Инициатива

Люциусу пять минут.       У него пока нет имени, нет разумения, он даже ничего не видит, только яркий свет, и сразу начинает плакать: ему не нравится. Первое слово, которое звучит над ним, оглушает и определяет в дальнейшем всю его жизнь — Мэлфой. Родился наследник рода. Абрахас счастливо констатирует, что у него сын, и переводит сияющий взгляд на жену; та, укрытая простынями, улыбается ему бледными и дрожащими губами — она выполнила свою роль замечательно, теперь Абрахас не будет тревожиться и уходить ночами в кабинет, чтобы не тревожить ее своей бессонницей. Малфои любят лишь раз; и что может быть ужаснее того, что любимая женщина не в состоянии родить наследника? Абрахас ни словом, ни взглядом не упрекнул ее за эти одиннадцать лет, когда она беременела, боялся отойти на минуту, но уже четыре раза ей приходилось отворачиваться, глотая слезы, и слышать участливое от целителя: — Нам очень жаль, леди Малфой.       Зато теперь леди Малфой счастлива, глядя на то, как Абрахас, уронив трость — ее супруг уже не молод — рассматривает впервые увидевшего свет ребенка, и видит также, как и ее крошечное дитя: яркий-яркий свет и размытые фигуры. Свет становится еще белее, нестерпимо белым, леди Малфой закрывает глаза и остается навечно в моменте абсолютного покоя и радости. Люциусу пять часов.       Люциус лежит в чем-то белом и мягком — с тех самых пор белый цвет, ставший смертью для его матери, будет ассоциироваться у него с чувством комфорта. Перевернутые фигуры, черные и потому не близкие, качаются над ним, то пропадают, то появляются снова, издают звуки, иногда делают паузы. Речь кажется Люциусу музыкой. Внезапно музыка становится другой, выше, звонче, и радость и стремление к причастности заставляют Люциуса извиваться в мягких путах, и он кричит так, что сам глохнет от своего крика. Кто-то с белыми волосами вынимает его из тепла, и звонкая музыка окружает Люциуса, он тянется руками и касается чего-то. Или кого-то. Он еще не различает, но от того, что он ощущает руками, и исходит звук. Люциус резко замолкает, чтобы не заглушать чужую музыку. — Я люблю твоего сына, Mel.       Люциус узнает, что это за язык, позднее, но то, что его любят, понимает сразу и сохраняет это чувство на долгие годы. Люциусу пять месяцев.       Наследник рода Малфой ползет по покрывалу необъятной кровати, уверенно подбираясь к цели. Цель сверкает на груди сидящего у постели — это брошь в виде изумрудного дубового листа в серебре, работа настолько тонкая, что через камень можно посмотреть на свет и увидеть все прожилки листа. — Попроси, Люциус, — настойчиво говорит владелец цели, когда Люциус перебирается к нему на колени и тянется за листом.       Наследник рода молчит и сосредоточенно пытается отобрать то, что хочет. Ему не нравится та музыка, которую формируют издаваемые им звуки, поэтому он пока предпочитает оставаться безмолвным. Но получить то, что нравится, он тоже хочет, потому и берет молча. Когда у него самого родится сын, его первым словом будет: «дай» — и это также сформирует его как личность. Первым словом Люциуса будет имя того, чей сын сейчас не позволяет ему дотянуться до изумрудного листочка. Это тоже повлияет на жизнь наследника рода Малфой, но он этого пока не знает. Люциусу пять лет.       Абрахас ведет сына по едва заметной тропинке, держа его руку в своей, и впервые на памяти наследника не опирается на трость. Люциус не особо любит лес, он в нем никогда не был. Его не выпускают из мэнора, и только внутренний дворик и зимний сад — единственные места, где он может соприкоснуться с природой, увидеть небо. Люциус живет в мраморе, ест с серебра и золота, спит в шелке, дружит с книгами: Абрахас слишком оберегает единственного ребенка, рожденного от любимой женщины, ведь он богат, и потому у него много врагов из тех, кого он еще не купил или купил слишком задешево. Люди не прощают, когда их низко оценивают. Абрахас в любом вопросе о сыне слышит угрозу и потому запирает мальчика в доме. Никто не знает, как он выглядит. Никто не видел его на праздниках. Абрахас ведет себя так, словно никакого ребенка и в помине нет, а из разговоров между собой родственники и друзья выясняют, что никто из них не стал крестным маленькому наследнику. Что еще хуже — крестной. Абрахас отмахивается и говорит что-то о французской родне, но французская родня — явление столь же мифическое, как сведения о том, что когда-то Абрахасу предлагали Гриффиндор. — Мэлфой привел сына в лес! Скажите королю!       Люциус слушает музыку леса и звонкие голоса, выворачивает руку из ладони отца и, шагнув в сторону, запинается о какую-то ветку и растягивается на земле. В тот же миг из травы и опавших листьев выбиваются ростки, в несколько секунд разрастаются, сплетаются, и вот Люциус уже сидит в живой плетеной корзине, которая мгновенно густо покрывается мягкими листиками и цветами. Люциус выглядывает из нее и встречается взглядом с синими глазами лесного короля. — Трандуил! — радостно восклицает он и чувствует, как на голову ему опускается рука, гладит по волосам, и жмурится от удовольствия, едва не мурлыкая. Король говорит с Абрахасом о чем-то на Старшей речи, которую Люциус никак не выучит в совершенстве, но вспомнить — дело пары дней, когда эльфы приходят в мэнор, то на английском никто и слова не скажет. — Конечно, друг, — соглашается с чем-то король, и корзина с Люциусом поднимается выше: Трандуил приказал ветвям расти дальше. — Приходи, мы всегда рады тебе. — Об одном прошу, — Абрахас чуть наклоняет голову. — Не забывай, что он человек. — Мы ни о чем не забываем, — таур лесного королевства поворачивается к Люциусу и берет его на руки. Древесная корзина тотчас расплетается, дерево продолжает расти, и вот его уже не отличить от других в этом лесу. Эльф уносит наследника рода Малфой в лесной дворец, где золотые ворота и бесчисленные переходы, медовый воздух и никогда не бывает зимы. Люциус смотрит на отца поверх плеча короля, и ему тоскливо, поэтому он обнимает эльфа за шею и утыкается подбородком в его плащ, надеясь, что не заплачет. — Когда-нибудь ты придешь сюда, и будет вечная ночь, — шепчет король, бережно прижимая к себе ребенка. — Белые звезды и несмолкаемая музыка. Люциус не знает, сколько ему.       Колчан за плечами, лук в руке — Люциус не прыгает, он перелетает на другую ветку и несется во весь дух в пяти метрах над землей. Ему не страшно, ему уже все равно, по земле он идет или нет. Он чувствует себя бессмертным. Леголас, сын лесного короля, гораздо искуснее, но все равно всегда охотится вместе с ним, а не берет кого-то из стражи. Вот сейчас аранен где-то рядом, Люциус не видит, но чувствует его присутствие и не удивляется, когда в какой-то момент отвлекается, спотыкается и сразу влетает в его объятия. Леголас держит его одной рукой и заглядывает в глаза, не испугался ли он? Это Люциуса злит, и он вырывается. — Не делай так! — говорит он на Старшей речи. Он даже сны теперь видит на этом языке. — Как? — Леголас серьезно смотрит на него. — Как будто я могу оступиться. — Все могут оступиться. — Не я! — Когда оступаешься ты, я рядом, — Леголас делает неуловимое и плавное движение и через долю секунды уже удобно сидит на ветке, не глядя на Люциуса: он давно выяснил, что для того, чтобы взять себя в руки, наследнику рода Малфой надо несколько секунд тишины. Или присутствие короля, но Трандуила здесь сейчас нет. Люциус вздыхает и садится рядом. Его почти не отличить от эльфа — камзол, лук, длинные волосы, заплетенные по-особому, дышит он теперь беззвучно, двигается плавно и стремительно, истинное дитя леса. — Ты скучаешь? — тихо спрашивает Леголас по-английски. — По чему? — Люциус разваливается на ветке, перегибаясь так, что едва не задевает пальцами руки носок собственного сапога. — По отцу. — Как я могу скучать, я увижу его вечером, — беспечно машет рукой Люциус и подставляет лицо солнечному лучу.       В сумерках пробирается в тронный зал, где в одиночестве сидит король на рогатом троне, церемонно кланяется владыке, а потом смеется и взлетает по ступенькам к высокому престолу, забирается к королю на колени и сворачивается в его руках, ласковый, как котенок. Трандуил уже знает от сына, что сказал Люциус сегодня, и как бы ему ни хотелось просто обнять его в ответ, он берет его за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза. — Мэлфой, — говорит он, как обращается всегда к его отцу, ко всем, кто является главой рода Малфой в разные века и эпохи, и Люциус замирает от этого.       Он забыл, по-настоящему забыл, кто он: растворился в золотом лесу, растаял в холодной реке, протекающей под дворцом, его голос такой же звонкий, как у сидхе. Зрачки Люциуса расширяются, он мертвенно бледнеет — как он мог? Он ведь искренне сказал сегодня Леголасу, что не скучает по отцу, потому что видел своего отца в Трандуиле, вел себя, как его сын, как сидх, рожденный так давно и живущий столько, что уже и не помнит смены веков. — Не вини себя, — Трандуил продолжает смотреть ему в глаза, но Люциус отворачивается и прячет лицо в складках его королевского одеяния. Ему невыносимо стыдно за то, что он хочет, чтобы то, во что он поверил, по-настоящему стало правдой. Даже сейчас. Голос короля меняется, становится более ласковым, он понимает, как Люциусу сейчас больно. — Ты мое дитя, Люциус, мое любимое дитя. Но не забывай, кто твой отец. Иди к Леголасу, — он ссаживает его с колен, но Люциус не уходит, садится на первую ступень лестницы и утыкается Трандуилу лицом в колени. — Я не прогоняю тебя. Любой из рода Мэлфой может прийти в лес и жить в нем. — Я могу остаться? — Люциус поднимает голову. — Навсегда. Я не хочу жить среди людей. — Можешь, — соглашается король. — Почему ты не хочешь жить среди людей? — Я не знаю как, — шепотом отвечает Люциус истинную правду. — И там не будет тебя. — Ты научишься, — Трандуил протягивает руку и проводит ладонью по волосам Люциуса. — А я подожду тебя здесь.       Люциус нехотя поднимается и спускается по ступеням трона и уходит, не оглядываясь — сидхе не оглядываются, зачем запоминать образ нарочно, это показывает, что до момента расставания ты не сохранил его в своем сердце. Он послушно идет к Леголасу, и тот отдает ему письмо. — Его прислали из Хогвартса, Люциус, — говорит принц, и Люциус несколько мгновений вообще ничего не понимает, потом вскидывает взгляд на него. — Но как? — То есть, прислали в мэнор, но Mel отправил его тебе сюда, — Леголас разворачивает Люциуса спиной к себе и распускает его косу, долго любовно гладит доходящие до пояса волосы, потом перехватывает их у лопаток и достает нож. Люциус закрывает глаза и слушает, как лезвие перерезает его волосы, а когда открывает снова, голова становится легче, а сам он успокаивается и понимает, что провел в чертогах лесного владыки целых шесть лет. Люциусу пятнадцать.       Если спросить девушек, кто самый красивый в школе, то все укажут на наследника рода Малфой. Если спросить их, хотели бы они с ним встречаться, то все, если будут честны, скажут «нет». «Он словно ненастоящий», — Андромеда Блэк. «Он скучный», — Беллатрикс Блэк. «Сноб», — Лисан Нотт. «Он как девушка сам», — Алексия Крэбб. «Слишком холодный», — Молли Прюэтт.       Нарцисса Блэк ничего не говорит, да и о чем ей рассказывать? Разве что о том, что лорд Малфой вот уже год ведет переговоры о возможном браке между ней и тем самым Люциусом. Потому Нарцисса слушает.       Вейла. Пижон. Француз.       Последнее особенно оскорбительно.       Люциус Малфой в этом году купил себе трость, как у отца, и стал носить кольцо с белым камнем. Однажды, преодолев страх и заглянув в Запретный лес, Нарцисса видит Люциуса с какой-то белокурой леди, высокой и стройной; жаль, ей всего двенадцать, и она не знает чар, чтобы послушать, о чем они говорят так долго. Впрочем, Нарциссу не сильно расстраивает то, что у будущего жениха сейчас другая; это нормально, они даже не помолвлены. Люциус может и не знать, что его отец хочет породниться с Блэками. Главное, что ему нравятся блондинки, а кроме сестер ей никто не соперник. Ведь он Малфой, значит, печется о чистоте крови, и более достойных, чем семья Блэк, Абрахасу не найти. Нарцисса представляет себе, как ее называют «леди Малфой», и улыбается, а потом замечает, что Люциус смотрит на ее улыбку, и глаза у него смеются. — Я выбрал себе жену, — говорит Люциус Леголасу, когда тот в очередной раз приходит навестить его; они встречаются в Запретном лесу, сидят на дереве всю ночь — Руди Лестрейндж прикроет — и разговаривают до утра. Сейчас зима, и Люциус в шубе, а Леголас по-прежнему в тунике и легких узорных сапогах. Эльф с опаской пробует сливочное пиво и давится от терпкого вкуса, а Люциус тем временем с наслаждением доедает лембас — эльфийский хлеб все еще остается для него любимым блюдом. — Я рад за тебя, — серьезно отвечает Леголас. — Король Трандуил тоже рад. — Он не знает, — фыркает Люциус и передергивает плечами. — Но он всегда рад, когда рад Мэлфой, — возражает принц и снова осторожно подносит бутылку к губам, делает крошечный глоток. — Если не нравится, не пей, — Люциус лезет в необъятный карман роскошной шубы и достает оттуда флягу. — Это вино. — Эльфийское? — удивляется Леголас. — Если бы. Принесешь мне эльфийское, я стану самым счастливым студентом во все времена.       Над Хогвартсом висит луна, большая и выпуклая, и из-за нее почти не видно звезд. Люциус надевает длинные перчатки и плотнее запахивает воротник. На волосах у него не тают снежинки. Люциусу двадцать пять.       Он расстроен, и ему плохо. Нарцисса сидит рядом, гладит его по голому плечу молча, пытаясь утешить и не оскорбить жалостью одновременно.       Абрахас умер, и в Малфой-мэнор приходит лесной король. Нарцисса привыкла к Леголасу, он кажется ей другом, о каком можно только мечтать, и она все еще чувствует гордость, будучи посвященной в тайну, но когда в доме появляется Трандуил, она теряет дар речи.       С королем в дом входит неизмеримая печаль. Сидх садится возле гроба и долго рассматривает помолодевшее лицо лорда Малфоя; смерть украсила его, сгладила морщины, скрыла нервно дергающися уголок рта, и белые от седины волосы еще совсем не старого по меркам волшебников мага кажутся просто светлыми. Вечно юный Трандуил наклоняется и касается губами лба Абрахаса, гладит его лицо, и Люциус уходит, не в силах смотреть на это прощание. Нарцисса кланяется королю и удивляется, когда тот подходит к ней совершенно бесшумно; ей казалось, что хотя бы должны шелестеть многослойные одеяния, но лесной король был как видение. Трандуил приближает свое лицо к ее и разглядывает так, как не смотрят на живых. Люди не смотрят на других людей, поправляется она мысленно, напоминая себе, что перед ней не человек.       Сидх.       С Леголасом рядом она не чувствовала себя так неуютно, хотя и тот порой мог ее смутить. — Мое дитя выбрало самую красивую деву из ныне живущих, — тихо проговорил король по-английски. — Да благословится ваш век.       Это так странно. Позади него стоит гроб с Абрахасом Малфоем, а он расточает комплименты его невестке. Во взгляде лесного короля крылось что-то неясное, тревожное, словно Нарцисса в чем-то провинилась, он знал об этом, но не спешил обвинять, рассчитывая, что она сама признается. Трандуил вдруг выпрямился и прошел мимо нее.       Нарцисса не смогла остаться наедине с телом Абрахаса и покинула зал сразу же, чтобы увидеть, как Люциус стоит, повесив голову, перед королем и принцем и, закатав рукав, показывает метку. — Порой я забываю, насколько ты глуп на самом деле, — спокойствие Трандуила еще хуже, чем если бы он его проклял. — Не эта ли весть добила твоего отца? — Это честь… — начал было Люциус, но Трандуил его перебил: — Я назвал тебя своим другом. Видимо, это слишком высокая честь для тебя, раз ты захотел стать рабом.       Люциус отшатнулся назад и вскинул голову, неверяще глядя на короля; Нарцисса с неясным страхом заметила, что ее муж гораздо сильнее похож на стоящего напротив него сидха, чем на Абрахаса Малфоя. — Я не раб, — Люциус посмотрел на тысячелетнего эльфа прямо и гордо. — И метка — не клеймо, а символ того, что я избран для высшей цели. Я служу, но не личности, а идее. — Надеюсь, что твой сын будет похож на Нарциссу, — спокойно ответил эльф. — Тогда он станет достойным наследником рода Мэлфой. Если он будет похож на тебя, род ждут тяжелые времена.       Сидхе пропадают из мэнора неожиданно, словно их и не было, а Люциус, уладив дела с министерством и банком, приняв все обязательства главы рода, осмотрев свою миллиардную империю, приняв соболезнования, утешив родственников, отправив ответы на сочувствующие письма и закончив все необходимые для лорда процедуры, включающие визит к магловской королеве, страшно напивается и теперь лежит в постели. Он не хочет, он боится. Ему страстно хочется бросить все и уйти в лес, сбежать, не слышать в свой адрес почтительное «лорд», не обсуждать с Волдемортом политику, не сидеть над графиками, пытаясь понять, стоит ли сейчас продавать вино и вкладываться ли в сомнительный проект по постройке квиддичного стадиона. Трандуил так не вовремя узнал о метке, которой Люциус гордился, но сидхе отчего-то не показывал, словно знал, как те отреагируют.       Нарцисса сидит рядом и гладит его по спине. Пожалуй, единственное, для чего стоило покидать лес, это она, настолько хороша, насколько вообще способны люди. Люциус обнял подушку и зажмурился, ненавидя себя за слабость. Значат ли слова Трандуила, что он считает самого Люциуса недостойным? Как иглой сквозь сердце и протащить грубую узловатую нитку… Нарцисса легла рядом прямо в платье и поцеловала его запястье, потом подвинулась ближе и положила руку ему на бок; теплая маленькая ладонь. Он воспринимал Нарциссу как подаренное ему чудо, как красивую любимую игрушку, как что-то, чем он может гордиться, наряжать, брать с собой и демонстрировать прочим, статусная жена, влюбленная Блэк — разве такое бывает? Нет, конечно, Малфои любят лишь однажды и признаются на смертном одре, Блэки — никогда, но все знают, что Блэки помешаны на семье, и такой леди Малфой Люциус мог доверить свою тайну.       Трандуил сказал, что лучше бы наследник рода походил на Нарциссу. Как это больно, как обидно! Но вдруг вечный сидх рассмотрел в леди Малфой больше, чем за два года брака сумел увидеть ее супруг? Что в ней такого? Люциус перевернулся, стараясь не думать, как он выглядит после безобразной пьяной истерики, которую не видела Нарцисса — кажется, он все же запер дверь, хотя с другой стороны, как он тогда оказался в спальне. Нарцисса, заметив его пристальный взгляд, улыбнулась идеальной симметричной улыбкой, не разжимая губ — истинная леди. Только Люциус подумал, что это скучно, как она вдруг негромко сказала: — Как ты думаешь, твое имя внесут в список величайших магических деятелей, если ты станешь самым молодым волшебником-участником магической конференции при ООН от Англии? — Вполне вероятно, — несколько растерянно отозвался Люциус. Магическая конференция всегда казалась ему еще менее важной говорильней, чем Визенгамот и Совет Магов Европы. — Моя мама недавно говорили с министром, и тот обмолвился, что лорд Нотт желает уйти в отставку. Он пока никому не сказал, насколько мама знают, совсем никому, — Нарцисса кокетливо отвела взгляд, и Люциус задохнулся от восторга. Нарцисса сейчас явно сигнализировала ему, что министр уходит Нотта с поста, а нелюбимая теща вполне может сделать второе доброе дело за всю свою черную жизнь: не только родить Нарциссу, но и отправить ее и ее супруга в Америку подальше от Британии в целом и себя в частности. — Мама могут сказать своему другу-министру, что лорд Малфой будет счастлив взвалить на себя тяжкий груз ответственности за репутацию страны на международной арене и не посрамит честь родины, несмотря на ничтожное символическое вознаграждение? — шепнул он Нарциссе на ушко, надеясь, что от него уже не пахнет коньяком. Или что там было последнее? Кажется, добивал он себя кофейным ликером, единственным, до чего мог дотянуться, не вставая с пола.       Даже если и пахло, Нарцисса ничуть не смутилась и не поморщилась. — Я собиралась навестить маму, — она посмотрела на Люциуса своими прозрачными глазами. — Я ничего не понимаю в политике… но мне так хочется посмотреть Америку!       Люциус Малфой был уверен, что женится на самом удачном генетическом раскладе, который только мог возникнуть в семье Блэк. Холодноватая и глупая на фоне необычайно одаренных сестер Нарцисса отличалась от прочих Блэков даже внешне. Люциус был согласен на милую глупость, преданность семейным интересам и личную верность: насмотрелся на мучения Рудольфуса Лестрейнджа, но Нарцисса оказалась хитрее — истинная слизеринка, которая крутит даже железной мадам Блэк. И не Люциус полез в политику, а милой Цисси хочется попутешествовать. Никаких личных амбиций, просто у молодого аристократа прихоть — хочет видеть свою фамилию в списке величайших магических деятелей. Как раз то, что импонирует нынешнему министру, который боится каждой тени и всюду видит конкурентов. Лорд будет в ярости, когда узнает, что его ставленник больше не представляет Британию в ООН, а тут появится он; заменит Нотта, повысит свою значимость у Лорда и одновременно окажется в Америке, куда не всяким портключом доберешься.       Малфои любят лишь однажды, и в тот момент Люциус полюбил. Люциусу тридцать пять.       Лорд Малфой и его девятилетний сын аппарируют в магический квартал и оказываются прямо перед семьей Артура Уизли, выходящей из кафе, где продают самое вкусное мороженое. Это невежливо, конечно же, невежливо — появляться в людном месте аппарацией, но в Малфой-мэноре гость, потому все камины заблокированы.       Кто-то из Уизли шутит, что лорд Малфой явился закупиться летучим порохом — хорошая шутка, Люциус никогда не признается, но это смешно. Малфой, смерив рыжих пренебрежительным взглядом, встряхнул головой и направился подальше от них. Драко поспешил за ним, но заметил летящий довольно высоко над головой бумажный заколдованный самолетик и, подпрыгнув вверх, легко поймал его.       Люциус резко развернулся, даже волосы хлестнули по ветру: Драко снова забылся и по-эльфийски скачет на полтора метра. Еще бы вспомнил Леголаса и выдал пару акробатических трюков вроде пробежек по стене или влезания на крышу за несколько секунд. Лорд быстро посмотрел по сторонам — почти никто не заметил, только Артур Уизли смотрит пристально, и Люциус почти не удивился, когда в его поместье вновь устраивают аврорский рейд с обыском. За девять лет он привык, что стоит сделать хоть что-то странное с точки зрения Уизли, как тот организовывает масштабную проверку в его доме. Странным может быть все: заметил, что Люциус выходит в магловский мир, что одет не так, как обычно, что заплел косу, что забылся и случайно поздоровался — тут промашка самого Люциуса, взялся ненавидеть, изволь идти до конца. Люциус бесился поначалу до пелены перед глазами, но потом Уизли сказал ему, что это не для того, чтобы унизить его, а чтобы уловить момент, если его снова возьмут под Империо. Ведь тогда он будет вести себя странно, не так ли? — Ты не знаешь меня, чтобы заметить, странно я веду себя или нет, — оскалился Люциус, услышав это; чувство раздражения ушло, осталась чистая, незамутненная злость. Они сидели в гостиной на креслах, точнее, сидел там Люциус, а Уизли он предоставил специально оставленный для этих целей единственный на весь мэнор неудобный стул. — Да, — кивнул Уизли. — Если ты не хочешь встраиваться в нормальное магическое общество и общаться, придется проверять любую странность.       В доме у Люциуса темномагическое, пожалуй, все. Начиная от камней, лежащих в основе мэнора. Авроры не знают, за что хвататься. Защитные перстни Нарциссы фонят так, что впору вызывать Отдел Тайн с блокаторами, но леди, мило улыбаясь, говорит, что это приданое. Артур Уизли требует, чтобы ему открыли галерею с портретами предков; все портреты молчат и молча провожают взглядами чужака, потом вопросительно смотрят на Люциуса, тот разводит руками, показывая, что бессилен. — Кто это? — Уизли остановился перед двумя немагическими портретами. Светловолосые юноши, даже еще не мужчины, в странных мантиях, взгляд устремлен поверх смотрящих. — Это не имеет отношения к обыску, — холодно ответил Люциус, подходя ближе. — Это не обыск, просто проверка, — Уизли еще отчего-то надеется, что их отношения могут стать нейтральными. Люциус, воспитанный сидхе, оступившийся, сделав неправильный выбор и приняв метку, сильнее всего ценит свободу, поэтому никогда не воспримет Артура ни как равного себе, ни как постороннего. Он ниже его, воспитанника короля, но смеет ограничивать его волю. Он враг. — На портретах изображены покровители рода Малфой, — ровно сказала Нарцисса, появившись за спиной мужа и незаметно положив ладонь ему на поясницу, давая понять, что он не один, она с ним, она никогда не бросит, спокойно, любимый. — Иди к Драко, — Люциус сверкнул глазами. Уизли всегда коробило то, что Люциус считает их чуть ли не насильниками потенциальными, так что боится оставить ребенка в детской одного даже на пару минут, когда в доме авроры, хотя те никогда не нарушают правил: не входят в комнаты ребенка, когда тот там находится, как не входят в комнаты леди Малфой, если та не позволит. Специально в группу включена женщина, чтобы общаться с ребенком и его матерью — Артур настаивал на этом лично, понимая, как может реагировать сын помешанного на безопасности до состояния паранойи Абрахаса, но все равно Люциус исходит ненавистью, хотя условия наиболее лояльные. — С Драко эльф, — ответила Нарцисса, и Люциус мгновенно успокоился. Артур отметил и эту странность: домовики Малфоев никогда не показываются, говорят, они им не доверяют ничего серьезного, кроме готовки и уборки, все остальное лорд и леди делают магией самостоятельно или нанимают слуг-волшебников, а тут оказывается, что у Драко есть домовая-нянька. — Расскажи еще! — глаза у Драко горят, он сел в одеяле и замотался плотнее. — О ком? — серьезно спросил Леголас, сидящий на подоконнике и наблюдающий, как авроры прочесывают внутренний дворик с фонтаном. — О Глорфинделе, как он дрался с огненным демоном! — Я лягу с тобой и расскажу, — сидх лег на одеяло сверху, обнял Драко поверх него одной рукой и принялся напевно рассказывать легенду о великом воине, любимую сказку Драко. Он, пожалуй, единственный в мире, кто не верит в смерть легендарного эльфа.       Люциус сегодня днем аппарировал домой в скверном настроении, сказал, что у него предчувствие, что будет аврорская проверка мэнора. Нарцисса привычно отправила в зеркальное хранилище, блокирующее магический фон, все особо темные артефакты. — Я останусь, — тихо сказал Леголас, увидев, как поник Драко. Тот потом по секрету сказал ему, что это из-за него, он забылся, стал двигаться как привык, а не как человек. — Тебя могут увидеть, — озабоченно проговорил Люциус. — Если я не захочу, меня никто не увидит, — ответил Леголас.       Артур Уизли не может отделаться от мысли, что за ним кто-то постоянно следит взглядом. Он хотел пренебречь последним пунктом, но авроры, предчувствуя, что в очередной раз уйдут ни с чем, настояли на проверке детского этажа, и Драко подняли из постели. Артур впервые видит его так близко, на улице на наследнике всегда чары отвлечения, лица не разглядеть — о, как он похож на Нарциссу, а волосы до плеч, чуть вьющиеся, как когда-то у Сириуса, делают его похожим на ангелочка. Внешность обманчива — в глазах девятилетнего мальчика злость и чисто блэковские огоньки, и почему-то Артуру сразу кажется, что из этого чертенка вырастет не Сириус, а Беллатрикс. Ему нет десяти лет, но Люциус уже научил своего ребенка ненавидеть.       Кто-то из авроров неосмотрительно принимает слишком худого и на вид испуганного со сна Драко за милого ребенка и пытается с ним поговорить. Тот смотрит на отца, Люциус согласно прикрывает акульи мертвые глаза, и наследник рода Малфой интересуется статусом крови того, кто смел с ним заговорить. Это откровенное хамство, но Люциус едва не мурлыкает при виде бешенства и, взяв сына за руку, удаляется с ним на этаж Нарциссы, чтобы уложить его с ней. Никого нет, но Артур Уизли чувствует взгляд, и у него кровь стынет от этого. Он пытается думать, что какой-то невидимый домовик наблюдает за ним, но такие мысли слабо помогают. — Юный наследник поинтересовался, достоин ли аврор обращаться к нему, достаточно ли чистая у него кровь, — хохочет Люциус в спальне Нарциссы, куда та уходит, когда в доме посторонние. Обычно она спит у Люциуса, даже когда того нет дома, хватило несколько раз понимающего взгляда полуночника Абрахаса, когда юная супруга наследника рода кралась по еще не знакомому ей мэнору к Люциусу, который соблюдал приличия настолько, что приглашал жену в общую постель дважды в неделю. Краснея от стыда, она влетала к мужу, который читал пошлую бульварщину на французском, и в конце концов поставила его перед фактом, что он может занудствовать сколько угодно, но отныне они спят вместе, потому что ходить ночами в одной рубашке она больше не намерена. «Я думал, тебе нужно время, чтобы привыкнуть к новому дому», — Люциус действительно не хотел давить и принуждать ее к чему-то, планировал влюбить в себя свою жену постепенно или хотя бы приручить ее, а тут оказалось, что главный тормоз в семье Малфой — он сам. Впрочем, своя спальня у Нарциссы осталась, и когда в мэноре кто-то гостил, супруги пуритански расходились на разные этажи, стремясь избавиться от сплетен, окружавших их с момента объявления о грядущей свадьбе.       Нарциссе не нравится, что Люциус использует Драко для мелкой мести, но Люциус редко так веселится, а Драко катается по атласному одеялу и больше не переживает из-за чужих в мэноре. Нарцисса укутывает его, обнимает и шепчет «Нокс», чувствует, как Люциус целует ее в темноте, чтобы Драко не увидел, беззвучно, долго и жарко, и тихо уходит, прикрыв за собой дверь, и в тот же миг леди Малфой ощущает в комнате присутствие. — Ты нужнее Люциусу, Леголас, — тихо говорит она на Старшей речи. — Я побуду с Драко.       Дверь бесшумно открывается на миг, в нее проскальзывает силуэт, и тотчас захлопывается снова. Нарцисса целует Драко в макушку и укладывается на подушки удобнее.       Леголас догнал Люциуса в коридоре перед лестницей, ведущей на тот этаж, где сейчас авроры. — Ты чувствуешь злость, — сказал эльф. — Почему? Ты ведь сам сделал это. — Я не хотел… так! — Люциус остановился и развернулся. — Почему за одну, одну ошибку приходится платить всю жизнь? Всю жизнь ходить под колпаком? Презрения отца мне, видимо, недостаточно, — Леголас понял, что Люциус имеет в виду вовсе не Абрахаса. Он хотел сказать, что слышит шаги на лестнице, но Люциус уже на грани. — Стоит мне хоть что-то сделать, что кому-то не по нраву, как я сразу под подозрением. Подозрением в чем? Мой дом — моя крепость, — горько и издевательски закончил он. — Как бы не так.       Артур Уизли, слышавший эту пламенную тираду, подумал, что Люциус говорит с портретом, но, войдя в галерею, не увидел ни одной рамки. Лорд Малфой повернулся к нему слишком резко, не успев вернуть лицу выражение холодности и брезгливости, и Артур опешил от трогательной беззащитности, с которой на него посмотрел Люциус.       У них разница в пять лет. Артур Уизли впервые увидел Люциуса на платформе возле Хогвартс-экспресса, он стоял рядом с пожилым отцом, тяжело опиравшимся на трость, и казался оглушенным и растерянным. Артур был в курсе последних сплетен: наследник Малфоев, никогда не видевший матери, был заперт в поместье, и не просто в поместье, а непосредственно в доме. Он не видел солнца, не ходил по земле — говорят, сиятельный лорд после смерти любимой супруги при родах совсем помешался, боялся за сына, тот болезный, вдруг еще помрет от сглаза или ветра… Люциус впечатления болезного не производил, наоборот: рослый для своего возраста, красивый не только чертами, но и здоровьем, глаза блестят, прямая спина, гордая посадка головы — совсем не то, что ожидаешь увидеть, когда все кругом твердят о вырождении; Абрахас женился на племяннице. Но то, что Люциуса только что выпустили из поместья, очевидно. На людей он взирал с ужасом, от громких звуков морщился, яркие цвета приводили его в замешательство. Артур Уизли, гриффиндорец, младший в большой небогатой семье, в поезде поманил первокурсника в свое купе и проболтал с ним весь путь до Хогвартса, не замечая, как летит время. Люциус оказался потрясающим. Он понятия не имел ни о статусе Предателя крови, ни о фамилии Уизли, представился лишь именем, а рассказывал о том, какая бывает музыка. Рассказывал взахлеб, странно жестикулируя, да и говорил немного неправильно, но Артур оправдал это тем, что он в своем поместье большую часть времени молчал. Еще Люциус поражал потенциалом: не зная ни одного заклятия, когда Артур похвастался перед ним превращением обертки от шоколадной конфеты в перо, Люциус схватил свою палочку, ткнул ей в получившееся перо и заявил: «Хочу, чтоб стало карандашом!», а потом увлеченно рисовал им какие-то узоры, пока шестикурсник пытался постичь, что это только что вообще было. Стихийная трансфигурация? Макгонагалл будет в восторге. Артур запомнил Люциуса Малфоя именно таким: красивым мальчиком в дорогой мантии, который обожает музыку и избегает прикосновений, живой солнечный лучик возле серебряного отца, навеки застывшего в печали — Абрахас даже в Англию привез прозвище, данное ему русскими колдунами: «князь серебряный». Люциус был другим: сбегал в Запретный лес, метал ножи, трансфигурировал себе лук и в Большом зале сбил письмо, которое несла ему сова. Сову не задел. На Слизерин попал, кажется, еще до того, как сел на стул — Шляпа вынесла вердикт еще на подходе. И уже через месяц Люциус превратился в достойного наследника рода Малфой, а губы навечно застыли в презрительной усмешке. Артуру его было жалко до слез.       С тех пор он никак не мог от него избавиться. Люциус, отвратительный во всех смыслах, за тридцать лет надоел Артуру настолько, что, кажется, скоро его боггарт будет в него превращаться. Он всегда попадался Артуру на глаза и все портил. Даже если был выходной, и у Артура не было никаких шансов встретить его, но именно в этот день «Пророк» решал опубликовать интервью с самым молодым участником магической конференции. Артур его видел, вспоминал солнечного мальчишку в купе Хогвартс-экспресса, чувствовал жалость, чувствовал зависть, чувствовал не то, что надо чувствовать по отношению к изворотливым богатым слизеринцам, чувствовал ненависть к самому себе за это, а Люциус Малфой паскудо ухмылялся с колдографии как будто над Артуром лично. Загар ему не шел категорически.       После падения Волдеморта Люциуса притащили в аврорат, кажется, прямо из постели. Шелковая пижама и спутанные волосы запомнились там надолго. Причем взяли Люциуса — потом было особенно странно это осознавать — из-за Сириуса, как же, Нарцисса ведь была единственной, кто сохранил с ним более-менее нейтральные отношения, потому ее муж попал под подозрения. — Поттеров убили! Лестрейнджей взяли! Блэк — Пожиратель! Говори, мразь! — все это сыпалось со всех сторон на Люциуса, а Артур, случайно оказавшийся в тот момент рядом с Грюмом, надо было кое-что передать по делам Ордена, видел перед собой не темного мага, а растерянного от громких звуков и яркого света мальчика из закрытого отцом-параноиком поместья. — Если хочешь, чтобы он открыл рот, выгони всех, говори тише и приглуши свет, — посоветовал Артур, вдоволь насмотревшись на впавшего в ступор лорда Малфоя. — А мне ему не отсосать?! — рявкнул Грюм. Воцарилась тишина. — Воздержитесь, прошу вас, — даже десять секунд тишины позволили Люциусу очнуться, справиться с оцепенением и прийти в себя, Артур едва удержался, чтобы не расхохотаться и не попасть на допрос следующим за вопиющую поддержку Пожирателя смерти. — Повторите свой вопрос?       В историю с Империо Артур не поверил, но оценил. А что еще ему делать, сложить буйную головушку на плаху и сказать: «Виноват, ведите в Азкабан, а еще лучше казните меня, идиота неадекватного»? Люциус смотрел на метку на своей руке с не меньшим ужасом, чем члены Визенгамота, лепетал, что не помнит последних месяцев, что, как у него сын родился? Он сам позволил назвать его, единственного наследника Малфоев, блэковским именем?! Какие вам еще нужны доказательства, что он был не в себе? Все обязательства, возложенные на него после освобождения, Люциус исполнял безукоризненно, пускал авроров в свое поместье по первому требованию, платил все штрафы и спонсировал больницу имени святого Мунго.       Услышав то, что Люциус, видимо, сказал сам себе, Артур вновь его пожалел: неправильно, неправильно жалеть того, кто относится к тебе как к грязи, видит в тебе врага, боится и мечтает отомстить. — Мы закончили, — сказал Артур. — Поздравляю, — отозвался Люциус. Только сейчас Артур понял, что он не в странной мантии, как он сначала подумал, а в халате, под которым такая же пижама, как та, что оставила неизгладимый след в памяти сотрудников аврората в ночь его ареста. Не та же, потому что ту самую разорвали прямо на нем во время осмотра на предмет ритуальных татуировок. Тогда и нашли метку, а на Нарциссу еще долго поглядывали с усмешкой и толикой зависти: засосы на теле лорда Малфоя оказались в самых неожиданных местах. Такие художества оставляют лишь в том случае, если их автор — законная супруга. — Не воспринимай это как месть, — зачем-то сказал Уизли, сам понимал, что делает только хуже, но он просто не мог оставить все так и согласиться с тем, что Люциус потерян навсегда, как для нормального общества, так и для него самого. — Воспринимай как путь к доверию.       Ему показалось, что Люциус сейчас рассмеется, но он удержался. — Чьему доверию? — поинтересовался он. — Нашему. Магического сообщества. — Магическое сообщество доверяло мне всегда, — заметил Малфой. Ну конечно, его даже не сняли с должности в конференции, вышел из аврората и сразу отправился назад в Америку. Не приезжал бы на Самайн в мэнор, его бы никто и не дергал из-за Блэка и Поттеров. Министр отчаянно не желал, чтобы проблемы внутренние, какой считалась война с Волдемортом, вылезли за пределы страны, и Люциус, устроивший в тот страшный для Британии год немыслимый скандал по поводу безобидных ковров-самолетов, приписав им опасность уровня чуть не Непростительных и забив ими всю международную прессу, стал для министра Магии лучшим другом. Арабы обиду не забыли, и с тех пор Люциус перестал быть желанным гостем на Ближнем Востоке. — Надо вернуть доверие соседей. — Не помню, чтобы возле мэнора строили сарай, чтоб ты стал мне соседом. Что, нравится чувство власти, Уизли? Вместо того, чтоб пускать слюни на мой дом на каждой этой вашей экскурсии, устроился бы на другую работу, чтоб стать богаче, и не самоутверждался бы за счет того, что маги моего рода должны исполнять твои мерзкие прихоти. Мне ложки считать после вашего ухода? А то сентябрь скоро, детей надо в школу собирать.       «Он провоцирует, — напомнил себе Артур, но это слабо помогло. — Я при исполнении», — а вот это помогло больше. Весь вид Люциуса так и говорил: «Я мерзкая пожирательская скотина, врежь мне немедленно по набриалиненной морде», но Артур мужественно сдержался. Война закончена, а то, что он сейчас злится — это нормально. Он ведь проиграл. — Если вы закончили, потрудитесь покинуть мой дом, — мерзким голосом сказал Люциус. — Подпиши, — Артур вынул из воздуха привычную кипу документов и подал Люциусу. Тот принялся подписывать, прочитывая каждый, а Артур, глядя на то, как он то и дело заправляет прядь волос за ухо, почему-то только сейчас подумал, что ему всю жизнь позволено называть лорда Малфоя по имени. Люциусу сорок один.       В Азкабане холодно, и он заболевает в первый же день, и потом надсадный кашель по ночам беспокоит его еще несколько лет. За сутки сиятельный лорд Малфой превратился в сломленного ребенка в теле сорокалетнего мужчины: он не терпит боль, он никогда не мог ее пережить. Сириус ударил его в лицо, авроры добавили при допросе, и теперь Антонин Долохов, который сидит в соседней камере, то и дело спрашивает его, как он. Жив? Держится? Держись, Малфой, у тебя жена и сын. Люциус лежит на одеяле, слушает, как ржут между собой братья Лестрейнджи, мол, надо было не Мунго деньги давать, а Азкабану, и чувствует, как по лицу катятся горячие слезы, последнее, что в нем есть теплое. — Малфой! Малфой! — Долохов не отстает. — Посмотри на меня. Малфой. Не раскисай, Малфой. Тебе еще сына растить.       У самого Долохова нет семьи и уже, наверное, никогда не будет, поэтому почему он так достает Люциуса на тему Драко, он не понимает. — Малфой, ты спишь?       Люциус готов выть и убивать. Долохов прижимается щекой к решетке и смотрит на него так пристально, что в конце концов Малфой не выдерживает и садится в одеяле. — Не сплю! — Хочешь, я расскажу тебе про русский аврорат?       Неожиданное предложение, но Люциусу внезапно интересно, поэтому он вьет гнездо из одеяла, устраивается в нем поудобнее, перебрасывает волосы на одну сторону так, чтобы закрыть синяк на скуле, и готовится слушать, но перед этим не может удержаться от ехидного: — Это чтобы мне британский показался не таким уж плохим?       Долохов смеется, а Малфой в очередной раз признает, что жизнь в Америке его испортила: британцы кажутся ему поголовно скучными, общаться хочется только с немцами, русскими и сидхе. Немцами он называет всех европейцев, которые не говорят по-английски, по-французски и на итальянском, русскими — всех, кто использует славянские языки, так удобнее. — Нет, чтобы ты отвлекся, — Долохов следует его примеру и садится поудобнее.       Они никогда не дружили, ни до первого Азкабана Антонина, ни после его освобождения. Люциус — наследник, миллионер, аристократ, дипломат, родственник Блэков и, как бы это ни скрывали, Гриндевальдов, и именно от них в его семье светлые волосы, которых не может перебить никакая генетика других родов; до этого только первые двое Мэлфоев были светловолосыми, и на отце Абрахаса вернулась древняя порода. Долохов — третий сын в большой семье, и по старой сказке, где было у царя три сына, он не слишком-то блистал. Из Колдовстворца его выгнали за поведение, из Дурмстранга гневные письма патриарху громадной семьи летели с регулярностью два письма в неделю. Когда Антонин отправился в Британию, его отец одарил Отдел Тайн каким-то дурным артефактом, поблагодарив остров за то, что избавил материк от бомбы замедленного действия.       О русском аврорате Долохов знал не понаслышке, ибо ловили они его с завидной регулярностью.       Дементоры ушли из Азкабана, но если бы они были там, они оказались бы в растерянности: двое узников хохотали так, что эхо отдавалось по коридорам. Притихли остальные Пожиратели, прислушиваясь к тому, как Мафлой и Долохов, самый странный тандем из всех возможных, переговариваются на непонятном языке и смеются до слез. — Ох, и после этого он мне и предложил, езжай, говорит, в Британию, а когда вернешься, мы твою камеру как раз восстановим, — Антонин утер слезы. — Слушай, Малфой, а скажи мне… — Что? — прикрыв глаза, ответил Люциус. — Ты откуда русский знаешь? — В ООН когда сидел, рядом со мной всегда русские были. Они все время переговаривались между собой, глядя на кого-то из нас, и я просто не мог сидеть и глупо улыбаться, когда они, кажется, в глаза меня оскорбляют. — А-а, великорусский синдром, — с пониманием сказал Долохов. — Считать, что никто за границей не говорит по-русски. А еще… — Ну? — дурацкая манера спрашивать разрешения спросить, подумал Люциус. — А язык эльфов? Я перешел, ты даже не заметил.       Вот ведь… Люциус медленно открыл глаза и перевел взгляд на Антонина. — Немногие в Англии говорят на нем, — продолжил Долохов. — Тоже русские в ООН? — Да, — нагло кивнул Люциус. — А ты откуда знаешь? — Так в первой школе учитель алхимии остроухий, — отозвался Антонин. — Да и в аврорате они есть. Долина Огненной земли, слышал о таком? — Ты почему мне рассказываешь? — спросил Люциус. — Потому что мне некому больше, — спокойно ответил Долохов. — Это такое чудо! Эльфы ходят по горячим камням, пар поднимается в воздух, а по ночам эльфы смотрят на звезды. Когда выйдешь отсюда, ты должен их увидеть, мне кажется, что ты найдешь с ними общий язык. Поезжай в Россию. — Почему ты так думаешь? — Малфой перебрался совсем близко к решетке. — Что я найду с ними общий язык. — Я слышал легенду о лесном короле, — шепотом ответил Долохов. — Что у него есть сын, но однажды человек попросил его взять собственного ребенка под сень вечных деревьев. Я когда тебя увидел, сразу подумал, что ты как будто из той легенды. Ты даже внешне похож. — Расскажи Драко легенду, — через силу улыбнулся Люциус. — Он такое обожает с детства.       Конечно обожает, как у Леголаса язык не отсох триста раз повторять ему Песнь о Глорфинделе. А каких трудов стоило уговорить Драко постричься перед Хогвартсом, как же, ведь он хочет быть похожим на лорда Золотого Цветка! И только слова Нарциссы, что вообще-то огненный демон убил Глорфинделя, схватив за длинные волосы, смогли прекратить бунт наследника. — Ты расскажешь, — Долохов лег прямо у решетки. — Я уже не успею.       Антонин оказался прав: после освобождения из Азкабана им было не до легенд, а вторую войну Долохов не пережил. Люциусу сорок три.       Драко сидит на дереве чуть выше него, опираясь спиной на ствол. Лицо сына в рассветных сумерках кажется белым, как бумага. Нарцисса переплетает волосы в косу, чтобы не мешали, и молчит. Молчание всех троих становится тягостным.       У них нет палочек: Темный Лорд отобрал палочку Люциуса, Поттер обезоружил Драко, Нарцисса отдала сыну свою, Драко кинул ее Поттеру, когда тот в очередной раз воскрес. Люциус настолько без сил, что его магии едва хватило на то, чтобы залечить ожоги на руках сына. Втроем они бежали в Запретный лес, и едва оказавшись на первой опушке, Люциус на Старшей речи попросил о помощи — и впервые глава рода Мэлфой за всю историю дружбы с сидхе услышал в ответ тишину.       Люциус словно разом постарел на десяток лет. Нарцисса не оставляла его, держала за руку молча, показывая, что она рядом, но он все равно видел, как она разочарована. Он всегда был для нее тем, кто найдет выход из любой ситуации, выкрутится, вылезет из любой ямы, в самом крайнем случае — у него есть лес и стоящий за ним эльфийский король. Теперь же у него не было ничего. — Я скоро вернусь, — проронил Драко и, поднявшись, пошел по ветвям подальше от родителей, но когда нога соскользнула в третий раз, спустился на землю. Конечно, это человеческая обувь виновата, но у него появилось чувство, что лес больше не принимает его.       Он дошел до лесного бурного ручья, холодного и чистого, разделся и принялся смывать с себя разводы грязи — лучше быть мертвым, чем грязным. Пиджак и рубашка были на удивление целыми, как и брюки, что Драко воспринял как-то, что удача Малфоев, хоть и отвернулась, но не до конца забыла о них. На шее продолжал болтаться портал в мэнор, который больше не работал после попадания шальным заклятием в грудь. — Ужасно выглядишь, — сказал над головой звонкий голос. — Я тоже рад тебя видеть, Леголас, — отозвался Драко. — Ты еще мой друг? — Я твой друг, даже если твой род больше не достоин называться друзьями таура, — Леголас сидел на камне высоко над скалой, с которой спускался небольшой водопад, разливавшийся дольше ручьем. — Мой отец попросил о помощи и защите, — сказал Драко, с отвращением натягивая на мокрое тело одежду. — Мы защищаем, — кивнул Леголас. — Твой отец скоро найдет в лесу палочку, а сейчас мы следим, чтобы ни один паук не приблизился к вам. Почему не попросил ты? — Я не глава рода. — Ты мой друг, — Леголас спустился и дошел до Драко, заглянул ему в глаза. — Я раб, — отозвался Малфой. — Так таур сказал моему отцу. Как я могу просить аранена лесного королевства? — Мой отец может говорить Люциусу что угодно, — сидх вдруг молниеносно выхватил из ножен короткий клинок и метнул его с такой силой, что неслышно спускавшийся с дерева акромантул сразу свалился на землю со стуком, несомненно мертвый. — Ты говорил мне, что мы видим в вас всех одного человека. Почему ты видишь во мне и отце одного эльфа?       Когда Драко возвращается, мать встречает его обеспокоенным взглядом, но он ничего не говорит ей, только старается улыбнуться, чтобы ободрить. Ей, пожалуй, тяжелее всех: ей самой ничто не грозит в случае возвращения, но ее любимым угрожает Азкабан, Люциус еще прежний срок не отсидел. Драко нельзя оказаться в Азкабане — год там, и род будет прерван, Люциус уже бесплоден, и Драко несет ответственность за будущее Малфоев и Блэков.       В чистой, пусть и мокрой одежде, Драко чувствует себя лучше. Он снова забирается на дерево, но его больше не давит гнетущий страх: главное, что Леголас по-прежнему рядом, и закрывая глаза, Драко чувствует его присутствие. Стоит только руку протянуть.       Потом события разворачиваются калейдоскопом: в руках у Люциуса чужая палочка, и через мгновение изорванная мантия меняется на магловский костюм, а платье Нарциссы очищается. Аппарировать вдвоем с чужой палочкой решится только самоубийца, поэтому Люциус коротко говорит, что вернется, как только добудет свою, и исчезает. В тот же миг Леголас заворачивает Драко в теплый плащ, а две эльфийки усаживают Нарциссу на услужливо изогнувшийся почти в кресло ствол стелющегося по земле дерева. Нарцисса сразу понимает, что эльфы не показывались, пока здесь был ее муж, и печально опускает голову. — Битва закончилась, сейчас убирают трупы и думают, как восстанавливать замок, — Леголас знает, кажется все, и когда Драко спрашивает, как он вообще Хогвартс нашел, с полуулыбкой отвечает, не думал ли Драко, что он оставил бы его в школе одного без присмотра.       Люциус аппарировал в свою магловскую квартиру, расщепившись, но так удачно, что только бок и рука пострадали, взмахом взятой из сейфа подходящей палочки наполнил ванну, сбросил с себя трансфигурированный костюм и, погрузившись в воду с восстанавливающим зельем, приманил к себе телефон. Он звонил в банк, чтоб через час прислали управляющего его делами: надо было срочно перевести все его средства в магловские бумаги и хранить теперь доллары и евро, а не галлеоны. Когда кровь перестала идти, а волосы снова стали белыми, а не серыми от пыли, Люциус вылез из остывшей ванны, надел настоящий костюм, сунул в мусорное ведро трансфигурированный ужас и, взяв две запасные палочки, переместился в Запретный лес за женой и сыном. — Сильно? — спросила Нарцисса, когда увидела, что он в новой одежде и чистый. Она мгновенно поняла, что он не стал бы тратить время на то, чтобы привести себя в порядок, если бы его не расщепило при аппарации с чужой палочкой. — Рука, — небрежно отмахнулся Люциус. — Перемещаемся, потом никакой магии, пока я… — они аппарировали, и он закончил уже в квартире, — …не дам позволения. Нельзя привлекать к себе внимание.       Драко, едва успевший сбросить с плеч плащ Леголаса, когда появился Люциус, решил не говорить ему о том, что сидхе сменили гнев на милость. Ему хотелось, чтобы отец делал что-то сам, исправлял то, что наворотил со своей и его жизнью самостоятельно. Придется унижаться и жить в магловском мире? Отлично, он лучше прочувствует. То, что сидхе всегда прикрывали ему спину, дало Люциусу чувство безнаказанности.       Через полгода Драко увидела Грейнджер: она выходила из магазина, где покупала одежду — магический мир с победой тех, кто выступал за более либеральное отношение, с радостью перенял магловскую моду, и увидела Драко, который возле дверей ресторана ждал такси. Малфоев искали как авроры, так и журналисты: Гарри рассказал о том, что Нарцисса солгала Волдеморту, а Драко «не узнал» его в поместье, когда их схватили егеря, потому кто первый доберется, тот и определит, ждут Малфоев почести или азкабанские камеры. Драко курил, засунув руку в карман, и черный костюм смотрелся на нем настолько шикарно, что если бы Гермиона не знала, она приняла бы его за манекенщика или актера. Малфой в мире маглов! Он докурил, выбросил сигарету на асфальт и сел в подъехавшую машину. — Я видела Малфоя, — сказала вечером Гермиона Гарри и Рону. Те, хотя и были вымотаны в аврорате — гоняли их нещадно — заинтересованно подняли головы. — Которого? — Драко. Он живет среди маглов и ездит в такси. И курит. — Гоблины отказались давать доступ к его счетам, — вспомнил Гарри. — А ухмылялись так паскудно, что мне кажется, еще немного, и нам представят пустой сейф. Можно перевести деньги из Гринготтса удаленно? — Их филиал есть только в Нью-Йорке, но они сотрудничают с русской Медной горой и китайским банком Копи Дракона, — вспомнила Гермиона. — Нью-Йорк… — протянул Рон. — Ха. Угадайте, где Люциус сидел пять лет? Магическая конференция, как раз Нью-Йорк, и друзей у него там осталось наверняка немало. Те же русские. Даже хорек, говорят, родился в Америке. А Гарри не хочет соглашаться на арест, вот мы Малфоя никак и не достанем. — Я не хочу его сажать, — нервно отозвался Гарри. — Пусть платит и гуляет на свободе. В конце концов, он не Лестрейнджи и не Долохов. А на его деньги можно весь Хогвартс восстановить.       Гермиона понимала, что у авроров мало связей в магловском мире, да и вообще, маги не способны ориентироваться так, как маглорожденные, которых среди служителей правопорядка практически не встречалось. Ей пришлось искать Люциуса самой; к тому же она собиралась не угрожать, а побеседовать.       Найти Люциуса оказалось проще простого: достаточно включить телевизор. Люциус на экране с энтузиазмом тряс руку какому-то маглу, не сняв перчаток, а перед ними сидели их представители и подписывали какой-то контракт: мистер Малфой инвестирует средства не только в газ, но и в развитие атомной энергетики. — Ведь именно в атоме заключается будущее нашей планеты, благополучие грядущих поколений, мирный атом — это путь к всеобщему прогрессу и процветанию для всех!       Гермиона в шоке от того, что Люциус Малфой, во-первых, сотрудничает с маглами, во-вторых, занимается атомом, пусть пока и в мирных целях. В-третьих, на нем очки, в кармане мобильный телефон, а на запястье электронные часы. Программа о развитии мирного атома милостиво поясняет для тех, кто впервые слышит фамилию «Малфой», что это — британский бизнесмен, наконец лично взявшийся за управление своими делами, занимался недвижимостью, инвестировал много лет назад в «Эппл». На экране появляется старая запись, на которой Люциус Малфой со смехом говорит журналистам, что гадал на картах, будет ли это удачным вложением. И надо же как вышло.       Гермиона благодарит все силы небесные за то, что Волдеморт не слишком жаловал Люциуса. Малфой занимается атомом. Представив себе Волдеморта с красной кнопкой, героиня войны чуть не поседела; а ведь Том Реддл вполне мог оценить идею, он все же воспитывался маглами… Гермиона аппарировала из номера отеля прямо к Гарри, забыв обо всем. Надо было срочно возвращать Люциуса в магический мир и загружать так, чтобы ему вздохнуть было некогда. Теперь, кажется, она понимала, что имел в виду Снейп, когда говорил, что Малфоев опасно загонять в угол; у них открывается второе дыхание. Уж лучше Люциус будет заседать в Визенгамоте или ссориться с арабскими магами на конференции, чем заниматься с русскими атомными технологиями.       Через сутки Гарри делает заявление о том, что выполнит просьбу Нарциссы Малфой, и Малфои выходят из тени. Люциусу пятьдесят пять.       Его будит осторожное прикосновение ладони к шее.       Люциус открыл глаза сразу, после пятидесяти он с трудом засыпал и просыпался от любого шороха. Нарцисса смотрела на него, и как только он пошевелился, потянулась, чтобы его поцеловать. Им одним принадлежали эти утренние часы: пронзительная тишина в огромном доме, мэнор закрыт до восьми часов утра от сов и патронусов, камины заблокированы. Драко и Луна встают хорошо если к обеду: они каждую ночь провожают уходящих с острова эльфов, время Совета закончилось. Трандуил покинул Британию одним из первых, и Люциус перестал бывать в лесу. Скорпиус, даже если проснулся, все равно дойдет только до библиотеки, пользуясь тем, что деда нет рядом, чтобы отправить его в сад: дети должны проводить время на природе, и если Люциус даже в Америке находил возможность для Драко гулять среди деревьев, то в Англии с этим точно проблем не возникнет.       Нарцисса потянула одеяло наверх, чтобы укрыть Люциуса полностью, и обняла за плечи. Он смотрел на нее, не мигая, замечая, что она постарела. Он не считал, что она стала менее красивой, скорее, другой, более возвышенной. Взгляд перестал быть наивным, открыв ту мудрость, которую она всегда прятала за маской самой глупой из Блэков — теперь не было надобности скрывать свою истинную суть, и Люциус влюблялся заново. Впервые он почувствовал это, когда Белла презрительно фыркнула, что Цисси совсем не похожа на других Блэков; второй раз, когда его уже жена парой уместных фраз отправила его из-под надзора Темного лорда в Америку, и если бы он сам не настоял на праздновании Самайна дома, избежал бы почти всех своих проблем по жизни. И сейчас третий раз: Нарцисса стала восприниматься им как часть его самого, и близость с ней делала его целым, в то время как без нее он стал ощущать неясное беспокойство.       Люциус снял с нее рубашку и обнял как можно крепче, чтобы не ощущать собственной кожи между ними. Раньше, когда на Нарциссу бросали восторженные и завистливые взгляды, он чувствовал злорадство и гордость, потом страх — мало ли что с ней могут сделать, когда его нет рядом, к тому же слишком много людей ненавидит его. Его самого не достанут, но могут попробовать отомстить через семью. Сейчас же он чувствовал легкое раздражение и одновременно самодовольное удовлетворение, словно с вожделением смотрели на него самого.       Нарцисса поймала его взгляд, и он понял ее без слов. Теперь они, занимаясь любовью, специально позволяли друг другу проникнуть в разум, чтобы не разделять ощущения. Раньше этого не получалось: Люциус терял голову, а Нарцисса не могла держать концентрацию с ним. Теперь они были спокойны, и Люциус мог видеть себя ее глазами и знал, что Нарцисса понимает, что он заметил ее старение, белые нити в потускневших золотых волосах. У него появилась ассоциация, что Нарцисса теперь похожа на собственное отражение в запыленном зеркале, но также он понимал, что она не расстроится. Люциус медленно перевернулся, вжав всем весом Нарциссу в высокие подушки; им обоим нравилось чувствовать друг друга как можно сильнее, всем телом.       Нарцисса перехватила его волосы и перебросила на одно плечо, погладила ладонями по спине и шее. Он не любил прикосновений кожи к коже, как все сидхе, исключение делал, пожалуй, только для нее; когда она спросила у него как-то, что он ощущал с теми, кто был до нее, он спокойно признал, что сначала чувствовал возбуждение, а потом — брезгливость и стыд, потому что женщины, да и вообще люди не должны прикасаться к нему, это противно. С ней он спал в обнимку и никогда не брал второе одеяло, до рождения Драко, любившего по утрам ворваться в родительскую спальню, стихийной магией снеся все запирающие чары, они ложились раздетыми, хотя Друэлла, неизвестно как узнав (что ж, Белла, одно время бывшая для младшей сестры лучшей подругой, никогда не умела держать язык за зубами), громогласно заявила, что не думала, выдавая дочь замуж, что ее муж окажется распутником, принуждающим ее принцессу утолять его извращенные прихоти. Люциус, который изначально предполагал наличие раздельных спален, возмущался вопиющей несправедливости обвинений, а Нарцисса считала личной победой то, что Люциус не отдергивается от ее прикосновений. Аристократам не положено любить друг друга, леди не должна получать удовольствие от близости и хотеть того, кому давались клятвы перед родовым алтарем. Третьим в супружескую постель лорда и леди всегда ложится уважение, долг перед семьей, родом, обязательство родить наследника, поэтому Люциус и Нарцисса со своими нежными взглядами и влюбленно-глупым поведением являлись воплощенным оскорблением традициям, показывая, что уважение и счастье друг другу не противоречат. Нарциссе пророчили семейное счастье не больше, чем на год, Белла кривила губы, стоя рядом со своим мужем, глядя на то, как Нарцисса, не Люциус, а она сама влюбленно держит его руку. Мужчины могут любить и хотеть, им положено. Женщины должны любить детей, а мужей терпеть и благодарить за то, что они дали им возможность этих детей родить. Нарцисса и Люциус мало того, что возмутительно обожали друг друга, так еще и с детьми решили после свадьбы повременить. — Абрахас распустил наследника, — шепотом говорили друг другу почтенные супруги лордов. — Мальчик рос без матери, Абрахас дома почти не бывал. Кто его воспитывал, эльф?       Нарцисса, услышав эти сплетни, едва не задохнулась от смеха: она знала, что за эльфы воспитывали Люциуса.       Теперь, читая его мысли, она знала, что в жены он ее брал без любви — она ему действительно нравилась, но он не понимал даже, что есть любовь. Он был влюблен в само чувство влюбленности. Теперь ей весело думать о том моменте, когда он наконец понял.       Люциус коснулся губами ее губ и медленно приоткрыл рот вместе с ней, провел своим языком по ее. Нарцисса ни с кем не целовалась, кроме него: Белла, хоть сама не раз получала от матери, следила за сестрой так, что той ничего не оставалось, кроме как покориться и ждать, пока их с Люциусом обручат, пока она вырастет настолько, чтобы он замечал в ней девушку, а не мешающего ребенка. — Вот вырастешь, получишь сполна своих поцелуев, да и не только, — Белла в очередной раз поймала сестренку, за которой трогательно и верно ухаживал однокурсник с Райвенкло. Нарцисса и не думала ничего ему позволять, пока Белла не взъярилась и не отчитала ее в первый раз. — Еще пожалеешь, что хотела!       Рудольфус в день объявления о помолвке, навесил на невесту какие-то фамильные чары, так что к ней парни и прикоснуться-то не могли, Розье случайно забылся, схватил ее за руку — отлетел на пару метров. Нарцисса видела, приехав с сестрами домой на каникулы, как мать, намотав на руку косу Беллатрикс, бьет ее по щекам и говорит, что если теперь Лестрейнджи разорвут помолвку, ее выдадут замуж за Треверса. Старшего Треверса. Того самого, которому семьдесят, потому что только тот не побрезгует. — Не надо пытаться меня продать! — Белла кричит так, что стекла дрожат, а портреты сбегают, оставляя пустые рамки. Говорят, Лестрейнджи верны как фестралы, только вот молчат о страшных родовых проклятиях, которые ждут неверных жен.       Иногда Нарциссе кажется, что она догадалась, почему у Беллы и Руди не родились дети.       Люциус перелег на бок и положил голову на локоть, Нарцисса придвинулась к нему, заглянула в глаза. Их мысленный контакт прервался, потому пришлось спросить вслух: — О чем ты думаешь? — Когда мне было одиннадцать, я просил Трандуила о том, чтобы он позволил мне остаться в его дворце навсегда, — проговорил Люциус. — Он ответил мне, что будет ждать меня. Совет закончился, сидхе уходят с острова. И мне кажется, мое время пришло. — Ты хочешь уйти? — тихонько спросила Нарцисса, снова укрывая их обоих одеялом. — С тобой вместе, — отозвался он. — Трандуил был прав, я… не самый лучший глава рода. Драко больше подходит на эту роль. — Он любит тебя, — вздохнула Нарцисса. — И Кори тоже. Как они будут без тебя? — Я устал от людей, устал… я виноват в том, что мир сидхе открылся, я делал все, чтобы исправить последствия, но я устал, — Люциус подумал и снял перстень лесного короля с пальца; он не расстался с ним даже в Азкабане. — Я оставлю Драко с худшей репутацией, чем была у рода Малфой до меня, но зато богаче. Жена его будет ему опорой. Не такая, как ты, но я доволен его выбором. — Он выбрал ее как сидх, — сказала Нарцисса. — Посмотрел ей в глаза и увидел отражение звезд. А мы с тобой поженились как люди.       Он хотел ответить, но что-то упало с оглушительным грохотом, судя по звуку, на этаже самого Люциуса. Он натянул пижамные штаны, набросил на плечи халат и мгновенно исчез из спальни. Нарцисса призвала домашнее платье, надела его на голое тело и вышла в коридор: там уже стоял, сонно протирая глаза, встрепанный Драко. — Это отец? — хрипло спросил он. — Твой отец не падает с таким грохотом, — ответила Нарцисса. — Я даже не знаю, кабинет это или библиотека. — Библиотека, — зло сказал Люциус, появляясь в коридоре со Скорпиусом: их перенес домовый эльф. — Говори своему отцу, что ты натворил! — Я хотел книжку, — Скорпиус, несмотря на тон Люциуса, продолжал его обнимать, прячась от Драко в складках стеганого теплого халата. Люциус потому и отправил его к отцу, потому что не наказывал внука сам. — И что ты для этого сделал?! — Драко окончательно проснулся, увидев в руке сына свою палочку. Орать при Люциусе и тем более при Нарциссе он не смел, но уже понял, что произошло: Скорпиус обрушил те самые чары, которые так восхищали Гермиону — держащие книги в воздухе без всяких полок. — Я хотел одну!       Луна подоспела вовремя, перехватила руки Драко, отвела его в сторону. — Этим чарам лет четыреста! Как я буду их восстанавливать?! Нет, это не случайность, он знает, что ему нельзя брать палочку! Тем более мою! Ты знаешь, какая там сердцевина, это… это как папино атомное оружие!       Палочку Драко Малфоя опасались проверять даже в министерстве и смотрели из его рук: работа Долоховых, дар семьи в ответ на визит Люциуса Малфоя. Отец Антонина не был рад горевестнику, но не удивился смерти третьего сына. «Ты был его другом? — спросил Долохов, прямо глядя на Люциуса. — Расскажи о нем». «Мы не были близки, — честно ответил Малфой. — Но сидели рядом. А я знаю русский». — Где сидели-то, — добродушно спросил Долохов. — Неужели Антон за ум взялся, в совет какой вошел? — В тюрьме, — отозвался Люциус, подумав о том, что Антонин бы сейчас по полу катался от смеха. Долохов-старший ничего не ответил на это. Люциуса накормили так, что он едва встал из-за стола, напоили до косых глаз, но сам глава семьи с ним больше словом не обмолвился, лишь на прощание вручил палочку, сказав, что делали ее для Антона, когда тот вернется. — Возьми своему сыну, — велел он. — Не пользуйся ею, она признает первого хозяином и будет верно служить ему. — Из чего она? — поблагодарив, спросил Люциус. — Спроси это в Долине Огненной земли, — был ответ. До Долины Малфой не добрался, но зато их просветил Иорвет уже в Англии, вытаращившись на палочку Малфоя как на восьмое чудо света. Сидх объяснил, что в Долине Огненной земли водятся не только сидхе, но и огненные саламандры и другие, живущие в пламени. В том числе легендарные Жар-птицы. И даже не вздумайте сравнивать с местными фениксами, совершенно иная природа. Палочка Драко Малфоя с пером Жар-птицы не реагировала на Экспелиармус, сама регулировала силу заклинаний, а если кто-то другой брал ее, начинала чудить. — Хорошо, что он мэнор не развалил! — рявкнул Драко и развернулся. — Месяц без библиотеки. И Леголаса месяц не увидишь.       Он щелкнул пальцами, и палочка послушно влетела ему в руку. — Отмени про Леголаса! — взмолился Скорпиус. — Что-то другое, накажи меня по-другому, только не Леголаса! — Я сказал! — уже несколько остыв, Драко не стал отступать. И почти не удивился, когда ночью, бродя по мэнору, наткнулся на сидящего под дверью сидха, который негромко пел старинную песнь о любви сидха и высшего духа и священном царстве, скрытом от всех врагов. Завидев Драко, он улыбнулся и жестом предложил ему сесть рядом. Скорпиус в одеяле устроился с той стороны двери: ну, а что, он же не видит Леголаса… — Однозначно, Слизерин, — едва слышно шепнул Драко на ухо эльфу. Тот блеснул в темноте глазами. — Что мне еще спеть? — спросил Леголас, когда песнь кончилась. — О Глорфинделе, — одновременно сказали отец и сын из-за двери. Драко щелкнул пальцами, вызывая невидимого домовика, отдал ему приказ, и через мгновение перед Скорпиусом появилась чашка с горячей густой сладкой пеной, блюдо, которое в семью Малфоев принесла Луна. Даже Люциус, предпочитавший из людской кухни соленое мясо с вертела или сырые овощи и шарахающийся от любого сахара как от огня, проникся детским десертом настолько, что однажды, после порции десятой, ему стало плохо. Леголас покорно кивнул: он много лет назад смирился с тем, что Драко готов слушать о Глорфинделе вечно, теперь и Скорпиус пошел по стопам отца. А вот Люциус к истории о лорде Золотого Цветка всегда оставался равнодушен, ему больше нравились песни о создании великих королевств.       Луна открыла глаза, повернула голову и поняла, что лежит на постели одна. Они с Люциусом несколько часов восстанавливали чары в библиотеке и оба вымотались настолько, что Луна сегодня ночью даже не пошла провожать сидхе, покидающих остров совета. Она подняла палочку и, вспомнив первую беседу с сидхе в лесу, не в поместье, легко создала патронуса, который просочился сквозь стену и исчез на этаже Скорпиуса. — Мама сказала спать, — заметив свет патронуса, Леголас прервался. — Посиди со мной! — Ты знаешь, что наказан. — Я же сплю! Тут темно. Я не буду тебя видеть.       Леголас посмотрел на Драко, тот поднял руки: — В следующий раз сформулирую точнее, но тут он меня подловил.       Люциус, привычно откинув руку в сторону, неслышно дышит в темноте своей спальни, самой темной комнате всего мэнора. Нарцисса старается не шевелиться и не показать, что не спит — он мгновенно проснется, и это уже до следующей ночи. Она заметила сегодня внимательный взгляд Луны на руку Люциуса — умная девочка, сразу поняла, что к чему. Люциус завтра передаст кольцо Драко, и тот отныне станет посредником. Люциус станет гостем в собственном доме, а потом в день, когда точно никто не будет ожидать, покинет мир людей.       Нарцисса ни мгновения не сомневалась, идти ли с ним. Она человек, но, видимо, такова судьба тех, кто любит бессмертных: идти за ними вечно, ловя тепло в следах. Люциусу миллионы лет.       Звезды висят так низко, что кажется, будто до них можно дотянуться рукой. А может, и не кажется, но Люциус не собирается проверять. Он спускается вниз, туда, где горят белые костры. Музыка звенит в воздухе, сверкают звуки, переливаются, Люциус видит их и разгоняет перед собой ладонью.       Прекрасный король сказочного леса сидит на рогатом троне, обнажив в улыбке длинные ровные зубы, в одной руке окровавленный нож, и кровь стекает до локтя, в другой — золотой кубок с густым вином, и эта рука испачкана вином и виноградным соком. «Эван! Эван! Эвоэ!» — раздается радостный возглас, и пляшут бессмертные создания под вечными звездами. Когда-то люди повторяли их вакхические восклицания, но король сидхе древнее самой идеи бога вина. Принц выпускает в бархатное низкое небо стрелу, она вспыхивает — и на небосводе повисает новая звезда, и сидх, схватив Люциуса за руку, шепчет, что теперь созвездие готово. Это новое созвездие, созвездие Дракона — в честь твоего сына, Люциус.       Он закрывает глаза. Времени не осталось, вечные существуют вне его. Сколько сменилось поколений? Сколько создалось и разрушилось континентов? Он не знает, он существует сейчас.       Трандуил поднимается со своего трона, и бескрайний лес замолкает, внимая своему владыке. Король поет о прекрасной тайне, спрятанной в сердце, об эльфах темного леса и людях, которых сидхе назвали своими детьми и братьями. О вечных звездах. О белых кострах среди бесконечной ночи. О несмолкаемой музыке. О великой любви. Обо всем, что он обещал.