Эротические приключения Эраста Фандорина

7. Secrètement.       – ... позже бесследно растворились в том конгломерате, который представляла собой древняя империя,– медленно и монотонно, но порядком щадя уставших уже записывать гимназистов, начитывал Христофор Фокич, седовласый лектор в небольших круглых очках. В тишине коридора за дверью класса раздались частые гулкие шаги, которые всё приближались, пока дверь не распахнулась, и на пороге не вырос секретарь учебного комитета. Вытянув голову из воротника, он оглядел класс.              – Постепенно разговорный язык граждан Рима отдаляется от классических образцов Цицерона и Овидия. И если до начала упадка Рима народно-разговорный язык оставался всего лишь стилистической разновидностью... – на этом слове Христофор Фокич поднял лицо от своих записей и вопросительно моргнул.              – Фандорин, – отчеканил секретарь.– В кабинет директора, да не мешкайте. Поднимайтесь.              Белокожий Эраст Фандорин пошел на этих словах лихорадочными пятнами, лектор медленно поднял седые брови и счел нужным кивнуть, мол, отпускаю. Секретарь пропустил гимназиста мимо себя в коридор, прямоугольник света из двери медленно сузился, а потом пропал, оставив юношей конспектировать историю развития французского языка.              Фандорина в молчании провели по длинным коридорам, на первом этаже отпустили идти одного (секретарь заторопился куда-то еще). Вероятно, сердце Эраста уходило в пятки, но он всё-таки постучал в приоткрытую на пол-ладони дубовую дверь, а потом по-мальчишески сунул туда темноволосую голову.              – Можно?..              – Нужно, Эрастушка, – раздался из кабинета директора родной голос.              Яков Гуро в уличном пальто с широким воротником плавно встал с кресла и пошел к Эрасту, протягивая ему руки для объятий.              – Напугался, Эраст? – спросил он, касаясь острого плеча под формой.– Напряженный какой. Ты прости меня, я не виноват, что у вас порядки почти лагерные.              Улыбнувшись, Яков притянул Фандорина к себе и крепко обнял, выдохнув в макушку:              – Так соскучился по тебе.              Эраст расслабился только когда носом утыкнулся брату в грудь и вдохнул глубоко любимый, хорошо знакомый запах. И убедился – не сон, не наваждение – действительно Яша пришел к нему, действительно прижимает к себе ласково.              – Я тоже соскучился, Яшенька.              И только теперь понял – все эти несколько дней прошли как будто во сне, далекие от реальности, и всё потому, что не было рядом Якова, не хватало его Эрасту как воздуха. А теперь вот – пришел, и мир враз стал немного ярче, будто грязное окно отмыли.              Эраст потянулся, переплетя руки на шее Якова, поцеловал быстро, невинно почти коснулся губ губами, прикрыв ресницы дрожащие. И тут же глаза распахнул – господи, они ведь в кабинете директора! Пятна вернулись на его лицо и шею, пока он, обмерев от ужаса, озирался, понимая, что в комнате они одни.              – А… где Юрий Аристархович? – спросил – и тут же глупо себя почувствовал. Ну не съел же его Яков, в самом деле!                      – Юрий Аристархович, – повторил Яков, порыкивая буквами имени директора и откатываясь от Эраста как теплая волна, – отправился разыскать для меня очередную главу семейной эпопеи Малаевой-Жгутской. Забавно, однако, что ее дедушка здесь учился. И знал ли ты, Эраст, историю своей школы, а точнее, чем занимались полвека назад студенческие кружки?              Прижав подбородок к крахмальному воротничку, Яков посмотрел испытующе, а потом в улыбке расплылся.              – Нет, такого тебе не уроках не расскажут. Ну, может, я расскажу. Позже.              Так и эдак посмотрел он на Эраста, обворожительного в своей школьной форме, слегка открывавшей запястья. В росте мальчик вытянулся за последние полгода, но лишний сантиметр голой белой кожи его не портил, а только украшал.              – У нас мало времени.              Эраст понятливо покивал. Ему доводилось слышать туманные, обрывочные слухи, якобы в подвалах гимназии когда-то давно (а может, даже, и до сих пор!) собирались тайные кружки – кто говорил – эзотерические, кто – революционные, а кто и вовсе – садистические. Эраст сплетням не верил, а вот Якову – верил, и потому решил подвальные двери теперь обходить подальше – мало ли.              – Ты, верно, хочешь проверить, выполнил ли я твое предписание, Яша? – Фандорин машинально понизил голос, хоть и не было в кабинете никого больше, а всё же не дома. – Вот, оно мне как раз в пору, – Эраст поднял руку и продемонстрировал тонкое кольцо на мизинце, коснулся машинально пальцами второй руки, как весь день делал – всё-таки Яшенькин подарок.              Последовала совсем краткая пауза, после чего Гуро сделал шаг вплотную к Эрасту и ласково взял его руку. На Якове Петровиче были перчатки тонкой замши, какого-то неуловимого теплого серого цвета. Он погладил большим пальцем раскрытую ладонь, надавливая на ямочку в центре, пальцами приласкал украшенный мизинчик.              – Хитрый маленький... лис. – Яков сам не знал, почему так назвал Эрастушку с его круглыми голубыми глазами.– Льстишь мне, за живое трогаешь, а мне и приятно. И идет тебе колечко, идет.              Отклонившись, он потянул перчатку с запястья.              – Покажи мне второй пункт предписания, Эраст.              Фандорин так и вспыхнул весь до самых ушей – не понять от чего, от слов жарких Якова (за живое тронул, а он ведь ничего такого!) или от требования показать себя прямо сейчас. Поднял глаза умоляющие:              – Да как же, Яшенька, а вдруг зайдет кто! – и понял вдруг – не зайдет. Раз уж Яков так спокоен, раз уж просит его прямо в кабинете директора практически раздеться – значит, уверен, что никто им не помешает.              Звякнул тихо ремень, зашуршала ткань.              Яков сделал движение губами, будто пробовал что-то на вкус, вторую перчатку снял и убрал. В полной тишине подошел он к Эрасту, расстегнувшему пуговички на исподнем и в смущении разводящим белый хлопок в стороны, обнажая беззащитную плоть.              – Надеюсь, красивый. Я старался, – совсем уже тихо пробормотал Фандорин, стыдливо отводя взгляд.              Бархатистый, едва темнее основного тона кожи, с трогательно-розоватой головкой, его член был обвязан вокруг ствола аккуратненьким бантиком.              Изучив покрасневший профиль Фандорина, Яков тихо наставил:              – Не поднимай глаза выше моего плеча, зови по имени и отчеству, пока я на тебя смотрю.              Теплой рукой он вынул детородный орган Эраста из ширинки, словно взвешивая на ладони, не удержался – погладил большим пальцем головку.              Эраст вздохнул шумно, судорожно, и пальцами вцепился в ворот пальто Яшиного, очень надеясь, что это ему позволено, а то без опоры совсем рухнет ведь на враз ослабевших ногах.              – Хорошо, Яков Петрович, – вышло опять очень тихо, но на этот раз – оттого, что голос сел.              – Красивый, – похвалил Яков, уложив мягкую тяжесть на свою ладонь, и покачал любовно, перебирая пальцами под мошонкой и раздумывая, не эротичней было бы сделать это в перчатках, будто юный Фандорин на приеме у доктора.              – Но мне хочется завязать тебя вот здесь, повыше.              Ловкие, с короткими, отполированными ногтями, пальцы потянули за бантик, развязали его и, оставив член свободно висеть, аккуратно, не тревожа равновесия, перетянули дважды под самой головкой и довольно долго возились там с бантиком.              – Он встает. Дернулся, чувствуешь, – шепнул Яков.– Я бы мог приласкать тебя, встав к двери спиною. Если бы ты вел себя тихо, Эраст, я бы услышал приближающиеся вдруг шаги, и мы успели бы прекратить. Хочешь?              «Нужно отказаться», – думает Эраст.              Касания Яши мягкие, невесомые, но у него встает и от этого, слишком часто за последние дни юный Фандорин возвращался мыслями к братским ласкам.              И слишком был распален с самого утра – как же, знаки принадлежности на нем, пусть этого никто и не видит, да не кому-нибудь принадлежности, а любимому Яшеньке. Впрочем, кольцо товарищами было замечено, на прямой вопрос был дан прямой ответ – подарок брата – Эраст тогда лишь чуть порозовел скулами и довольную улыбку сдержал.              Но в кабинете директора – это уж слишком, слишком кощунственно, слишком велика опасность быть застуканными. Слишком возбуждает.              «Нужно отказаться», – думает Эраст, а вслух говорит совсем другое:              – Очень хочу, Яков Петрович.              Обняв Эраста за тонкую талию, Яков сделал несколько шагов спиной вперед и привалился к двери кабинета. Лица их оказались очень близко, и тут же Гуро наклонился, целуя брата глубоко и откровенно, но не долго. На смену его языку пришли пальцы. Два пальца – указательный и средний, оба увенчанные перстнями – скользнули по языку, взяли теплой слюны и вниз опустились, прихотливо лаская головку.              – А теперь ш-ш-ш, – улыбка Якова – близко, а пальцы сомкнулись в кольцо и катают по нему взад-вперед стремительно отвердевший член.              Эраст губы закусывает и дышать старается тихо. На языке – металлический привкус перстней остался, холод их – обжигает его плоть, проходится по ней, отзывчивой, рельефом своим.              Эраст бедрами вперед подается, ему нельзя этого, наверное, но хочется нестерпимо, до дрожи.              Быстрые шаги по коридору слышат они оба – Эраст замирает, дыхание задерживает, сердце в горле колотится, а Яков – лишь замедляет немного движение руки, прислушивается.              Фандорин глазами в шею Гуро уперся – платок шелковый, винного цвета, Яшиного любимого, красивой застежкой прихвачен. Наверное, Яков был бы не Яков без вот этих своих застежек – чуть не каждый день разная, без перстней, коих у него без счету, да без взгляда темного, обжигающего, глубокого. Фандорин глаз поднять не смеет, но знает – именно так смотрит на него Яша сейчас.              Шаги, приблизившись, отдаляются, затихают, Эраст, хватает воздух крупными глотками – почти беззвучно и стонет – тоже беззвучно.              – Яков Петрович, – шепчет заполошно, лбом в грудь упирается.              Доверчиво жмется Эраст, и потому Яков не сразу замечает, что тяжелые шаги, прошедшие мимо кабинета, начинают движение назад. Он продолжает ласково дрочить Фандорину, открывающему экстатически рот, и загипнотизирован, поглощен его послушной исполнительностью.              И замирает... На короткое мгновение. А потом одним слитным красивым движением снимает с себя пальто и накрывает им Эраста, как пледом, так, что смыкаются полочки.              – Юрий Аристархович, вы как раз вовремя возвернулись! – улыбается он вошедшему директору, под локоточек ведет до стола и из рук папку принимает.– Вот и дело. Чрезвычайно нужное. И могу уверить вас, которое останется в строжайшей тайне. Никто и никогда не узнает, чем изволил заниматься здесь Казимир Малаев вместо учебы. Только ш-ш-ш, тишина и взаимное доверие с Третьим отделением.              Юрий Аристархович закивал несколько несолидно для своего поста, а потом глаза обоих мужчин обратились к Эрасту.              – И прошу вас, отпустите моего младшего брата с занятий, его лихорадит, больно смотреть.              Эраст вцепился руками в края пальто, сводя их поближе, и покраснел сильнее прежнего, что, впрочем, в этот момент было весьма кстати– частое дыхание, лихорадочный румянец, размытый взгляд – очень правдоподобный жар получался.              – Что же это вы так, Фандорин, ведь годовые экзамены на носу, – покачал головой неодобрительно Юрий Аристархович. – Впрочем, вы юноша ответственный, нагоните самостоятельно. Ступайте-ступайте и непременно лечитесь, – присутствие важного чиновника из Третьего отделения явно заставляло его проявлять куда большую радушность, чем следовало.              Эраст поклонился несколько неуклюже и бочком выскользнул за дверь, прислонился в пустом коридоре – хорошо, что перерыв еще не начался – спиной к стене.              Надев перчатки и с чувством пожав господину директору руку, с папкой под мышкой Яков вышел в коридор.              – Ну, где твои вещи, яхонтовый? – мурлыкнул он на ухо Эрасту.– Я заберу, а ты иди потихонечку. Бричка с двумя черными кобылками у входа прямо.              Наклонился еще и коснулся носом волос:              – Или не дойдешь?              Фандорин от стены мужественно отлепился, форменные брюки быстро застегнул, нервно по сторонам оглядываясь.              – Я дойду. А вещи... – он помедлил, хмуро представляя, какими взглядами его сокурсники проводят Якова, собирающего его вещи, и какие после этого пойдут толки. Но сам дальше, чем до брички у крыльца, точно не дошел бы.              Поэтому пришлось объяснить Гуро, куда идти, а самому, всё также кутаясь в пальто не по размеру и старательно изображая простуду (Эраст даже покашлял для убедительности, хотя зрителей в фойе всё равно не было) добраться до брички и с облегчением плюхнуться на сиденье. И дожидаться брата бездумно, чувствуя, как медленно спадает возбуждение и проясняется голова.               Яков вернулся через несколько минут, бодрый, взвинченный почти, улыбающийся. В одном сюртуке без пальто он выглядел стройным и совсем молодым. В руках – портфель Эраста, под мышкой – папка. Он сел на сиденье и тростью постучал по передней стенке брички, чтобы извозчик трогал.              – Давно не видел столько юношеского румянца разом, – усмехнулся Гуро, складывая вещи, потом к Эрасту подсел и замолчал ненадолго, любуясь младшим братом.              – Так, на чем мы остановились? – спросил, гладкой перчаткой касаясь щеки Фандорина, на которой остатки румянца выглядели краше, чем у любого из его одноклассников.              И Гуро пододвинулся, касаясь бедром бедра и нависая над Эрастом как канонический соблазнитель германской готики.              – Яша... – нахмурившийся Фандорин собирался сказать, что всё это было очень рискованно, что Яков взрослый человек, и как вообще можно было додуматься заниматься этим в общественном месте, и если их кто-то увидел бы, получился ужасный скандал.              Но глаза у Гуро блестели так живо, такая у него была довольная улыбка, что все эти вещи враз показались Эрасту совершенно неважными. Он всем телом потянулся и поцеловал Якова, очень смело, языком внутрь скользнул, в первый раз сам, и задохнулся от ощущений, когда Гуро ответил уверенно, но не перехватывая инициативы.              Фандорин ощутил прилив уверенности в себе и, оторвавшись от брата, смело начал:              – Яша, хочу... тоже, – вымолвить вслух он всё-таки не смог и красноречиво уперся взглядом Якову куда-то в пах.              – Я предоставлю тебе доступ к телу, Эраст, как только вернусь домой. Полностью, – ответил Яков, улыбаясь.– Как ты понимаешь, дело мое подходит к концу. Срочность страшная гонит меня снова прочь из столицы. Но я вернусь. Я надеюсь, что уже завтра.              Наклонившись, он вновь поцеловал Эраста. Не как младшего, просто, как любовника. Коротко и чувственно.              – Слишком мало времени, Эрастушка, – шепнул Яков, обнимая его после поцелуя.– Пять минут, и ты уже дома окажешься. Я скучал по тебе в этой деревне, по моему родному, по моему послушному умному мальчику. Не хочу... впопыхах.              Фандорин кивнул – Яков, как всегда, был прав. Не прошло даже тех пяти минут (а Эрасту в уютных объятьях Яши и вовсе показалось – пара мгновений), как уже надо было выбираться из брички и прощаться.              После крепких объятий и прощального поцелуя (вполне братского – в щеку) Эраст, так и не расставшийся с Яшиным пальто, помялся немного, но всё-таки спросил:              – Яша, а что же... седьмое задание?              Гуро придержал его за руку, за которую страховал спуск младшего брата с подножки.              – Седьмое? – черные глаза блеснули колдовским огнем, и в ушах Фандорина померк ровный гул города, щебет птиц и нетерпеливый стук подков по каменной мостовой.              – Не вскрывай конверт. Отложи его покамест.              Яков Петрович наклонился на сиденье, такой изящный в своем подогнанном по фигуре жилете, стал враз ближе к Эрасту и проговорил вроде негромко, но смысл слов будто душу открытую Эрастушкину трогал.              – Я должен вернуться около девяти вечера. К этому времени будь добр, подготовься в плане гигиены, и используй balle по назначению. Как только увидишь, что я приехал, пройди в мою комнату, разденься и встань на колени рядом с кроватью, лицом к окну. Да подушечку под колени не забудь, я постараюсь преодолеть натиск Алёны быстрее, но мало ли. Никого не предупреждай о моем приезде. Я закончил раньше положеного. …Эраст, – он улыбнулся.– Отомри.              Добившись от Фандорина осмысленности во взгляде, Яков кивнул с каким-то необычайным пониманием.              – Трогай!