Этот мир покрыт тонкой кожей. А суть его скрыта глубоко внутри. Мягкая ли она? Или жесткая? А если не та и не другая, тогда может жидкая? А вдруг там просто пустота? На вопрос: «Что же скрыто внутри?» никто не может дать ответа до тех пор, пока не заглянет под кожу. Другими словами никто не знает, что скрыто под слоем кожи. И эту внутреннюю суть нам остается лишь воображать. Но если там окажется нечто такое, что никто не мог и представить, это повергнет людей в ужас. Кишин Асура «Пожиратель душ».
Guns N’ Roses — Appetite for distraction
Туман плотно застилал белёсой творожной массой узкие грязные улицы. Пахло сыростью и канализационной вонью. Если честно, то я уже привыкла к такому вот разнообразию неприятных запахов в этом городе. Я уже говорила, что здесь всё было нездоровым и неприятным. От былого ночного ужаса не осталось и следа. Было такое ощущение, что вчерашний день остался где-то далеко позади — мне уже было не интересно в нём копаться. Я резво шла по улице, куря сигарету и оглядываясь по сторонам — в такой ранний час, когда солнце ещё не встало и небо было застелено тусклой пеленой бесцветных облаков, ещё можно было нарваться на остатки ночной нечисти. Люди недаром боятся этих тварей, ведь раньше, когда подразделение полиции было всего-лишь мифом, таким старым и давно забытым, а люди не пропадали и их останки не находили в канализациях и мусорных баках, вся жизнь в городе протекала относительно спокойно. Настолько, насколько могла быть спокойной жизнь в криминальном городе. Теперь же люди умирают постоянно. И я давно подозревала, что дело тут не только в нечисти и ночных тварях. Здесь было что-то ещё... И это что-то было явно дело рук человека. В участке уже все были в сборе. Мои коллеги, вообще, были ранние пташки, да и к тому же трудоголики. Без своей работы они не видели себя, своего будущего. И это не удивительно, ведь всю основную и, порой, жестокую работу выполняли именно мы — фараоны. Простые люди побаивались нас, потому что именно мы разгоняли их митинги, при чём, разгоняли очень жёстко, используя оружие. После каждого такого задания, на моей душе неприятно саднило. Мне хотелось выйти из своего тела и зайти в другое. Мне было стыдно. Стыдно за то, что я занимаюсь этим, стыдно за то, что я сижу тихо и молчу, когда на улицах — рукой подать — происходят такие вещи. В какой-то из моментов я не выдержала и попросила перевода на другую должность. Наш босс Гюнтер Шредер — весьма неприятный мужик, отказал мне, аргументируя это тем, что у меня недостаточно опыта да и совести маловато будет. «Сам же взяточник хренов...» В итоге, после долгих месяцев моего настойчивого высказывания желания освободиться от нынешней должности, мне всё же дали разрешение. С этих пор, я следователь или детектив. Честно, непонятно, потому что браться приходится за всё подряд: от мелких краж у лавочников до серьёзных серийных убийств криминальных авторитетов. Это было очень странно, что полиция в этом городе не имела почти никаких прав, кроме как некоторых привелегий. Здесь не существовало закона, потому что единственным законом было полное беззаконие. — Ты задумчивая сегодня. Что-то произошло? Ко мне подошёл Райнер. Я пыталась разобраться с кипой бумаг, которые валялись на столе. Какие-то были старыми, ещё прошлых годов, каким-то было лет сорок минимум — разобрать было тяжело. Всё было написано от руки, в некоторых местах бумага пожелтела от старости, а чернила выцвели. Было заметно, что здесь давно никто не убирался и что на этой должности уже как пол века никто не работал. — А ты как думаешь, Хафнер? — я посмотрела на него выжидающим взглядом. «Уйди, умоляю!» Я сидела с сигаретой в зубах, быстро перебирая бумажные скопы, стараясь держать под контролем свой рассеянный разум. Получалось довольно плохо. От старого огромного стола из тёмного дерева, с резными вставками и красивым оформлением, пахло затхлостью. Ничто не вечно перед временем. Впрочем, Райнер Хафнер был неплохим парнем. В некоторых случаях он здорово помогал мне. Не нравилось мне в нём лишь одно — любил поболтать и вёл себя очень обидчиво. Была у него такая черта — выискивать подвох в словах людей, а потом раздувать из этого целый спектакль с обидами и горькими словами. Я всё ещё не могла понять, как остальные терпят его выходки, потому что моё терпение уже было на исходе. Плюсом ко всему этому было то, что он, возможно, единственный знакомый мне человек, кто видит во мне девушку, а не парня-коллегу, не друга, не следователя и не работягу-трудягу. И это было крайне неприятно, особенно мне. Я по каким-то странным причинам, не могла быть «нормальной» женщиной: женственной, лёгкой, миловидной. Получалось как-то не очень: сухая, скупая на эмоции, нервная, слишком рассудительная, с мужскими повадками. Сколько себя помню, я с самого рождения, наверное, была такой. И нет, я не ношу короткие волосы и у меня не совсем уж андрогинные черты лица. Просто я веду себя на равных с парнями и мне всегда было комфортно с ними. — Я думаю, что тебе бы просто выспаться нормально. — Хафнер стоял рядом, оперевшись о стол. — Сколько ты сегодня спала? Часа два-три, как обычно? Его тон был немного язвительный, с какой-то перчинкой. Райнер был таким человеком: говорить серьёзно и прямо было совершенно не для него. Но это всего-лишь интонация. Я давно разгадала всё то, что происходит в его душе. — Слушай, отстань, а, — я закатила глаза, — у меня итак дел дохрена. Я быстро затушила сигарету и именно в этот момент в дверях появился херр Гюнтер Гольдшмидт, начальник нашего отдела. Его бегающий быстрый взгляд мгновенно пробежался по комнате и остановился на мне. — Хайдрих, собирайся, появилась новая наводка от Денниса, — он говоряще зыркнул на Хафнера и тот вышел, — езжай в больницу, на Людвигштрассе — там расспроси персонал о некоем Хилько Краусе. Шеф был чем-то взволнован. И казалось, что весь мир сейчас переворачивается с ног на голову. Когда херр Гольдшмидт был чем-то недоволен или зол, атмосфера вокруг становилась жутко давящей и неуютной. Как будто бы все его эмоции давили собой на воздух и дышать становилось труднее. Он был очень самовлюблённым человеком, на грани нарциссизма. И в этом не было ничего ужасного для здешних мест. Это лишь цветочки... Я записала всю нужную мне информацию о своём новом задании и схватила плащ, висящий на вешалке. Хотелось побыстрее закончить с этим — ехать в печально известный «Шлосспарк» совершенно не было желания. Совсем уж недобрая слава гуляла в народе об этом месте. Именно там проводились различные эксперименты на больных, которые никто даже не пытался засекретить. Всё было в свободном доступе, но никто не решался прикрывать эту богадельню. В стенах этой клиники царила жуткая антисанитария, а люди умирали с завидной регулярностью. Каждую ночь кто-то да умирал. Трупы не везли в морг, а оставляли до утра прямо в коридоре больницы. И что самое жуткое: иногда утром трупы не находили на каталках. Они, словно вставали и уходили. И это лишь малая часть того, что там происходило. По дороге я размышляла о том, с чем мне придётся столкнуться в «Шлосспарке». Я чувствовала, что гладко сегодня ничего не выйдет. Скорее всего, вмешаются какие-нибудь непредвиденные обстоятельства, которые, как всегда, сыграют со мной злую шутку. Извозчик вёл повозку по ухабистой и совсем разбитой улице. Было сыро и накрапывал маленький дождь. Редко можно было увидеть солнце в этих краях. Я уже скучала по его теплу и мне не доставало витамина “D”. Его отсутсвие делало мой организм слабым, а кожу нездоровой и очень бледной. «В солнечной Калифорнии всё было иначе...» Однако, здешним обитателям это нисколько не мешало. Они были адаптированы к таким условиям. Извозчик замедлил ход. Всю дорогу я наблюдала одну и ту же картину: сначала старые дома, людные улицы, базары и ярмарки; затем окраины, где стояли заводы и фабрики, а так же было очень много высохших деревьев. И всё было серым, таким апатичным, вгоняющим в тоску. Днём весь пейзаж был таким. Но вот ближе к вечеру картина кардинально менялась. И далеко не в лучшую сторону. Мы ехали по широкой аллее, всё ещё в черте города. На обе стороны дороги нависали высокие, почти чёрные деревья без листьев. Не было слышно птиц, шелеста листвы и вообще каких-либо признаков жизни в этом месте. Мне показалось, что мы въехали в мёртвую зону. Но уже через минуту, впереди, через ажурную решётку веток и стволов, стали угадываться черты какого-то здания. К горлу подкатило необъяснимое чувство страха и тревоги. Мне очень не хотелось туда ехать и моё сердце заколотилось сильнее, а на душе стало очень неспокойно. Я, словно, чувствовала, что ничего хорошего из этого не выйдет. — Будьте осторожны... — как-то не очень благосклонно зыркнув на меня, проговорил извозчик, когда я рассчитывалась с ним. Я лишь кивнула и обернулась к огромному зданию, возвышающемуся передо мной. Это было посеревшее от времени строение, с облупившейся краской и штукатуркой, с паутинками трещинок и грязными дождевыми подтёками. На фасаде здания возвышались какие-то жуткие статуи, которые я не могла причислить ни к одному архитектурному стилю, известному мне. На окнах стояли ржавые решётки. Особенно толстыми и увесистыми они были на первых этажах, а под окнами располагались клумбы, запущенные сорняками и сухой травой. Весь вид больницы заставлял меня хотеть съёжиться и пойти прочь, но вспомнив херра Гольдшмидта и то, зачем мне сюда надо, я сделала огромное усилие над собой и гордо выпрямилась. «Испугалась какой-то поганой богадельни. Перестань, Ирма.» Внутри было довольно оживлённо, но всё же не настолько, чтобы затеряться в толпе. Персонал можно было сразу узнать по белым халатам и шапочкам. В нос ударила смесь неприятных запахов. Пахло чем-то трупным вперемешку с йодом. Я знала, что в этом крыле больницы располагается реанимация и остальные подобные вещи. В другом же крыле, которое мне предстояло найти, расположено психиатрическое отделение. Оно, по всей видимости, занимало намного большую часть здания, чем обычный госпиталь. Я уверенно шагала по главному коридору больницы, но внутри меня бушевали волны паники и страха. «Чёрт.» Стены, когда-то выкрашенные в светло-бежевый цвет, теперь приобрели нездоровый грязный оттенок. Они были забрызганы чем-то непонятным. По левую сторону стояли каталки с трупами. Некоторые из них пустовали... Работники, которые попадались мне на пути, смотрели перед собой пустым и безжизненным взглядом, но когда я спрашивала у них, как пройти в другое крыло здания, их взгляд становился жёстким и даже злым. Они были настолько недовольны присутствием постороннего, а тем более, полицейского, что грубо отвечали, мол: «прямо по коридору, а затем налево.» И спешили по своим делам. Попадались и больные. В основном пожилые люди, тяжело передвигающиеся и принимавшие меня за свою бывшую ученицу или внучку. Альцгеймер. Так же, здесь были и алкоголики со стажем, которые смотрели в стены стеклянным взглядом, ожидая своей очереди на приём. Было жутко от этих откровенно злющих взглядов и безумных стариков, пытающихся увести меня к себе в палату. Наконец, мне удалось найти поворот налево и большую дверь с надписью о том, что здесь начинается психиатрическая лечебница. Дверь была такая же обшарпанная и местами помятая. Запах стоял неприятный. Ко мне подкатило ещё большее чувство тревоги и паники. В этом крыле было пусто. Сначала я не слышала и не видела никого. По обеим сторонам располагались какие-то кабинеты. Мрачный коридор, который когда-то был светлым, но от грязи и разрухи выглядел каким-то унылым и потемневшим, освещала лишь тусклая лампочка под потолком. Хотелось уйти отсюда обратно, в госпиталь. Там хотя бы люди. Пусть они и пялятся, как будто готовы убить меня на месте, но там хотя бы нет этой мёртвой давящей тишины. Но тишина эта продлилась недолго. Резко подскочив на месте, я побежала к лестничному пролёту, потому что откуда-то сверху раздался жуткий человеческий крик. По всему моему телу пробежались мурашки, а волосы встали дыбом. Вот тут мне по-настоящему стало страшно. Я в два прыжка преодолела лестницу и оказалась на втором этаже. Раздался ещё один крик, но уже другой, больше похожий на стон умирающего от боли человека. Все эти звуки разносились с последнего этажа больницы. Я начала думать логически. Скорее всего, на первом этаже находятся кабинеты персонала и главного врача. На этом этаже, то-есть на втором, палаты пациентов, комната отдыха, столовая и всё остальное. А на третьем, получается... Тоже палаты с пациентами? Я снова побежала вниз. Почти сразу же, по левую сторону, чуть поодаль от других кабинетов, я увидела дверь с небольшой табличкой. На табличке было написано «доктор херр Бёллер». И, скорее всего, это был именно главврач этого отделения. Я постучалась и вошла, заранее приготовив полицейский ордер. Внутри, за столом, заваленным бумагами и папками, сидел человек в белом халате и в рубашке с бабочкой. На вид ему было не больше пятидесяти и его ясный взгляд голубых, сверкающих глаз, как бы в недоумении, был направлен на меня. — Добрый день, доктор Бёллер. Я — Ирма Хайдрих, сотрудник полиции. — я раскрыла ордер. — Я пришла задать парочку вопросов об одном из ваших пациентов. — Здравствуйте, фрау Хайдрих. — он жестом показал на стул. — Проходите, присаживайтесь. Я чувствовала себя неуютно. Под взглядом его сверлящих глаз, я чувствовала себя потенциальным подопытным или пациентом. «Он на всех людей так смотрит?» — Что ж... — он закрыл папку, которую рассматривал до моего появления, и сложил руки в замок. — О ком вы хотите поговорить? Я немного помедлила. — О человеке по имени Хилько Краусе. Вам знакомо это имя? Я старалась говорить равнодушно и жёстко. По всей видимости, у меня это неплохо получалось. Доктор как-то странно улыбнулся, как будто бы немного замявшись. — Извините, фрау Хайдрих, но я не имею права разглашать информацию о своих пациентах. Сами понимаете, это моя работа, а они — больные люди. Его тон звучал немного неестественно. Но выявить это было почти невозможно, ведь он успешно держал маску любезности, как-то неискренне и криво улыбаясь. — Херр Бёллер, — я резко подалась вперёд, — это важная информация. Вы понимаете, что произошло убийство, при чём, серьёзного масштаба. Главная шишка западного района. Вам это ни о чём не говорит? Да я лишусь своей работы, как вы говорите, если не раскрою это преступление. Я решила не отступать. Возможно, моя настойчивость поможет мне выудить хоть какую-то информацию. — Извините. Голос доктора стал жёстче. Появились металлические нотки. И это означало, что не при каких обстоятельствах мне не удастся узнать то, зачем я сюда пришла. «Тогда буду брать хитростью.» — Значит, досвидания, доктор Бёллер. Вы очень помогли следствию! — я немного саркастически улыбнулась, вставая со стула. Уже у двери я обернулась к нему. Он учтиво и любезно посмотрел на меня, вопрошая «что-нибудь ещё?» — Ах да, хочу спросить у вас кое-что напоследок. К вам поступают только по вызову или есть добровольцы? — я сощурилась. Доктор не понял моей уловки. Он как-то пожал плечами и немного удивился. — Конечно же, есть и добровольцы. А вам-то что? Я лишь кивнула головой и вышла в коридор. Теперь я знаю что делать.***
Приехав в участок, я первым делом влетела в кабинет Гольдшмидта. Рассказав ему все ситуацию, я так же сказала ему о своей нелепой, на первый взгляд, идее. — Погоди-ка секунду... — мужчина нахмурился, отложив в сторону карманное зеркальце. Я подалась вперёд, неотрывно смотря ему в глаза. Я была уверена, что мой план был гениален. — То-есть, ты хочешь добровольно лечь в этот притон? — брови на лице Гольдшмидта взлетели вверх. — А что вы так внимание-то на этом акцентируете? — кажется, меня охватил азарт. — Да, лягу. Но лишь для того, чтобы выудить хоть какую-то информацию по этому Хилько. Я откинулась на спинку стула, складывая руки за головой. — К тому же, у меня с нервишками проблемы. Заодно и проверюсь. — Да, по тебе заметно, Хайдрих. — босс нехотя выписывал мне разрешение об отстранении. Ему явно не нравилась моя идея, но это был единственный возможный способ хотя бы немного сдвинуть следствие с места. Почему мы так вертимся вокруг этого Хилько Краусе? Да потому, что в тот момент, когда убили Тило Фосса — главу западного района, Хилько был единственным, кто последний раз видел его в тот вечер и даже находился рядом на момент совершения преступления. В состоянии глубочайшего шока и необъяснимого ужаса, его доставили в районный госпиталь, а ужа оттуда в Шлосспарк. Мы не видели его медицинскую карту, поэтому точно узнать его диагноз не могли. Запрещено было всё: от посещений до, уж тем более, допросов. Что такого ужасного он увидел в тот вечер, никто не знает. И, если честно, не особенно и хочет знать. Вот только мне интересно. До разгадки мне ещё очень далеко, но мой интерес подогревают различные факторы — например простое любопытство, а так же, различные несостыковки, которые можно было бы принять за мистику. Убийца не оставил никаких следов. На теле не нашли никаких признаков того, что это сделал человек. Даже следы от гематом были какими-то неестественными, словно били под таким углом, что выглядело это так, будто бы жертва сама себя покалечила. Из участка я выходила уже вечером. Страшно хотелось спать, а ноги ныли от усталости, но я всё же не могла упустить возможность заглянуть в бар. Внутри было накурено и душно. Пахло хмелем, табачным дымом и потом. В основном, здесь были одни мужчины, а так же проститутки. Женская половина города редко посещала такие заведения. Можно сказать, вообще не посещала. Я устало и расслабленно прошла к стойке. — Виски? — довольно добродушно спросил высокий и нервный бармен за стойкой. Я кивнула. Попутно оглядывала толпу, ловя на себе косые взгляды. Проститутка, что сидела чуть левее меня, на коленях у своего клиента, начала игриво шептать ему что-то на ухо, посматривая на меня. Кажется, я уже догадываюсь, о чём она ему там напевала. Не сказать, чтобы я стесняюсь себя. То, что я ношу мужскую одежду и веду себя практически идентично — не значит, что я не считаю себя девушкой. Моя работа не позволяет мне быть ею, а так же жизненные обстоятельства, которые складывались не особенно в мою пользу: попала в чужой мир, да ещё и не знаю, как выбраться отсюда. В общем, думаю, понятно, что мне абсолютно не до женственности. Бармен со стуком поставил стакан и небрежно плеснул рыжеватой крепкой жидкости. Плеснул так небрежно, что расплескал добрую половину. Вновь оглядываю толпу, отпивая из стакана. Вкус терпкий, но такой приятный и успокаивающий. Он такой знакомый и давний, словно был моим старым приятелем, который приехал издалека после долгой разлуки. Хотелось раствориться, забыться хотя бы на секунду в своих воспоминаниях о моей Родине. В углу, за самым дальним столиком, сквозь сигаретный дым, замечаю знакомое мне лицо. Белёсые волосы, тяжёлый, проницательный, но вместе с тем, потерянный взгляд, сосредоточенный на одной точке. «Раммштайнер...» Я мысленно улыбнулась. Было приятно видеть хоть одну знакомую рожу. Под смех, весёлую фортепианную трель и крики, я подсела к своему новому знакомому. — Куришь? — я протянула ему пачку сигарет. Хайне покрутил головой, мол «нет», неотрывно уставившись на меня. — Это Бадо любит, а я не... — парень махнул рукой и отхлебнул из высокой кружки. — Это мне ни о чём не говорит. Понятия не имею, кто это такой. — делаю пару тяжек. Мне хочется улыбаться. Какое-то странное чувство настигло меня и не хотело отпускать. Это чувство настигло меня впервые за всё то время, что я нахожусь в этом городе — чувство беззаботности и дружеского расположения. Конечно, от Хайне веяло какой-то замогильностью, отрешённостью, но он не был жутким, какими были многие жители этого города, включая всяких тварей и душ умерших, блуждающих ночами по улицам. Хайне был, как будто бы свой. И я моментально приняла эти его черты характера, которые обычно принимают за недоброжелательность: немногословность, холодность, отстранённость. Но я, почему-то, понимала, что он просто такой и есть. И не надо ничего от него ожидать и вытягивать. — Чем ты занимаешься? — ненавязчиво и очень спокойно спросила я. — Работаю киллером. Иногда, берусь за всё подряд. — его тон стал немного мягче. — А ты? — Я коп. Точнее, детектив, следователь — хрен разберёт. Тоже хватаюсь за всё подряд, лишь бы жить можно было. Я снова вглядывалась в лицо собеседника, будто бы ища там ответ на мой вопрос, который всё это время крутился в моей голове. Хайне вновь тянется к кружке с пивом. Я замечаю его бледные ладони, лишённые линий. Неосознанно смотрю на свои руки — всё ещё в перчатках. «Неужели тебя не раздражает весь этот шум и гомон?» Почему-то мне казалось, что Хайне из тех, кто не любит шум и людные места. Меня нисколько не раздражала барная атмосфера и голоса людей. Даже эта музыка, которую я не очень понимала. Всё это было для меня фоном, служило для поддержания атмосферы. Мне нравилось просто так зависать в таких местах, осматривая толпу и попивая алкоголь. Иногда случалось познакомиться с кем-нибудь интересным — но это не так уж часто. Так вышло, что люди тянулись ко мне, но мне было неинтересно с большей половиной этих «новых знакомых», поэтому я иногда сама подходила, заметив какую-нибудь интересную личность. Ещё раз взглянув на Хайне, я допила виски и хотела уже уйти, даже собиралась попрощаться, но... — Я тебя провожу. И больше никаких вопросов.