По стопам идущего

      Здоровая половина охотников расположилась на достаточно скромной даже для трех человек неубранной после последнего «эксперимента» Лизуна кухоньке, молчаливо потягивая кофе. День выдался напряженным, и стоило бы взять выходной, только вот зло не дремлет. Оно не будет ждать, когда ослабленные бесконечными стычками люди в пожарной башне придут в норму и залатают раны. Не исключено, что уже сейчас в одном из районов огромного мегаполиса готовится очередное неравное столкновение человека и призрака. Не в подтверждение ли тому Жанин последние полчаса не слезает с телефона, звонящего так, как если бы тот хотел взорваться и оставить их без единственного средства связи с внешним миром?       Как бы то ни было, легкий аромат уныния нет-нет да и витает в помещении под грязновато-желтым светом лампочки. Сна у охотников — ни в одном глазу, вот и приходится коротать конец дня бок о бок.       Из соседней комнаты не доносится ни звука. Это и успокаивает, и раздражает нервную систему единовременно.       Излишне задумчивый Ривера почти смирился с тем, что единственная (Мелниц не в счет) девушка в их «высокотестостероновой» компании отвергла его. Это задевает его гордость, но в то же время открывает новые горизонты, ведь не сошелся свет клином на одной упрямой, заумной девчонке. Или? Во всяком случае, считает он, время тому лучший показатель.       Роланд понимающе молчит, редкими неловкими вопросами стараясь отвлечь тяжелый взгляд панка от дверей, за которыми находятся перевязанные, едва выкарабкавшиеся с того света напарники. Он нервно вертит именную кружку с остывшим кофе в руках, вглядываясь в успокаивающую темноту напитка, будто силится прочитать что-то в комкообразной кофейной гуще. Остатки напряжения также не успели сойти с его мрачного лица. — Игон, думаю, пора бы уже укрепить хранилище, — наконец, решает он обратиться к стоящему у раковины мужчине. — Ну, знаешь… Понадежнее, — ненавязчиво ставит акцент. — Откладывать обновление больше нет смысла. — Не волнуйся, я уже позаботился об этом, — наставник выглядит несколько постаревшим. Хотя, вспомнить, что за разборки здесь происходили после того, как Гриффин скрылась за дверью обиталища демонов, вопросы отпадут сами собой. Они на высоких тонах обвиняли друг друга, а потом принялись обвинять самих себя. — На днях заедет Питер, он обещал помочь. К тому же, — после короткого вздоха продолжает он, — у него появились некоторые успехи в разработке протонных блоков со встроенной ловушкой — вам будет не лишним взглянуть.       Роланд кивает, вновь желая обратиться к Эдуардо с какой-то несущественной мелочью, как Игон своим поникшим голосом вновь заставляет обратить внимание на себя: — Нет-нет, все в корне неверно. Не сработай смекалка Кайли, и мы бы их больше не увидели. Чтобы я сказал их родным, Боже! — обомлев от возникшей мысли, хватается он за голову. — Моя вина, что не позаботился о каком-то более мощном вооружении на такие случаи. ЧП может случиться и на ферме по производству цыплят, что уж говорить о работенке по ловле эктоплазменного безумия. — Не вини себя. В последнее время у нас совершенно не было времени. К тому же, они живы. Это важно, — к удивлению присутствующих подает ни разу не язвительный голос Эд. Он спокоен и даже в какой-то мере безразличен. — Это важнее всего! — устало передвигая ногами, проходя на кухню, цедит Жанин.       Она могла бы произнести куда более пламенную речь, но после финального разговора по телефону с женщиной, отказывающейся слышать что-либо кроме своего невразумительного визга, силы ее окончательно покинули. Джексон едва успевает отодвинуть стул, как секретарь буквально обваливается на несчастный предмет интерьера. Скидывая осточертевшие до мозолей туфли, она глубоко вздыхает:  — Еще раз услышу жалкий писк вины с твоей стороны, Игон, и ты вмиг забудешь весь свой чудесный университетский да и профессорский багаж, — подчеркнуто хмуро произносит она из-под причудливых очков. — Я ясно выражаюсь?       Да, эти сутки определенно изменили их всех. Даже серьезная, но корректная не лишенная романтики — особливо в радиусе действия объекта обожания — Мелниц сейчас больше походит на суровую заточенную под матриархат профессорскую жену. — А теперь не мог бы кто-нибудь сделать мне чашечку крепкого? — уже невинно вопрошает она, откидываясь на спинку стула. Порождая извечный вопрос: «Что с этими женщинами не так?»       Лицо неприятно облепляют пряди, влажные от пота и, наверняка, от стекающей с виска крови. Она чувствует, что задыхается. Пространство перед лицом вновь рассекают длинные когти озверевшего чудовища. Девушка слышит отчаянный крик и не сразу догадывается, что это Гарретт. Что… Он может так кричать. Это убивает изнутри. Он не должен так кричать, это неправильно, неканонно, если хотите. Кайли пытается крикнуть в ответ, что все в порядке, ведь она просчитала — дело верное. Но вместо слов из ее горла вырывается булькающий хрип и подбородок, а затем и молочную шею пересекает темно-багровая полоса.       То, что стягивало все это время грудь, оказывается не лапами монстров — пресловутыми бинтами. Значит, крест на себе ставить рановато. И кошку пока кормить будет сама.       Кайли хочет оглядеться, но глазами оказывается двигать труднее, чем собственным свинцовым телом. Несмотря на все неудобства, Гриффин находит более-менее удобную позу и осматривается: как и думала, она на базе и, судя по высокому разряду «мумификации», Роланд лично занялся ее лечением — гений бывает полезен не только, когда дело касается сложных бездушных железяк. Даже организовал из темной гостиной что-то наподобие лазарета. На прикроватной тумбочке ее обезвоженных губ дожидается кувшин с водой, который она осушает наполовину сразу же, как только становится способна принять сидячую позу.       Гарретт находится за ширмой, на соседней с ней койке. Дышит он глубоко и размеренно, и это успокаивает, но недостаточно, чтобы оставаться на месте.       Подниматься в полный рост тяжело, каждая клеточка тела отзывается тупой ноющей болью, которую девушка бессовестно решает игнорировать до последнего. Когда она чуть ли не доползает до мирно спящего охотника, силы ее окончательно покидают. Брюнетка вдруг задыхается от его вида: искалеченного, перевязанного чуть меньше ее, но такого безмятежно сопящего, что слезы непроизвольно начинают душить. Разве недостаточно ей было бабушки? Как бы она сумела перенести потерю этого солнечного человека в своей безбожно черной, полной глупых ошибок жизни? Привязываться по-настоящему, оказывается, жутко болезненно.       Кайли замечает, что кусок пластыря на лбу задрался, и тянется вперед, чтобы поправить пышную рыжую челку, в то время как голубые глаза внезапно распахиваются, загораясь слишком знакомым озорным огоньком. Гарретт улыбается от уха до уха и резко тянет взятую врасплох охотницу на себя, возможно, слишком резко — падая, та опирается о грудь хохочущего подростка. Раздается болезненное мычание. — Извини, — испуганно охает Кайли.  — Ты там поосторожнее, иначе все твои старания по спасению меня будут напрасны.       Воспользовавшись замешательством девушки, моментально убравшей руки от его грудной клетки, он придвигает ее еще ближе. — Хэй, ты там поосторожнее, иначе мои старания пойдут насмарку, — передразнивает Миллера охотница. — Один-один, королева демонов, — с плохо скрываемой улыбкой хмыкает парень, но затем, спустя секунды, выражение его лица кардинально меняется на обеспокоенное. — Я рад, что ты цела. Стыдно признаваться, но когда тебя завалило, я успел подумать о худшем. О том, как ты, как ты… Боже, это были самые страшные секунды в моей жизни! — Правда? — виновато вырывается у нее.       Гарретт прикусывает язык — видеть ее подавленной сейчас выше его сил. Но есть выход. Лучшее оружие — это смех, особенно когда по соседству не разгуливают злобные клоуны, готовые высосать тебя из штанов. — Ну, — задумчиво тянет он, театрально сводя брови и потирая подбородок, — за исключением, может быть, того момента, когда Эд спросил, какой подарок может понравиться такому бездельнику, как я. Признаться, седых волос после этого случая у меня прибавилось, — сияющие глаза, вновь направленные на него, являются лучшим подтверждением наличия смысла жизни на земле. Пламя боли в них немного затухает. — Какой же ты все-таки… — Придурок, болтун, заноза в заднице… — принимается перечислять, загибая пальцы, Миллер.       Ее явно веселит его незатейливое дурачество. — Сущий ребенок.       На лице парня мелькает что-то, отчасти напоминающее смущение. — Тогда не злись на меня, — бурчит он в сторону от нее, но рука брюнетки уже тянется, чтобы настойчиво развернуть его за подбородок обратно. — Как ты не поймешь, на тебя невозможно злиться, — ее взгляд непривычно нежен, голос тих, в нем проскальзывают нотки, которые просто щекочут его душу. Значит, все хорошо, все в порядке.       В каком-то туманном порыве он неспешно утыкается в выразительный сгиб ее шеи, неприкрытый бинтами. Брюнетка, не привыкшая к такого рода прикосновениям, едва вздрагивает, но тут же заставляет себя расслабиться — это все тот же Гарретт, не стоит трусить. Да и в целом — лучше поменьше двигаться. — Твое сердце так бьётся, — тихо шепчет он.       Гриффин удивленно скашивает глаза на его пылающий в свете вечернего солнца затылок. В этот момент он меньше всего похож на себя. И Кайли бы точно испугалась столь резких перемен, если бы не выявила их раньше. Гарретт был мягок и даже робок, но в тех редких случаях, когда оставался с кем-то, кому доверял чуть больше остальных. И в глубине души ей безумно приятно, что она присутствовала в большинстве таких моментов. — Бьётся? Конечно, я же живая, Гарретт. Не забыл? — немного рассеянно проговаривает она. — Жи-ва-я, — все также с прикрытыми глазами мягко растягивает за ней слова.       Они лежат молча несколько минут, пока его большой палец поглаживает ребро ее ладони, пока ее взгляд ловит причудливые тени на стене с хламом напротив, а бледные пальцы пропускают рыжие, с красна, пряди. — Но все-таки было в твоем поступке что-то безумное, от камикадзе, — хриплым от молчания голосом продолжает охотник приостановленный разговор. Его волнует, как легко она бросается навстречу опасности — это с ее-то здравым смыслом и непогрешимой логикой отличницы.       Кайли пожимает плечами. — Может быть, жизнь показала мне, что я не ее часть. Это только в книжках говорится — «глупо кончать с собой» — в жизни же ты не прикладываешь пистолет к виску, не вскрываешь вены в ванной и не оставляешь открытым газ, ты просто… Забиваешь, и все мыслимые двери запираются следом. — Двери в любой ситуации можно открыть, иной раз и выломать, — с привычной горячностью протестует Миллер. — Ага, на своей «космической» коляске, — цокает в ответ. — Все припоминаешь мне тот случай? Ты так удачно расположилась у меня на руках, — мечтательно закатывает глаза рыжеволосый. — А потом мы все задницы отбили на тех ужасных ступеньках.       Они негромко смеются. — Я тебя люблю.       А внутренности так и распирает: «Вырвалось все-таки. Молодец, Гарретт, эко тебя несет. В самый раз для признания, ну, просто мастер пикапа. Нет, Кайли не покупается на такое, Ривера плавал — знает, да и тебе ни к чему».       Гриффин молчит, и ничто во взгляде не выдает ее эмоций, только кончики ушей наливаются алым румянцем. Она с запинкой кивает.       «Вот, даже перед смертью не признался, а тут прямо разоткровенничался. А вообще… Да и пошло оно все! Кто придумал, что в признаниях к девушке следует тянуть до последнего». — Кайли? — Что? — Без шуток. Ты не против, если… Это, ну, — Ну что? — Это… Я…       Охотник теряет привычную уверенность, нервно потирает шею и только надеется, что умница Гриффин как обычно сможет во всем разобраться самостоятельно, без его косноязычия. И понимающий смех девушки привычно приходит ему на помощь. — С тобой не соскучишься, — качает головой девушка. — Это значит «да»? — вот и маска крутого слетает. Абсолютная уязвимость перед этой хрупкой странной девчонкой. — Значит: куда же я денусь, — обхватывает его за щеки охотница и легко оставляет поцелуй на покрытой пластырем скуле.       И пока неизведанная волна нежности топит в себе влюбленного парня, за дверью раздается осторожный скрип.       После повторного шуршания со стороны кухни, брюнетка непроизвольно сжимает мужское запястье. Гарретт одним движением закрывает с головой себя и пунцовеющую пятнами Кайли. Это было спонтанное решение. Растроганная, оробевшая от впервые нахлынувших — как позже признавалась — настолько ярких чувств… Почему-то хочется сохранить в памяти ее такую и не делиться больше ни с кем. Миллер прижимается лбом к ее лбу и давит довольный смешок. Они сейчас словно дети, что прячутся после совершенных шалостей от маминого ремня. — Не волнуйся, *Долли О’Риордан, — охотница ставит на то, что ей только что подмигнули, — в конце концов, рядом с тобой же самый крутой парень Бруклина. — Я просто хочу проверить, не очнулись ли ребята, — шикает через плечо Роланд, его чертовски раздражает то, что остальные продолжают паниковать, но вот помочь делом ему не спешат. — О…       Он останавливается в дверях, пока Ривера пытается догадаться, чего это этот «женатик на изобретениях» сияет начищенным центом. — Ребята, вам стоит это увидеть, — уже не скрывая довольной улыбки, объявляет Джексон.       Компания спешно подтягивается к нему. Лизун вовремя зажимает руками рот, вопящий от восторга; кто бы мог подумать, что привидения способны на такую сентиментальность. Ривера замирает. Это, по его мнению, уже перебор. Ухмыляющийся Джексон молча утаскивает негодующего шатена от милой картины в виде заснувших на одной узкой койке парня и девушки. Игон только недоуменно трет лоб и следует за остальными; ему кажется, что он пропустил какое-то важное событие из жизни своих учеников, но, по-видимому, он просто стареет. Сегодняшняя молодежь гораздо быстрее разбирается в амурных делах. И этому нельзя не порадоваться.       Жанин удовлетворенно кивает и, распространяя манящий аромат бразильского напитка, пританцовывая на носочках с совсем другим, отличным, настроением отправляется обрабатывать оставшиеся вызовы.       Не секрет, что Гарретт Миллер любит воскресные вечера, пиццу с зажаренной сырной корочкой, холодные баночки «Dr. Pepper» с застывшими на них капельками воды, громкий смех друзей и тонкую, прохладную девичью руку, которую можно будет согревать в своей широкой ладони еще очень долгое время.       Кайли Гриффин не любит сомневаться. Кайли Гриффин просто любит своего рыжеволосого чудака с храброй душой и самой заразительной на свете улыбкой, когда-то растопившей ей сердце, и этого считает достаточным.