Muspilli flammor över Jord, snart kommer Surt att härja, Jättarna tända Ragnarök (och) runor av eld besvärja. Muspel öppnat sig*. The Therion, «Muspelheim» Den bistra kylan vi gör till vår vän, ja dimmor i norden som sveper vår kropp**. The Therion, «Niflheim»
Он терпеть не мог проигрывать. Поражение было сродни тяжёлой болезни, затрагивающей ментальную часть организма – мысли и подсознание. Вторые места были тем же, что сороковые, а если при этом выигрывал швед… Петтер Нортуг стоял на старте очередного Холменколленского марафона, который впервые проводился не в формате «разделки». Он носил первый номер дистанционного зачёта и располагался в голове стартового клина. Все находящиеся чуть позади сосредоточенно думали о тактике на гонку, о готовности лыж; о том, будет ли милостива к ним погода. Петтер Нортуг не придавал марафону никакого значения: он думал о шведах. Один из них, Хелльнер, стоял сейчас по левую руку и жутко раздражал своим присутствием. Однако без Хелльнера многое в его мире стало бы напрасным. Как и десятки раз до этого, Петтер обернулся, зафиксировав то, что их взгляды встретились, и вновь уставился вперёд, довольный собой, ожидая выстрела стартового пистолета. Сорвавшись с места, Нортуг одновременно размышлял о том, как его раздражают журналисты, и что дома, когда Кубок мира закончится, было бы неплохо отведать маминого варенья. Пройдя первые несколько километров, Петтер решил, что он терпеть не может Акселя Тайхманна. Если бы его мысли попытался прочесть телепат, голова незадачливого экстрасенса лопнула бы надвое секунд через пять. Петтер Нортуг перескакивал с одного на другое, порой совершенно противоположное, и быстро забывал, о чём думал до этого. Зато в его голове навечно оседало самое важное – например, Маркус Хелльнер. Он никогда не обдумывал заранее стратегию на гонку – долго и упорно, как делали это многие другие. Он понимал, как вести себя на трассе, чисто интуитивно – иногда в начале гонки, иногда в середине, а порой и в самом конце. Решения могли быть сколь угодно нетривиальными: проведя на одном из этапов первый старт, для следующего Нортуг мог, например, запросить у тренеров палки другой ростовки, сам не понимая, почему – и выиграть. Причиной своего неудачного выступления в олимпийской «разделке» он по-прежнему называл неудобный комплект нижнего белья – парадокс, но когда трусы были сменены, результаты пошли в гору. Обычно марафоны набирали обороты медленно, но сейчас быстрый темп почему-то поддерживался с самых первых километров. Петтер Нортуг, комфортно ехавший в арьергарде, даже сделал скоростную протяжку вперёд, чтобы узнать, кому же там неймётся. Разумеется, на месте не сиделось шведу. Петтер было разгневался, решив, что Хелльнер предпринимает что-то без него, но быстро одёрнул себя, приглядевшись. «Не он. Сёдергрен». В режиме столь длинной гонки, когда организм перенапряжён, не грех их и перепутать. Одинакового цвета волосы, торчащие из-под повязки; аналогичная экипировка – разве что, Сёдергрен чуть пошире и поприземистее. А уж фигуру Маркуса Хелльнера Петтер изучил отлично, следуя за ним неотрывно в большинстве гонок. Петтер старался не упускать его из вида, чтобы тот не вздумал выкинуть какую-нибудь хитрость в своём шведском духе, и не мог отвести взгляда. Широкие плечи – почти такие же, как у него, непостижимым образом переходили в узкую талию, такую, как у девчонки. Ноги – длинные и тонкие – словно у подростка, который только начал формироваться. Однако в них было немыслимое количество силы, когда Хелльнер вырывал финиш олимпийского дуатлона или убегал от него на последнем этапе эстафеты. Из праздных размышлений Петтера Нортуга вырвало очередное ускорение, предпринятое ветераном шведской сборной. «Он с ума спятил на старости лет? – пытался сообразить Петтер, карабкаясь в подъём быстрее, чем планировал. – Или эти черти опять что-то придумали?!» Справа мелькнул Олссон. Хелльнер встал пятым-шестым, и Петтер был на грани паники – шведы снова изобрели какую-то пакость, и только он может её разгадать: собственная команда не станет помогать ему на рядовом этапе Кубка мира, который ещё и проходит в Норвегии. Ведь каждый норвежец хочет сам вписать своё имя в золотую историю Холменколленского марафона. Но шведы не придумали никакой «пакости». Всё, что они могли изобрести, они воплотили на Олимпиаде, а идущий после Игр привычный этап – слишком мелкая сошка. В следующий раз они попробуют на каком-нибудь чемпионате мира. Даже знаменитый Холменколленский марафон не был этим большим куском. Но только не для Андерса Сёдергрена. Он отказался от своего Холменколлена, отринув отношения с Томасом в пользу Лизы и семьи. Холменколлен теперь проводился в формате масс-старта, прекратив быть раздельным, и он знал, что с этим условием ему никогда не выиграть. Поэтому Андерс просто наслаждался марафоном – выходил вперёд и представлял, что это «разделка». Он помнил свои победные раскладки: где нужно ускориться, где, наоборот, сбавить темп и продышаться. Это не играло совсем никакой роли в гонке с общего старта, но он не искал здесь победы: просто вспоминал. Эту трассу Андерс знал назубок, как свои пять пальцев. По большому счёту, с неё-то всё и началось. Он решил помочь Томасу разобраться в отношениях с Рённауг, а тот в ответ пообещал помочь добиться победы в Холменколленском марафоне. Два честных до скрежета зубов человека выполнили это: Андерс выиграл королевский марафон даже дважды, а Томас… Томас всё же сошёлся с Рённауг, пусть и через несколько лет. Вернуть бы тот летний день, когда снег не покрывал раскалённый от солнца асфальт, по которому стучали колёса лыжероллеров. Вернуть бы и начать всё сначала. Теперь Андерс ни за что бы не поставил того ультиматума. Пусть Томас бы ушёл из сборной Швеции – они бы это пережили. Есть самоподготовка, в конце концов – но чёртово стремление к справедливости и благородству всё испортило. Хорошая черта, которую в личных вопросах нужно прятать под амбарный замок. Думать об этом он мог только в Холменколлене. Андерс любил Лизу, души не чаял в маленькой Юлии – голубоглазом ангеле, похожем на них обоих. Но Холменколлен был порталом в другой мир. Тот мир, где были только они с Томасом и длинная лыжная трасса – вот эта, на пятьдесят километров, а может, и длиннее – «васалоппетные» девяносто. А лучше, чтобы эта трасса никогда не кончалась. Он был сосредоточен только на воспоминаниях, а не на том, как бы не позволить Петтеру Нортугу одержать победу. О Петтере Нортуге он не вспоминал в принципе: просто шёл, как привык здесь, в Холменколлене. А то, что другие подстраиваются под его темп… Именно за это Андерс Сёдергрен не любил масс-старты. Они лишали лыжников способности думать: контактную гонку можно было выиграть на интуиции. А «разделку» даже гениальность вытянет лишь в одном случае из десяти. «Нет, он мне надоел. Он мне совершенно надоел!» – думал про Андерса Нортуг. Он не смог бы ответить, почему, если бы его спросили. Может быть, потому, что Сёдергрен – швед; может, из-за того, что он так раздражающе маячит впереди, а вероятно и потому, что он не тот швед. Будь на его месте Хелльнер, Петтер давно был бы там, в первых рядах, дышал бы ему в спину и придерживал за кончик палки на спусках, провоцируя. А Сёдергрен… Максимум, что он от него добьётся – это недоумённый взгляд через плечо, а с Хелльнером у них свои тёрки, свои счёты, своя история. Хорошо ещё, что в Холменколлен не приехал Рикардссон – вот кого Петтер не хотел видеть ни при каких обстоятельствах. Тот напоминал громадную глыбу льда, покрытую острыми ледышками. «Да. Мы – огонь, они – лёд». Шёл пятнадцатый километр гонки, когда Петтер пришёл к этому умозаключению. Муспельхейм – огненный мир в германо-скандинавской мифологии, Нифльхейм – мир льда на отдалённом севере, место загадок и отчуждённости. Петтер не представлял, откуда в его голове порой берутся такие познания, всплывающие в самое неподходящее время. Кажется, скандинавские саги и мифы в детстве ему читал дедушка, тоже Петтер Нортуг – это в знак любви и уважения к дедушке он прибавил к имени-фамилии в официальных документах приставку «jr», которая означала «младший». Согласно древней легенде, огонь Муспельхейма должен превратить лёд Нифльхейма в поток воды, и тогда начнётся создание нового мира. Норвегия – огонь, Швеция – лёд, вот только эти чёртовы шведы сплачивались в гигантской толщи непоколебимый айсберг, а разрозненные огоньки факелов не могли его растопить, как ни старались. Но Хелльнер – вершина этого айсберга, проглядывающая над заледенелой гладью воды в Северном Ледовитом океане. Огненный гигант Сурт – правитель Муспельхейма, вот и у него, Петтера Нортуга, должно было получиться растопить источник, которому было суждено забить в Нифльхейме. Название этого источника очень созвучно, дедушка же точно это читал… Кажется, Хвеллемир. Точно, Хвеллемир! По преданию, ледяные глыбы всё-таки подвинулись к огненному миру. Пока Петтер Нортуг в мыслях изображал великана Сурта, марафон шёл своим чередом: два француза пытались организовать отрыв. Этого Петтер стерпеть не смог: он вдруг решил, что сегодняшний Холменколленский марафон позарез ему нужен, а в этом случае проигнорировать ничей побег нельзя. Лучше уж провисеть на спинах этих несчастных. Он собрал силы в кулак и тоже припустил прочь от пелотона. Холменколленская трасса была довольно сложной, а весенняя оттепель и длинная дистанция успели её порядком испортить. На некоторых участках лыжники передвигались почти шагом, на прямых ногах. В одной из таких зон встретились Йохан и Андерс, запал которого кончился, когда некоторые гонщики решили оторваться от группы. Огненный гигант поглотил его здесь ещё пять лет назад, утащив за собой в свой Муспельхейм. — Отрыв, а мы ничего не предпринимаем, – Йохан криво улыбнулся и указал головой вперёд. – Как же так-то? — Я просто вспоминаю, – честно ответил Андерс. – Не хочу бежать за ними сломя голову. — Тогда давай заберём четвёртое и пятое места, – предложил Йохан. Андерс возвёл глаза к небу. В Холменколлене он путешествовал по страницам своей памяти, и ему не хотелось сбиваться с заданного курса. Рваный темп контактных гонок – совсем не его, там почти нет места чётко выверенной стратегии. Хотелось провести свою гонку, а не безумно нестись вперёд, потворствуя желаниям остальных. — Зачем? – просто спросил он Йохана после того, как какое-то время они проработали друг за другом. — Хорошо, – тот замедлился, дожидаясь его, и выдал самую дерзкую ухмылку, на которую был способен. – Представь, что с тобой бегу не я. Кажется, это подействовало. Гонка мгновенно обрела новый смысл, оставив за скобками Петтера Нортуга и двух французов. Андерс снова выскочил на первые роли, возглавляя тех, кто уже вряд ли сможет навязать борьбу за подиум. Четвёртое место на Кубке мира – это не катастрофа, а неплохие очки в общий зачёт. Он всё-таки мог провести в Холменколлене хорошую гонку, зарядиться энергетикой этого сакрального для себя места, а не оставлять здесь свою – всю, без остатка. Йохан прекрасно умел дёргать за эмоциональные ниточки. За оставшееся время ход гонки изменился мало. Только в лидирующем трио к самому концу марафона произошла рокировка: Морис Манифика не выдержал темпа, предлагаемого товарищем по команде, и откатился назад, а итальянец Пиллер-Коттрер, напротив, предпринял кинжальный рывок из группы. Андерс по-доброму усмехнулся, глядя на это предприятие. Старина Пьетро. Он тоже по-своему любит Холменколлен. Именно Пьетро Пиллер-Коттрер был его главным соперником в обоих победных марафонах, и королевская гонка ни разу ему не покорилась. Спуск. Поворот. Равнинная протяжка с легендарным видом на трамплин и стадион – смешно, но это всё придавало сил. Ноги сами помнили этот участок пути на мышечном уровне, и дважды он преодолевал его уже победителем, везя втором месту целую пропасть. Ему и сейчас захотелось пробежаться здесь в одиночестве, и Андерс решительно припустил вперёд, уже не боясь риска: это был последний круг, до финиша его хватит. Из низины слышался радостный гул трибун, почти сплошь заполненных норвежцами – наверняка Нортуг одержал очередную победу в своём безумном стиле. Итальянец снова остался с призовым местом, не сумев покорить Холменколлен. Последний подъём после сорока девяти с лишним километров казался почти стеной, марафонцы забирались на него со сжатыми зубами, выжимая из организма последние резервы. «Было бы неплохо дать этому подъёму имя», – через силу усмехнулся Андерс. Например, своё название было у одного из холмов в Валь-ди-Фьемме: его нарекли в честь Йоргена Бринка, который не справился с этим рельефом на последнем этапе эстафеты чемпионата мира 2003 года. Сборная Швеции тогда лидировала с солидным запасом, Андерс бежал на первом этапе, а Йорген пропустил вперёд Акселя Тайхманна и… Томаса Альсгорда, обеспечившего своей команде очередное золото. Далее – насыпное закругление: съехав с него, уже можно было ощутить себя во власти трибун. В основном, там были норвежские флаги, но проглядывали также шведские, финские. Болельщики вне зависимости от национальности радостно гудели, приветствуя четвёртого финиширующего. За спиной у Андерса никого не было, и он позволил себе расслабиться, отвечая трибунам взмахами рук. При пересечении черты он улыбнулся, а потом выжидательно обернулся. Пятым к красной линии подъехал Йохан, выполнивший свою часть их негласного договора. — Зачем тебе это было надо? – спросил Андерс, когда они стукнулись кулаками. — Не мне, – отвечал Йохан. – Тебе. Они не уходили из зоны финиша, а гонку с девятым результатом завершил Маркус. Это очень напоминало Ванкувер, но с другими слагаемыми и другим результатом. Хелльнер досадливо сплюнул на снег, думая, что его никто не видит. Йохан и Андерс переглянулись. Вечером Маркус безвылазно засел у себя в комнате, которую на этот раз делил с Эмилем, так как Дани заболел и остался в Эстерсунде. Спустившись на ужин, он едва не свернул стол, а когда шёл от кулера с горячим чаем в руках, ошпарил пальцы, пролив часть кипятка. Маркус громко выругался на всю столовую, и на него стали оборачиваться люди. — Что это с ним? – шепнула Шарлотте Анна. После Олимпиады к шведам вернулась их прежняя карма. Мужчины в марафоне заняли четвёртое, пятое и девятое места; девушки – четвёртое и восьмое. Правда, все без исключения были готовы расплачиваться везением в течение ещё четырёх лет – за медали следующих Олимпийских игр. — Нортуг выиграл марафон – видимо, это, – просто ответила Шарлотта. Она закончила есть первой, но не уходила, пока из-за стола не поднялся Маркус. Встав, он пробубнил себе под нос что-то недовольное, а Шарлотта, кашлянув, сделала ему знак уходить, двинувшись следом. По пути Маркус пнул стоящую у двери урну, и в номер Шарлотта его буквально вталкивала, держа за шиворот. — Если Нортуг выиграл марафон, это не значит, что ты должен изображать из себя кретина, – звонко заявила она, толкая его на одну из кроватей. – В чём дело?! На Олимпиаде тебе было всё равно, когда он выигрывал. — Он выиграл два марафона подряд, – буркнул Маркус. – Он теперь считает, что это его вотчина. Шарлотта страдальчески закатила глаза. — Сюда бы сейчас Дани. Он бы тебя вмиг потушил. Упоминание о Дани заставило Хелльнера улыбнуться. Он был единственным, кто находил правильные слова, после которых реальное и мнимое величие Петтера Нортуга рассыпалось в прах. — Это ведь он сказал мне про эстафету, – тихо молвил Маркус. – Что Нортуг в эстафете – не моя забота. И ведь получилось… — Хорошо, – Шарлотта резко опустилась рядом с ним. – Давай рассуждать, как Дани. Из чего он обычно исходит?! — Из фактов, которых не избежать. И он выворачивает их совершенно по-своему – они перестают казаться столь ужасными. — Да, – Шарлотта кивнула. – Хорошо, я попробую. Марафон – вотчина Нортуга, и это действительно факт. А ещё своей вотчиной он раньше считал эстафету и дуатлон. И я молчу о спринте, Маркус! О спринте, который он проиграл русским! А ведь в спурте ему равных нет! Ну и? Дальше продолжить или сам додумаешь? У тебя начисто отключается мозг, когда поблизости находится Нортуг, – она отвесила ему дружеский подзатыльник. — Спринт… – только и повторил Маркус. – Почему нет?.. Олимпиада закончилась, забрав у него стимул. Они спорили на золото Игр и выиграли по два, а обстоятельства вынудили забыть про пари. Теперь ему нужен был новый вызов, и почему бы не сыграть на опережение, не ставя Нортуга в известность? Спринт, конечно. То, где Петтер Нортуг может считать себя непобедимым, и иногда – вполне оправданно. Завтра в Холменколлене состоится спринт, и нужно просто его выиграть. Маркус не любил плоские и короткие круги на кубковых этапах в городах, но прекрасно ощущал себя на спринтерских гонках с чуть более долгой протяжённостью. Там, где чистые спринтеры не выдерживали, профильным дистанционщикам не хватало резкости, а он чувствовал себя, как рыба в воде. Нортуг, правда, тоже, а ещё Дарио, но эта трасса… Тот последний подъём – Нортуг боится крутых подъёмов, как неразумное дитя – темноты, и если на этом сыграть… Маркус узнал о том, что Нортуг не заявился на спринт, решив отдохнуть после победы в марафоне, только непосредственно за десять минут до начала квалификации. Этот факт привёл его в слепую ярость: такой ладный план сорвался! Вся мотивация, тщательно, «ниточка к ниточке» собранная за вечер, ночь и утро, распалась карточным домиком. Доказывать было нечего и некому, поэтому во время пролога Маркус сильно не торопился, решив пробежать в свою силу, даже медленнее. Он удовлетворённо кивнул, поглядев на табло: разумеется, его ещё успеют «вытолкнуть» из тридцатки. Полный уверенности в этом, он собирал рюкзак, чтобы уехать обратно в отель. — Куда собрался? – рядом послышался смешок Эмиля. — Так в номер, – Маркус недоумённо глянул на него. – Чего мне здесь торчать? Я бы остался за вас поболеть, но настроение сегодня скверное. — Тебе придётся остаться, друг, – Эмиль ещё раз хохотнул и участливо похлопал его по плечу. – Ты тридцатый. У Маркуса хватило самообладания не выругаться – рядом находились тренеры. Значит, бежать всё-таки придётся – как минимум четвертьфинал… Потом оказалось, что бежать придётся и полуфинал, а за ним – и финал. На трассе спринта в Осло, в лыжно-биатлонном комплексе Холменколлена, ему было очень легко – вчерашние размышления оказались правдивыми, ему не приходилось даже напрягаться, чтобы раз за разом проходить в следующий раунд. Маркус по-прежнему не особо хотел соревноваться, но замедлиться и пойти до финиша пешком он посчитал выходкой, достойной только Петтера Нортуга. А он никогда не станет копировать Нортуга. В финале и вовсе произошла случайность – Маркус стал третьим, пропустив вперёд норвежца Глёрссена и спринтера из России. Он знал, что мог бы победить – стоило только выйти из-за спин и попотеть в тот заранее намеченный подъём первым. Но сегодня он отсиживался за соперниками, не придавшими и гроша мотивации. И Маркус знал, почему. — Не стал убиваться за победу на каком-то Кубке мира, да? Он вздрогнул, стоя уже готовым для цветочной церемонии. Петтер Нортуг всегда умудрялся подбираться незаметно и застигать его врасплох. Сейчас он стоял, спрятав руки в карманы, и время от времени щурился. — Мне сегодня без разницы, – Маркус постарался придать голосу как можно больше флегматичности. – Хоть первое, хоть третье, хоть пятьдесят девятое. Нортуг поднял брови. Кажется, его удивили, и теперь он спешно размышлял, признавать ли это. — Почему? – любопытство всё же перевесило высокомерность. Маркус скрестил руки на груди и с вызовом уставился в глаза норвежца. Их рост был одинаковым – не нужно было вставать на цыпочки, не нужно было уничижительно смотреть сверху. — Мне без тебя неинтересно. Он вернул вызов бумерангом, с любопытством наблюдая за реакцией оппонента. И та в очередной раз оказалась непредсказуемой. На мгновение Нортуг сжал губы – так, что они стали напоминать тонкую бескровную полоску – а потом громко расхохотался. — Маркус, да ты начинаешь играть по моим правилам. Обращение по имени ударило сильнее хука справа – швед даже отступил на шаг. Спохватившись, он вскинулся и проговорил: — Я не играю с тобой в игры, Нортуг. — Через год здесь, на этой трассе, будет чемпионат мира, – протянул тот самым что ни на есть сладким тоном. — Я в курсе. «Он сейчас опять предложит пари, – лихорадочно соображал Маркус. – Снова предложит поспорить, и нельзя соглашаться, не подумав, нельзя проиграть…» — И что же на этот раз? – Нортуг чуть склонил голову. – Опять поспорим? На дуатлон, на эстафету – на что ты хочешь? Что ты там выиграл на Олимпиаде? Что для тебя легче всего? Маркус незаметно сжал кулаки, а в глазах плясали озорные чёртики. «У него домашний чемпионат, – продолжали прыгать мысли. – Эстафета – было бы неплохо, но я больше не должен сюда никого втягивать. «Разделка» – классикой… Стоп». Кажется, он знал, что делать. — Спринт. — Что?.. — Спринт, – громче повторил Маркус. – Теперь я у тебя спрашиваю: глухой, что ли? Я сказал «спринт». Нортуг смеялся второй раз за сегодня, а Маркус терпеливо ждал, когда он разогнётся. — Спринт, – проговорил норвежец, указав на него пальцем. – Спринт так спринт. Я запомнил, Маркус, – он сделал шаг навстречу и как-то странно улыбнулся – по-прежнему криво, но, кажется, совсем не издевательски.***
Анна Олссон вспоминала Турин. Те Олимпийские игры, к которым она шла целенаправленно, упорно и систематически тренируясь. Рельеф трассы – назубок. Тесты всевозможных структур на все случаи погодных условий – у главы сервис-группы от них с Бьорном Линдом разболелась голова. Тактика – несколько десятков вариантов в зависимости от разных переменных. На соперниц в личном спринте, на возможные дуэты в командном – подробные досье: хорошо, что прочно осевшие в голове, а не перенесённые на кипу бумаг. Скрупулёзные стратегии оправдались, и она стала олимпийской чемпионкой вместе с Линой Андерссон, она сделала всё на сто процентов правильно, не допустив ни малейшего элемента случайности. Железное упорство, завидное трудолюбие и непреодолимое желание – но не талант. Анна считала, что недюжинным лыжным талантом её не наделили: середняк, типичный середняк, возмещающий пробелы трудолюбием. Теперь ей нужно было снова собрать воедино все слагаемые успеха. На выходе, правда, должно было получиться не олимпийское золото, но также кое-что важное. Она сделает всё это последний раз в жизни. Спринт в Стокгольме станет последней профильной гонкой в её карьере, а дистанцию мини-многодневки в Фалуне она проведёт в своё удовольствие. Ей обязательно нужно выиграть Стокгольмский спринт возле Королевского дворца действующей династии, чтобы уйти непобеждённой в своём амплуа. В этот раз детальная подготовка была ускоренной: четырёх лет не было, время предоставило ей от силы неделю. Для надлежащей подготовки она пожертвовала Холменколленским марафоном – он тоже стал бы для неё последним – и наслаждалась одиночеством, пока Йохан соревновался в Норвегии. Одиночество позволяло сосредоточиться: рано утром и после обеда Анна выходила тренироваться на трассы Эстерсунда, а в свободное время набрасывала планы, сидя перед распечатанными выходными данными с будущего трека в самом сердце шведской столицы. Был поздний вечер субботы, когда Анна выписывала данные пульсометра в специальную таблицу на ноутбуке. Она клевала носом, а свет яркой настольной лампы при общем полумраке заставлял щуриться: глаза устали. Анна положила голову на руки буквально на пять секунд, чтобы отвлечься, но, разумеется, задремала. Она вздрогнула, когда кто-то аккуратно потряс её за плечо, а потом вскочила, спохватившись: дома она была одна и сегодня никого не ждала. — Йохан, – увидев мужа, она облегчённо выдохнула и зажмурилась, когда тот щёлкнул выключателем и включил люстру на полную мощность. – Ты же должен был приехать завтра… Почему не позвонил, не предупредил? — Хотел сделать сюрприз, – он пожал плечами. – Уехал сразу после марафона. Анна улыбнулась – Йохан всегда торопился домой, а значит, к ней. — Мне даже нечем тебя кормить… — Я поел в дороге, – он подвинул ещё один стул к её рабочему столу и, усевшись, отогнул уголок бумажной стопки, просматривая распечатки. – Что это? Точнее, я вижу, что… Зачем? — Я же тебе говорила… – протянула Анна. – Я должна выиграть Стокгольм. — Да, я помню… – Йохан нахмурился. – И в Осло не поехала, потому что хотела лучше подготовиться. Я думал, ты будешь набираться сил, чтобы быть свежей. Это вернее поможет победить. — Не мне, – Анна упорно покачала головой. – Я должна быть загружена, – он смотрел укоризненно, и женщина сменила тон на менее серьёзный. – Ну, правда… Я не умею выигрывать гонки на вдохновении и не смогла бы научиться этому, даже если бы захотела. — Да, понимаю, – он поднялся и обогнул комнату, а вернувшись к столу, чуть присел на него. – Как и я не смогу побеждать по предназначенным схемам. Но… Ты уверена? Уверена, что этот спринт станет для тебя последним? Что ты хочешь закончить? — Да. В своём ответе Анна не сомневалась. Она взвешивала всё не один месяц, прежде чем принять решение. Будь она одиночкой, карьера была бы идеальным способом прожить жизнь, но теперь она семейный человек, и… Поначалу Йохану будет непривычно без неё на сборах и соревнованиях, но тем приятнее ему будет возвращаться в тёплый, уютный и полный жизни дом, а не временное пристанище двух мотающихся по миру спортсменов, где чемоданы не разбираются, а парафинов в холодильнике больше, чем пригодной к употреблению пищи. — Чем ты займёшься? – поинтересовался Йохан. – Я тебя хорошо знаю. Ты никогда не станешь просто домохозяйкой. Это Анна тоже обдумала. Разумеется, её не привлекало двадцать четыре часа в сутки мыть горшки, драить полы и стряпать всевозможные изыски. Она не хотела выращивать цветы или овощи, но знала множество других областей, которые были ей интересны. — Мне кажется, я могла бы заняться дизайном, – заявила она Йохану. – В свободное от тренировок время прочитала много книг об этом, и это кажется мне интересным. Можно закончить курсы, а работать в том числе и на дому. — Неплохо, – он одобрительно кивнул. – Я должен был знать, что у тебя есть план… — А ещё нам пора стать родителями, – вдруг проговорила Анна совершенно будничным тоном. Этого Йохан ожидать точно не мог. Он схватился рукой за спинку стула, сделав вид, что не расслышал. — Что?.. — Нам пора задуматься о детях, – повторила Анна то же самое, но другими словами. – Мне больше тридцати, и я, кажется, готова. Теперь нужно подготовить к этому тебя. Йохан, о детях явно не задумывавшийся, ещё раз обошёл комнату и уселся на диван. Через пять дней тридцать должно было исполниться и ему, но он по-прежнему чувствовал себя где-то на двадцать два – столько ему было, когда он начал выезжать на соревнования с основой. Однако он знал, что если Анна приняла какое-то решение, у неё есть аргументы, которые смогут переубедить в том числе и других людей. — Готовь, – просто сказал он. – Я тебя слушаю. — С этим не нужно торопиться, – первым делом предупредила Анна. – Ещё успеем всё обдумать и обсудить – потому что я хочу рожать ранней весной, так что у нас есть время до лета. — Весной? – переспросил Йохан. – Я слышал, многие, наоборот, планируют на лето… — Летом слишком жарко, – отрезала Анна. – Условия будут некомфортными. — Логично… – согласился он. Времени, и вправду, было достаточно: за несколько месяцев он должен был успеть всё осмыслить, а если ему так и не удастся – Анна не откажет перенести это событие ещё на год. Пока воображение подводило: было довольно трудно представить, что Анна будет дома воспитывать ребёнка, а он – бегать на Кубке мира. Было бы неплохо поменяться, если б это представлялось возможным. Анна с её внутренним стержнем гонялась бы на соревнованиях, он бы рефлексировал дома, приглядывая за сыном или дочерью. Однако ничего этого Йохан озвучивать не стал. Набравшись храбрости, он заявил: — Андерс был с Лизой во время родов. Он присутствовал, и… Анна не удержалась и в открытую прыснула. — Ты во время родов будешь присутствовать дома. Я бы хотела, чтобы врачи занимались мной, а не твоим обмороком. — Я не… Почему?! — Я тоже тебя хорошо знаю, – он не успел заметить, как Анна оказалась рядом. – Ты и сейчас вот-вот свалишься, – пошутила она, легко потрепав мужа по голове. Йохан перехватил её руку и уложил себе на плечо. — А ты сама не боишься?.. Анна закусила нижнюю губу. — Всегда есть варианты. Нужно быть к ним готовыми и верить в лучшее. — Ты хочешь мальчика или девочку? — Боже мой, Йохан, – она улыбнулась, присаживаясь рядом. – Я ещё об этом не думала. Я думала о планировании сроков, покупке необходимых вещей, степени своего доверия врачам. А девочка будет или мальчик… Просто кто-нибудь. — Наверное, девочка, – протянул Йохан. – Уверен, что мальчик у меня не получится… Анна в ответ на это только расхохоталась и ещё раз вплела пальцы в его мягкие волосы соломенного цвета, а затем потянулась к губам, чуть навалившись сверху. По крайней мере, на этот вечер она изменила привычно-рутинному плану подготовки к Стокгольмскому спринту. Зато в назначенный день все мысли и нужные данные были заботливо собраны у неё в голове. Столица Швеции, древняя королевская резиденция династии Бернадотов – здесь и победители чувствовали себя королями. Поэтому было бы крайне обидно отдавать эту гонку соперницам – в особенности, норвежским. Только здесь Анна могла понять всю горечь их скандинавских соседей, когда Андерс исправно приходил на финиш Холменколленского марафона первым, игнорируя ряды рвущихся к личности короля норвежцев. Королевский дворец Стокгольма. Ещё раньше, на восходе Средневековья, на этом месте стоял основанный ярлом Биргером Стокгольмский замок, с которого и началось основание нынешней шведской столицы, да и вообще Швеции, близкой к современной по расположению, возникшей уже после легендарных походов древних викингов, воспетых в сагах. Именно здесь свои корни чувствовались сильнее всего. Анна всегда придавала главное значение техническим тонкостям и физической готовности, однако сейчас, в своей последней важной гонке, ощущала небывалый психологический подъём. С первым временем она пролетела квалификацию и планировала устроить соперницам кровавую баню – как в шестнадцатом веке сделал это датский король против восставших шведов, на этой самой брусчатке, сейчас покрытой снегом. Четвертьфинал, полуфинал – цель была очень близко: ей предстояло выйти на финальный забег. Трассы городских спринтов традиционно были несложными, но очень рабочими – мало времени передохнуть, почти не раскатиться – пологие подъёмы, насыпные равнины. А ещё – вид на парадную набережную, фасад Королевского дворца – это тоже сопровождало Анну, когда она вырывалась вперёд, расталкиваясь вдоль массивной каменной громады, занимающей большую часть острова Стадхольмен. Здесь веками творилась мировая история, история формирования цивилизации и государственности. Лыжные соревнования были жалким витком на временной оси; карьера Анны Олссон-Дальберг, олимпийской чемпионки и призёра чемпионатов мира – ещё более незаметным пятнышком на фоне многовековых исторических вех. …Тем не менее, выиграв здесь свой последний спринт, Анна пусть немного, но ощущала себя королевой. Она уходила непобеждённой. ___________________________ *Пламя Муспелля Земля узнает, Сурт вскоре свой поход начнёт, Руны огня заклинают Гиганты, распалившие Рагнарёк. Муспелль раскрывается! (шведский) **Этой стужей мы помогаем друг другу, туманы севера кутают наши тела. (шведский)