По стопам идущего

      Гарретт Миллер — вчерашний бунтарь-подросток с рыжими не-трогай-обожжешься волосами, наполеоновскими амбициями и непростой судьбой. Он любит играть в баскетбол, не терпит флегматичных зануд (вроде парней с серьгой в ухе) и просто души не чает в шоколадных батончиках.       Гарретт Миллер — типичный весельчак, герой своего времени, обожающий смелые приколы и современную музыку. Плыть тихо по течению и не создавать неприятности другим — не его специфика. В этом нет настоящей жизни, в статике заключено лишь забвение и медленный переход в вечность, где только продлится существование овоща. «Громче, храбрее, ярче!» — его девиз, а борьба с эктоплазменной преступностью — осознанно выбранная судьба.       Гарретт Миллер всегда, почти всегда считал себя крутым парнем, у которого просто что-то не срослось в судьбе. Или в позвоночнике. От этого мизерного факта не стоило шарахаться, словно от противных монстров, от которых, к слову, он и так никогда не шарахался. Гарретт вообще не трусит после того случая с призраком, орудующим закоренелыми страхами, будто черепашьими нунчаками. Этот парень принимает мир и людей в нем такими, какие они и есть: без чили-соуса и вишневого джема на десерт.       Гарретт Миллер — в конце концов — экстремальный охотник за привидениями, призванный ломать убогую закоренелую систему. Он много болтает, часто спорит и никого-никого не слушает, кроме, быть может, тихого загробного голоса неожиданной поддержки в лице девушки Кайли. К чести сказать, единственной, не поддающейся флирту тех самых вышеупомянутых флегматиков, и ставящей акцент на собственном мнении, а не на навязанном общественном.       Гарретт Миллер до неприличия упорен, зачастую азартен и безрассуден — этим-то и притягивает голодные неприятности да заинтересованный, чуть беспокоящийся взгляд из-под тяжелых густо накрашенных ресниц. Гарретт просто создан для испытаний, а те всегда… Всегда находят его.       Однажды после очередного по чьей-то вине практически проваленного задания колясочника всасывает вместе с призраком в контейнер для ловушек. И ни справедливый Роланд, ни застывший от шока Эдуардо, ни даже почитаемый ею звезда мира парапсихологии, несравненный Игон Спенглер — не находят другого выхода, кроме как запереть парня по его собственной просьбе в этой зловонной тюрьме с сотнями, а может, и тысячами озлобленных призраков! Каждому из них непросто, но иногда отчаянные времена требуют отчаянных мер — так обычно любят открещиваться люди. Говорить ведь намного проще.       Никто не хочет понимать, а Эд, будто позабыл, как сам однажды нарушил одно из фундаментальных правил их непосредственного начальника и отправился вызволять раздавленного обидой Лизуна.       «Никому нет дела, — так в порыве злости рассуждает Гриффин, — проще закрыть глаза и забыть о напарнике, что стоял с тобой плечом к плечу!» Быть может, все они правы, в их словах есть рациональное зерно. Контейнер давно держится на честном слове, нуждается в скором ремонте и после предыдущего посещения второй раз может не выдержать. Пусть так. Они толкают чертовски «безукоризненные» доводы, их умами руководят немилосердные цитаты из свода законов охотников, а не из кодекса чести. Только она на подобное не готова ни при каких обстоятельствах, даже если наперекор логике. Из обеспокоенного серьезного тона переходит на крики, мольбы, а затем и слезы; пытается прорваться к люку, в котором его решительно улыбающееся лицо просит ее не беспокоиться. В его глазах дурманящая упрямая решимость, в ее — простой, несвойственный для такой «правильной» Кайли Гриффин, животный страх. Она отталкивает от себя настойчивые руки Игона, Жанин, кого-то из парней и буквально врезается в толстенное пуленепробиваемое стекло. Всматривается с жадностью и болью в светло-голубые глаза напротив, он тоже не отрывается: не моргает, шепчет что-то едва дрожащими губами.       И рычаг опускается.       Крик застревает где-то в горле.       В состоянии аффекта она еще пару минут пытается, к чертовой матери, выколотить стекло, над головой, что есть сил, протяжно ревет Лизун, а пара крепких рук ненавязчиво пытается оттащить девушку.       Они даже не разрешили ей попрощаться, не предприняли ровным счетом ничего, что помогло бы разрешить ситуацию, просто хладнокровно нажали. Одно движение — и жизнь человека, их славного товарища Гарретта Миллера, решена. Они не спрашивали. И Кайли тоже больше спрашивать не будет.       Она берет в руку верный протонный бластер, второй сжимая новый неиспытанный ранее образец датчика, в теории служащий для определения типа привидений. Вряд ли это заметно поможет в мире, где каждая сущность — орудие ада; и какая разница, каким способом она попытается тебя прикончить. Но Кайли Гриффин знает, что без него, старого доброго Гарретта, обратно точно не вернется.       Команда с ужасом и непониманием смотрит на это, наперебой пытаясь отговорить. Гриффин не винит их, но и не понимает, в этот раз она совершит величайшую глупость, способную погубить весь мир, рискнет, сделает то, что сделал бы Гарретт ради спасения одного хорошего человека. — Ты любишь его.! — как-то пораженно и с тем облегченно выдыхает Ривера, заставляя присутствующих в немом шоке переводить взгляды с одного на другую. Кайли Гриффин нечего сказать. Она не соглашается, но и не может опротестовать — ведь сама еще толком не знает.       Кайли просто молчит, как учила любимая бабушка в таких ситуациях. Да и какая разница? Разве важно, любит или нет, когда друг жертвует собой ради мира, а тому плевать — он и не узнает никогда. Все похоронится здесь, в стенах старой пожарной части. — Ну конечно! — хватается он за волосы. — Я заметил это еще с тех историй со страхами, клоунами и снами… Ты всегда поддерживала его несмотря на полное отсутствие доводов и мало-мальских доказательств, которых требовала от всех остальных, потакала его глупым прихотям. Я списывал все на обычную заботу, но потом понял, он для тебя стал особенным за такое короткое время.       Кайли ощущает на себе взгляды, они клянут и щиплят лучше любых хлестких слов. Но рука ее и впредь остается тверда. — Тем не менее, — горло пересыхает, — тем не менее… Все сказанное тобой не отменяет того факта, что Гарретт сейчас в ловушке вместе с кучей кровожадных призраков, точащих зуб на каждого, участвовавшего в поимке.       Эдуардо опускает взгляд и рассеянно трет затылок: — Прости, ведьмочка, я там был? Больше не могу. — Не можешь или не хочешь? — холодно летит ему в лицо. Грубо. Ривера неосознанно съеживается, окончательно потупляя взгляд, и охотница, смягчившись, поправляется. — Эд, я знаю тебя. Даже будь все это правдой, все равно бы его не бросил. Он же тоже твой друг и товарищ, какие бы ссоры между вами не вспыхивали. — Ты права, но я… — Не нужно, — нескладно улыбается девушка, — я возьму все на себя.       Напоследок, находясь в промежуточной зоне, она клянется, что откроет защитный скафандр, если ее вновь попытаются остановить, а затем вторгается в пучину бедствий и страха божьего.