Любимец своих маньяков

Его резко выбросило в реальность или, что более вероятно, из неё. Достаточно, чтобы некоторое время он лежал неподвижно, свыкаясь со странным ощущением действительности. Место было знакомым, но ощущалось по-другому. Сложно объяснить даже самому себе. Воздух настолько холодный, что глотать его больно. Гнутые травинки касаются его лица, а кожа покрыта росой, будто он пробыл в лесу долгую морозную ночь. Он смотрит вверх, как ему кажется, в небо, затянутое белыми облаками. Оно проглядывается сквозь редкие кроны деревьев, что изображены на стенах коридора. Ламп не было, но освещение неяркое, больше уходящее во мрак. Тени, словно одушевлённые, жмутся по углам. Джейка немного пошатывает, будто он смотрит на мир через толстые, выпуклые очки. Холод не покидает его тело, из-за чего все органы внутри сжались в комок, стараясь согреться в прилившей крови. Он всё ещё стоит на месте, опустив взгляд. Под его ногами трава. Высокая ярко-зелёного цвета, какая часто бывает по весне, но запачканная чем-то бурым, тягучим, словно сироп. Из-за чего буйная зелень проскакивает реже. Он поднял от неё взгляд, осмотрев длинный коридор с множеством дверей, некоторые из которых были приоткрыты или распахнуты, из-за чего создавался сквозняк. Из них с низким завыванием веяло холодом и сладковатой гнилью. Внутри появилось чувство, какое часто бывает от ощущения заброшенного здания. Пустого. Ненужного. С потолков которого сыплется побелка, а по стенам бегут трещины. Настолько забытое, что даже не слышен писк крыс под половицами, а голуби не гнездятся на окнах пустых помещений. Но появившееся напряжение, при котором все чувства обостряются до черты, не давало ему покоя. Джейк судорожно втянул леденящий воздух, пропитанный сыростью глины, такой тяжёлый, будто падающий на дно лёгких, от которого холод расползается по внутренностям, а спина покрывается мурашками. По какой-то причине он боится сдвинуться с места, не то, что сделать шаг. Джейк всё пытается заставить себя сойти с места, но в последний момент сознание останавливает его. Словно перед пропастью, будто говоря, что ещё не поздно. В ногах появляется напряжение, граничащее с дрожью, а дыхание учащается до того, что он слышит свои судорожные выдохи, напоминающие глухие всхлипывания. Это чувство похоже на холодное возбуждение. Неприятное, будто внутри ты медленно замерзаешь, дрожа, без возможности что-либо сделать. Решительности в нём как будто бы никогда и не было. Это не страх, нет. Но от этого чувства неприятно до жути и сухости во рту. Джейк старается себя успокоить, вдыхая глубже и сжимая руки, чтобы согреть ледяные пальцы о ладони. Но на каждом свистящем выдохе его желудок сжимается в комок, из-за чего подкатывает тошнота. Ему становится так трудно дышать, что приходится глотать воздух через рот, но чувство, словно его всё меньше. Будто он где-то под землёй, в глубокой заброшенной шахте, где слышен только ветер между коридорами и хруст гравия под ногами, хотя, возможно, это всего-лишь сухие листья, путающиеся в траве. Джейк старается не упасть, но с какого-то момента звон в голове превратился в белый шум, от которого картинка перед глазами то темнеет, то становится ярче. Ему нужно сделать шаг. Всего один шаг. Но нарастающее волнение всё же превращается в настоящий страх, царапающий ему спину, из-за чего сердце беспричинно пропускает удары. От перенапряжения мышцы дёргаются, а холод проникает глубже, словно просачиваясь сквозь какую-то брешь. Этот страх похож на свист рядом со своей шеей, когда кто-то стоит к тебе вплотную, но звон в голове не даёт услышать его дыхание. Он уже готов приподнять ногу, но лишь сжимает пальцы на ногах. Настолько холодно, что кровь стынет, а ноги немеют. Ватные, не слушающиеся конечности. Словно он не в своём теле. Это ощущение похоже на сон. Невозможно сдвинуться или же он просто не хочет. Низ живота бьёт судорогой и теперь он чувствует, как его тело дрожит. Вздрагивает, словно под ударами плети. Словно от самого страшного кошмара. А затем накатывает чувство беспомощности. Настолько он слаб. Ничтожен. Джейк медленно оседает, не дожидаясь, пока ноги ему откажут. Он так дрожит, что руки скользят по траве, заставляя его приникнуть к самой земле. Судорожные, отражающиеся от стен всхлипы. Он не видит. То ли потому, что перед глазами стоит тяжёлая чёрная пелена, то ли от того, что он яростно сжимает глаза. Джейк старается сжать в пальцах траву, но лишь хватает воздух. Голая, будто выжженная земля. Песок, мелькая галька и более крупные камни. Они царапают руки, но боли нет. И его всё больше поглощает чувство, будто он не в своём теле. Его морозит. Бьёт током, от чего всю его кожу покрывает холодный, липкий пот. Ему нужно открыть глаза. Но он не подчиняется своему сознанию, как тело не подчиняется во сне. Действия замедленны, словно ты тонешь в холодной воде, а стараясь ударить по льду, лишь касаешься его рукой. Гладкой, ещё более холодной поверхности. Лёгкие сжимаются от этого холода. И ничего нельзя сделать. Что-то не так. Всё это по другому. Но уцепиться за какую-то недостающую деталь невозможно. Джейк медленно тянет руку над землёй, касаясь её кончиками пальцев, прощупывает почву, прежде чем упереться в неё рукой, царапая ногтями глиняную поверхность. Всё что он слышит — его собственное дыхание. Вокруг него словно расстилается пустота, в которой тонет и звон, и тихий шорох по земле от касания его руки. Он тянет её дальше, словно стараясь чего-то коснуться. Зацепиться. Понять, что здесь есть хоть что-нибудь, кроме него самого, но под онемевшими пальцами лишь земля. Он протягивает другую руку, шаря перед собой. Но ничего нет. Ничего, пока рядом с его рукой не пошевелился гравий. Но почувствовал он это уже после, как понял, что рядом с ним кто-то стоит. Джейк совершенно уверен, на мгновение его сердце перестало биться. Несколько минут он лежит совершенно недвижимо. Не дыша. Не моргая. Ему показалось, он превратился в маленький дрожащий комочек рядом с этим неподвижным неведомым некто. Он открывает глаза, но перед его лицом лишь земля, будто он смотрит через стекло. Картинка мутная, запятнанная, а ресницы загораживают обзор. Джейк немного поднимает голову, цепляясь взглядом за чёрную берцовую обувь с жёсткой подошвой. Невероятно побитые, с засохшей на них рыжеватой глиной, стёртой кожей, словно им, по меньшей мере, десяток лет. Выше — красная брезентовая ткань рабочего костюма. Он медленно отнял руку от места рядом с обувью. Очень медленно, не поднимая головы. Его дыхание сбивается, а внутренности поминутно подскакивают и сжимаются в общий ком. Грудь неприятно саднило, как от защемлённого нерва. Долгая, пронизывающая боль, нервирующая, ноющая прямо под рёбрами. Будто что-то копошится там. Ёрзает, стараясь извернуться. Он дёргается, морщась, и на его глаза невольно наворачиваются слёзы, сразу же падая на сухую землю. Ощущение, будто его печень вот-вот лопнет и из неё посыпется целая горсть ленточных червей, скользя меж органов и сворачиваясь спиралью, тесня друг друга. Появляется желание расцарапать её. Вырвать из себя орган, отрывая его от сухожилий, сжимая в руке скользкую, оплывшую жиром, шевелящуюся плоть. Его снова начинает трясти. То ли от накатившего отвращения, то ли от подступившегося страха. Джейк старается медленно отползти назад, опираясь влажными руками на землю, из-за чего он поднимает пыль, что оседает у него в глотке. Лишь бы не подавиться… Не сделать чего-то лишнего. Он продолжает на ощупь отодвигаться от него, стараясь коснуться чего-то рукой. Сдавленно дыша, Джейк резко вздрагивает, когда упирается пальцами в гладкую деревянную поверхность. Он шумно сглатывает, легко толкая её рукой. Между дверью появляется щель. Смотря вниз, Джейк медленно проскользнул в соседнее помещение, безо всякого желания знакомится с молчаливым обитателем шахты, будь он даже обычным манекеном. Дверь не скрипит, но он всё ждёт, когда сделает неуклюжее движение, царапнет ногтями по бетонному полу, привлекая к себе внимание. Но этого не происходит, из-за чего создаётся ощущение, что кто-то прикрутил громкость звука. Будто под землёй. В глубокой, заброшенной шахте. Лабиринте из толстых стен и пустых коридоров. Отползая дальше от тонкой полоски света под дверной щелью, Джейк лишал себя зрения. Всё сильнее и сильнее. Пока всё вокруг снова не погрузилось в черноту, будто от недостатка кислорода. Слабость, дрожащие руки и колени. Мелкие камни, впивающиеся в них. Он не оборачивается, не зная, что хуже: закрыть дверь, заключив себя в этой темноте или же знать, что она открыта. И в любой момент неизвестный может проследовать за ним. Бесшумно идти, безмолвно. Все его мысли сейчас пропитаны незнанием и страхом о неизведанном, словно губка, пропитанная кровью. Джейк продолжает тянуть руки, проползая вперёд на четвереньках и, ему кажется, воздух здесь ещё более спёртый и густой. Подняв голову от земли, от которой веет влагой, он глухо ударился головой о что-то твёрдое. Почему-то, от этого простого соприкосновения, которое и ударом то не назовёшь, сердце из горла упало куда-то вниз. С широко распахнутыми глазами, по прежнему ничего не видя, Джейк поднял руку, кончиками пальцев ощупав потолок, до которого от земли едва был метр. Проведя по нему ладонями, пальцами, стараясь найти дыру в потолке, откуда он упал, Джейк чувствовал, как липкая трава щекочет ему кожу. Наверняка, каждый пробовал пройти несколько метров с закрытыми или завязанными глазами, но пробовали ли вы ползти, ничего не видя вокруг? Не зная, ни что впереди от вас, ни что сзади. Не зная, есть ли впереди выход или же вам суждено лечь в траву и уснуть. Словно в забитом гробу, где никто не сможет вас услышать. Не знать, чего вы можете коснуться руками и что вы можете обнаружить в непроглядной темноте. Или же, что, если вам не хватит воздуха до конца. Но до конца чего? Ведь, концом вполне может оказаться тупик. Но ничего не остаётся, кроме как лечь или ползти вперёд, обшаривая руками воздух. И не зная, что вокруг и есть ли вокруг вообще хоть что-то. Достаточно нескольких минут темноты, чтобы все остальные чувства обострились. Вы стараетесь услышать, почувствовать хоть что-нибудь, и тогда начинает казаться, будто над вами кто-то ходит. Медленно, неторопливо, шурша листьями и травой под ногами, иногда останавливаясь, словно наблюдая сверху. В ожидании чего-то. Или же, это всего-лишь слуховые галлюцинации, и от этого становится ещё страшнее. Двигаясь по узкому проёму, Джейк неосторожно бился локтями о стенки. Его руки чесались от режущей и колющей его травы. В темноте чудилось, будто это вовсе и не трава, а множество сверчков, из-за чего приходится отмахиваться, с дёрганными выдохами шлёпая себя по рукам, вздрагивая и ударяясь головой о потолок. Сквозь густые комья травы, будто чьи-то жёсткие волосы, чувствовалась холодная, промёрзлая земля. Ему кажется, что проход становится всё уже, и вот, он уже задевает стены плечами. Периодически, высокие колосья лезут ему в глаза и рот, раздражая уши и щёки. И когда думаешь, что ползти дальше уже нельзя, становится совсем душно, но отчего-то холод продолжает кусать его за рёбра. Протягивая руки ещё дальше, его начинает охватывать паника. Сколько ещё? Будто под землёй. В заброшенной шахте или ящике. И ничего не остаётся, как ползти дальше. Помимо собственного дыхания да шуршания травы, Джейк вслушивался в шумящую в ушах кровь, силясь услышать что-либо ещё. Распахнув глаза до отказа, ни на секунду не опуская веки, словно боясь, хоть и ничего не видя. Боясь, что прямо перед его лицом появится чьё-то другое. Безмолвное. Будто манекен, лица которого невозможно разглядеть. К щекам то и дело приливает жар, а колени болят от того, что даже сквозь плотную ткань мелкие камни впиваются в кожу. Невозможно разогнуть ногу или повертеть головой. Джейк всё сильнее прижимается к земле, а движения его становятся всё более дёргаными и неуклюжими. Ещё. Ещё совсем немного. Под ногти забивается земля, когда он сжимает в руках пучки травы, и она кажется ему мокрой, липнущей, как от росы. Он так низко к ней, что она не даёт держать глаза открытыми. В голове, среди тишины, где будто ничего и небыло никогда, отчётливо раздавался глухой стук, когда он случайно бился о деревянные, прогнившие в земле стены его тихого гроба. Тело ломит то ли от дрожи и усталости, то ли от холода, из-за которого все органы словно покрылись ледяной коркой, в то время как в груди жжёт от частых ударов сердца, не дающего ему дышать. Он часто облизывает губы, с тяжестью глотая воздух и двигаясь вперёд как можно быстрее, словно сзади его кто-то может утащить обратно, схватив за ногу. Или от осознания, что этого кого-то на деле просто нет. Главное не кричать. Не привлекать внимание к себе. Ему так душно. И чувство, будто он никогда не достигнет конца. Это жутковатое осознание. Нет этого самого конца. Он протягивает руку до боли в плече, уперевшись кончиками пальцев во что-то твёрдое, шершавое и потёртое. Желудок сжимается, а глаза обжигает горячим воздухом, которого почти не осталось. Дыхание сбивается и он подползает ближе, упираясь обеими руками в деревянную поверхность. Будто отдалённо, за шумом собственного пульса, он слышит негромкие всхлипы, пытаясь понять, кому они принадлежат. Ему приходится полностью лечь на траву, чтобы успокоится и не впасть в состояние истерики. Всё же, он ещё не потерял свои последние остатки самообладания. Он переворачивается набок, медленно моргая. Как давно? Как давно вся его жизнь перестала иметь смысл? Или же никогда его и не было? Что он делает? Для чего вообще ему всё это… Но в ответ на его вопросы только тишина. Тишина. Здесь, да и в его голове больше нет места надоедливым мыслям. Так зачем ему это? Был ли в его действиях хоть какой-то смысл. «Ну и что дальше?», — но ему уже давно всё равно, что там будет дальше. Что-то не так. Нет, всё не так. Будто он один видит отличие. Ощущение, будто всё это уже происходило. Он широко распахивает глаза и всё в них только сильнее темнеет. Протягивая руку, он касается кончиками пальцев досок, окружающих его, будто в закопанной коробке, а, возможно, так оно и было. Он словно через пелену слышит сдавленные всхлипы. Прерывистые, с перебоями и посмеиваниями. Они кажутся ему ужасными, жуткими, пробирая омерзением до самых лёгких. Как часто он будет переживать это? Хотя, ему уже всё равно. Всё вокруг, словно чужие голоса над его могилой. Но всё это кажется. Он не слышит ничего, кроме звенящей, загробной тишины. Может быть, всё это лишь в его голове. Больше он не может. Больше он не может ждать. Будто мёртвый, закопанный, забитый в собственном гробу. И ничего не остаётся. Чувство, будто он потерял в себе какую-то важную деталь. И теперь ищет её, ползая по полу и стараясь нащупать её в темноте. Пошевелив кончиками пальцев, он услышал, как почти беззвучно, мягко зашелестела трава под его рукой. Такая мягкая, будто высокий ворс ковра. Он тянет руку и касается его пальцами. Тонкого листка бумаги, что случайно попадает ему под руку. Плотный картон с острыми краями, на ощупь он напоминает фото-бумагу. Джейк садится с неким трудом из-за дрожи в теле, сжимая в ледяной руке фотографию и продолжая шарить по полу рукой. Но вокруг лишь пустота. Такое чувство, что она растекается на долгие мили. Он не пытается подняться, проползая чуть вперёд и хватаясь руками за холодный воздух прямо перед собой. Ничего не видя. Даже отблесков, какие часто можно увидеть в темноте от малейшего огонька света. Под его руки пропадают и другие фотографии. Они прикреплены к стене булавками и скотчем. Прибиты гвоздями, иголками. Всем, что подвернулось под руку. Словно чешуя, друг на друге, они покрывают пустую стену. Шуршащие листы бумаги. Раздаётся щелчок. Звонкий, разрывающий стоящую в комнате тишину. Такой, словно кто-то позади него щёлкнул выключателем, наконец пролив свет на всё происходящее. Тысячи. Целое множество фотографий. Они везде. Когда на стене уже не оставалось места, они крепились к потолку, шкафам, полкам. Они повсюду. Тысячи фотографий. Но разглядеть их невозможно, как невозможно читать во сне. Ощущение, будто они были смазаны, некачественны. Испорчены. Так много испорченных фотографий. Будто сделанные неумелым фотографом. Джейк судорожно выдыхает и к горлу подкатывает ком. То ли от слез, то ли от тошноты. Он снова слышит щелчок и свет гаснет, словно гаснет его сознание, а сам он падает в глубокий, беспробудный сон. Он касается их пальцами. Осторожно, прикасаясь кончиками к гладкой бумаге. Судорожно выдыхая и вслушиваясь в ещё один щелчок. — Что-то потерял? В пустоте голос кажется громким. Холодным, будто безучастный вопрос, заданный без особого смысла. Пропитанный насмешкой, от которой сразу перед глазами стоит картина безликого человека, улыбающегося, и склонившего голову. Пустой, словно запертая пустота в комнате без света. Забитая. Заброшенная. Не нужная ни ему, ни кому-либо ещё. Джейк не оборачивается, слушая лишь своё сбитое дыхание, но его отвлекает скрип пружин, с которыми кто-то ещё, помимо него самого в этой комнате, поднимается с дивана. Джейк хватает за дверную ручку, потёртую и холодную, открывая дверь прежде, чем кто-то позади него успевает сделать шаг или даже поднять ногу. С выдохом, от жара которого разлетелся пар, он выскакивает в коридор, захлопывая дверь и привалившись к ней плечом. С обратной стороны двери раздался глухой удар, а затем сбитое, почти судорожное дыхание. Руки Джейка дрожат, но он продолжал прижиматься к двери всем телом, безо всякого желания узнать того, кто находится за ней, и, тем более, разговаривать с ним. Будто он уже его знал. Пустую, ненужную. Обезображенную оболочку. Без той недостающей ему детали, как и ему самому. — Выпусти меня! — его голос отдавал скрипом металла о керамику, сильно режущим по барабанным перепонкам. Ведь он… эта его часть перестала быть человечной. Запертая. Не нужная. Жалкая, слабая оболочка. Без той маленькой детали, кусочка, который заменил бы ему душу. Он царапал дверь, а его выдохи постепенно превращались в негромкий, истеричный смех, будто тихий плачь с растянутой по губам улыбкой. Джейк старается не обращать на него внимание. Держа ручку обеими руками, осматриваясь, чтобы найти то, чем можно подпереть дверь. Вокруг густой лес. Или деревянные двери… Нет, повсюду стоят деревья. Трава беззвучно и мягко пригибается к земле под его ногами, а в воздухе не чувствуется ночная свежесть и запах смолы. Но он опускает взгляд и видит лишь бетонный пол, усыпанный побелкой от осыпающегося потолка. И что тогда ему делать? Ведь он выпустит его. Выпустит эту ненужную ему пустоту. Слабую. Беспомощную. Джейк зажмуривается, сжимая зубы и плавно выдыхая, стараясь что-нибудь придумать. Из щели между дверью и косяком расползался ледяной воздух, будто от хладного трупа. В тишине раздаётся лишь тихий смех, перебиваемый всхлипываниями. Будто он не может определиться, что именно он чувствует. Его нельзя выпускать. Эту мерзкую пустоту, что царапает дверь, стараясь вырваться наружу. Запертая так глубоко, в пустой комнате без света. Джейк открывает глаза, цепляясь взглядом за множество дверей. Сколько ещё. Сколько ещё их здесь? Металическая ручка обжигает кожу, и ему кажется, что его вывернет наизнанку. Он опирается на дверь всем весом, чтобы не упасть. На мгновение все звуки прерываются и в воздухе повисает звон. Джейк хмурится, слегка отойдя от двери, что было очень вовремя. С другой стороны на её поверхность пришёлся удар чего-то тяжёлого, из-за чего послышался треск и дерево треснуло. А затем ещё. И ещё. В какой-то момент в двери застряло лезвие, походящее на лезвие тупого топора, прошедшего насквозь. Джейк отпрянул от двери, чуть не споткнувшись на ровном месте и оглядываясь по сторонам. Он смотрит на дверь, застыв, без возможности сделать хоть что-нибудь, чтобы не свалиться с ног. На пол сыплются щепки, а дверь продолжает трещать, с потрясающей крепкостью, будто она в толщину, по меньшей мере, девять сантиметров. Джейк поднял взгляд на появившуюся на уровне его глаз дыру, больше напоминающую щель, в которой в очередной раз застряло лезвие топора. На мгновение он почувствовал себя главной героиней «Сияния». Он всё ещё слышит этот истерический, скрипучий смех, отражающийся от коридорных стен, исходящий из-за двери. И как же много там запертых дверей. Похожих. Одинаковых дверей. Он весь похолодел внутри, когда наконец смог увидеть его лицо в проёме двери. Будто смотреться в зеркало. Только его поверхность мутная, заплывшая жиром и разводами от воды, из-за чего изображение искажается и очертания кажутся ломанными. Какими-то неправильными, искажёнными. Чувство, будто неумелый художник нарисовал автопортрет, смотря лишь в маленький осколок зеркала. Он смотрел на него и ему казалось, будто разглядывает не он, а его. Словно смотреть из мутного отражения пруда. Нет, не ужас. Отвращение. Как когда видишь на экране телевизора особенно кровавую сцену. Какая-то неприятная, пропитывающая всё его естество неприязнь. Словно это какая-то особо неприемлемая картина, на которую часто запрещают смотреть детям. Не страх. Осознание. Насколько же ужасно сам он выглядит. Будто бумажная копия. Пародия на что-то более человечное. И ничего больше. Презрение. И боль. Ведь все они одинаковые. Одинаково пустые. Одинаково ненужные. Но он продолжает смотреть на него. Как на что-то несуразное, не имеющее ни малейшего смысла. Пытаясь всмотреться в то, чего никогда не было. Пустые, будто выжженные глаза. Не обладающие пониманием. Будто смотреть в грязное, затуманенное зеркало. В прозрачное отражение на стекле. Чёрные. Словно выжранные червями, что лишь копошатся в давно мёртвом куске мяса. Оболочка из тонкого, побитого стекла. А внутри ничего. Пустой, незаполненный ничем стакан. Словно смотреть насквозь. А на лице не играет злорадная усмешка. Лишь простая, непонимающая улыбка. Будто он всего-лишь смотрит в зеркало. И ничто ему неважно. Отдалённо, как сквозь толщу воды, он слышит тихий смех. Нервные, неловкие посмеивания, прерываемые тихими вдохами. Словно смотреть в зеркало и видеть на своём лице детскую, непонимающую улыбку. Джейк хватает ручку у себя за спиной, распахивая дверь. Он вваливается в комнату напротив, не отрывая он него взгляда. С хлопком закрывшейся двери наступает и тишина. Он ещё несколько минут смотрит на дверную ручку, тяжело дыша. Голые, бетонные стены. Белый кафель и такой же холодный, белый свет. Несколько кабинок у стены и зеркала над раковинами. Лампочка слабо мигает над одним из них, за которое он невольно цепляется глазами. За своё собственное отражение. Ощущение влажности приходит быстрее, чем осознание, что это действительно его лицо. Здесь так тихо. Пустая комната с мигающим светом. Горящие, отдающие желтизной глаза. Кожа, пышущая жаром, на которой плёнка грязи. Его лицо и щёки мокрые, а по шее стекают горячие струйки. В голову бьёт резкий запах грязи и металла. В горле стоит ком. Но нет слёз или боли. Горячий и липкий. Пласты свернувшейся крови. Они липнут к гладким стенкам гортани. И каждый раз дышать становиться труднее. Он старается сглотнуть её, но она лишь размазывается по горлу. Медленно и мокро сползая прямо в глотку. Наполняя его теплом и горечью. И язык словно плавает в горячей и вязкой крови. Жаркой, словно поцелуй. Тягучей и вязкой. И он чувствует, как она стекает с его губ по щекам. Он открывает рот и она обильно течёт вниз по шее, попадая на воротник. И всё в этой крови. Она будто залилась в уши и глаза. Красная, багровая пелена перед лицом. Разводы на зеркале. Но её так много, что больше он не чувствует. Не может почувствовать этот тошнотворный солёный привкус. Его рот полон слюны. Красной, слегка пенящейся. Она стекает по зубам, обжигая, словно кислотой. И желудок сводит болезненной судорогой. Лампа мигает прямо перед его лицом. Голубоватый свет больно режет и он отводит от отражения взгляд. Взгляд совершенно пустых, будто выжженных глаз, будто он не видит. Будто он не чувствует. Так где же? Где та самая комната, из которой он вылез? Где тот самый гроб, в котором его закопали заживо? Ему жжерт глаза, но лампа всё-таки гаснет, будто свет, погасший у него в голове. И всё погружается в холодный, тихий мрак. Глаза приятно окутывает темнотой, но он продолжает слышать тихое, тяжёлое дыхание. Ему не нужно видеть, чтобы знать, что он здесь не один. Стук ботинок о холодный кафельный пол. Еле слышное дыхание и тихий скрежет. Будто кто-то небрежно волочет топор по полу. Скрип по бетону, будто кто-то царапает его рукой. Как же много их вокруг. В темноте, в холодной пустой комнате. Они стоят у него за спиной, так же вслушиваясь в тишину. Он не помнит, когда впервые ему привиделся этот кошмар наяву. Они были слишком беспокойными, чтобы считать их приятными фантазиями. Он никогда не говорил о них. Никогда не видел в них никакого смысла. Но потом он нашёл связующую нить. Теперь все они ясны. Каждый из них. Всё вокруг, словно чужие голоса над их могилой. Он безвольно следует за ними, словно послушная кукла, смотря куда-то сквозь всех них. Зачем все они здесь? Для чего он всё это делает? Но такое чувство, что ответа на этот вопрос просто нет. И они лишь безысходно ждут своей очереди. Чтобы проснуться от долгого, невозможно долгого сна. Это было чувство, словно он заперт в комнате без света, стараясь прикоснуться к чему-либо, найти выход, но всё вокруг не имеет границ, а, возможно, так оно и есть. И все они словно слепые котята в одном мешке, царапают друг друга, слишком увлечённые, чтобы пытаться найти выход. Сколько их? Каковы их мотивы? Что привело их в этот мотель? Ничто из этого не было важно. И он просто тратит время, чтобы найти ненужные ему ответы. Так зачем он тратит время на что-то столь бессмысленное? Словно его пытаются отвлечь от единой важной ему цели.