Инициатива

      Драко вышел из камина в мэноре последним. Они с Поттером посоветовались и пришли к выводу, что лучше всего укреплен именно Малфой-мэнор, нападения на который не простит Трандуил, потому Эредин в него не сунется. Луна опередила своего мужа и сказала Гарри, что будет лучше отправить всех его детей к ним, но Лили была слишком мала для того, чтобы остаться без матери в чужом доме, и Драко, едва не скрипя зубами, сказал, что вся семья Поттеров будет гостями в его доме. Джинни никогда не была в мэноре, и потому первой, на кого Драко обратил внимание, была именно она: она с интересом озиралась в зале, оглядывая гобелены. Малфой чуть не заорал от бешенства, заметив ее естественное любопытство. Одно дело — Поттер, к которому он уже привык, и который никогда не станет вести себя как в музее. А Джинни… и дети ее ведут себя также, как и она сама: Лили даже пальцем показала на что-то, спросив у матери громким шепотом, правда ли это то, о чем она подумала. Поттер с внушающим Драко бешенство терпением подробно ответил, присел перед дочкой и, поцеловав ладошку, мягко напомнил, что леди пальцем не показывают. Леди. Драко взъярился так, что сам удивился: неужели он мог ждать чего-то другого? Девочек воспитывают женщины, неудивительно, что Лили гораздо сильнее походит на Джинни и Молли, чем на Поттера. Ну как, как он мог назвать ребенка Уизли именем его жены? Единственное, что хоть как-то мирит с действительностью — Северусу Принцу еще хуже, его еще и журналисты каждый раз спрашивают, как он относится к тому, что Мальчик-который-выжил решил назвать второго сына в его честь.       Луна почувствовала его раздражение и успокаивающе положила ладонь на его локоть. С возрастом Драко приобретал все больше блэковских черт, которые милостиво обошли стороной Нарциссу, но зато сполна воплотились в Беллатрикс и Сириусе. Он не отдавал себе отчета в причинах собственных симпатий и антипатий, и в моменты, когда чувствовал нервозность, практически терял над собой контроль.       Луна подвела его к Люциусу и Леголасу и буквально передала с рук на руки, потом повернулась к Гарри: — Я провожу вас в комнаты, — проговорила она. — Скажи детям и Джинни, что нельзя гулять по мэнору по ночам.       Гарри, не задавая вопросов, кивнул. Поттеры покинули зал, Луна увела и Скорпиуса, и только за ним закрылась дверь, как Драко оборвался на полуслове и повернулся к Люциусу, сверля его взглядом. — Почему? — Что именно ты спрашиваешь? — спокойно спросил Люциус. — Почему я помог Скорпиусу? Почему я вернулся? Почему я стал эльфом? — Почему ты ушел? — шепотом сказал Драко, и Леголас почти физически почувствовал боль, прозвучавшую в его голосе. Это было странно. Он был уверен, что Драко обрадуется отцу, ведь он всегда любил его, но люди снова оказались сложнее, чем он предполагал. — Так нужно, — ответил Люциус. — Мне больше нет места в этом мире. — Тогда зачем вернулся?       Люциус растерялся также, как Леголас; он теперь не мыслил, как человек, потому слова сына его удивили. — Потому что я люблю вас, — сказал он, но несколько неуверенно. — Нас? — переспросил Драко. — Или дружественный тауру род Мэлфой?!       Леголас тронул Драко за руку, но тот резко отдернулся. — Трандуил — единственный, кто видел среди нас личностей, — продолжил Драко на французском, зная, что Леголас не знает этого языка. — Точнее, он видел только тебя. Ну, и каково тебе в лесу? Вспоминал хотя бы о своей семье? — Нет, — тихо ответил Люциус, зная наперед, что Драко поймет его неправильно. — Благодарю за честность, Люциус, — со всем ядом ответил Драко, отступил на шаг, поклонился и ушел порталом прямо из зала. — Я слышал твое имя, — сказал Леголас. — Что тебе сказал Драко? — Правду, — ответил Люциус и в свою очередь задал вопрос. — Кто он для тебя? — Ты для моего отца, — сказал Леголас, и эльфы прекрасно поняли друг друга.       Джинни, как только они остались без посторонних в выделенных им смежных комнатах, повернулась к Гарри и спросила, почему нельзя выходить ночью. — А ты куда-то собралась? — фыркнул тот. — Нет, но почему нельзя?       Гарри помедлил с ответом, потом все же проговорил: — Сидхе — ночные существа, предпочитают звездный свет солнечному. В мэноре два эльфа, которые… очевидно… они не хотят встречаться с людьми лишний раз. — А Малфои? Ты видел же Люциуса, он остроухий! Гарри, мы ведь его знаем столько лет, он, конечно, тот еще, но он ведь человек, он был человеком! Или нет? Гарри! — Мы этого не знаем, — со всем терпением, на которое был способен, произнес Гарри. Он знал: Драко был шокирован не меньше прочих, когда увидел отца, только одна Луна ничем не высказала своего удивления, поразительно спокойно заговорила с ним, словно Люциуса не было пару часов. Люциус перестал быть человеком, но колдовство сидхе непостижимо пока, ведь ни один эльфийский чародей не согласился на сотрудничество с Отделом Тайн. — И ты соглашаешься ему доверять? — врезался сверлом в мысли голос Джинни. — Гарри, он мало того, что Малфой, так еще и не человек! — Его внук в такой же опасности, как и Джеймс, — Гарри чувствовал, что начинает злиться из-за беспокойства Джинни. Он понимал разумом, что она имеет все причины волноваться и не доверять, но сейчас его это так раздражало, что он невольно вспомнил, что говорили ему о блэковском безумии; а ведь он тоже родственник, могло и его зацепить. Или просто Джинни так себя ведет, что и ангел взвоет? — Нет, нет, Гарри, не в такой же! — почему он раньше не замечал, какой визгливый у нее голос? — Ты сам слышал! Если бы малфоиш оказался у эльфов, его бы и пальцем никто не тронул! Его и не тронули, а Джеймс ранен! — Не стоит обзывать наследника семьи, в доме которой ты сейчас в гостях, — сквозь зубы проговорил Гарри, глядя в сторону. В ушах стоял навязчивый звук, похожий на бой далеких барабанов. Так сходят с ума, верно? — Джеймса исцелил Люциус, насколько ты помнишь, а ты его даже не поблагодарила. — Ты не думаешь о собственной семье, о собственных детях!       Гарри запрокинул голову, глядя на расписанный потолок; да где ж он так провинился? — Ложись спать, Джинни, — он справился с собой, но сил не хватило даже на чувство гордости по этому поводу. Поттер, тяжело ступая, направился к двери, как никогда остро ощущая свой возраст. Не так давно он опешил, глянув мельком в зеркало — неужели это он? Этот усталый взрослый с проваленными щеками и щетиной, неужели это он? Они, дети магической войны, никогда не ощущали себя выросшими, просто в какой-то момент не им самим, а их детям стало по четырнадцать. Хотелось с кем-то обсудить это, только не с Джинни. С Луной. Хотя она-то как раз, кажется, совсем не поменялась.       Выйдя из комнаты, Гарри почти сразу столкнулся нос к носу с Люциусом. Бывший лорд неслышно шел по галерее, походка его была легкой, словно гравитация действовала на него по-другому. Завидев Гарри, он ничуть не удивился. — Доброй ночи, мистер Поттер, — сказал он по-английски практически без акцента, и колдовски блеснули в сумерках, затопивших галерею, его серые глаза. — Составите мне компанию? — А что вы собираетесь сделать? — криво улыбнулся Гарри. — Вспомнить, — легко ответил Люциус. — Нам нужны магический Лондон и Артур Уизли. — Странный коктейль, — заметил Гарри, замечая, что настроение выходит из минуса, что странно, обычно ему трудно и с Малфоями, и с эльфами, а вот Люциус внезапно заставил его очнуться от саднящей тоски. Дело в том, что он не совсем Малфой и не полностью сидх? Может быть… Гарри вдруг отметил про себя, что Люциус на вид даже не дотягивает до двадцати, ему не дать больше шестнадцати-семнадцати, если поставить рядом с ним Леголаса, сын короля будет выглядеть старше; возможно, только потому, что ему на самом деле почти три тысячи лет, и опыт прожитых лет не скрыть во взгляде. — Вы так думаете, мистер Поттер? — кажется, ему доставляет удовольствие говорить «мистер». Гарри невнятно повел плечом, и они с Люциусом скрылись в каминном пламени; из мэнора с сегодняшнего вечера можно было переместиться только на Гриммо, а оттуда уже куда пожелаешь.       Артур Уизли не спал; угроза детям заставила его перенервничать, разбередила старые страхи, напомнила о том времени, когда они с Молли жили вечно напуганными за детей и готовыми к худшему. Теперь их дом опустел, никого не осталось: дети разлетелись кто куда, но страх за них отпустил до недавнего времени. Теперь же воскрес снова. У Гарри трое, у Рона двое, дети Билла и Флер в Шармбатоне, но все равно за них теперь он тоже переживал. Дети в Малфой-мэноре в безопасности — никогда бы не подумал, что можно будет так сказать, но времена изменились, теперь не маги против маглов, а люди против нелюдей, и снова Малфои занимают в этом противостоянии неопределенную позицию. Люциус… Артур не разглядел его в доме на Гриммо, не запомнил весь облик, слишком быстро он появился, приведя Джеймса и Скорпиуса, сверкнул ослепительно-белым лучом в мрачном особняке Блэков и исчез наверху, оставив больше вопросов, чем ответов. Потом, когда он спустился, чтобы поговорить с Иорветом, Артуру вид закрыл Гарри, и он видел только, как Люциус, словно танцуя, легко шагает в зеленое пламя вслед за внуком.       Артур чуть не выронил левитируемый им горячий чайник, потеряв концентрацию, когда полыхнул камин, и на кухню Норы ступил Гарри. — Гарри? — удивленно проговорил он. — Ты вовремя, я как раз собираюсь пить чай. С детьми и Джинни все хорошо? — Малфой-мэнор — настоящая крепость, — фыркнул Гарри и посторонился, давая проход Люциусу, последнюю фразу сказал, обращаясь уже к нему. — Не пойму даже, как в свое время Волдеморт проник в этот дом. — Я впустил его, — легко признался Люциус и коротко, но равнодушно пояснил. — Метка. Здравствуй, Артур.       Повисла пауза, во время которой они молча смотрели друг на друга, наконец Гарри кашлянул, и Артур с удивлением понял, что тот искренне веселится от происходящего. — Мистер Малфой, вы хотели… — проговорил Гарри, и Люциус вскинул на Уизли прямой взгляд. — Пойдешь с нами на Косую аллею? — Я? — опешил Артур, чего не ожидавший, так это приглашения прогуляться. — Но разве не опасно? — Не знал, что Эредин ходит закупаться в Лондон, — протянул Люциус, и Артур согласился.       Он поначалу не понимал, что они здесь забыли, почему Люциус с тихим восторгом оглядывается по сторонам, словно маглорожденный, впервые оказавшийся в волшебном квартале. Они с Гарри шли позади него, как степенные родители шаловливого ребенка, Люциус, в своей прежней одежде Пожирателя смерти и члена Попечительского совета Хогвартса одновременно, так привлекал внимание, что в результате Гарри даже навесил на него чары отвлечения, но те слетели через минуту — ах да, на сидхе же не действует. — Я всегда удивлялся, что он носит эти камзолы, — негромко сказал вдруг Артур, наклонившись к Гарри. — Это ведь не магическая мода. А потом появились сидхе, и сразу стало ясно. — Почему вы враждовали? — спросил Гарри в ответ, наблюдая за тем, как Люциус рассматривает витрину магазина волшебных палочек, а изнутри Олливандер смотрит на него, раскрыв рот. — Если можно так выразиться, я был тем, кто привез его в школу, — усмехнулся Артур. — Говорят, он тогда впервые вышел из поместья. Представь себе, безумно красивый напуганный ребенок с интуитивной магией, а рядом равнодушный князь серебряный в вечном трауре… — Князь? — Его отец, его русские так прозвали. Абрахас нас, нашу семью, не замечал, но никогда не опускался до ругани, а я просто пройти не смог мимо Люциуса, такой он был растерянный, словно вот-вот в обморок упадет. — Говорят, Люциус жил в лесу до Хогвартса, — блеснул Поттер. — Да? — ничуть не удивился Артур. — Наверное. Людей все равно не видел. — Так почему враждовали? — продолжал допытываться Гарри. — Воспоминания, — ответил Уизли и пошел медленнее, силы его подводили. — Что бы он ни делал, он оставался для меня тем самым мальчиком из Хогвартс-экспресса, который впервые попробовал шоколад, когда я его угостил, а он не мог мне этого восприятия простить и всю свою жизнь… человеческую жизнь, доказывал мне, что это не так. — Разве ты не ненавидел его? — это для Гарри стало откровением. — Никогда, — покачал головой Артур. — Я всегда видел его одиннадцатилетним, даже когда он сидел на допросах у Грюма с меткой наголо. Или во время обысков его поместья: представляешь, он специально для меня завел неудобный стул и нацеплял все свои бриллианты, чтобы мне стало завидно! У него от перстней пальцы не сгибались. Разве это не ребячество? Вбил себе в голову, что сплю и вижу его богатства, потому и одевался к моим визитам примерно так, как леди Сессилия на приемы в министерстве.       Леди Сессилия была местной британской легендой. Леди надевала на себя столько драгоценностей, что ее вес увеличивался в полтора раза, ее мантиями и платьями можно было украсить зал приемов. Среди иностранных колдунов-послов много лет гуляла шутка, что у Британии карт-бланш на собственного Гриндевальда, потому что после проигрыша леди в парадном наряде можно толкнуть в сторону пострадавших и тем самым заплатить контрибуцию за развязывание мировой магической войны. Люциус Малфой, которого леди как-то пыталась сделать своим фаворитом, невзирая на пресловутое «Малфои любят лишь однажды», рассказывал, что задерживает дыхание на приветствии, чтобы не умереть от пахнущих Амортенцией духов, а еще называл ожерелья леди Сессилии гоблинскими доспехами, потому что они скрывали даже немаленькую фигуру аристократки до пояса. Как ни странно, леди была сильнейшей колдуньей, потому смеялись над ней втихомолку. Гарри, услышав, что Люциус мог переплюнуть ее, немедленно представил себе лорда Малфоя в мантии цвета фуксия, в крупных перстнях до самых ногтей, в короне и с пресловутым ожерельем-доспехом, который встречал авроров и Артура на своем пороге, и рассмеялся в голос. — Что бы ты ни подумал, это выглядело еще хуже, — Артур скрыл улыбку. — Я каждый раз удивлялся, что он не в короне. У него даже халат с шлейфом, ты знал? — А сейчас что? — аврор в Поттере мгновенно понял, что отношение Артура к Люциусу изменилось. — Сейчас это сидх, — помедлив, проговорил Артур. — Который очень хочет почувствовать себя человеком. Иначе зачем, ты думаешь, он потащил нас на аллею? Сейчас еще пойти в кафе потребует. — Ты так хорошо знаешь эльфов? — фыркнул Гарри. Люциус резко обернулся, и волосы разлетелись; в нем было гораздо меньше человеческого, чем в Иорвете. Шарахнулся пожилой волшебник, внезапно поверив в то, что у Малфоев есть философский камень, ведь не может иначе по Лондону разгуливать Люциус Малфой, выглядящий как старшекурсник. — Я хорошо знаю его, — Артур кивнул на Люциуса. — Если он что-то хочет, он приложит все усилия и пойдет на что угодно, даже на мороженое.       Когда Гарри и Люциус вернулись в мэнор, была уже глубокая ночь, и, озираясь в гостиной, Гарри со стыдом понял, что не помнит даже, на каком этаже расположены выделенные им комнаты, но только он обернулся к Люциусу, чтобы спросить, как заметил в его глазах такую тоску, что задохнулся, словно его ударили под дых. — Явились, — сварливо заявил Драко из кресла, медленно опустив книгу, страницы ее неярко светились, и Гарри снова позавидовал этому фамильному заклинанию, по возрасту равнявшемуся чарам из библиотеки Малфой-мэнора; Драко мерзко хихикал в ответ на униженную просьбу поделиться знанием и советовал купить фонарик. — И с чего вас понесло на Косую аллею?       Поттер подумал о том, что Драко теперь может отчитывать Люциуса как глава рода Малфой и тем самым отомстить за все годы его сатрапии. Почему у Малфоя есть все, чему он, герой магической Британии, кавалер Ордена Мерлина, заместитель главы аврората и счастливый отец троих детей, может только завидовать? Именно у Малфоя? Это проклятие какое-то: школьная вражда ушла в прошлое, слишком уж хорек оказался интересным собеседником без запрещающей пить и проводить вечера вне дома жены (привет, Лаванда Уизли, и спасибо тебе за разрушенную дружбу), но вот зависть никуда не делась. Драко завидовал Поттеру, его друзьям, славе, являющемуся магическим шедевром дому Блэка, особому положению в обществе, тому, что у него трое детей, свободе выбора, а Гарри, не зная об этом, порой ненавидел Малфоя за то, что тот не ценит того, что имеет: сын, готовый хоть сейчас возглавить род и принять дела, чудесная жена, не только истинная леди, но и настоящий друг, а еще отец, который никогда не умрет. — Я ничего не чувствую, — сказал вдруг Люциус на Старшей речи, обращаясь к сыну. — Драко, что делает тебя человеком?       Гарри, сносно понимавший Старшую речь, до боли сжал зубы. — Семья, — как можно более едко ответил Драко, не моргнув глазом, и спросил в свою очередь. — Как мама? Она тоже не вспоминала о том, что существует кто-то, кроме тебя? — Нарцисса всегда любила тебя, — голос Люциуса стал жестче; Гарри не понимал отношений между родителями Драко никогда. С одной стороны, те всегда были подчеркнуто холодны на публике, даже не смотрели друг на друга, с другой — те же Артур и Молли говорили по секрету, что Абрахас перед возвращением в мэнор всегда посылал патронуса с предупреждением, потому что не раз заставал сына и невестку в компрометирующих позах не в лучших для этого местах. Старшее поколение Малфоев брезгливо глядело на окружающих, отчего многие посмеивались, мол, Нарцисса говорит мужу на все: «Отвратительно», а тот поддакивает: «Мне тоже не нравится», и на этом и держится их брак, но Гарри сам видел однажды, как лорд и леди Малфой в министерской переговорной сидят, тесно прижавшись друг к другу и сплетя пальцы, как старшекурсники на свидании, думая, что их никто не видит, а потом Люциус долго и нежно поцеловал супругу в губы и, обняв, ласково потерся своим носом о ее щеку. Эту нежность, сохранившуюся после почти тридцати лет договорного брака, Гарри не раз с тоской вспоминал сейчас. И вот, когда сын обвинил Нарциссу, Люциус мгновенно ощетинился и приготовился защищаться.       Драко вскочил, словно готовясь к атаке, Гарри, на которого они перестали обращать внимание, машинально выхватил палочку, понимая, что придется выступать на стороне Люциуса против Драко, потому что его чокнутая палочка может разнести весь мэнор. Хотя с другой стороны, палочка может решить, что негоже сыну поднимать руку на отца. Как только Драко ходит с этим своевольным артефактом, невозможно же положиться на него! — Да ты что, — издевательски проговорил Драко, и Поттер чуть сам его не приложил заклинанием попротивнее: мамочка не прибежала пожалеть деточку, деточка капризничает. Да если бы его мать была жива, пусть и не рядом, просто жива, и он бы знал об этом, он был бы счастлив каждый чертов день, а тут неблагодарный хорек недоволен, что ему пришел помочь один отец. — Она мне привет передавала? — Нарцисса умерла около пяти лет назад, — сказал Люциус и вдруг опустил глаза. — Я узнал только вчера.       Гарри, послушав с минуту, неслышно вышел из гостиной и сел на пол в коридоре, закрыв за собой дверь, бросив последний взгляд на Люциуса, выглядящего сейчас в два раза моложе застывшего напротив него сына. Он мысленно проклял всех сидхе, для которых люди, даже любимые ими люди, лишь игрушки. Трандуил лишил Люциуса памяти, чтобы тот не думал о том, что потерял. Возможно, все эти годы он даже не знал, что у него когда-то была семья, жена, ребенок и внук. Потом таур счел нужным отправить его в помощь роду Мэлфой и для этого вернул ему воспоминания, заодно сказав: «Кстати, ты вдовец, а та, на кого ты всю жизнь молился, умерла неизвестно когда», но Люциус — сидх, и он вернется в лес и тогда, вероятно, снова забудет обо всем.       Скользнула тень вдоль стены, и Гарри, подняв голову, увидел стоящего перед ним Леголаса, который с любопытством смотрел на него. Поттер подумал, что тот спросит, что случилось и почему он сидит тут на полу, но эльф, мигнув и прислушавшись к тому, что происходит за дверью, наклонился над ним. — Я провожу тебя до твоих комнат, — сказал сидх и больше не проронил ни слова. — Ты где был? — напустилась на вымотанного Гарри Джинни, стоило тому войти в ту из трех комнат, что была отведена им двоим. — Мы здесь одни в малфоевском доме, кругом только сидхе и Малфои, а ты куда-то смеешь уходить?! — Никому здесь ничего не угрожает, — устало проговорил Гарри, раздеваясь вручную. Когда-то у них с Джинни был ритуал, она всегда сама расстегивала на нем рубашку, но об этом они не вспоминали уже много лет. — А если б угрожало, ты бы даже не узнал! Ты был с Малфоем? — Да, — не стал уточнять Гарри, понимая, что стоит упомянуть Люциуса, как поток вопросов утопит его до самого утра. — Это ведь все из-за него, да? — продолжила Джинни. — Из-за Скорпиуса. Ты даже не глава аврората, чтобы тебя шантажировали, а Джеймс попался только потому, что был со Скорпиусом. — Я вообще-то национальный герой, — напомнил Гарри, падая на подушку. Малфои заботливо выделили им комнату с совместной постелью, не зная, что сам Гарри давно спит дома на диване в библиотеке под предлогом «рано вставать, не хочу будить жену». — Как будто сидхе это знают, — фыркнула она. — Знают, — зло ответил Гарри. — А у Вернона нет семьи, чтоб его шантажировать. — А у Вернона нет семьи, — передразнила Джинни, ложась рядом. — Такими темпами и у тебя не будет. — Что ты сказала? — Гарри поднял голову и медленно повернулся к ней. Что-то в его глазах ей очень не понравилось, потому она явно сказала то, что не имела в виду: — Если ты будешь таким безответственным, нас убьют раньше, чем ты успеешь позвать Роше. Это правда, что он гей? — Это правда не твое дело. — И спит с сидхом. — По-прежнему не твое дело. — А Люциус этому королю кто? — Крестник. — Да-а? А почему он сделал так, что Люциус теперь выглядит как мечта педофила? — К твоему сведению, они все вечно юные, — отозвался Гарри. — Леголасу три тысячи лет, а на вид семнадцать только из-за роста. — Почему этот Леголас остался на острове, когда все его сородичи свалили? — Ты действительно хочешь об этом сейчас разговаривать?! Леголас остался с Драко, он из королевской семьи и имеет на это право. Что тебе до него, он ведь на нашей стороне! — Он на малфоевской стороне! — взвизгнула Джинни, и Гарри едва удержался, чтобы не наложить на нее Силенцио. — Они все будут защищать Малфоя! И Люциус, и Леголас, и Снейп, да один Драко со своей проклятой палочкой может разнести половину Хогвартса, если потребуется! А у нас трое, трое детей, а за тебя будет хорошо если один Роше! — Во-первых, в Хогвартсе будет один Джеймс, а во-вторых, в комплекте с Роше идет Йорвет, а с ним даже сам Эредин не хочет связываться. А еще ты забыла про Гермиону, Люпина, Рона, Джорджа и Билла. — Рон против Эредина? Не смеши меня! А Йорвет… он вообще преступник, и если его любовник хоть на минутку отвернется, он побежит к Эредину… — Джин! — перебил Гарри, уже не выдерживая. — Хватит! Не хочу тебя слушать больше, я устал. — Ты даже не спросил, как Джеймс! А он был ранен! — Потому что ты только и можешь говорить, что про любовников Вернона, а я не имею ни малейшего желания выслушивать это! — Да как это может быть? Вы же авроры! Но ты дружишь с Малфоем, который наполовину сидх, а глава аврората с сидхом спит!       Гарри зарычал, причем зарычал по-настоящему, как рычат сидхе в допросных камерах, как выведенные из себя оборотни, даже в человеческой форме. Он знал, что Вернон много лет любит не того, кого следует, об этом многие знали. Роше не говорил, никто и не спрашивал, но чувства не мешали Вернону работать, а всем остальным — уважать начальника. Иорвет тоже был в курсе, но никогда не пользовался этим и получал от аврората по полной программе. Гарри, который понимал Роше как никто другой — сам любил того, кого не следует — не терпел, когда о его начальнике и друге говорили пренебрежительно, особенно те, кто вообще не смеет рот раскрывать. Именно так он думал о Джинни, потому что она после битвы за Хогвартс не сделала ничего, за что он мог бы ее уважать. Она пилила, это единственное, что он сказал бы об их семейной жизни. Женившись сразу после школы, Гарри не успел привыкнуть к мирной жизни, не привыкла и сама Джинни, а выяснилось, что герои в быту не столь чудесны, как на свиданиях и награждениях. И одно дело — совместные фото в «Пророке», а другое — совместная жизнь, когда выясняется, что они даже спать ложатся и встают в разное время. Джинни старалась, особенно первое время, ведь ее муж — герой, но героических поступков больше не случалось, а аврор Поттер задерживался на работе, пил с Малфоем и мог внезапно потратить кучу денег на ненужный магловский тепловизор в преддверии праздников, потому что они «с ребятами» из отдела решили посмотреть через него на заклинания. Он не умел распоряжаться деньгами, и сбережения Поттеров таяли. Он был ребенком, дорвавшимся до свободы взрослых, и так и не вырос по-настоящему. Но в его жизни всегда было понятие авторитета, и он у Вернона был, а у Джинни — нет. — Джинни. Дай мне поспать, — немного успокоившись, проговорил Гарри и снова спросил себя, почему он не разводится? Потому что не хочет терять Артура, Джорджа, даже Рона. А еще потому, что семья, какая бы она ни была, для него — святое. Почему, почему он так поторопился? Жил же один столько лет, мог бы и повыбирать подольше.       Как только Люциус простился с сыном и ушел бродить по дому дальше, рядом с главой рода возник Леголас, по-человечески сел в кресло напротив. — Что? — сварливо спросил Драко, не поднимая глаз от книги, надеясь, что эльф не поймет, в каком он состоянии, но Леголас, наклонившись вперед, поймал его за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. — О чем ты говорил с Люциусом? — Посмотри сам, — выплюнул Драко. — Ты позволяешь мне осанвэ? — удивился сидх. Драко обычно противился, говорил, что его мысли слишком личные для того, чтобы их открыть, если он захочет, он сам скажет. — Нет, просто так говорю, чтобы тебя подразнить! Смотри. Я не смогу объяснить, — Драко трансфигурировал кресло под собой в диван и лег. Опыт показывал, он крайне плохо переносит ментальное вторжение, не атаку — отбить и выстроить в разуме непроницаемый барьер он мог легко, наследственность обязывала, но вот пустить кого-то в разум, это значит обеспечить себе головокружение и, возможно, обморок. Леголас сел рядом, положил прохладную ладонь Драко на лоб, зная, что у того скакнет температура. — Я быстро, — предупредил он. — Надеюсь, — Малфой уставился в его глаза, и Леголас заметил, что ресницы у него мокрые и потемневшие от слез.       Он не почувствовал сопротивления, хотя отец говорил, что даже Люциус при осанве может внезапно и совершенно рефлекторно поставить щиты, начать ограждать какие-то моменты, за которые ему стыдно или которые не хочется вспоминать. Драко ему доверял абсолютно, потому единственное, что посмотрел Леголас в его воспоминаниях — это разговор с Люциусом; страшно предать такое доверие.       Драко закрыл глаза, пережидая тошноту. Леголас сидел рядом, видимо, переваривая узнанное, потом негромко сказал, что не знал. Конечно, не знал. Трандуил не из тех, кто считает нужным отчитываться о своих планах. — Я понимаю, что он хотел как лучше, — проговорил Драко, расстегивая воротник. — Но он не просто лишил памяти моего отца. Он… как сказать… вернул его, того, кто жил в Аргонском лесу с пяти до одиннадцати. Ты ведь сам его растил, Леголас, ты понимаешь, что он таким бы стал, не вернись он в мир людей! Трандуил нас просто вычеркнул, оставив в его жизни только себя. — Он избавил его от боли, — неуверенно произнес сидх. — Твой отец совершил много ошибок, по его вине пострадал и ты. — Да, — согласился Драко. — Но такого наказания он не заслужил.       Они помолчали. Леголас сжал пальцами виски Малфоя, унимая головокружение холодным прикосновением, Драко, услышав тиканье часов, не глядя протянул руку и щелкнул пальцами, останавливая стрелки. Воцарилась мертвая тишина. — Кстати, ты мою жену не видел? — вдруг вспомнил Драко и даже глаза открыл. — Она пошла на встречу с Авалак’хом, не думаю, что он захочет ее похитить или вообще с ней связываться, но Эредин-то больной на всю голову. — Им есть о чем поговорить, — уклончиво ответил сидх, зная, что эльфийский чародей по характеру похож на леди Малфой и настолько ценит любую беседу с ней, что сам пойдет против Эредина, если тот захочет как-то ей навредить. Если даже начнется масштабная война людей против сидхе, Креван и Луна никогда не пойдут друг против друга. — Я бы начал ревновать, если бы aen Elle не были такими расистами, — усмехнулся Драко, переворачиваясь на живот. — Скажи, мы ведь точно можем выстоять против Дикой Охоты? — Со мной и Йорветом да, — согласился Леголас. — Люциус — сильный колдун и искусный воин, к тому же он интуит, мы с ним говорили, и если дело дойдет до сражения, он возьмет на себя Карантира. Я — Эредина. — Почему ты? — Потому что у Йорвета личные счеты с Имлерихом.       Малфою рассказывал как-то Гарри, что именно Имлерих чуть не отправил на тот свет Роше во время одного из набегов. Роше остался жив, спасла вейловская кровь, но приходил в себя почти месяц, аврорат тогда возглавил Гарри, вероятно, Иорвет решил, что Вернона убили. Дикая Охота не была готова к тому, что на них нападут в их собственном закрытом городе, но Иорвет устроил там показательную резню, точнее, расстрел. Имлерих так и не вышел, чтобы принять смерть от его руки, и Иорвет, плюнув, покинул Тир на Лиа, пообещав, что Имлерих от него не уйдет. Одноглазый пошел вразнос, весь аврорат за ним гонялся, пока Поттер в какой-то момент не догадался и не отправил Иорвету патронуса с новостью, что Вернон жив. Настали тишь, гладь, божья благодать, пока Роше, хромая, не вышел из Мунго. Драко хохотал до слез, когда Гарри рассказывал ему, что Роше, зайдя в свой кабинет, только закрыл дверь, как на подоконнике материализовался Иорвет, швырнул в него роскошный букет. Не ему, а именно в него, со всей силы, попал в лицо. И исчез. Серебристо-белые цветы были нагло сорваны с дворцовой аллеи Тир на Лиа, о чем главу аврората немедленно оповестил Отдел Тайн, сказав, что это какие-то священные растения, которые сидхе aen Elle не трогают, они принадлежат исключительно королю. Роше красивый жест оценил, а сидхе на переговорах с Малфоем единогласно требовали крови Иорвета, Вернона и тех сотрудников Отдела Тайн, что прикасались к священным цветам. Насчет Иорвета тогда еще возглавлявший род Люциус ответил, что дела aen Elle и aen Seidhe его не касаются, а Роше и Невыразимые не приходили в Тир на Лиа, чтобы рвать там что-то с клумбы. Ювелирная лавка с зачарованными украшениями объявила о новой коллекции, вдохновленной цветами сидхе, Иорвет дал понять, что во всем виноват Имлерих, который не мог просто тихо и мирно сдохнуть, когда он за ним приходил, скандал постепенно сошел на нет, но осадок остался. Леголас не знал подробностей; они просто разделили между собой главных соперников заранее, оставив простых сидхе Охоты на волшебников. — После Эредина кто станет королем? — спросил Драко, повернув голову. — Мы гораздо более близки с aen Seidhe, чем с aen Elle, — покачал головой Леголас. — Они произошли от нас, а с наследованием престола у народа Ольх лучше разберется кто-то из aen Straede. Ауберон был близок моему отцу, но он ушел в бессмертные земли по собственной воле, а я сомневаюсь, что Эредин уступит корону. — Но Авалак’х его терпеть не может и помогает Луне. — Авалак’х помогает себе, — поправил Леголас. — Эредин достал и Кревана, и Ге’эльса, — продолжил Драко. — Ге’эльс был наместником, но не стал королем после Ауберона, вероятно, есть какие-то факторы, не позволяющие ему взять корону. Происхождение? Может, он бастард? — У сидхе нет понятия бастардов, эльфы любят лишь однажды, — возразил Леголас. — Но aen Elle проводили эксперименты, связанные с рождением, — задумался Малфой, даже сел, забыв о головокружении. — Быть может, он генетически не расположен быть королем? Эредин точно не родственник Ауберона, у него была только дочь, которая… точно не помню, но одно время она была невестой Авалак’ха, и там речи не шло о любви, а потом она сбежала с тем, кого любила. Среди aen Elle очень важна репутация, так что Креван королем не станет, его же бросили. Эредин, конечно, тот еще мерзавец, но он хотя бы не чародей. Представь себе, на его место придет Карантир? Чародей во главе Дикой Охоты? — Ты говоришь мне это, чтобы я не убивал Эредина, — сказал Леголас. — Хорошо, он останется в живых. Что насчет плена? Пока король жив, aen Elle не изберут нового, они не имеют права на это. Править будет Ге’эльс, оставаясь наместником. — И как удержать Эредина? — хмыкнул Драко. — Азкабан и так едва восстановили, пожалей людей. И его не запихнуть в аврорскую камеру. Хотя… нет. — О чем ты подумал? — быстро спросил Леголас. — Я не буду говорить тебе, — ответил Драко, потому что понимал, если бы хоть что-то подобное предложил кто-то другой, он сам бы мгновенно вызвал на дуэль. Нельзя, даже помыслить о таком запрещено.       Люциус ушел из мира магов после того, как завершил последнее свое дело — вызволил неназываемого и неучитываемого пленника Отдела Тайн. В незапамятные времена, еще до основания Хогвартса, люди сумели каким-то непостижимым чудом поймать сидха. Легендарного, воскресшего из мертвых, того, о ком он так любил слушать песни. Люди, боясь его первозданной силы, погрузили его в особое зелье, замедляющее время, гасящее всю магию, даже саму жизнь. Когда Люциус увидел его в Отделе Тайн, он не только вызвал из США Элронда, но и выступил сам, став первым магом, выдвинувшим обвинения против всех Невыразимых. Сидхе aen Straede сидели на слушании Визенгамота, и даже дементоры в испуге отплывали от того сектора, где они находились; воздух пропитался ледяной яростью. Aen Straede в представлении магов всегда считались самыми мирными и цивилизованными: они ведь не читающий мысли король aen Woed и его ассасины, не Иорвет, Киаран и скоя’таэли, которые подмяли под себя все магические преступные синдикаты (о сидхе Долины Цветов и Огненной Земли англичане ничего сказать не могли, но подозревали, что там еще хуже: эти русские отдали им колдовское министерство обороны! Нелюдям!), не aen Elle с Эредином и его Дикой Охотой, что говорит само за себя. Но aen Streade оказались еще опасней. Одинаковые доспехи, копья, мечи — поначалу маги Визенгамота пересмеивались, потом заметили, что владыка Элронд на поясе держит не только кинжал, но и разукрашенный эльфийскими узорами пистолет. В Визенгамоте не постреляешь из магловского оружия, но про эльфийский огнестрел ничего сказано не было. Сидхе aen Straede использовали достижения двадцать первого века, Люциус завуалированно угрожал сюрпризами своих магловских концернов, и потому застрявший в конце девятнадцатого магический мир решил не будить лихо и принял невероятное решение: впервые с времени суда над Августом Руквудом кто-то выиграл дело у Отдела Тайн. Сидха отдали Люциусу буквально с рук на руки: тот плохо говорил на Старшей речи, разнес две смотровые Мунго за те несколько минут, пока медики и авроры вытаскивали из постели лорда Малфоя. Отдел Тайн хотел выдать злобным aen Streade незнакомца в лучшем виде, но тот, очнувшись, сразу показал, почему его несколько веков держали в стазисе. Люциус влетел в Мунго в мантии чуть ли не на голое тело и зачастил на странном наречии так, что Невыразимые даже не понимали, где начинается одно слово и заканчивается другое. Бывший пленник Отдела Тайн мгновенно успокоился, смыл с себя остатки зелья, оделся и отрезал волосы так, чтобы они доходили только до колен. — Моя жизнь прожита не зря, — усмехнулся Люциус, подавая ему мантию. Конечно, тот все равно привлечет внимание, но в мантии все же меньше, чем в эльфийском одеянии. — Я вижу самого Глорфинделя. — Это мне говорит друг таура Трандуила? — тонко улыбнулся в ответ Глорфиндаль. — У таура не появлялось друзей со дня смерти его жены. — Мой род дружественен, — сказал Малфой, но сидх отрицательно качнул головой. — Ты его друг. Ты освободил меня, — Глорфиндель коснулся его лица кончиками пальцев. — Я считаю тебя своим другом, Люциус.       Сидхе, все, кроме Элронда, при виде Глорфинделя опустились на одно колено, сам владыка поклонился, потом рванулся вперед и схватил его за плечи, даже пальцы побелели. С точки зрения сидхе, это были самые крепкие объятия, которыми друг друга могут одарить не супруги.       Пленение Глорфинделя было страшным событием, черной полосой всего существования сидхе — великий воитель несколько веков пробыл в безграничной власти людей. Драко подумал о том, что Глорфинделя в Отделе Тайн мог бы заменить Эредин, и сам испугался своих мыслей. Эредин, каким бы мерзавцем ни был, не должен становиться жертвой такого. Сам факт того, что он подумал об этом, заставил Драко почувствовать к себе омерзение. — Я убью Эредина только в том случае, если он захочет причинить вред тебе или Скорпиусу, — проговорил Леголас. — А отцу? — быстро спросил Драко. — Люциус больше не принадлежит роду Мэлфой. — Но таур любит его, — напомнил Драко. — И я люблю. — Люциус будет рад услышать это от тебя, — улыбнулся сидх и поднялся на ноги. — Я скажу Луне, когда она вернется, чтобы пришла к тебе этой ночью. — Вот только личную жизнь мне устраивать не надо! — сварливо отозвался Драко. — Я женат пятнадцать лет! И у меня с женой пре-крас-ны-е отношения.       Леголас подобрал с пола волшебную палочку, ту самую, кошмар министерских охранников, и направил ее на трансфигурированный диван. — Не надо, — успел пискнуть Драко, как диван под ним исчез, а сам лорд свалился на пол. — Леголас! Эта палочка могла тебе руку оторвать. — Не могла, — ответил тот, протягивая Малфою руку. — Она сделана на Огненной земле, эльфийская работа.       Драко потянулся, разминая спину, сунул палочку в чехол, потом протянул руку в сторону и приказал: «В спальню!» Невидимый домовик тотчас же перенес его в указанную комнату. Малфой щелкнул пальцами, разом расстегивая все пуговицы на своей одежде, бросил невидимке «Убери все!» и рухнул на постель лицом вниз. Являясь хозяином волшебного мэнора, он чувствовал свой дом и ощущал его раздражение от присутствия в нем тех, кто не любит хозяев; интересно даже, как Люциус справлялся, когда по мэнору расхаживали Пожиратели во главе с Лордом? И ведь ничем не показал. Драко последним усилием сосредоточился на том, что поднял призраков погребенных в фундаменте мэнора врагов рода Мэлфой, чтобы летали по коридорам в качестве дополнительной стражи, почувствовал, как по крыше ходит один эльф, а по парку прогуливается другой, равнодушно удивился, что мэнор воспринимает Люциуса просто как одного из сидхе, даже не родственника, и провалился в сон.       Луна не стала аппарировать во внутренний дворик к фонтану, а появилась у границы защитного купола, медленно прошла сквозь него и остановилась, глядя на красивое лицо призрака, замершего перед ней. Рот его был искривлен, словно от боли, глаза наполнены страданием. — Путь закрыт, — произнес мертвый голос. — Вернись назад и забудь дорогу сюда. — Я жена главы рода Мэлфой, ты меня пропустишь, — сказала Луна непослушными от холода губами, и призрак отступил. Луна неспешно прошла дальше по заиндевевшей от близости призрака траве; Драко поднял защитников. Люциус никогда не решался на этот шаг, хотя признавался, что если бы он прятался от Лорда во время второй магической, он бы не только духов, он бы и тела поднял. Но метка позволяла Лорду его контролировать, потому не было никакого смысла оборонять внешний контур. — Здравствуй, дорогая, — несколько метров рядом с ней неслышно шел Люциус, прежде чем поздороваться. — Как прошла беседа с Креваном? — Мы были правы, — ответила Луна, привычно беря Люциуса под руку; пока тот не ушел в лес, они часто именно так прогуливались: Нарцисса беседовала с сыном, Луне составлял компанию Люциус. Ксенофилиус не участвовал в жизни дочери: почти сразу после ее свадьбы он отбыл в Долину Цветов, вскоре появился первый английский учебник по Старшей речи под его авторством, но самого его больше никогда не видели. — В чем именно? — Люциус помнил, как в человеческом облике не противился прикосновениям членов своей семьи, и постарался отрешиться от излишней близости сейчас. Луна ему нравилась. — Эредин желает войны, а чтобы не осталось возможности заключить мир через семью Мэлфой, хочет с помощью закона людей убрать посредника. Ни Ге’эльс, ни Креван не стремятся к этому, поэтому мы договорились о дне, в который Эредин снова появится в Хогвартсе. Мы не должны дать ему выйти из Выручай-комнаты. Ге’эльс согласился отказать посылать подмогу, Креван не будет участвовать в сражении. За это ему должно быть позволено уйти, а Карантир должен остаться жив. — Карантир? — переспросил Люциус. — Почему именно он? Он — следующий претендент на престол aen Elle? — Биологически, он — сын Кревана, но не рожден эльфийкой, а выращен искусственно, — Люциус передернулся от отвращения, услышав это. — Мы не говорили с Авалак’хом о престолонаследовании. Почему ты думаешь, что он идет после Эредина? — Это лишь предположение, — уклончиво ответил Люциус и остановился. Они уже дошли до одного из входов в Малфой-мэнор, и бывший лорд, притянув к себе Луну, поцеловал ее в лоб. — Скоро утро. Тебе нужен отдых. Не успела Луна переступить порог, как перед ней возник в темноте Леголас. — Я рад видеть тебя, — проговорил он. — Я чувствовал беспокойство, ведь ты встречалась с сидхом aen Elle.       Луна помедлила мгновение, облизнула губы и спросила: — Что случилось с Драко?       Леголас посмотрел на нее с глубинным недовольством. Луна Малфой обладала тем самым типом характера, который люди называли «стальной кулак в бархатной перчатке». Она, пообщавшись с сидхе, укрепилась в уверенности в том, что человеческий век короток, а посему на недомолвки и ложь нет времени. Кроме нее подобным отличался, пожалуй, только Трандуил, но многотысячелетнему королю это позволялось, пусть другие сидхе и считали его сложным по характеру, а Луна раз за разом ставила в тупик проницательностью и прямолинейностью. — Его расстроил разговор с Люциусом, — ответил Леголас. — Он забыл о том времени, когда был человеком, пока не вернулся в мир людей.       Луна огляделась, и Леголас предупредил ее вопрос: — Мэнор цел. Мы с Mel провели осанвэ. — Драко у себя? — спросила Луна, делая шаг вперед; Леголас пошел рядом, не отрывая от нее взгляда. — Он ждет тебя.       Они молча дошли до дверей спальни Драко, и Луна, повернувшись, вдруг мягко сказала: — Драко останется в мире людей, Леголас. То, что сделал Трандуил, больше не повторится. Он останется смертным, и когда придет час, его душа расстанется с телом.       Леголас молча склонил голову, и пряди светлых волос закрыли его лицо. — Ты лишила меня счастья и покоя, — спокойно проговорил сидх. — Я знаю, — ответила леди Малфой, кладя руку на дверь, но не открывая ее. — И мне тебя жаль. Я люблю тебя всем сердцем, но так суждено, и лучше не лелеять бессмысленных надежд. — Я слышал мысли Гарри Поттера, он жалеет людей из рода Мэлфой, потому что они смертны, а потому сливаются для нас в одну личность, — сказал Леголас. — Это не так. Мы теряем тех, кого любим. — Мы будем ждать встречи с тобой в Чертогах после скончания времен, — ласково улыбнулась Луна и, толкнув дверь, шагнула в темную холодную спальню лорда Малфоя.       Драко раскинулся на кровати, заняв все место и скинув подушки на пол; Луна махнула палочкой, шепнув заклинание, и тяжелое плотное платье стекло с нее на пол, она переступила через него и устроилась на постели, положив голову Драко на плечо и обняв его за пояс. Волосы сами расплелись, рассыпались, укрыв и Луну, и ее мужа. — Как поживает Креван? — не открывая глаз, спросил Малфой, убирая от лица ее почти белые вьющиеся пряди. Люциус был в восторге от того, что невестка ему досталась с кудрями, говорил по секрету от Нарциссы, что будь у младшей сестры Блэк характерные блэковские локоны, он бы женился в день знакомства, и плевать, что ей тогда было девять. — Он исследует сейчас фаллические культы примитивных племен, — с энтузиазмом проговорила Луна. — Так интересно, он мне столько рассказал! Даже нарисовал. Ты знал, что подобная стадия свойственна… — Что? — перебил Малфой, уставившись в темноту и проснувшись от удивления окончательно. — Креван рисовал тебе члены? — Если свести все к одной фразе, то да, — безмятежно ответила леди Малфой. — Что еще полезного ты вынесла из встречи? — ядовито поинтересовался Драко. — Предупреждения посылал действительно Авалак’х, — Луна провела пальцем от горла Драко до живота. — Ни ему, ни Ге’эльсу война не нужна, более того, они не видят смысла в Дикой Охоте. Эредин любим теми, кто совершенно не разбирается в политике, потому он сам ничего в ней не смыслит, — Драко, чтоб сосредоточиться, поймал ее руку и зажал в кулаке. — Креван не возражает против того, чтобы согласовать день нападения на Хогвартс; Эредин хочет не только забрать Кори и Джеймса, но и взять в заложники других детей на долгое время, потому что в школу не пробиться извне, и он это знает. Карантир должен остаться жив, сам Креван должен быть невредим по возможности, если случайно что-то произойдет, он проявит понимание. Драко, пусти, мне больно. — Эредин тоже должен жить, — вздохнул Драко, ослабляя хватку; Луна сразу же благодарно поцеловала его в шею. — Я подумал… пока Эредин жив, aen Elle не могут короновать никого другого, и если… — Нет, — Луна приподнялась, опираясь на грудь Драко ладонью. Она поняла мгновенно, о чем именно он подумал, и ужаснулась также, как и он сам при первой мысли. Но по прошествии времени идея не казалась ему уже такой ужасной, ведь Эредин — враг. — Мы не ступим за грань, — прервала его мысли Луна. — Это хуже смерти, Эредин не заслужил такого. Так могли бы сделать люди, но не мы.       Драко молча поджал губы, подумав, что Луна стала больше Малфой, чем он сам. Люциусу и в голову бы не пришло, она смотрит на него из темноты с возмущением и отвращением, а он сам? Как смел он даже помыслить о том, чтобы повторить преступление, совершенное против Глорфинделя? — Давай поговорим о другом, — мудро предложила Луна, развернув его лицо к себе и догадавшись, что он на пределе, перелегла удобнее, чтобы его рука оказалась у нее под грудью. — О чем? — Малфой лег набок, положив ладонь ей на спину, погладил. — Только не говори, что хочешь заключить помолвку Скорпиуса. — И в мыслях не было, — Луна вытянула руки и коснулась ими мягкой спинки кровати. — Я могу рассказать тебе сказку, — она перевернулась в его объятиях и села, уложив его голову себе на колени. Малфой прикрыл глаза, чувствуя, как губы касаются ее груди; только она знала, насколько ему не хватает родителей, только она поняла, что возвращение Люциуса не-отца для Драко как острый нож в самое сердце. Темнота спальни укрыла его от стыда: он должен быть сильным, он должен быть равнодушным, отрешенным, как сидхе — этого от него ждут, он посредник, кто в мире будет доверять ему, если узнает, что лорд Малфой давится детскими неудержимыми слезами, пока его укачивает, как маленького, собственная жена? Он хотел хоть что-то сказать, как-то пошутить, чтобы не чувствовать себя униженным окончательно, но стоило открыть рот и расслабить голосовые связки, как плакать он начал навзрыд, вцепившись в Луну белыми от напряжения пальцами. Ему стало страшно и стыдно; он всего лишь человек и сейчас осознавал это особенно остро. На его памяти один раз в жизни плакал Люциус, точнее, пытался. Он не умел, поэтому он просто выл, как зверь, глаза у него оставались сухими. В моменты горя лицо отца просто застывало маской, и только взгляд выражал эмоции — это был образец для Драко, пример. Невозможно представить, чтобы кто-то из сидхе повел себя подобным образом. Люди называли Драко за спиной и остроухим, и сидхом, и он гордился этими прозвищами, но на самом деле осознавал, что у него мало общего с бессмертными созданиями. «Я больше не могу, я не справляюсь. Одно дело, когда приходится разрешать споры между двумя мирами, другое — когда угрожают собственному сыну. Как справлялся мой отец, когда Темный лорд пришел в его дом и потребовал моего служения?» Ответ прост — Люциус не справлялся. Люциус попытался купить доверие Волдеморта тем, что открыл ему тайну рода Мэлфой, но и это не сыграло. Только сейчас, много лет спустя, Драко понял, что Люциус ради него пожертвовал всем: Трандуил мог убить его, сидхе могли отвернуться от них навсегда — и Люциус рискнул. Возможно, Трандуил забрал себе Люциуса в уплату долга рода Мэлфой — он никогда еще не смотрел на произошедшее с этой точки зрения.       Луна почувствовала, что он успокаивается, и еще несколько раз провела пальцем по его переносице; Кори в детстве, когда плакал, переставал и засыпал только от этого. Драко щелкнул пальцами, и над ними завис неяркий шарик света, но тут же мигнул и погас. Малфой бессильно уронил руку на простыню. — Помнишь, кто ты? — шепнула Луна, разглаживая его брови и крепче прижимая к груди его голову. — Ты мое сокровище. Ты мой мальчик. Ты со всем справишься. А я буду рядом.       Иногда Луна думала, отличается ли жизнь других за закрытыми дверями также, как их с Драко. Они все, на чье взросление пришлась гражданская война в магической Британии, остались с незаживающими ранами на душе. Драко повзрослел поздно, но резко, оставшись наследником рода и главой семьи, когда Люциус оказался в Азкабане, а Темный лорд сделал из мэнора собственную резиденцию, и потому в периоды стресса впадал почти в детские истерики, как сейчас. Люциус бросил его дважды, так и не поняв, что натворил: первый раз, когда попал в Азкабан, второй — когда ушел к сидхе. Нарцисса не могла дать Драко то, в чем он нуждался, она сама привыкла находиться за спиной мужа, а потом и сына, под их защитой, но Драко сам был настолько похож на нее по характеру, что груз ответственности становился для него непосильным. Луне приходилось понимать это, проявлять терпимость и порой играть роль не жены, а матери, той, которая была ее мужу столь необходима.       Она рассказывала ему сказки, волшебные до абсурда, укладывала спать и держала за руку, пока он не заснет, когда ему было плохо, он искал губами ее грудь, как младенец. Его доверие ей превосходило рамки нормального, потому что он никогда не доверял родителям: Нарцисса не решала его проблем, а отправляла к Люциусу, что бы ни случилось, а тот факт, что отец не всесилен, изменил Драко как личность. Конечно, оставался Леголас, но на него Драко не мог положиться в силу непредсказуемости сидхе и их другого восприятия времени: принц мог пропасть на десятилетие и не заметить.       Драко сел и вытер тыльной стороной ладони щеки. Луна подползла к нему и обняла, прижавшись лицом к его плечу. В Малфой-мэноре она была принцессой, потом стала королевой; жаль только, в сказках не говорилось, что прекрасный принц и дракон — это две грани одной и той же личности, которая еще и неврозами страдает. Она подумала, что было бы неплохо написать такую сказку, но потом решила, что дракон узнает себя в описании и обидится. — Уже утро, — заметила она, пальцами расчесывая волосы Драко. — Поттер еще в Хогвартсе вечно на завтрак опаздывал, — фыркнул Малфой. — А Грейнджер тут нет его будить. Можем еще полежать. — Домовик его разбудит, — Луна улыбнулась и опустилась на сбитое одеяло, потянула Драко на себя. Слухи о пристрастиях Малфоев издавна ходили разные, мужчины рода всегда были красивыми и богатыми, да еще и присказка о том, что «Малфои любят лишь однажды» подливала масла в огонь слухов, которые имели своей целью как-то уравновесить идеальную картинку. Люциусу приписывали безразличие и равнодушие ко всем, кроме себя любимого, а Драко — склонность к доминированию, доходящую до садизма. Насчет Люциуса Луна не знала, но сомневалась, ну, а Драко в постели был эгоистом, но эгоистом ласковым, как подросток. Собственные ощущения приводили его в восторг, реакция партнерши тешила самолюбие. Луна особенно любила его в тот момент, когда уже разжав объятия, он тянулся к ней за поцелуем, не закрывая глаз. — Призови мне одежду, — сказал Драко, оглядывая тело жены с сытым одобрением. Он не связывал ее почти болезненную хрупкость с пребыванием в подвале собственного дома, ее фигура ему нравилась, и Луна не хотела его просвещать. Луна, не глядя, махнула палочкой — если Драко сейчас возьмется за свою, его завалит вещами, после секса у него всегда магический всплеск, который сумасшедшая палочка с радостью передает, увеличивая силу любого заклинания, так что пару часов лучше не колдовать. Малфой надел домашние брюки и мягкую рубашку, сверху накинул длинный халат и посмотрел на жену, все еще сидящую на одеяле голой. — Ты пойдешь так? — Да, — спокойно ответила Луна. — Я так и думал, — отозвался Драко. — Жду тебя на кофе.       И ничуть не удивился, когда она спустилась, прикрытая только собственными волосами, чинно села с ним рядом за столик и взяла крошечную чашку с блюдца. — А если кто-то войдет? — усмехнулся Драко, хитро поглядывая на нее; от ночной истерики не осталось даже воспоминаний. У него. — То мы этого не заметим, — ответила Луна, касаясь губами толстой стенки чашки. От горячего напитка губы у нее сразу раскраснелись. — И этому кому-то придется тихонько уходить. — Тебе точно не предлагали Слизерин? — Драко запахнул халат плотнее. — Разве Шляпа предлагает? — Луна откинула волосы на спину. Она всегда вела себя одинаково, поэтому ее легко было представить в вечернем платье, домашней мантии или как сейчас — полностью обнаженной. Это Драко и нравилось. Неизменность ее поведения вне зависимости от обстоятельств давала ему чувство спокойствия, которое редко гостило в его жизни. — Мне нет, — ответил Малфой. — И мне нет, — тихо проговорила Луна и поднялась на ноги. Невидимый домовик сразу же набросил на ее плечи шелковый серый халат, особый, который несколько раз завернулся вокруг нее наподобие тоги, и супруги Малфой отправились в белую гостиную, где был подан настоящий завтрак для хозяев и гостей.