The Pull of the Tide

Полицейские не всегда могут позволить себе предупреждать о своем выстреле. Нет, конечно этому учат: сначала ты должен выкрикнуть предупреждение и дать шанс сдаться. Вот только снайперы очень быстро забывают этот урок, и до того, как стать шерифом, до того, как у него появился Стайлз, он был лучшим стрелком Бейкон Хиллс. Они обязаны быть незамеченными, потому что большинство преступников попытаются забрать заложников с собой, если дать им такой шанс. И единственный способ остановить их — убить, до того, как они тебя заметят. Так что, когда шериф оказывается на пороге палаты и видит скальпель, приставленный к горлу его сына, его навыки берут верх. Он не целится в руку или даже сердце — он стреляет в голову. Это чистый выстрел. Он знает, что не промазал. У такого выстрела может быть только один результат. Но она не падает, как должна. Скальпель выпадает из ее пальцев, но она все еще сидит прямо. Ее глаза широко распахиваются, и она начинает судорожно кашлять. Он не понимает, почему она жива. Шериф держит ее на прицеле, но она не делает угрожающих движений. Он видит, как что-то черное сочится из ее раны и стекает по коже. Ее глаза ищут взгляд Стайлза, будто шерифа здесь даже нет, будто он не держит пистолет, и она хрипло смеется. — Что ты сделал? Это не просто порох. — Ты правда думала, что я оставлю своего отца без защиты? — тихо говорит Стайлз, но недостаточно тихо, чтобы шериф его не услышал. Стайлз на мгновение поворачивается к нему и смотрит виновато и напуганно, прежде чем повернуться обратно к ней. Она отшатывается, падает с койки, и тут ему, наконец, удается ее рассмотреть. — Иисусе! — выдыхает Шериф, потому что она выглядит как труп, как что-то, что вы можете встретить только на Хэллоуин или в фильмах ужасов. Ее глаза затянуты бело-голубой пленкой, кожа бесцветна, не считая все еще стекающей черной жижи. Стайлз садится, и шериф прикусывает язык, чтобы не закричать ему оставаться на месте и не привлекать к себе ее внимание еще больше. Вместо этого он продолжает держать ее на мушке, готовый выстрелить в любой момент, хотя он уже не уверен, что это может чем-то существенно помочь. — Снова рябина? — спрашивает она почти спокойно, хотя тут же заходится в кашле. Мерзкая черная жижа начинает литься из ее рта. — И немного аконита, хотя я не уверен, что он особо воздействует на тебя, — отвечает Стайлз. — Мой собственный рецепт. Так сказать, сверхъестественный коктейль. Она пытается сделать шаг в сторону Стайлза, и шериф дергается вперед, не сводя с нее пистолета. Стайлз выставляет руку и смотрит на него испуганно. — Нет, — кричит он, — не входи в комнату! Пожалуйста, ты должен верить мне. Это разрывает ему сердце, но шериф вынужден проигнорировать его слова. Он никак не может остаться в стороне. — Я доверяю тебе, Стайлз, — говорит он, делая шаг, — но я не доверяю ей. Женщина, впрочем, продолжает его игнорировать, будто он здесь не имеет никакого значения и только Стайлз имеет. Его пробирает дрожь от того, как она смотрит на его сына. — Я знаю, о чем ты думаешь, — шепчет она Стайлзу, — как близко я должна оказаться? — Ты должен объяснить мне, что происходит, сейчас же! — повышает голос шериф. — Хочешь, я скажу ему? — спрашивает она. — Или покажу? — Папа, — говорит Стайлз, не отрывая от нее взгляда, — ты должен сделать кое-что для меня. Голос его сына слишком спокоен для этой ситуации, и он не выглядит особенно впечатленным, что женщина с пулей в голове все еще на ногах и разговаривает. У него миллион вопросов, но шериф понимает, что бывают моменты, когда на вопросы нет времени. Иногда нужно просто принимать вещи на веру. Поэтому он просто говорит: — Скажи мне, что я должен делать. — Выстрели в нее еще раз, — ровным голосом говорит Стайлз, — на этот раз в сердце. Он не колеблется ни секунды. Она откидывается к окну, бросая растерянный взгляд на вторую рану. Стайлз использует ее отвлеченность, чтобы схватить забытый скальпель и перерезать все еще удерживающую его трубку капельницы. Но вместо того, чтобы отодвинуться, он делает шаг к ней и придавливает ее к полу, прижимая скальпель к ее шее. Они странно поменялись местами. — Стайлз, что ты делаешь? — Да, Стайлз, — шипит она, — что ты делаешь? Символы, которые были на груди Стайлза и на тех фотографиях, появляются вновь, отчетливо светясь голубым светом под его одеждой. — Даже не думай, — рычит Стайлз, и сердце шерифа сжимается. Он никогда не слышал такого тона у своего беспечного мальчика. — Ты никуда не уйдешь. Несколько черных набухших вен вокруг ее лица лопаются, а губы отстают от десен. Она не может быть человеком, отстраненно понимает вдруг шериф. И он не знает, какие могут быть альтернативы. — Отойди от нее, Стайлз, — командует он, снова направляя пистолет на нее. — Сейчас я — единственное, что сдерживает ее, — отвечает Стайлз все так же спокойно и сфокусировано, в не типичной для себя манере. — Но я хочу, чтобы ты не приближался, хорошо? Ты не должен касаться ее. — И как долго ты думаешь удерживать меня? — смеется она. — Даже настолько ослабленную, ты не сможешь продержать меня долго. Ты сам еле держишься. — Вообще-то, я думаю, что могу продержать тебя достаточно, — заявляет Стайлз и проводит скальпелем по своей ладони. — Стайлз! — дергается шериф, но тот не смотрит на него, а просто отбрасывает скальпель в сторону. — Ты сказала, что я не могу изгнать тебя, так? — спрашивает он. — Зато я могу запереть тебя там. Я надеюсь, что тебе нравится это тело, потому что ты уйдешь в землю с ним. Стайлз проводит пальцами по своей кровоточащей ладони и склоняется вперед. Он пишет странные символы на ее груди и делает это так, будто это знакомый ему язык. — Подожди! — восклицает она и больше не смеется. Она пытается освободить руки, но Стайлз прижимает их коленями к полу. — Ты не хочешь этого. Я могу помочь тебе, Стайлз. Ты не представляешь, кем можешь стать с моей помощью. Чему я могу научить тебя! — Мне жаль, потому что для тебя это будет действительно отстой, — говорит ей Стайлз. — Но думаю, ты была права тогда — слишком поздно для компромиссов. Потом Стайлз закрывает глаза, шепчет что-то — и раздается громкий взрыв. Шериф видит, как Стайлза относит к противоположной стене, пока ударная волна не сбивает его самого. Он с трудом поднимается на колени. — Стайлз! — зовет шериф. Он находит его сидящем у стены. Глаза Стайлза открыты, и он напряженно смотрит на нее. Шериф прослеживает его взгляд и хмурится, потому что на ней нет ни следа той черной субстанции или крови Стайлза. Ее кожа все еще трупно бледна, но не отмечена ничем, кроме пулевых отверстий. На этот раз она не поднимается, но шериф не может больше верить здравому смыслу. Он склоняется над ней, чтобы проверить пульс. Ее кожа ледяная на ощупь. — Нет! — кричит Стайлз и бросается к нему, отводя его руку. Он позволяет Стайлзу оттолкнуть себя, но ничего не происходит, кроме того, что символы, которые Стайлз нанес на ее грудь, вспыхивают слабым красным свечением. Стайлз обмякает, опираясь на него, и облегчённо прикрывает глаза. — Кажется, держится, — выдыхает он, будто шериф имеет представление, что здесь вообще произошло. — Стайлз, — говорит он, утягивая сына в крепкое объятие. — Ты в порядке? Это было… — Я в норме, — говорит Стайлз, — все в порядке. Она больше не сможет навредить нам. Шериф закрывает глаза, чувствуя облегчение — большее, чем просто за этот день. У него такое ощущение, что пропасть, разделяющая его и его сына, наконец исчезла. Секреты начали раскрываться, и хотя он и не понимает их пока, по крайней мере, теперь он знает, откуда начать. — Это же не зомби-апокалипсис, о котором ты меня всегда предупреждал, правда? Стайлз смеется и обнимает его крепче. — Нет, но это гораздо ближе к правде, чем ты мог бы предположить. — Одержимость, значит? — спрашивает он, вспоминая урок истории от Эрики и светящиеся защитные символы на груди Стайлза. И тот факт, что все указывало на Дерека, но он каким-то образом был невиновен. — Или можешь, — удивленно отзывается Стайлз, отодвигаясь. — Папа, прости, что я лгал. Я не знал, где она, я не знал, кому могу доверять. — Это не имеет значения теперь. Все кончено, — мотает головой шериф, притягивая его назад. — Ты цел. — Прости, — тихо говорит Стайлз, и его голос срывается так, что это отзывается болью в сердце шерифа. — Я хотел тебе рассказать. Столько раз. Но я не знал как. Откуда начать. Я не хотел, чтобы ты узнал про это все вот так. Шериф не уверен, что «это все» значит, но все начинает становиться на свои места. Стайлз справился со всем слишком умело, чтобы это мог быть его первый раз. — Я знаю. Но теперь ты расскажешь мне обо всем, — твердо говорит он. — Обо всем, Стайлз. Он чувствует, как Стайлз кивает ему в плечо. — Это долго, — предупреждает он. — Ничего, малыш, — говорит шериф, целуя его в макушку. — У меня есть время. Он оборачивается на женщину на полу, поднимая Стайлза на ноги. Она не пошевелилась, но он готов поклясться, что ее мертвые глаза следят за ними, когда они идут к выходу.