***
В коротком классическом прологе Матс занял второе место, лишь пять секунд уступив Дарио Колонье. Тео, финишировавший с более ранним стартовым номером в сорока секундах от победителя, был занят мыслями о том, повлиял ли на настрой Матса их вчерашний поцелуй: сам он мог свернуть горы, если у него наклёвывался новый роман. Зато приподнятое настроение совершенно точно позволило Шарлотте стать третьей. Из-за расширенной квоты домашнего этапа в Фалун вызвали Андерса Сванебо, и она не могла нарадоваться, встретив его возле ресепшен. В течение двух месяцев непрерывно переписываясь в Интернете, они вели себя, как старые друзья, ничуть не тушуясь. Через пару-тройку часов после завершения пролога они отправились гулять, и Анна недоумевала, почему Шарлотта ни капли не заботится о своём внешнем виде. — Мне что, надевать на прогулку вечернее платье? – осведомилась та. – Под зимнюю куртку? Да и нет у меня с собой платья… — Ну, не вечернее! – воскликнула Анна. – Но какое-нибудь повседневное, вязаное, с лосинами… Я могу одолжить тебе своё! — Нет, Анна, спасибо, – терпеливо проговорила Шарлотта, поспешно натягивая свитер. – Андерс бы предупредил меня, если б по случаю нужно было платье… — Ну, хорошо, иди так, – Анна наклонила голову, оценивающе глядя на подругу. – Тебе бы, конечно, отрастить волосы… — Прямо сейчас? – критически переспросила Шарлотта. Анна махнула на неё рукой, вместо ответа спросив: — Мне подыскать ёмкость под цветы? — Андерс знает, что я не люблю цветы. Она снова оказалась права: возле выхода из отеля Андерс встретил её с пустыми руками, зато потом отвёл в кафе с домашней кухней и вкусно накормил, а она даже не подумала о том, что нужно отдать ему часть денег за ужин. Они бродили по узким и неброским улочкам Фалуна, когда начало смеркаться. Внешне это не походило на красивую сказку: неоновые вывески гасли, так как все магазины закрывались рано в преддверии выходного дня; с остановок в пригороды уходили последние автобусы, погружая город в тишину, но Шарлотта была счастлива, как почти никогда в жизни. С Андерсом ей было весело, легко и свободно. Они разговаривали на абсолютно разные темы, а время шло очень быстро. Шарлотта заливисто смеялась какой-то шутке, когда они, держась за руки, бегом влетели в последний автобус для спортсменов и прочих аккредитованных лиц, развозивший от главной остановки Фалуна до спорткомплекса, где располагалась и гостиница. — Водитель сейчас откажется нас везти! – улыбаясь, укоризненно заметил Андерс, когда они синхронно плюхнулись на двойные сиденья. — Пойдём пешком, – пытаясь сдержать смех, отвечала Шарлотта. – Мне плевать, честно. — Можно поехать на такси, – шутливо предложил Андерс. — Оно дорогое, – отрезала Шарлотта. – Пойдём пешком, – и снова рассмеялась, ощущая себя совершенно пьяной, хотя не пила ничего крепче малинового чая. Из автобуса их не высадили, и вскоре они прощались возле номера Андерса, который был первым на пути следования. — Мне давно не было так здорово, – наклонившись, негромким голосом он озвучил её мысли. – Мне с тобой очень, очень хорошо. Шарлотта сравнивала Андерса с Маркусом. Подсознательно она всех сравнивала с Маркусом, и здесь паззл складывался лучше всего. Можно было обсуждать любые темы, не бояться, что тебя не так поймут, и не играть какую-то роль. От Маркуса у неё не было секретов; от Андерса – был, один. Но Маркус был другом, другом-другом-другом и ещё столько же раз другом. С Маркусом она твёрдо стояла на земле и трезвым взглядом смотрела на мир, а сейчас, находясь рядом с Андерсом, думала, что поднимется в воздух, словно наполненный гелием шарик, и ему придётся держать её за ногу, чтобы не улетела. «Эта разница – что она означает?.. Может, она и есть – любовь в моём понимании?..» Пауза затягивалась, и ей нужно было что-то ответить. — Мне тоже очень понравился сегодняшний вечер, – Шарлотта улыбнулась. – И мне кажется… наверное… что я тебя люблю. Она сильно смутилась, произнеся эти слова впервые в жизни, а Андерс не заставил долго дожидаться реакции, просто наклонившись и прошептав: — Я тебя тоже, только без «кажется». Потом они поцеловались – страстно и горячо, на это время забыв об окружающем мире. Шарлотта изо всех сил привставала на цыпочки, пытаясь скомкать в пальцах плотную ткань его куртки. Они не заметили, как переместились к двери, которая оказалась не заперта и открылась внутрь, когда на неё случайно нажали. Разомкнув губы, Шарлотта ойкнула, встретившись глазами с Тийо Сёдерхьельмом. — Прости, – ничего не подозревая, Андерс улыбнулся соседу. – Немного забылись… — Да, – натянуто покивала Шарлотта. – Извини. Я тогда пойду… Спокойной ночи! — Спокойной ночи, – произнесли оба в один голос, а спустя минуту Андерс получил текстовое сообщение: «Тийо – мой бывший». Андерс Сванебо не был ревнив задним числом, а Тийо Сёдерхьельм давно перестал печалиться по Шарлотте, обращая внимание на других девушек. Однако в гонке преследования на следующий день они оба вели себя как два упрямых барана, на трассе оказавшись рядом. Андерс отыграл у Тийо двадцать секунд, и половину гонки они упорно пыхтели друг за другом, иногда сменяясь, а на финише Андерс оказался сильнее. Они уступили победителю – Петтеру Нортугу – более двух с половиной минут, что было довольно солидным отставанием для Кубка мира. Однако ещё через пять минут в створ вальяжно вкатился Тео, завершивший гонку последним из пятидесяти участников. Элитные лыжники крайне редко пересматривали гонки со своим участием – если только тренер не предлагал на наглядном примере разобрать ошибки в технике или тактике. Однако этим вечером перед телевизором, где шёл повтор мужского пасьюта, собралась почти вся сборная – в ожидании одного из самых курьёзных моментов за всю историю существования лыжного спорта. На мосту, через который проходила трасса, образовался массовый завал с участием сороковых-пятидесятых номеров. Когда к мосту подъехал Тео, вместо того, чтобы замедлиться или вовсе притормозить, ожидая разрешения ситуации, он на всех парах подкатил к скоплению тел, а падая, поддел лыжами одного из выбирающихся спортсменов – так, что тот снова оказался на снегу. Со стороны манёвр Теодора казался специальным и умышленным. Эмиль гоготал громче всех, снова увидев этот эпизод. — Хватит, – не выдержала Анна. – Ты ведёшь себя, как животное! — Женщина, не занудствуй! – Эмиль, согнувшись, бил себя кулаком по колену. – Лучше посмотри на это! – он махнул рукой в сторону телеэкрана, где инцидент показывали в замедленной съёмке. – Это же надо – так «срубить»… Зачем ты это сделал?! – он обратился к Тео, не переставая довольно улыбаться во весь рот. — Да меня толкали! – досадливо воскликнул тот. – Какой-то норвежец… — Мне с ним разобраться? – деловито спросил Эмиль. – Только имя скажи! — Ты и так уже разобрался, – примирительно проговорил Йеспер. – Это был Хаттестад… Йонссон приободрился: в этом сезоне он выиграл спринтерский Кубок мира, а Ула Виген Хаттестад, в начале сезона казавшийся самым серьёзным соперником, стал только пятым, невзрачно проведя концовку сезона. — Ну, может, потом я сам с ним пообщаюсь, – молвил Тео, взмахивая ресницами. Но затем его лицо скривилось: – Чёрт, больно… Вот вы смеётесь, а я ушибся, между прочим, – он приложил ладонь к бедру и, понизив тон, бархатным голосом доверительно сообщил: – Там большой чёрный синяк. Он не успел никому предложить посмотреть: Эмиль снова уставился в телевизор. Трансляция гонки закончилась, и зрителям предлагалась выдержка самых интересных моментов, куда, разумеется, попало и это столкновение. — Признайся, ты просто хотел поваляться с кучей мужиков! – хохотнул Эмиль. – Попасть под дождь из мужиков! Как в песне! Ко всеобщему удивлению, Анна хихикнула и пропела: — It’s raining men, hallelujah!* Присутствующие дружно прыснули – даже держащийся за ногу Тео, даже сидевший до этого молча Дани. Из всей тёплой компании здесь отсутствовали только Маркус и Шарлотта. Воспользовавшись тем, что все заняты аварией Теодора, они уединились в комнате девчонок. — Итак? – усевшись на кровать Анны, Хелльнер призвал девушку начать разговор: именно по её инициативе они сбежали от остальных. — Итак, – передразнила она, расхаживая по небольшой комнате. – Должна сообщить, что я пользуюсь популярностью. За последние сутки мне признались в любви сразу двое мужчин. — Ну… – протянул Маркус, подозревая, что в этой истории должно присутствовать двойное дно. – Надеюсь, одним из них был Андерс? — Да, – коротко ответила Шарлотта, садясь напротив и сжимая пальцы в замок. — А вторым, стесняюсь спросить?.. — Ингессон. Бывший личный тренер вызвал её на приватный разговор, когда вместе с Анной и Идой Шарлотта шла на утреннюю тренировку. Мужчина рассудил совершенно правильно, окликнув её при подругах: Шарлотта не смогла бы отказаться и не подчиниться – те бы не поняли. Поэтому она покорно последовала за ним в подтрибунные помещения. Было раннее утро, и никакого оживления не наблюдалось. Они отошли в самый дальний конец просторного холла, и Магнус Ингессон первым опустился на деревянную скамейку. Шарлотта оставалась на ногах. «Садись», – мужчина указал на место рядом с собой. «Нет. Постою». «Ты знаешь, зачем я тебя позвал?» «Давай без загадок, – так же односложно предупредила Шарлотта. – Что тебе нужно?» «Чтобы мы снова были вместе, – проговорил Магнус совершенно будничным тоном, будто пересказывал ей расписание автобусов. – Чтобы ты дала мне второй шанс». «Нет, – повторила Шарлотта. – Нет, этого не может быть!.. – она крутанулась на пятках, собираясь уходить, и бросила через плечо: – Если это всё, то я пойду». «Стой же! – резко оказавшись рядом, мужчина схватил её за запястье и наклонился, прижимаясь сзади, опаляя дыханием её ухо. – Раскроемся, как я и предлагал. Переезжай ко мне в Питео, переходи в мой клуб. Я сделаю тебя королевой лыж. Я сделаю всё, что ты пожелаешь». Шарлотта сильно дёрнула руку, однако Ингессон держал крепко. Телесный контакт ощущался, и против воли ей становилось жарко, хотя температура едва ли поднялась выше уличной. Щёки запылали, и подобная реакция тела Шарлотте совершенно не нравилась. «Такого не могло бы быть, даже если бы я захотела! – воскликнула она. – Ты женат!» «Уже нет, – Магнус Ингессон усмехнулся. – Я получил развод, чтобы быть с тобой». — Эта его любовь – больная, навязчивая, – рассуждал Маркус, дослушав рассказ только до половины. – Так бывает, но с этим же можно жить? У него семья, дети… Он должен тебя забыть! Шарлотта покачала головой. — Маркус, он развёлся с женой. Он мне разве что в нос не ткнул этим свидетельством. И не блефовал – я прочитала… — Он ненормальный, – вырвалось у Хелльнера. – Чокнутый! «Хорошо, ты ушёл от семьи, – проговорила Шарлотта. – Но я-то не хочу быть с тобой. Ты поступил дерьмово, не находишь?» «Я уйду из сборной, если ты не согласишься, – пробасил Ингессон. – Мне не нужно ничего, если у меня не будет тебя, ты слышишь?! – теперь мужчина почти кричал, и Шарлотта отступила на шаг, сумев вырваться. – Я тебя люблю. И даю время подумать до завтрашнего вечера. Заявление об отставке уже готово – но ты можешь просто мне позвонить. Завтра вечером. А теперь иди, пока я не сделал ничего лишнего». Шарлотта подчинилась, со всех ног бросившись к выходу. Сейчас ей не нужен был Магнус Ингессон, как не нужен и Андерс Сванебо. Ей был нужен только Маркус Хелльнер, но из-за череды тренировок, гонок и восстановительных процедур поговорить они смогли только вечером. — Лотта, я могу сказать только одно, – протянул он после долгих раздумий. – Хоть раз в жизни подумай сердцем, а не головой. Это тот самый случай.***
Завершающий сезон мини-тур заканчивался коньковыми гонками преследования на десять километров у женщин и пятнадцать – у мужчин. Шарлотта заняла итоговое третье место, приложив максимум усилий и показав первое время прохождения дистанции. Она улучшила результат по сравнению с номером на стартовом бибе, а вот Маркусу, чтобы привычно показать аналогичный результат, не нужно было проводить выдающуюся гонку. Он шёл в общем зачёте многодневки вторым, практически стопроцентно гарантировав место на подиуме к радости шведских трибун. На сорок секунд его опережал Петтер Нортуг, облачённый в жёлтую майку лидера Кубка мира. Из-за него Маркус откровенно не знал, как провести гонку, как построить тактику. Нортуг сорвался с места, не забыв бросить на него взгляд, а следующие сорок секунд тянулись целую вечность: Маркус сдерживал себя из последних сил, чтобы не броситься в погоню. Распахнувшийся створ стартовой калитки был лучшим зрелищем за несколько дней. Сорок секунд на пятнадцать километров. Он знал, что сорок секунд отыгрываются – с большим трудом, с огромными физическими затратами – но он способен догнать сейчас Петтера Нортуга, выжав себя, как лимон, до последней капли, бросив на кон всё и исчерпав резервы организма до самого конца. «До первого сбора есть время, – прикидывал Маркус. – Успею восстановиться». Отчаянно вгрызаясь в крутой подъём Мёдебакен на первом круге, работая в одиночку, он вдруг поменял местами слагаемые, представив себя впереди, а Нортуга – в качестве догоняющего. Сомнений быть не могло: норвежец бы сделал всё возможное, отдал бы последние силы, но достал бы его, или умер на дистанции. В голове Маркуса прозвучал предупреждающий звоночек рациональности, отсутствующей у его соперника: а может, ну его к чертям собачьим?.. «Хорошо, догнать – догоню, – рассуждал Хелльнер. – А что потом? После такого темпа на финише у меня не будет даже минимального шанса». Маркус Хелльнер любил поступать так, как Петтер Нортуг от него не ждёт. Без сомнения, Нортуг будет ожидать его рядом с собой, чтобы бравадно обыграть на ленточке, устроив шоу. Но этого не будет, если он сохранит свой сорокасекундный гандикап. Второе место останется вторым местом, за многодневку ему дадут те же сто шестьдесят очков, зато норвежец будет радоваться не столь бурно. Приняв решение, Маркус сбавил темп. К следующей отсечке он проигрывал уже пятьдесят секунд, а идущий третьим Матс не приближался. Сезон получился отличным. Он в любом случае станет третьим в общем зачёте, он выиграл два золота на Олимпиаде – жаль только, не смог попасть на подиум «Тур де Ски», но это не казалось очень важным. Он стал полноценным лидером сборной и одним из лучших лыжников своего поколения и мира, выполнил цель, к которой кропотливо шёл весь олимпийский цикл. Он не хватал звёзд с неба, иногда прозябая в третьем-четвёртом десятке, однажды даже проведя межсезонье в команде «Б» – не чета Шарлотте, которая брала своё кавалерийским наскоком, не по-женски бесцеремонно, крайне редко вылетая из топа лучших лыжниц. Они шли чуть разными путями, но всё равно оба оказались на вершине лыжного олимпа. …Сезон получился отличным, но прошёл под знаком Петтера Нортуга, который шёл, может, уже в минуте впереди. Нортуг, Нортуг, Нортуг – он был везде, а чаще всего – первым, и его было очень много. И Маркус не понимал своих ощущений. Наперёд он знал только то, что ненавидит Петтера Нортуга, а остальное было скрыто плотной пеленой странного неведения. Может быть, он где-то завидовал своему сопернику: в чём-то преклонялся, как говорили Тео и Шарлотта, и больше всего на свете хотел быть лучше него – превосходить, подавлять, знать его сильные и слабые стороны, для чего и уступать нужно было уметь, чем он сейчас и занимался. На одной из отсечек со спины подобрался догоняющий соперник, и Маркус широко распахнул глаза, увидев на бибе французского гонщика двенадцатый номер. Насколько он помнил, второй десяток отставал от него на минуту, если не больше. Становиться третьим в его планы совсем не входило, но свои намерения были и у Мориса Манифика. «Нет! – хотелось крикнуть так, чтобы француз обязательно услышал. – Ты не понимаешь! Я должен быть вторым, я! Никто не может встать между нами!» Они снова припустили в подъём, но у Манифика было больше резерва: в жизни каждого лыжника случались гениальные гонки, где никакие противодействия не помогали. На последнем круге француз таки убежал от него. «Шарлотта тоже третья, – понял Маркус. – А Олимпиада закончилась, и наши зеркала вернулись». Мир тем временем наблюдал за очередным шоу в исполнении Петтера Нортуга: победителя гонки и многодневки, общего и дистанционного зачётов Кубка мира, чемпионата мира и Олимпийских игр. Вразвалочку он подъезжал к финишной прямой и вместо того, чтобы устремиться к красной черте, съехал на самый край трассы и принялся пожимать руки болельщикам, расположившимся вдоль бортика. Секунды неумолимо летели, но триумфатор игнорировал время. Осчастливив последнего шведского ребёнка, Нортуг поставил лыжи параллельно финишной линии, не пересекая её. Он ждал Маркуса Хелльнера, который должен был докатить вторым, чтобы сказать ему несколько слов, кое-что предложить. Петтер вглядывался в даль и постепенно начинал хмуриться: фигура, появившаяся из-за поворота, была не той, которую он хотел видеть, костюм был не белым. Нортуг проморгался, сетуя на возможный обман зрения, но глаза не врали: Маркус Хелльнер докатывал третьим и шёл метрах в десяти позади француза. Норвежец красочно выругался про себя. Ему хотелось кинуться к Хелльнеру и придушить его голыми руками, не заканчивая эту чёртову гонку – он уже и думать забыл о гонке: остался только гнев на этого треклятого шведа и ничего кроме. Петтер собрал себя заново невероятным волевым усилием: нужно было доигрывать роль, заканчивать представление хотя бы перед Морисом Манифика. Дождавшись, когда француз подъедет почти вплотную, он переступил финишную черту, стараясь изобразить доброжелательную улыбку, а не плотоядный оскал, который должен был быть адресован Хелльнеру. Пожимая победителю руку, Маркус видел его взгляд: из глаз разве что не вылетали искры. Да, сейчас он снова обвёл Нортуга вокруг пальца, причём неосознанно, и сохранил при этом призовое место. Но, может быть, стоило пропустить вперёд кого-то ещё, ведь в компании Нортуга ему предстояло провести цветочную и кубковую церемонии, пресс-конференцию и допинг-контроль. Сбежать с этих процедур возможным не представлялось, и Маркус был погружён в тяжёлые думы: он не видел, как вновь финишировали друг за другом Андерс и Тийо, а Йеспер и Тео изрядно повеселили публику, закончив гонку крайне неординарным способом – Модин поставил лыжи на ширину плеч, и Теодор, присев, проехал в эту арку. Однако не начинать разговор-перепалку прилюдно ума хватило даже Нортугу. Он дисциплинированно позировал фотографам во время награждения – разве что, Маркусу пришлось пару раз скинуть его руку со своей талии, удивившись такому поведению: на подиуме мужчины обычно обнимали друг друга за плечи, а если и ниже – в любом случае, выше пояса. Без эксцессов прошла и пресс-конференция, где Петтер хоть и язвил, но не на шведскую тему, и руки при этом не чесались заехать ему по лицу. На допинг-контроле Маркус большими глотками хлебал воду из пластиковой бутылки – вторая, уже опустошённая, стояла рядом на полу – и молил богов, чтобы Морис Манифика да вызванный по слепому жребию Дарио сидели в этой комнатке, ведущей в переносную лабораторию, как можно дольше, а он смог уйти раньше Нортуга и не оставаться с ним наедине. Но француз ушёл туда сразу и спустя три минуты вышел, швейцарец вскоре тоже попрощался с ними до следующего сезона, и теперь отступать было некуда. Возвращались они вместе, следуя по коридору резко опустевшего фалунского спорткомплекса к выходу. — Ты меня опять перехитрил. Возле ведущей вниз лестницы Нортуг заговорил, и Маркус удивился: тот явно не был готов разорвать его прямо сейчас – наоборот, выглядел, как ребёнок, чью гениальную шалость только что пресекли родители. — О, это моё хобби, – иронично отреагировал швед, и тот набычился, нахмурив брови. — Ты сорвал мне игру. — Ну да, да, я знаю, – Маркус устало взялся за перила и шагнул вниз по ступеням: он подозревал, что Петтер не собирается останавливаться на констатации фактов, и этим жестом решил его поторопить. — Я хотел тебе кое-что сказать, когда ты финишируешь! – голос Нортуга стал чуть срывающимся: расчёт Маркуса на то, что скоро он перейдёт к сути, оправдался, и норвежец почти кричал ему в спину. – Хотел сказать, что летом мой спонсор устраивает мне каникулы в Вегасе, как раз во время покерного чемпионата мира! — Рад за тебя, – Маркус вздохнул: Нортуг просто подразнит его Лас-Вегасом, голубой мечтой любого увлекающегося покером. Он понадеялся, что на этом сможет откланяться. — Ты не дослушал, – Петтер скрестил руки на груди. – Спонсорам нужно шоу, и поэтому со мной должен ехать мой соперник: посоревноваться в покере, на лыжероллерах, в чём-нибудь ещё. И это будешь ты. Маркус даже не счёл нужным реагировать словами – просто лениво показал ему средний палец. — Я так и думал, – Нортуг с достоинством кивнул. – Мой спонсор всё оплачивает, если ты боишься, что тебе не хватит своих шведских сбережений на столь дальний перелёт, – добавил он. – Проживание тоже – тебе не придётся искать койку в шестнадцатиместном номере хостела. Можешь даже брать кого угодно – свою Каллу, маму, папу, собаку… Сестру. У тебя есть симпатичная сестрёнка для меня, а? — У меня три старшие сестры, – сквозь зубы пробормотал Маркус. – И ни одна из них не взглянет на такого, как ты. Петтер пожал плечами, ничуть не расстроившись. — В таком случае, и ты сгодишься. — Мне не нужно, – почти прошипел Хелльнер. – Я не одинок. И оставь свои грязные намёки в сторону моих сестёр!.. Нортуг наклонил голову и фирменно прищурился. В его мыслях пролетели, пожалуй, сотни вариантов ответа – один оскорбительнее другого. Он решил даже на словах позволить Хелльнеру делать какие угодно мерзкие намёки его младшим братьям, но тогда швед точно уйдёт, а ему больше всего на свете нужно в июле видеть его в Вегасе. — Хелльнер, ну поехали, а?.. Лицо Петтера Нортуга было непроницаемо честным. Слова и тон изумили Маркуса сильнее, чем могли удивить прогуливающиеся здесь слоны в розовых босоножках на шпильке. Нортуг не ставил перед фактом, не требовал и даже не предлагал – Нортуг просил. А ему очень хотелось взглянуть на столицу мирового покера. — И что мне делать, если я вдруг соглашусь? Норвежец полез в карман ярко-красной куртки за телефоном. — Диктуй свой номер – я наберу и сброшу. — Нет, – Маркус тоже вооружился мобильным. – Говори свой. Я не хочу, чтобы тебе был известен мой – откуда мне знать, как ты его используешь? — Хелльнер, – он порывисто шагнул вперёд. – Не вынуждай меня. — Ты не в тех условиях, – отрезал швед. – Не скажешь номер – твоя воля: я ведь могу никуда не поехать… Подавив желание сплюнуть прямо на пол, Нортуг продиктовал ряд цифр, сквернословя перед каждой. — Грёбаный швед… – закончив, тихо выругался он. — Долбаный норвежец, – не остался в долгу Маркус. – Я напишу, если мой ответ будет положительным. А если нет – не напишу. Наконец, он ушёл, заставив Нортуга бессильно скалить зубы, смотря вслед. Происходящее ему одновременно не нравилось и доставляло садомазохистское удовольствие. Насмешки и перепалки вышли за пределы лыжных трасс, став более грязными, начав разить ниже пояса. — Ты сошёл с ума?! – воскликнула Шарлотта, разогнувшись от чемодана, куда складывала вещи. – Я с тобой ни в какой Вегас не поеду! Видеть Нортуга ещё и летом?! Увольте! Даже если б захотела, не поехала бы – мы с Андерсом решили в июле слетать куда-нибудь вдвоём, – скромная улыбка означала, что Магнус Ингессон не дождался желанного звонка. – И я надеюсь, – она вскинулась, – ты не догадался предложить этот кошмар Дани?! — А что не так? – Маркус, казалось, ничего не понимал. – Дани сам вряд ли поедет, хотя я очень бы этого хотел, да и на август у нас с ним тоже кое-что запланировано. Но я уверен, что он меня отпустит. Он поймёт, как для меня это важно – ведь знает, как я люблю покер… — Ма-аркус, здесь сейчас не в покере дело! – Шарлотта закатила глаза, а потом подбежала к нему и начала трясти за плечи. – Впервые в жизни! Подумай головой, а не сердцем! Маркус, пожалуйста!.. _____________________________ *Дождь из мужчин, аллилуйя! (англ.) – строчка из песни Джерри Холлиуэлл.