По стопам идущего

      На секунду от уродливого восторга перехватывает дыхание. Искусственно созданный мир призраков огромен! Масштабные запутанные по всем канонам страшилок туннели, покрытые отвратительнейшей желеобразной слизью, приглушенный свет, берущий начало из ниоткуда, и холодящие душу завывания где-то вдалеке. Под ногами хлюпает и чавкает непонятная жижа, придающая еще большее сходство этому пренеприятнейшему местечку с городской канализацией. Но поразмыслить как следует не удается: ржавые стены и подозрительное шуршание подстегивают передвигаться резче.       Гриффин, ровно как и другие охотники, конечно, за исключением Спенглера, слышала про это жуткое логово только со слов Эдуардо. И тогда рассказ не произвел настолько взбудораживающего впечатления. Все выглядело куда более примитивным, и лишь сам рассказчик, осмелев, писал себя на этом тусклом пейзаже светочем — героической фигурой — Лизун жадно ему вторил. И все это, вкупе с пережитыми страстями на фоне грозного посланника Апокалипсиса, приобретало спасительную комичность, заставляя страх на время отступить. А что до книг, в которые она с упоением вчитывалась перед поступлением, запершись в платяном шкафу для пущей атмосферы, то там не было и полстрочки о тюрьме для пойманных призраков. Игон Спенглер никогда не забывал о разумных мерах предосторожности, в особенности от любопытных доморощенных парапсихологов и подростков.       И вот потому-то в данный момент ей приходится хвататься за любые обрывки болтовни Риверы, дабы выцепить хоть что-то стоящее, что помогло бы найти напарника. Ее мозг требует подсказок, словно сластена — глюкозы. А еще хочется кому-то высказать: «Все-таки увидеть — в некоторых ситуациях — означает поверить», — только что-то слушателей не находится.       Кайли ободряюще хмыкает под нос, мол, не сахарная, справится как-нибудь и, с трудом вылавливая ногу из жадного подобия болота, бредет дальше. Она старается не потерять осмотрительности и кое-как выработанного темпа. По грубым подсчетам у нее есть четверть часа, может, чуть больше. Иначе из-за отсутствия кислорода она станет вкусной, а главное, несопротивляющейся закуской для местных «поселенцев», как бы мерзко и нелепо это не звучало. Девушка без опаски следует в зловещую черноту, чутко прислушиваясь к происходящему впереди. Что-то вязкое и тяжелое временами капает на оболочку скафандра, отчего прочный фенилон издает еле слышное шипение, но вокруг такой мрак, что даже собственные руки различаются с трудом.       И эта неизвестность бесит.       Кайли до психоза неудобно, Кайли чувствует себя пустой раковиной, консервной банкой или другой полой металлической емкостью, от которой все так и норовит отскочить, как от бездушного «нечто».       Звать друга бесполезно и вдобавок рискованно. Нужно надеяться только на собственные силы, а это уже не так привычно. Как любила поговаривать Жанин, наблюдая за Лизуном, находящимся на седьмом небе от взятого штурмом обеда с сэндвичами: «К хорошему быстро привыкаешь».       И сколько бы книг не было прочитано, сколько бы призраков не оказалось поймано, хрупкая упрямая охотница Кайли не скрывала, что ей бывало и бывает до чертиков страшно. Вот как сейчас. Но немного по-другому, ведь страх возникает далеко не за свою жизнь. Разумеется, другим к этой ее сентиментально трусливой стороне путь был заказан.       На секунду Гриффин останавливается, ей кажется, что она не одна. За сотым/тысячным поворотом раздается болезненный стон. Совсем живой. Безумно знакомый. — Гарретт.? — осторожно вопрошает она и тут же срывается на бег, потому что боится не услышать ответ. На поясе в ту же секунду загорается лампочка миниатюрного индикатора.       Парень лежит навзничь, мелко потрясываясь от боли и держась за колено. И последний пункт, видимо, слишком медленно доходит до девушки. Одна вспышка, единственный рывок — и она оказывается лежащей на полу, нелепо барахтающейся в разводах зелено-бурой слизи.       С Лжегарретта в прямом смысле стекает внешность, обнуляя ухмыляющуюся физиономию призрака-подражателя. — Умно, — с трудом поднимаясь, хрипит девушка. Но не успевает она схватиться за оружие, как вновь получает сильный удар, сбивающий с ног, а затем чувствует, как на скафандре в районе шеи пытаются сомкнуться призрачные руки. Миниатюрный бластер отлетает в сторону, скрываясь под слоями грязи.       Что ж, в рукопашной борьбе с призраком она себя еще не пробовала. У подражателей, казалось бы, далеко не самых опасных и «навороченных» полтергейстов, числилось много тузов в рукаве. Один из них Гриффин как раз испытывает на себе. Частичная материализация. Довольно полезная штука в некоторых ситуациях.       Кайли почти отрывает душегуба от себя, второй рукой вслепую шаря вокруг. И вот когда заветная рукоятка страшного сна эктоплазмы нащупана, обозленный подражатель во все горло начинает взывать об обнаруженном охотнике. Его вопли похожи на полицейскую сирену. Звуковые волны мгновенно отражаются от голых стен и летят все дальше и дальше, достигая ушей своих адресатов.       Дело принимает плачевный оборот. Кайли кажется, что она уже слышит приближающуюся армаду разъяренных, жаждущих крови привидений. Секунда — и от нее останутся только воспоминания. Девочка-гот, девочка-всезнайка, девочка-себе-на-уме, девочка, полезшая в хранилище за другом, а в итоге, мало того, его не спасшая, так еще и сама глупо погибшая.       До предела разозлившись от осознания своей беспомощности, охотница со всей силы ногами отталкивает от себя неуемное чудовище. Удар выходит настолько мощным, что ошалевший призрак не успевает среагировать и на полной скорости, так и не перейдя в аморфную форму, врезается в стену. Это выглядит смешно, но Кайли не до веселья: не тогда, когда пару секунд назад ее чуть не придушили.       Стараясь выровнять сбитое дыхание, девушка опирается о колени, но тут новая беда! Кто-то молниеносно обхватывает ее за лодыжку и также стремительно дергает вниз, а затем тащит по дну трубы, болезненно швыряя о различные выступы.       Ничего не видно, защитное стекло шлема целиком и полностью залеплено призрачными нечистотами. Кайли чувствует, как силы ее покидают — ни дернуться, ни вырваться. Голова гудит пожарным колоколом, а потные ресницы намертво смыкаются. В голове сквозит насмешливый юношеский голос, так и побуждая залепить затрещину. Кому и зачем — уже не важно.       Но ослепительно-белая вспышка и знакомый треск молнии вероломно вырывают ее из плена беспамятства. — Здорово! Ты меня спасать собралась или прикорнуть решила?