***
Голова раскалывается на континенты. Когда Гарретт приходит в себя, то видит только очертания высокой каменной насыпи, растянувшейся от пола до самого потолка. Ему приходится еще раз пять прокричать во мглу, надеясь, что девушка отзовется. Но этого не происходит. Многое пролетает в голове, пока руки, что есть силы, разгребают образовавшийся завал. Он что-то говорит под нос, временами срывается на шепот и все также не перестает звать — уже скорее по привычке, нежели в надежде на ответ. Руки не чувствуют тяжести, на глаза накатывает предательская пелена, которую никак не получается сморгнуть. Любые доводы про стойкость мужчин заглушает дикий внутренний рев раненого зверя. Наконец, через неопределенный срок, кажущийся парню вечностью, в плотном облаке пыли, ввиду паранойи смахивающим на очередное привидение, среди обломков и черноты просачивается моргающий луч слабого зеленоватого света от диода ПКЭ и становится заметнее нечеткий силуэт руки. — Кайли! — который раз восклицает охотник и вновь вгрызается в землю до тех пор, пока на поверхности не оказывается вся брюнетка — глаза слегка приоткрыты, грудь низко вздымается, но она в сознании. Когда зрение привыкает к плохому освещению, он может ее детально рассмотреть. Ткань скафандра почернела, но выглядела целой, а вот про шлем такого сказать нельзя: по треснувшему гермостеклу расползлись глубокие борозды паутины, и хоть это спасло от прямого удара, надобность в защите легких уже отсутствовала. Гриффин тяжело кашляет и тут же шипит от пронзающей боли. Она позволяет заботливым рукам оттащить себя подальше от каменной глыбы, что чуть не лишила ее жизни. Она и сама не поняла, как быстро все закрутилось: выстрел бластером, болезненная какофония, разрывающая перепонки; у нее перехватило дыхание, все поплыло: трубы, трубы, трубы, чернота обвала, цветастые саваны призраков, голубые глаза Гарретта… С носа капает. Уголки губ, стянутые кровяной пленкой, трогает улыбка. — Из тебя просто ужасная актриса, — аккуратно приобнимая ее, выдает Миллер. На лице ни следа недавнего испуга. Эта ненормальная девчонка рядом. Живая. Они оба живы пока. Но про дальнейшие перемещения могут забыть. — Но сработал же… — Что «сработал»? — Мой глупый трюк… Он… Он сработал. На мгновение вселенская радость сменяется желанием придушить эту картонную дурилку, чуть не лишившую его последних остатков разума, но он сдерживается, по привычке бросая колкое: — А я думал, ты наше единственное командное благоразумие. — Оно и есть, — глотнув как можно больше воздуха, отвечает Гриффин. — Кто тянул время, пока ты, сопя мне в ухо, пытался перепрятать к себе дурацкую пушку? Что тут ответить? Раньше ее самым большим страхом были черви. Какая глупость и малодушие — бояться безвредных, пусть и немного неприглядных, насекомых, когда перед ними минутами ранее пронеслась ни разу не иллюзорная старуха с косой. Гарретт не прекращает болтать ни на минуту, осыпая ее пунктами из их общей биографии, исходя из которых она должна быть благодарна его «сообразительности и развитым рефлексам». Спаситель. Она еще помнит, что подумала о нем в первый день знакомства, «разгильдяй и хулиган», он о ней — «выскочка и зубрила». Кажется, это было так давно, где-то в прошлой жизни, когда она еще не понимала разницу между наукой и мистицизмом, дружбой и одиночеством, когда она еще не думала, что сможет по-настоящему, как вещали с экранов наивных фильмов, полюбить. — …Сплошной блеф. — Что? — отвлекаясь от воспоминаний, устало приоткрывает глаза девушка. — Кнопка эвакуации. Ее не было в твоей руке, верно? Так что это было? — Всего лишь обычная кнопка, которую я вырвала из ПКЭ. — Роланд тебя не простит, — выдает само собой разумеющееся Миллер. Он прав: кнопка кнопкой, а за свои изобретения темнокожий здоровяк в забавной пижаме мог и покалечить. — Это точно, — пристраивая голову на плече парня, бормочет она, ее не сильно заботит сейчас, что он подумает. Просто так надо. Перед лицом неотвратимого все становится намного проще и понятнее. Был в этом действии только один минус: ей не удалось поумиляться с мимики растерявшегося охотника. Что ж, если начала поражать, то надо идти до конца, а то, чего доброго, на биполярное расстройство спишут. — Погоди, — доходит до него, спустя время, — только не говори, что вообще не захватила ее с собой! Зеленоглазая пожимает плечами, мол, раз просишь, не скажу. Гарретт поднимает глаза к покоцанному взрывом потолку и продолжительно выдыхает, прежде чем улыбнуться. — Чудачка ты, Кайли, и самоубийца. Да и я тот еще. — Ну, знаешь, я вообще-то торопилась на спасательную операцию за кое-кем. Не припоминаешь этого рыжеволосого мистера? — слегка задевает его здоровым плечом. — А вообще — прости, что все так глупо вышло. Пришла помочь выбраться, а в итоге мы так здесь и останемся. — На веки вечные, — будто распробуя, несколько раз повторяет парень. — Звучит неплохо. Приятная компания… Для полного счастья не хватает картишек, не захватила случайно? Девушка укоризненно качает головой. — И все-таки, Гарретт, Эд был кое в чем прав. — Не стоит на смертном одре портить мне настроение, — переходит в ворчание Миллер, но, завидев хмурое выражение лица напарницы, поправляется. — Ладно-ладно, и в чем же был прав этот индюк-пофигист? — Ты просто адская заноза в заднице, — широкая улыбка трафаретом ложится на бледное лицо, заражая. И парень очередной раз поддается, не скрывая улыбки в ответ. — Кто-нибудь, позовите Игона! Тут его лучшая ученица выражается! Они забывают, где находятся, забывают, сколько осталось времени. Сами забываются. Возможно, нехватка кислорода так влияет на работу головного мозга, но они смеются, хохочут в голос и переплетают пальцы. — Во всяком случае… Если уж умирать, глупо вспоминать несовершенные глупости, плакать и жалеть. Гораздо правильнее улыбнуться всему хорошему, что было, — внезапно даже для самой себя озвучивает мысли Кайли, ставя, таким образом, ту самую страшную точку. Этот эпилог подходит ее скромным мемуарам. — Надо же, говорю, как эксперт, хотя раньше умирать не приходилось. — Мне приходилось. Скажу так, ничего приятного, — сил для поддержания ободряющей улыбки, увы, не остается, но в голубой радужке продолжают тлеть остатки жизни. Она задерживается на его смеющихся глазах еще на секунду, и комок подступает к горлу, мешая не то что говорить, но даже дышать. — Гарретт, я, наверное, должна сказать, да? Все равно скоро умр… — Я очень рад, что встретил тебя, Кайли, — наглым образом прерывает ее охотник. — Правда, сперва я был от тебя не в восторге. Ну что ты так смотришь? Сначала ты казалась мне такой скучной и странной, нестерпимо просто. Но… Это было ошибкой, такого напарника и… Друга я бы ни на кого не променял. Ты, в самом деле, лучшая. Редкая. Настоящая. Кайли Гриффин, знаешь, ты… Но запасы кислорода стремительно подходят к концу, а глаза слипаются у обоих, не в силах больше противиться тяге несовершенных организмов. Жизненный огонь в охотниках угасает, подобно колеблющемуся пламени крохотной спички. Кайли сдерживает просящиеся наружу слезы, крепче сжимает чужие ослабевшие пальцы, жалея, что не может дотронуться до него без этого грубого панциря скафандра, и доверительно шепчет уже бессознательному напарнику: — Дурачок. Сам в толк не возьмешь, что значат для меня эти слова, — а затем тихо-тихо и по слогам. — Спа-си-бо. Последний взмах отяжелевших ресниц, и небытие накрывает с головой. Но оно оказывается не таким уж пугающим, скорее даже манящим. Оттуда, из глубины, веет спокойствием и сладким вечным сном.Глава четвертая. Последнее пристанище
4 августа 2020 г. в 01:02
«Дерьмо!» — так и хочет выругаться девушка, но в последний момент то ли от накатившего шока, то ли от странной сухости во рту передумывает. За нее это делает Миллер.
Всё происходящее с ними и без того похоже на плохо отрепетированную прелюдию к будущему масштабному розыгрышу: злодеи скверно испугали, жертвы вяло испугались — а тут еще, по закону подлости, дойти до заветного люка оставалось-то всего ничего. И напрасно Кайли с наивностью банкрота (на грани отчаяния, если быть точнее), ставящего все на последнюю игру, продолжает верить в положительный исход конфликта: любой несведущий в специфике их работы сказал бы, что силы не равны. И дело вовсе не в количестве противников. Хотя нет. Эта причина в итоге сыграет как немаловажный фактор, но не станет основной. Почему? До смешного просто: у охотников имеется, не в угоду мужскому самолюбию, но все-таки всего один девчачий бластер на двоих! К тому же, Гарретт уже серьезно ранен, а сама девушка от усталости и нехватки кислорода едва стоит на ногах. Имеет значение и то, что возможности призраков разнятся: присутствуют экземпляры от самых неприметных и в целом безобидных хулиганов до матерых, сведущих в разных сверхъестественных фишках злодеев. И у них даже нарисовывался свой предводитель, хитроумный и жестокий, умело управляющий способностями призрачных душ, будто заядлый игрок — односторонней шахматной партией.
Окружающее пространство, в считанные минуты сжавшееся до никчемного клочка, по праву могло сниться в кошмарах ярым клаустрофобам. Такая себе посредственная партейка. Бестелесная армия, устрашающий легион эктоплазмы, против двух не впечатляющих физикой фигур из плоти и крови.
Они измучены сначала днем нескончаемой погони за привидениями, а потом уже и бегством от них. Они морально истощены чередой непростых выборов и ответами на собственные вопросы. Им как никогда хочется на миг стать простыми студентами и просто прожигать жизнь за книгами в библиотеке с тем, чтобы ночью одна могла полностью погрузиться в легкое чтиво, а другой — в прелести молодежной вечеринки. Но до финала еще далеко. По крайней мере, такого, какой бы устроил человеческую половину здесь присутствующих.
Призрачный лидер с глумливой усмешкой сканирует молодых людей подобием глаз. Вместе с этим его физиономия остается по большей части беспристрастной, нечитаемой, чем заставляет Гарретта и Кайли лишь сильнее раззадоривать нервную систему. Чего им стоит ждать от столь опасного противника? По зубам ли окажется самосаботажная миссия?
«Вляпались, так вляпались», — удрученно мелькает в головах обоих.
Спустя время главарь нарушает молчание:
— Однако жаль, что вас всего двое. Мы были бы не прочь поразвлечься, прежде чем покончить со всеми разом, — говорит он предельно спокойно, но эти ледяные нотки безразличия, едко контрастирующие с оскалом, лишь тяжелее сдавливают грудь. Они, будто невидимые конечности, выбивают весь воздух, вызывая один за другим приступы асфиксии. — Даже тут, в этом убогом подобии мирка, заточившем нас, вы устанавливаете свои мерзкие человеческие порядки, — погружаясь в воспоминания, слепое чудовище буквально плюет ядом, — калечите моих верных подданных, оскверняете своим присутствием наше вынужденное укрытие.
— Укрытие? По-моему, больше похоже на вонючую подземку. Причем без пиццы и мастера Сплинтера, — морщится охотник, сильнее сдавливая ключицы замершей струной Кайли.
Голос, полный привычной миллеровской иронии, приводит в тонус мысли молодой охотницы. И она вновь заставляет свои незаменимые шестеренки работать на себя, на то, что поможет им, в конце концов, выбраться из этой опостылевшей дыры. В этом случае, Гарретт дает слово, сам, лично, заколотит наглухо этот клятый люк, а потом заставит нагнуться Игона, возьмет того за грудки и будет трясти до тех пор, пока он не соизволит в кои-то веки собрать современное, полезное в их деле оружие. Он и теперь, через скафандр, чувствует, как часто колотится сердце Гриффин, и мысленно дает себе оплеуху за то, что вообще полез сюда, не сумев найти другого выхода и поставив ее жизнь под реальную угрозу. Реальнее просто некуда.
— Пока да, но вскоре все изменится, — нараспев выдает призрак и громогласно смеется, порождая вокруг себя восторженные визги, мало чем напоминающие хохот даже в сравнении с пропитанными бездарщиной комедийными телешоу, — вам двоим даже выпадет честь поучаствовать в нашем долгожданном возвращении.
— А вот тут ты загнул, рогатая морда. Нам, — на этом слове у Миллера почему-то возникает приятное словесное послевкусие, — рядом с вами делать нечего.
Но, по всей видимости, «рогатая морда» размышляет по-другому:
— Ладно, правда что ли? Не будь так категоричен. Мой план детально прост и выигрышен. Вам всего лишь нужно отдать мне кнопку, ту, что открывает проход в Верхний мир. Будете послушными — останетесь жить. Нет, — монстр показывает соответствующий жест передними конечностями, — мои воины разорвут вас на куски и сами заберут ее. Кажется, выбор очевиден, — он широко ухмыляется, видя искры сомнения на юных лицах напротив, но этого мало. Ничтожно. Не хватает страха: им не насыщен токсичный воздух, не напитаны жилы, его не отражает упрямый дуэт зеленых и голубых глаз.
— И ты думаешь, что мы так просто сможем пожертвовать нашими друзьями, родными, всеми, кто остался на поверхности? — интонация Кайли больше походит на утверждение.
Призрак кивает.
— Люди с самого начала были трусливыми, тщеславными, тряслись за свои жалкие ничего не значащие жизни. Прошли века, и ничего не поменялось. Только вот появились вы, жалкая кучка охотников, всего лишь оттягивающих неизбежное. Кто скажет вам «спасибо», умри вы здесь? Кто похвалит? Никто. Ни одна живая или мертвая душа — могу гарантировать. Они будут жить: дышать, есть, пить, изводить друг друга подлостями и видеть себя властителями мира, чужих судеб в то время, как ваши неоплаканные останки будут гнить прямо тут, в этой затхлой луже. Сами знаете, вашему роду легче не замечать очевидного, существовать так, будто это ваш мир и вы, людишки, в нем главные.
«Сильно. Ему бы на трибунах выступать или играть призрак отца Гамлета». Гарретт буквально физически ощущает, как накаляются остатки воздуха в отяжелевшем скафандре и до предела напрягаются мышцы спины брюнетки. Ответить нечем. Ситуация кажется безвыходной, и оба охотника судорожно соображают, как же ее разрешить. Им как никогда требуется дельный совет Спенглера. Впрочем, обстановка складывается так, что любому, даже самому безумному предложению Риверы, можно будет радоваться как манне небесной. Но все то лишь пустые надежды. Их только двое, и надеяться не на кого. Как не противно признаваться, но призрак прав — кто они такие? Два недоучки-охотника, всего-то подростки, пытающиеся в не самом многообещающем университете Нью-Йорка совмещать учебу, ежедневные вызовы от перепуганных распоясавшимися полтергейстами горожан и как попало складывающуюся личную жизнь? Бредово? Определенно. Дико? Может быть. Но кто сказал, что очередная безумная идея в такой безвыходной ситуации не сработает?
Кайли вроде бы случайно скользит взглядом по арке над столпившимися призраками, сладко облизывающимися в предвкушении скорой расправы. «Профессор с товарищами строил это хранилище с целью удержать большое скопление паранормальной энергии, так? Но как удержать то, что проникает через вещи и стены? Стены… — решение приходит мгновенно. — Ну конечно! Как же я сразу не догадалась…» — ликует ее воспрянувший внутренний голос.
К несчастью, Гарретт понимает брюнетку гораздо лучше, чем ей бы того в данный момент хотелось. Его густые брови сходятся, а желудок, будто намертво, прилипает к спине. «Сумасшедшая!», — чуть не срывается с губ.
— Кайли, не смей, — зло, но от того не менее шокировано, шепчет ей на ухо, так, чтобы этого не заметили наблюдатели. — Слышишь?!
На бледном, будто высеченном в мраморе, девичьем лице не дергается ни один мускул. Никто не предупреждал, что будет легко. Но если имеется хоть один мизерный шанс на удачу, не стоит им пренебрегать.
— Гарретт, у нас только одна попытка, — не раскрывая рта, бормочет она под нос.
Предводитель монстров, понимая, что молчание чересчур затягивается, решает поторопить своих нерадивых подельников:
— Думаю, время, выделенное на размышления, вышло. Ну же, детка, отдай кнопку, — он протягивает вперед лапу. — Это не ваша война. Люди слабы, они ничтожны перед нами, неуязвимыми воинами Загробного царства. Мир должен принадлежать сильнейшим. Безраздельно. Отдай кнопку, и мы, так и быть, сохраним тебе и твоему дружку жизни. Достаточно щедрый подарок, как ни крути.
Рот девушки приоткрывается на секунду, затем темно-синие губы под напором одолевающего страха перед неизвестным вновь плотно смыкаются. Она смотрит на нестройные ряды призраков затравленно, без всякой надежды, наконец выдает:
— И вы гарантируете, что отпустите нас? Вот так просто, без обиняков? А как же ваша долгожданная месть?
В ухмылке слепого монстра высвечивается плохо скрываемое ликование.
— О-о, мы будем заняты гораздо большими делами, уж поверь. Так что будь разумней, отдай ее. Не совершай ошибок того парня с мелким предателем.
«Без сомнения, — понимает Гарретт, — речь идет об Эдуардо и Лизуне».
Внешне Гриффин держится на удивление спокойно для человека, ставшего перед таким весомым выбором: кивает и даже, кажется, расслабляется. Приходится присесть, чтобы дать спуститься напарнику. Он в последний раз заглядывает в ее решительно настроенные глаза, глубоко вздыхает и согласно прикрывает веки, хотя внутри полыхает тот еще вулкан под названием «Стоит кому только тронуть девчонку, задушу голыми руками». И плевать на то, что напрямую это невозможно, он-то найдет способ, пусть не сомневаются.
Над головами присутствующих зависает душащая тисками тишина.
Кайли Гриффин разворачивается вокруг себя и медленно, будто осторожная лань, направляется в сторону недобро косящихся полтергейстов; на вытянутой руке поблескивает плосковатая алая кнопка. С каждым шагом грязь отпускает ее ноги все неохотнее. Но грязь ли? Быть может — страх? Исключено. Тогда почему так хочется обернуться, встретиться глазами с, она чувствует, напряженно нахмурившейся голубизной? Гриффин, которая от безделья любила просчитывать логические задачки и маршруты нью-йоркских подземок в своей голове, не сумела предположить, что сегодня может не выжить и унести тщательно отполированные слова с собой, на глубину в шесть футов. А это нечестно по отношению к Гарретту. Он имеет право знать.
Шаг. Еще один.
Охотник, затаив дыхание, наблюдает, ища во впереди парящей нежити хоть одного, в состоянии сорваться и навредить его, судя по всему, окончательно обезумевшей подруге. Но никто не шевелится, все до одного зависят от команд верховного призрака.
Кайли подходит все ближе, а парень старается не потерять контроль, игнорируя жжение от прикушенной до крови губы и глухую боль, прочно поселившуюся в теле — всему виной выброс адской дозы адреналина.
Миллер зол. В первый раз он чувствует себя таким ничтожным ограниченным, лишенным возможности заслонить собой важного человека, могущим лишь молча наблюдать. Это убивает. Ожидание убивает.
И вот, когда между костлявой лапой рогатого монстра и ладошкой охотницы остается пара дюймов, лицо последней преображается в улыбке. Миллер слышит четкий, почти командирский приказ:
— Давай!
Струна напряжения звонко лопается. Не теряя времени, Гарретт молниеносно выуживает из-под себя скрываемый до сих пор бластер и описывает слепящим протонным разрядом дугу над вытянувшимися мордами опомнившихся призраков.
— Глупый трюк!
Он видит, как отпрыгивает в сторону девушка, как длинные когти в сопровождении разъяренного рыка хозяина тянутся к ней. Но тотчас же, словно по Божьему провидению, доступ к хрупкой фигурке перекрывает огромная, с платяной шкаф, глыба, сорвавшаяся с центральной части арки.
Он слышит собственный крик, ее имя. А в следующий момент коридор накрывают волна густой пыли и абсолютный мрак.