Трасса «Скандинавия»

      Инге Бротен мог быть доволен – его предолимпийские методики себя оправдывали – но он лишь делал удовлетворительные заключения, со стороны наблюдая за результатами своих подопечных. И вправду, они росли: выбрались из середины турнирной таблицы дистанционщики – с каждой гонкой они поочерёдно обосновывались в десятке, в пятёрке – а в Оберстдорфе случилось то, чего все долго ждали: Андерс Сёдергрен занял второе место в дуатлоне. Зато прочно облюбовали пьедестал почёта спринтеры – и в индивидуальных, и в командных дисциплинах. Бьорн Линд и Тобиас Фредрикссон редко отдавали первые места. Обменялись викториями Анна Дальберг и Лина Андерссон, а спринтерская эстафета не могла существовать, как вид, без шведов на подиуме.       Приближение Олимпиады сказывалось на всех: кто-то становился дёрганым, кто-то, наоборот, слишком отрешённым, другие замечали, что начинают плохо спать. Бринк стал говорить меньше и тише, Андерс последние полторы недели ходил с красными глазами – не столько от недосыпа, сколько от частого соприкосновения взгляда с экраном ноутбука, на котором Томас неустанно показывал ему видеозаписи с гонок и тренировок, чтобы окончательно закрепить те технические тонкости, которые могли оказаться главным ключиком к результату. Бритта однажды упала в обморок, а Бьорн Линд раз за разом возвращался в мыслях к конфигурации трассы, с каждой секундой убеждаясь в небезосновательном заключении, что гонки, в том числе и спринтерские, выигрываются не только ногами, но и головой.       И он был абсолютно прав: рельеф трассы «Праджелато План» был сложным, но грамотно воспользовавшись им, можно было сковать едва ли не половину победы, особенно на столь короткой дистанции. Однажды он поделился своими соображениями с Анной, и они накрыли её с головой: теперь она беспрерывно соединяла рисунки, схемы и возможные варианты. Йохан искренне хотел если не ударить Бьорна, то хотя бы поругаться с ним, потому что они с Анной будто бы поменялись ролями. Она замыкалась, абсолютно за любым занятием думая о предстоящем турнире, а он пытался вернуть её на землю, чтобы отвлечь хотя бы ненадолго. Это было странностью для всех, но Олссон перед Олимпиадой выглядел едва ли не самым спокойным человеком во всей сборной, включая некоторых представителей тренерского штаба. Возможно, потому, что особо ни на что не надеялся – знал, что это пока не его Игры. Хорошим итогом для себя он считал попадание в эстафетную четвёрку и, конечно, золото Анны.       — Это может быть обманчиво, – возвестил Йохан, отходя от окна небольшой комнаты в олимпийской деревне и кивая в ту сторону. – Такая погода.       На улице было ясно и солнечно, снег казался безупречно белоснежным, а температура колебалась на нулевой границе, то поднимаясь, то опускаясь в «минус». Это было приятно глазу, придумать условия комфортней для зимних прогулок – невозможно, но сервисмены прогуливаться не планировали: именно эта погода вызывала у них больше всего головной боли.       — Едва ли, – не согласилась Анна, которая практично инспектировала не слишком просторный номер, в данный момент выглядывая из-за дверцы шкафа. – Если ты сильный – погода помешает только в критическом случае. А иногда она может помочь.       — Может быть, – Йохан пожал плечами. – А может быть, нет. Я прекратил быть пессимистом, но стал фаталистом.       — Час от часу не легче, – Анна притворно ужаснулась.       Альсгорд, надев совершенно не свойственный норвежцу белый комбинезон шведской сборной, помчался на трассу, едва успев забросить свои вещи, и принялся изучать маршрут дуатлона, который значился в расписании первым, на собственном опыте, а не по имеющимся в Интернете схемам. В зависимости от ощущений он мысленно корректировал уже имеющийся план на гонку и, спеша не забыть, поторопился озвучить его Андерсу – тот уже не возражал, что перешёл на практически индивидуальную подготовку.       — Ты мне запиши, – остановил он, – или нарисуй. Я так воспринимаю лучше, чем на слух.       — Я лучше покажу, – громко произнёс Томас, резко схватив его за запястье и потянув за собой. – Во-он, тот вираж. Там надо…       Объяснения длились долго, и Андерс добавил ещё один пункт в список случаев, когда Томас Альсгорд много разговаривает: приближающаяся, словно на реактивном двигателе, Олимпиада. Сам он тоже был полностью заинтересован в завоевании медалей, но в «крайние» моменты амбициозность норвежца начисто гасила его пусть и твёрдые, но неторопливые намерения. Томас же считал, что свои права надо предъявлять более нагло и уверенно – для Сёдергрена в его двадцать восемь, почти двадцать девять, лет это была первая Олимпиада. Как и для Йохана – а для многих остальных Турин был хотя бы вторым разом. Маттиас Фредрикссон успел пробежать даже в Лиллехаммере двенадцать лет назад – именно в той гонке, где Альсгорд, будучи фактически его ровесником, выиграл своё первое из четырёх олимпийское золото.       — Лучше бы сам бежал, – выдохнул он. – Никогда не волновался, понятия не имел, что такое предстартовый мандраж! А наблюдать за гонкой со стороны…       — Я думал, ты привык за столько этапов, – примирительно произнёс Андерс, когда вечером накануне гонки они последними возвращались с трассы уже затемно.       — То Кубок мира, – ответствовал Томас. – А здесь – Олимпиада! Лучше бы сам бежал, – повторил он.       — И бежал бы, – подшутил Сёдергрен. – Что ж ты так рано закончил?       — Ты же знаешь, – Альсгорд поморщился и инстинктивно приложил свободную ладонь, в которой не держал чехол, к пояснице. – Не могу терпеть столь длинный соревновательный ритм из-за спины.       — Из-за спины, – ехидно повторил Андерс. – Я многого о тебе не знаю. Ты, оказывается, три года назад был не промах.       — Эй, – засмеявшись, Томас легко подтолкнул его в плечо. – Я могу сделать так, что спина будет болеть у тебя. То есть, пониже спины.       Тот ничего не ответил – только быстро наклонился, слепил снежок и, почти не прицеливаясь, запустил его в ушедшего на пару шагов вперёд Альсгорда. Томас громко возмутился и, обернувшись, бросился навстречу, но Андерс ловко увернулся и припустил мимо него вперёд, смеясь и пользуясь замешательством. Однако догнали его быстро – в отличие от норвежца, он не догадался бросить на снег громоздкий чехол, который бил по ногам. Поэтому Томас без труда развернул его к себе лицом, заставив-таки выпустить чехол, и крепко удерживал за плечи.       — Это тебе в отместку, – и, стараясь не смеяться, разжал ладонь, от души насыпая в воротник и капюшон Андерса хлопья пушистого снега. Тот, наоборот, смеялся, не сдерживаясь, и сам поцеловал его, приподнявшись на носках. Томас самозабвенно отвечал – и, кажется, они совершенно забывали о конспирации, когда чувства заставляли кровь вскипеть.       — Ребят, вы бы хоть в номер пришли, – укоризненно протянул чей-то знакомый голос.       Как по команде, они отпрянули друг от друга, готовясь к худшему, но столь же быстро опасения отступили.       — Фу-ух, Йохан, ты больше так не пугай, – выдохнул Андерс.       — Ты вообще что здесь делаешь? – подозрительно поинтересовался Альсгорд.       — Гуляю, – просто ответил Йохан, но тут же вскинулся: – А что, нельзя?!       — Да ты гуляй, гуляй, – поспешно успокоил Томас. – Только осторожно. А ещё лучше возвращайся в отель и отдыхай.       — Я перед гонкой хотел побыть один, – объяснил Олссон. – Кстати, и вы учтите, что там слишком шумно – Бьорн и Анна опять разбирают свой рельеф, Лина с ними, а у Йоргена, видимо, предстартовая лихорадка началась уже сегодня. Он собирает ставки на дуатлоны.       — Тьфу, – Альсгорд сплюнул. – Можно подумать, первый крупный старт у человека.       — Мне тоже это кажется странным, – Йохан пожал плечами. – Ну, я пойду?       — Иди, – флегматично позволил Томас.       Как только его фигура скрылась из вида, скрываемая сумерками, они расхохотались, глядя друг на друга.       — Странно, что он в обморок не упал, когда нас увидел, – смешливо проговорил Альсгорд, когда они возобновили шаг. – Забавный он, конечно – что, природой зимней любоваться собрался?       — Не удивлюсь, – усмехнулся Андерс. – Это в духе Йохана. Он-то молодец, сбежал ото всех, а мы только к ним идём.       Томас вздохнул, выражая общее настроение, и вернулся к этой теме, когда они были в нужном коттедже олимпийской деревни на первом этаже, не успев добраться до жилой зоны.       — После ужина иди отдыхать, – тихо произнёс он, кладя ладонь Андерсу на плечо. – Не надо ни с кем задерживаться. Нужно выспаться. И нужна тишина.       — Отдыхать? – Сёдергрен насмешливо поднял брови. – Тишина? Если ты не забыл, я живу в номере с Бринком.       Томас махнул головой и задумался – задача была не из простых.       — Ну, если он будет слишком уж много болтать, или там спляшет посреди ночи – можешь приходить ко мне.       — Нет, не пойду, – авторитетно заявил Андерс. – Я хочу нормально пробежать гонку, а не едва переставлять ноги.       Альсгорд не ошибался касаемо его предгоночных предпочтений: провести последние часы в компании с самим собой, не утруждаясь диалогами с лишними людьми. К счастью, понимал это и Йорген, который, наоборот, снимал любой стресс общением – в тридцать один год он не видел ничего удивительного в том, что у людей есть два разных типа личности. Поэтому долгих бессвязных разговоров с Андерсом он не вёл – только попросил один раз, уже перед сном, спрогнозировать тройку призёров.       — Слушай, я не знаю, – тягуче ответил тот. – Мне бы, конечно, хотелось максимального результата для нас, но я не удивлюсь, если выиграет кто-то внезапный. Это Олимпиада. Кто-то из итальянцев, я думаю, в тройке будет.       Он оценивал шансы трезво: блиставшие по ходу сезона норвежцы, хозяева трассы итальянцы – и без того не слабые, а к домашним играм наверняка выверившие форму всей жизни. Касаемо них самих, всё тоже смотрелось неплохо – не чета женской гонке, которая начнётся на несколько часов раньше. Четвёртым, помимо Андерса, Йоргена и Йохана, должен был бежать старший Фредрикссон, и именно они с Сёдергреном являлись в команде главными претендентами на самые высокие места. Бринк не блистал давно и мог лишь с трудом вспомнить, когда в последний раз попадал в топ-десять гонки мирового класса, а Йохан никак не мог научиться бегать масс-старты: ему гораздо легче давались гонки с раздельным стартом. Вторая половина дуатлона, к тому же, была коньковой, а он гораздо больше любил классический стиль. За Маттиаса играл его больше, чем десятилетний опыт, за Андерса – чётко выверенный план, продуманный в компании со стратегом Томасом, для которого отсутствие пронумерованных пунктов было сродни преступлению.       — Всё помнишь? – сбивчиво говорил Альсгорд, отведя его в сторону в подтрибунных помещениях за полчаса до старта. – На «классике» не выходи вперёд, но держись в первой группе, на первом коньковом круге подстройся под общий ритм, можно полидировать, потом…       — Я помню, Томас! – взвился Андерс, своим недовольством показывая, что ему не нужно напоминать все детали лишний раз. На долю секунды он успел спохватиться, что резкий тон обидит Альсгорда, который делал всё ради его персонального результата, но тот обижаться не думал, крепко прижав его к себе и внятно прошептав:       — Удачи. Теперь сам.       Вторая линия, восьмой стартовый, неплохая форма и благоприятная солнечная погода в наличии. Несмотря на эти факторы, Андерс понимал, что добиться золота в первом для себя олимпийском старте практически невозможно. Он неплохо умел вести гонку, но мешало именно ощущение дебюта. Томас задолго до начала жёстко велел выбросить подобные мысли из головы – считал, что излишняя лирика может стоить слишком дорого.       Но они исчезли – с первых же отталкиваний, с первых секунд устремления на ровно нарезанную классическую лыжню, с первого прищуренного взгляда на ярко светящее солнце. На классической части задача была одна, крайне простая: держаться в первой группе, не примеряя на себя инициативу, но уйдя на коньковую половину в десятке или в непосредственной близости от неё: никто не верил, что спустя пятнадцать километров от пелотона ощутимо отделится один лыжник или несколько. Альсгорд мог расписать план на каждый километр, и ещё один, или два – на случай непредвиденных обстоятельств – но Андерс смог убедить, что у него достаточно опыта для самостоятельного варьирования на первой части дистанции.       Он воспрянул духом, когда убедился, что не слабее остальных: никто не демонстрировал излишней прыти, убегая в отрыв. Никто не поражал невероятными скоростями. Белые шведские костюмы мелькали в поле зрения – пока, на первых километрах, в лидирующей обойме находились все четверо.       Альсгорд, стоя на последнем подъёме, был сдержанно доволен, не показывая своей реакции. Он беспрестанно анализировал гонку, жил в ней, соединяя увиденное собственными глазами с тем, что демонстрировало стадионное табло, которое он мог наблюдать со своего места. Пока его команда вела себя правильно, хотя так или иначе мысли вроде «здесь я бы сделал по-другому, а на спуске не стал бы никого пропускать» предательски закрадывались. Но Андерс смог настоять – с классикой он справится. Справятся и остальные. Тактические кружева начнутся позже.       Каждая гонка – отдельная жизнь, каждый километр – отдельный век, каждое движение, вызывающее лёгкое скольжение – год, месяц, потом – секунда. И вариантов того, как распорядиться этой жизнью, тоже было много. Можно было вступить в неё победителем и уйти таким же победителем: ярким, безоговорочным и блистательным. Можно было неустанно трудиться ради достижения той же цели, выстраивая и обдумывая каждое действие. Можно было оказаться случайным счастливчиком, не ударив палец о палец, но можно было победителем не стать. Так же, по разным сценариям: будучи аутсайдером изначально, ошибившись в одном-единственном шаге или дав сбой на последних рубежах, успев даже увидеть желаемое.       Тактические кружева начались, когда половина гонки была пройдена. Андерс ушёл на коньковую дистанцию в десятке, как и предполагалось ранее. Как и все остальные участники, он жил этой гонкой, решая свои задачи. Подержаться в первой тройке. Постараться «прощупать» остальных конкурентов, узнать, на что способен каждый. При этом держать в уме консистенцию снега и особенности рельефа, прикидывая заранее, как действовать при финишных разборках. Сложившаяся картинка была чёткой, круг основных претендентов оказался очерчен – теперь нужно было удержать это в голове, тщательно рассортировав по пунктам и добавив их к уже имеющимся, выведенным до старта. Именно за это переживал Томас: ведь Андерс оперировал с фактами не так умело, как он, ему всегда нужно было время, чтобы выстроить и осмыслить ту систему, которую Альсгорд видел сразу, а после не понимал, как можно поступить по-другому.       Но в данный момент оба мыслили на редкость единодушно. Гонка подошла к развязке на отметке в двадцать семь с половиной. Темп стал стремительнейшим, лыжники отталкивались палками в разы резче, предчувствуя финишные разборки. Теперь – в отрыв. Именно сейчас. В подъём, заранее оговоренный, постепенно увеличивая расстояние между собой и преследователями. Просвет – просвет уже был: небольшой, в десяток метров, но при определённом везении – достаточный для золота. Маттиас пропустил начало ускорения и тщетно пытался выбраться из арьергарда соискателей медалей, Йохан и Йорген давно осели в пелотоне, решая локальные задачи. Зато были остальные, помчавшиеся за единственным белым вихрем – стремительным и ослепляющим.       — Держа-а-ать! – взревел Альсгорд не своим голосом, не задумываясь, слышат его или нет. – Держать, не позволяй догнать!       Он схватился за голову, когда лидеры скрылись из виду. Привычно просчитывая варианты, уже понимал, что победа – это один процент вероятности. Попытка была слишком поздней. Он не видел выката на финишную прямую и последующего спурта, но почему-то, никогда прежде не прислушиваясь к предчувствиям, знал, что ничего хорошего ждать не придётся.       Догоняли. Для этого Андерсу не нужно было оглядываться – мало того, что скрип лыж о снег позади становился всё ближе, так это ощущалось буквально каждой клеткой. Просто ты никогда не уходил в отрыв, если думаешь, что это тяжело только технически. Ноги не унесут сами, когда из человека превращаешься в открытую мишень, желаемую и доступную для первых в пелотоне. Подбирались: с обеих сторон накрывали итальянцы, мелькнул красный комбинезон вечных раздражителей и… почему-то синий. Слишком молниеносный, слишком неожиданный. Расположенная вдоль трибун прямая уже не манила своим позолоченным блеском, а бороться за четвёртое место не хотелось. Пятое было на йоту лучше*.       — Но откуда?! – Томас, наконец, нагнал его в микс-зоне, вернувшись с трассы. – С Эстилем всё ясно, с итальянцами ясно – они, небось, всю жизнь готовились, но откуда взялся этот русский?!       — Победителей не судят, – вяло отмахнулся Андерс, поудобнее перехватывая пару лыж и начиная шагать по направлению к шведскому автобусу.       — Был бы раздельный старт – ты бы сделал всех, – уверенно произнёс Томас, следуя за ним.       — Возможно, – просто согласился швед. – Но старт был общим.       Он слабо реагировал на ободрения партнёров по команде, как один утверждавших, что пятое место Олимпийских Игр – это хороший результат, а на жизнерадостное «Чувак, да ты их почти сделал!» от Бринка просто скривился, как от головной боли. Пятое место Олимпийских Игр правда было хорошим результатом – достойным, подтверждающим высокий класс и неслучайность нахождения в элите, но оно не было медалью из драгметалла. А ещё не покидало ощущение, что он подвёл Томаса, потратившего немало времени и сил на модель этой гонки.       — Эй, – осторожно позвал Альсгорд. – Ты, надеюсь, страдать не собираешься?       — Нет, – Андерс покачал головой. – Но скрывать того, что огорчён, не буду.       Вокруг была суета: припаркованный транспорт почти всех команд – абсолютно разнокалиберный, снующие туда-сюда спортсмены в форме разных расцветок. Дверь одного из шведских микроавтобусов, перевозивших инвентарь, была открыта, и Андерс присел прямо на пол, не боясь завести разговор. Каждый был занят своим делом: кто-то переодевался, кто-то собирал лыжи. Вдалеке слышался голос Йоргена, вещающий о том, что победителя правильно не назвал никто. Сёдергрен некстати вспомнил, что накануне сказал Бринку, что не исключает победы кого-то неожиданного.       — Мы учли очень многое, – тихо произнёс он, поднимая глаза и обращаясь к Томасу. – Количество кругов, специфику трассы, температуру, очертили круг соперников. Но мы забыли о человеческом факторе.       — Причём здесь человеческий фактор, – хрипло возразил Альсгорд. – Нам нужно было раньше планировать отрыв.       — Именно, – кивнул Андерс. – Я про это и говорю. На ранних километрах его бы не восприняли всерьёз, а на последних это чёткий сигнал к тому, что я покатил за победой, что я не блефую. Они и стали догонять, зная, что если промедлят, будет поздно.       — Ранний отрыв – это тоже пятьдесят на пятьдесят, – задумчиво проговорил Томас. – Ими мало, кто пользуется.       Живя здесь и сейчас и проглядывая перспективы только до конца Олимпиады, ну или хотя бы до марафона на этапе Кубка мира в Осло, он не думал о том, что с новым циклом начнётся новая эпоха, и, возможно, о старых тенденциях никто не услышит. А если бы Альсгорд задумался о поколении второй половины восьмидесятых, то, несомненно, вспомнил бы об одном юном норвежском даровании, которое согласно критериям национального отбора должно было находиться где-то неподалёку, а совсем не с юниорской командой. И, конечно, понял бы, что отрывы в ближайшем будущем пропадут, как класс. И если бы он мог видеть будущее, то страшно бы удивился, узнав, кто будет упорно возрождать эту традицию.       — Ладно, давай не сейчас о теории отрывов, – примирительно произнёс Андерс. – Сделаем выводы и забудем.       Пусть и неохотно, Томас согласился, а потом движением головы показал следовать за собой и остановился за трейлером с обратной стороны, куда обычно никто не заходил.       — Ты, конечно, знаешь, что я хочу сделать, – грудным голосом протянул он, кладя тяжёлую ладонь ему на плечо.       — Знаю, – Андерс глядел хоть снизу вверх, но смело и открыто, рядом с ним, кажется, забыв о своём пятом месте. – А ещё хочу напомнить, что следующая гонка у меня только через три дня.       Зато спринтеры вступали в бой через один день, причём командной дисциплиной – абсолютно новой в олимпийском турнире. Приходилась спринтерская эстафета на четырнадцатое февраля, что вызывало как кривотолки и весёлые комментарии, так и недюжинное раздражение. Йорген накануне не успел открыть рта, а Томас уже предупредил, что если увидит в их с Андерсом адрес хоть одну валентинку, то вскоре все будут сожалеть о безвременной кончине в составе команды. Бринк сделал вид, что не расстроился, однако внутренне разочаровался: такая хорошая идея оказалась погублена в самом зародыше.       — Вы скучные, – заявил он Андерсу. – Собирался отправить вам валентинки от имени друг друга, хоть расшевелились бы!       — Йорген, почему ты считаешь, что мы «не шевелимся»? – вздохнул тот. – Тебе нужно, чтобы мы демонстрировали всё на глазах у честного народа?       — Не у народа, – настаивал Бринк. – Но даже когда вас никто (кроме меня, конечно) не видит, вы ведёте себя, как отмороженные!       — Ты путаешься в показаниях, – устало произнёс Андерс. – Помнишь полёт в Канаду? Там ты говорил абсолютно другое.       Йорген задумался, пытаясь сделать невозможное: вспомнить, что и когда говорил. Вычислить это, применив элементарные логические связи, он не мог, так как его логика заставляла любого схватиться за голову. А интуиция, которая, наоборот, не подводила никогда, здесь помочь не могла. Просто ни Андерс, ни Томас, поделившись своими чувствами однажды, не считали нужным друг другу об этом напоминать.       — Ну да, – скептически выдал Бринк. – «Скажи, почему ты больше не говоришь, что любишь меня?» – «Я сказал об этом один раз, и если что-то изменится – я дам тебе знать», – артистично, меняя голоса, процитировал он.       — Именно так, – выдохнул Андерс. – Давай закроем эту тему. Нашёл бы ты себе кого-нибудь. А то столько потенциала пропадает.       В день святого Валентина Йорген решил вопрос с потенциалом просто: подписал кипу открыток для всей сборной – от себя. Он предусмотрительно обделил вниманием тренерский штаб, а за завтраком публично заявил, что послания ничего не означают – просто он хочет разбавить слишком загробную, по его словам, атмосферу.       — И тебя тоже с праздником, – ядовито произнесла Лина, первой поднявшись из-за стола и скрывшись за дверью.       — Да что ж все такие нервные, – досадливо пробормотал Бринк, опуская взгляд в собственную тарелку.       — Некоторым бежать через пару часов, – вслед за Линой поднялась Анна. – Когда бежать надо было тебе, только глухой не слышал о твоих ставках.       Йохан провожал её печальным взглядом, оставшись, однако, сидеть на месте. Будучи абсолютно спокойным перед своей гонкой, перед её стартом он не находил себе места с самого утра, невольно заставляя Анну нервничать ещё сильнее. Та не забыла о мечте, с прошедшего лета – их общей мечте, к которой она шла целенаправленно и планомерно. Сегодня был первый шанс – командный, где им с Линой противостояли очень и очень серьёзные соперницы.       Перед началом квалификационных забегов она делала растягивания в разминочной зоне, когда туда странным образом просочился Йохан: по правилам, в день гонки на эту часть стадиона допускались только участники и тренерский штаб. Анна вопросительно посмотрела на него, сложив ладони себе на пояс, а он без слов протянул ей ярко-красную открытку в виде сердца. Девушка нахмурилась, поражаясь такой безалаберности: у неё меньше, чем через час, гонка всей жизни, а он лезет с глупыми валентинками! Ей хотелось от души отвесить Йохану подзатыльник, но любопытство вкупе с его честными глазами перевесило. Скрепя сердце, Анна развернула открытку, и… ей хватило одного беглого взгляда, чтобы вместо подзатыльника броситься ему на шею.       «I maj träffade jag mitt livs stora kärlek. Tack för det».**       Подписи не было, но её и не нужно было инициировать. Крепкие объятия сопровождались широкими яркими улыбками, и Анна прищурила один глаз, поймав отблеск яркого солнца, которое не уходило уже неделю. В своё время она получала целые стопки валентинок и даже не пыталась угадать отправителей, если те были анонимные. Содержание было каким угодно: слишком прямолинейным или, наоборот, смешным; чересчур честным или же пошлым, встречались даже не слишком удачные стихи – видимо, собственного сочинения. Но такого не было никогда: одновременно короткого и поражающего прямо в цель.       — Я вынужден вас прервать, – послышался голос, слегка отдающий хитрецой.       Йохан сделал шаг назад и торопливо взял Анну за руку, но рефлекторное опасение не подтвердилось: это был не Маттиас Фредрикссон, а всего лишь Томас Альсгорд.       — Тебе вообще здесь нельзя находиться, – добавил он притворно суровым тоном.       Олссону пришлось принять правила игры: поцеловав Анну и что-то ей шепнув, он быстро пошёл прочь, а та укоризненно посмотрела на Томаса.       — Он знает, за что, – мужчина только улыбнулся.       К Анне подошла Лина, с ней – Тобиас и Бьорн, которым предстояло бежать за Швецию в мужском турнире.       — Давайте закрепим то, что мы вместе, – звенящим от напряжения голосом произнесла Лина, выбрасывая вперёд руку тыльной стороной ладони вверх.       — Точно! – Тобиас согласился с ней, кладя сверху свою. Пара секунд – и соприкасались восемь ладоней, а на лицах их обладателей читалось серьёзное торжество.       — Знаете, – тихо, но чётко проговорила Анна, – мне кажется, что мы сегодня выиграем.       Час «икс» был всё ближе, когда успешно пройденными для обоих дуэтов оказались квалификации. Анна стояла на старте, готовясь изо всех сил бороться за мечту. Она не знала, какова мотивация остальных соперниц, но считала, что её желание победить соразмерно с их с Линой возможностями.       Три раза по одному и тому же кругу: спринт был гонкой молниеносной, отражением долгой жизни, прожитой на дистанции, в капле воды. Отдохнуть – ни секунды, приглядеться – нужно было делать это гораздо раньше. Анна не любила и не умела интуитивно мыслить – но зато наперёд понимала, что ни в коем случае нельзя «закопаться» слишком глубоко.       На свои километр и двести метров отправилась Лина, которую поставили финишировать именно из-за более вариативных возможностей. Но финишировать было пока рано: несколько мимолётных минут – и на дистанции снова Анна, которой во время второй своей протяжки нужно было положить начало отделению группы лидеров. Этим же занимались основные конкурентки, и во время четвёртого этапа вместе со сборной Швеции оторвались сборные Финляндии и Канады. Команда Норвегии была четвёртой с небольшим отставанием, поэтому Анна на последнем для себя, третьем рубеже, поднажала сильнее, увлекая за собой с готовностью откликнувшихся Бекки Скотт и Вирпи Куйтунен. Никому не хотелось обрекать финишёров на негласную королеву спринтерских разборок Марит Бьорген.       И это отчасти помогло: другая норвежка, выступающая на первом этапе, такого темпа не выдержала, и к последней передаче неформальной эстафетной палочки итоговое трио определилось. Если удастся обойтись без форс-мажоров, медалисты будут именно такими.       Хлопнув Лину по спине в отведённом для этого «коридоре», Анна постаралась прекратить думать о текущей, но закончившейся для неё самой гонке. Она выполняла механические, обязательные действия: отстегнула лыжи, прошла с ними в руках в финишную зону и принялась переодеваться: тёплые спортивные брюки поверх белых форменных, утеплённая куртка, вместо лыжных ботинок, держащих ногу в более зафиксированном положении – удобные кроссовки. Только закончив с этим, она позволила себе бросить взгляд на табло, а потом – на трассу. Девушка не успела осмыслить, что на неё никто не обратил внимания, с ней никто не заговорил, пока она утеплялась и приводила себя в порядок: только часть трибуны, окрашенная в сине-жёлтые цвета, приветственно загудела. А вот более «привилегированные» болельщики в куртках с надписью «Sweden» на спинах выстроились в ряд возле одного из бортиков, а их взгляды, словно лазерные лучи, сошлись на единственной фигурке в белой форме, с номером девять и маленькой цифрой два на бибе.       Лина Андерссон была неплохим тактиком, причём не чурающимся некоторых уловок, которые могли ввести соперниц в замешательство. На табло глазам Анны открылся последний на спринтерском круге подъём, который её подруга по команде преодолевала последней из тройки, допустив даже разрыв – мизерный, но способный напугать сторонних наблюдателей. Но на скольжение лыжи катили лучше, и Лина об этом прекрасно знала, как знала и о том, что на этой трассе выходить вперёд можно на длинной финишной прямой или незадолго перед ней – но ни в коем случае не до последнего пригорка. Миновав его, она резво растолкалась и на некрутом вираже вырвалась вперёд, не оборачиваясь и не тратя время на дополнительные оценки. Каким бы результат ни был – она делала всё правильно.       Они обе делали всё правильно – результат оказался золотым. Лина пересекла ленточку заведомо быстрее, чем канадка и финка, и едва успела снять лыжи, когда к ней подбежала Анна, крепко сжав в объятиях. Потом Анна бросила свои лыжи на снег и подхватила её на руки, позируя многочисленным фотокамерам со щёлкающими затворами. Они не могли ничего говорить друг дружке из-за переполняющих эмоций – просто смотрели и широко улыбались.       Рассказы не врали и не были стереотипами: после осуществления мечты действительно хотелось взлететь, делясь счастьем с окружающими. Поняли девушки и то, почему ответы новоявленных чемпионов в микс-зоне всегда поражают однообразием и не сулят интервьюерам Нобелевскую премию по журналистике. Да потому, что нечего сказать. Для описания радостных эмоций большинство европейских языков не предусмотрело букета эпитетов, а что касалось самой гонки… «Вы всё видели сами!» – именно это хотелось произнести, чтобы скорее сбежать к сокомандникам и принимать поздравления от более близких людей. Те вновь выстроились вдоль бортика: пока Анна и Лина раздавали интервью, успели дать старт мужскому финалу.       — Наконец-то! – обрадованно выдохнула первая. – Бежим к нашим!       — Ага, – глубокомысленно поддержала её Лина. – Да и за ребят надо поболеть.       Их встретили дружным гулом, оторвавшись от созерцания гонки: первый этап обычно не сулил ничего интересного. Новых олимпийских чемпионок обнял и поздравил каждый, а Йохан, вначале высказав восхищение Лине, шагнул к Анне последним, чтобы наверняка никто не поторопил или не прервал.       — Первая – сразу золотая, – он подвёл довольно двусмысленный итог: золотая медаль в командном спринте была первой олимпийской медалью для Анны Дальберг и Лины Андерссон, но ещё и первой для сборной Швеции на этих Играх.       — И вторая будет золотой, – Йорген уловил только последнее значение.       — Мы надеемся, – кивнула Лина.       Над шведским станом вновь воцарилось молчание, и все взгляды снова были направлены на лыжню. Мужская гонка развивалась по похожему сценарию, только в определившейся тройке лидеров вместе со шведами были норвежцы и россияне. Слышалось звонкое дружное «Heja***», а Бритта и Йорген, перегнувшись через невысокое заграждение, кричали что-то своё, причём разное.       — Когда мы бежали, тоже было так громко? – удивлённо спросила Анна у Йохана.       — Ну да, – не менее удивлённо ответил тот. – Мы с Андерсом даже надеялись, что Бринк сорвёт голос, но, увы, не получилось, – он лукаво улыбнулся. – А что, неужели не было слышно?!       — Вообще нет, веришь? – Анна покачала головой. – Не знаю, как Лине, но я настолько «отключаюсь», что слышу только шелест снега и тренерские подсказки.       — Надеюсь, они тоже, – мрачно пошутил Йохан, косясь на Йоргена, который вопил совсем уж странные лозунги и, к тому же, посадил Бритту себе на плечи.       Никто не мог сказать, слышали ли подбадривания Тобиас и Бьорн, но рисунок гонки повторялся: на предпоследнем этапе тройка раскатила, чтобы совсем наверняка оторваться от преследователей, и на последнем начались тактические уловки. Бьорн Линд не изобретал велосипед и не пытался демонстрировать свою силу раньше времени. Оба соперника видели это и так, зная о его моральном преимуществе, стремлении закрепить результат женской гонки, подтвердив неслучайность величества шведского спринта. Как и Лина пятнадцатью-двадцатью минутами ранее, Бьорн неторопливо забежал в подъём и устроился в воздушный поток за спинами, терпеливо высчитывая момент для манёвра. Он-таки услышал, как заводятся трибуны, услышал и ту персональную группу поддержки, которая сгрудилась как раз вдоль финишной прямой. Вскрики были отчасти напуганными, так как он соответствовал тому впечатлению, что не торопится. Просто не нужно было торопиться – запутав противников, Бьорн Линд был уверен в себе настолько, что соизволил выйти вперёд метров за тридцать до финиша – играючи, просто толкнувшись несколько раз чуть чаще. Перед финишной чертой он позволил себе оглянуться, а ленточку пересекал на одной ноге.       Это была эйфория, те нечастые моменты, когда команда ощущала более, чем полное единение: непосредственные участники гонки, болеющие вдоль трассы, тренерский штаб, сервисмены, менеджеры… Когда два раза подряд отзвучал гимн, а победителям и призёрам вручили медали, охваченные общим восторгом шведы даже не знали, кого качать, хаотично перемещаясь между обоими дуэтами, радостно пробующими золото на зуб, и Инге Бротеном, который не ошибся снова.       — Он мне это ещё в начале лета говорил, – возбуждённо рассказывал Томас, когда вечером празднование с шампанским и большим тортом перетекло в коттедж сборной Швеции в олимпийской деревне. – Так и говорил, что в спринте медали будут, и называл как раз имена Анны и Бьорна.       — Меня, значит, не называл? – нахмурился Тобиас, поднимаясь.       — Не сегодня, – к нему торопливо подскочила Лина, протягивая бокал с шампанским.       К счастью, конфликт удалось погасить в зародыше, а больше никто не возникал. С лёгкой руки Йоргена начались танцы – принеся бог весть знает откуда колонки, он включил музыку и, подавая пример всем остальным, закружил в танце Бритту. Сначала идея всем понравилась, но когда он выключил свет, оставив только пару светильников и светомузыку на экране ноутбука, Анна поспешно дёрнула Йохана за рукав.       — Пойдём, – шепнула она, – а то неизвестно что начнётся.       Он согласился, и они, никем не замеченные, поднялись к себе, а Анна впервые сняла с шеи медаль – раньше сделать этого не давали. Йохан, усевшись на кровать, принялся её рассматривать, вертя в руках и переворачивая. Конечно, он не мог не обратить внимания на необычный дизайн, и сделал то, что напрашивалось у всех: поднёс медаль к лицу и посмотрел на Анну сквозь круглое отверстие, проделанное в центре круга. Та негромко рассмеялась, увидев синий глаз в обрамлении золота, и произнесла:       — Теперь твоя очередь.       Он вмиг стал серьёзным, начав взвешивать медаль на ладони.       — Не сейчас, – тихо проговорил Йохан. – Я допускаю, какой-то мизерный шанс на медаль в «разделке» у меня есть – если небеса разверзнутся – но… не сейчас. ___________________________       *Места в дуатлоне на ОИ-2006 распределились следующим образом: Е.Дементьев, Ф.Эстиль, П.Пиллер-Котрер, Д.Ди Чента, А.Сёдергрен.       **В мае я встретил любовь всей своей жизни. Спасибо тебе за это (шведский).       ***Heja – в дословном переводе со шведского – «ура», в спортивном болении используется, как слово поддержки, напр., «Heja, Sverige!»