всем телом в беззвучных рыданиях, Джей упёрся лбом в дерево. Вместо слёз по его щекам стекают капли воды, а тело бьет слабыми судорогами, словно он находится в пещере, а не в квартире многоэтажки. Одна. Единственная цель. Одна единственная причина, которую он упустил, за которую он не смог уцепиться. Когда одержимость накрывает тебя с головой, отступая, будто тошнота, после неё остаётся лишь дрожь в теле. И ничего больше. Джей тихо всхлипнул. Ему было больно. Страшно. Обидно. Он не может ему помочь. И никто не может. Нечего спасать. Как и нечего хоронить. От Дженсена ничего не осталось. У него не осталось ничего, что было ему важно, что было ему дорого. И он ничем не может ему помочь. В порыве разрывающей изнутри злости, он ударил рукой по двери, судорожно всхлипнул и сморгнул слёзы. После удара он чуть не свалился на пол, ибо дверь неожиданно поддалась. Немного отступив, Джей судорожно вдохнул, осматривая тонкую полоску света в щёлке двери. Толкнув её кончиками дрожащих пальцев, он проследил за тем, как дверь, словно в фильмах ужасов, с тихим скрипом отворилась во внутрь комнаты. Его било крупной дрожью, когда он переступал порог комнаты. Шмыгая носом, Джей осмотрелся. Она была не похожа ни на одну из многочисленных комнат, мебель в которых он разбирал на щепки. Вероятно, единственное окно в ней было залито бетоном, как и дверь, которую он нашёл под обоями, поэтому, здесь было очень темно, не считая тускловатого света из коридора. Эта комната была похожа на подвал под домом. Стены с облезающими обоями в узорах, очертания шкафа в темноте и дивана, сдвинутого практически на середину комнаты. Он стоял не за диваном, а скорее сбоку Джей на ощупь попытался включить свет, но не обнаружил выключателя на стене. Прищурившись, он заметил настольную лампу на тумбочке, у дивана. Глубоко втянув носом воздух, пахнущий строительной краской, Джей закрыл за собой дверь, надеясь, что здесь нет крыс. Его прошибало холодом до костей, из-за единственного сухого комплекта своей одежды при нём, полотенца. Под ногами что-то зашуршало, но вокруг слишком темно, чтобы распознать что это. На секунду его охватила паника, ну, или чуть больше, чем на секунду. Он словно был заперт здесь. Замурован. В полной тишине и одиночестве. Пустой комнате. И вокруг словно была пустота. Он не мог ни к чему прикоснуться, словно потерявшийся в огромном тёмном зале. Перед глазами мерещились всякие ужасы, и казалось, что неведомое шуршание издают гигантские крысы, размером с упитанного кота. Было слышно, как в стенах шумят трубы и как кровь стучит в ушах. И появилось чувство, что это будет длиться вечность. Холод и темнота, словно в забитом, сыром гробу. И ему уже хочется выбежать отсюда, но он натыкается пальцами на быльце дивана. Сердце моментально ухнуло на привычное ему место. Скрипнув пружинами, Джей сел на диван, боясь за слишком уязвимую, обнаженную кожу. Прислушиваясь к своим ощущениям, он почувствовал в комнате запах не выветривающегося дыма сигарет, перекрываемый запахом заброшенного здания — смрадом гнили и сырости. Но, благо, ржавая вода не капала с потолка, а диван был вполне себе приличным, без торчащих пружин и тараканьих гнёзд под сиденьями. Наверное… Протянув руку, он задел что-то мягкое в этой всепоглощающей пустоте. Сердце пропустило удар и гулко стукнулось о ребра прежде, чем он понял, что это не дохлая крыса. Это оказалась ткань, что замялась между складками дивана. Вытянув и поднеся её к лицу, он втянул запах и зарылся лицом в эту ткань. В нос ударил парфюм. Точнее, одеколон. Джаред не хотел отстраняться, тепло выдыхая в ткань. Это был одеколон Дженсена, хотя всё же, это было сложно сказать. Но он перекрывал все остальные запахи, вроде сырости, старости и гнили. Джей даже задумался, как давно он не чувствовал его? Прошёл… наверное, месяц? С того момента как он мог в любой момент прикоснуться к Дженсену или просто поговорить с ним. Потянувшись рукой дальше, он, по звуку, столкнул жестяную банку на пол. Выругавшись, Джей начал махать рукой, стараясь найти в темноте тумбочку. Темнота всё продолжала его пугать, а незнание окружения вызывать паранойю. В голову лезли самые безумные мысли, вроде коллекции ногтей и черепов, орудий пыток и топоров на стенах. Ну… или чего-то подобного. Место вполне смахивало на пристанище маньяка. Наверное. Он не уверен. И это же хорошо? Наверное… Наконец, он смог нащупать что-то металлическое. Это была какая-то палочка. Нет, верёвочка. Джей дёрнул её, после чего раздался щелчок. Свет настольной лампы загорелся с секундной задержкой. Стоило моргнуть, и зрачок в глазах сузился, привыкая к желтоватому свету, словно в дешёвых мотелях. Первым делом посмотрев себе под ноги, он увидел валяющиеся на голом полу фантики и бумажные упаковки. В комнате был откровенный беспорядок. В руках у него была чёрная рубашка в красную клетку. Диван в фиолетовую и персиковую полосочку. Подняв взгляд на стену прямо перед собой, Джей сжал рубашку в руках, запоздало выдохнув. Она нагрелась в его пальцах, но воздух оставался холодным и сырым. Его глаза блестели янтарной зеленью в свете лампы. И в полумраке тени на его скулах и выступающих костях казались более холодными, чем в дневном. Здесь было тихо. Неимоверно тихо… и эта тишина была словно безжизненной. Непроницаемой, прерываемой лишь звуками водостока на которые не обращаешь внимания. Словно у него в голове. Кинотеатр на одного, с погасшим светом и ВИП диванчиком. И, в общем-то, это не было непривычно. Ведь он словно смотрел сериал в компании тишины. Жаль было только, что это был не сериал, а его жизнь. За которой наблюдали, словно за дешевой комедией. Наверное, сейчас он может его понять. Или… хотя бы представить. Какой была цель? И от этой мысли становилось гадко. Даже смешно. Но сил выдавить улыбку, даже самую жалкую, не было. Как и ничего больше. Ведь всё было напрасно. Джей медленно поднял руки, спрятав в них лицо. Не было сил даже думать. Расслабленно выдыхая, он чувствует, как все органы сжимаются в тугой ком, который хочется вырезать из себя. Не знать. Не чувствовать. Его жалкая фигурка, вырванная из темноты жёлтым светом, сжимается в ещё больший комочек. Плечи дрожат, а крик застрял где-то в глотке. И почему ему понадобилось столько времени? Всё ведь так просто. Тихие всхлипы в тишине раздаются неимоверно громко, пока Джей не срывается на беззвучные рыдания. Он расслабляется, откидывая голову на спинку дивана, и смотри в пустоту таким же пустым, невидящим взглядом, пока к горлу подступает прожигающая кислота. И говорить что-то бессмысленно. Он тонул в этой темноте и она словно впитывалась в него, заглушая все чувства лучше наркотика. Он как будто слышит его тихий низкий голос, оставшийся в пустоте вечным эхом. Тысячи. Целые тысячи фотографий. Они были везде. Когда на стене уже не оставалось места, Дженс стал клеить их к потолку, шкафам, полкам. Они были везде. Тысячи фотографий. С самых разных ракурсов. Его улыбки и слёзы. Сонливое выражение лица. Возмущение. Злость. Какая палитра чувств. И на всех фотографиях он. Джаред. Каждый чёртов клочок бумаги изображал его. Одна на другой, ни одного свободного места. Куда не повернись, везде он. Только он и больше ничего. Вся его жизнь, все эмоции. Всё он. А ведь всё так просто. И больше Дженсен их не понимал. Лишь восхищение. Лишь любовь. Это было всем, что у него оставалось. Это было последним. Это было той причиной, по которой он жил. Это было тем, что его сломило. Это была его суть. Любить и больше ничто. Любить и знать, что ты не нужен. Джей протягивает руку, дёргая за верёвочку. Раздаётся щелчок и свет гаснет. И он слышит его, словно закадровый смех. Истеричный, многоголосый. Отражающийся от холодных стен. Такой же холодный, пропитанный металлом. Даже каким-то смирением. Это было даже смешно. Гадко. Он не видит источник этого смеха и его щёки больно сводит от растянутой по ним улыбки. До боли в мышцах. До скрипа в зубах. И этот холод словно ползёт по его рёбрам внутри него, вырываясь наружу шипением и истеричным хохотом. Сбивчивым, с дёргаными и судорожными всхлипами. Он чувствует сухость во рту, а смех переходит в глухие стенания и болезненные выдохи. Лёгкие больно сжимаются и он давится слюной, которая стала капать со щеки. Невольно эта сцена, словно со стороны, напомнила ему ту девушку с тёмными волосами и кривоватой челюстью, которую он запомнил после первого пребывания его в психиатрической клиники. «— Как там вы говорили, Блэк? Она у нас оптимистка?», — но наружу вырвался только очередной приступ смеха.