Бандюга и пушистый котик

— Т-т-ты что? — голос Лисы заметно дрожит. Чонгук смотрит прямо в глаза, протягивает руку к безбожному пучку на голове и распутывает мягкие волосы. Он зарывается в них ладонью, пропускает между пальцев прядь, не сдерживается и принюхивается. Чонгук был уверен, что она пахнет клубникой, и усмехается, что угадал. Лису неожиданно начинает знобит, в горле пересыхает, она перехватывает его руку в свою, затем и вторую, что он активно водит по нежной щеке, рисуя совсем не замысловатые узоры. — Не стоит так близко, — умоляет. — Не могу, — моментально отвечает Гук до того, как утянуть её в поцелуй. Поцелуй выходит принудительным, потому что Лиса не даётся и делает всё, чтобы отстраниться, только Чонгук жмет чужие губы, терзает рот и сильнее сжимает хрупкое, пока что сопротивляющееся тело в себя. Обездвиживает, пробирается ладонями под свитшот, гладит поясницу, опускается к бедрам и сильно сжимает, дуреет от жара и дрожи, исходящей от нее. — Чонгук, — шепчет Лиса, упуская момент, когда она оказывается на лопатках под ним, Чонгук нависает сверху, а сама вновь попадает в плен чужого языка. Чонгуку крышу рвёт от одного своего имени, произнесенного из этих уст. От одного её голоса у него жар в теле повышается со скоростью ветра. — Не сходи с ума, — лишенная передвижений Лиса идёт на отчаянный поступок и дёргает ногой вверх, в чём Чон успевает перехватить и прямо в губы шепнуть: — Я не схожу с ума, ты меня сводишь. — Пожалуйста, — Манобан пытается выбраться, но Гук сильнее вжимает её в кожаную обивку и яростней вгрызается, играя языком и очень умело управляя ее телом. — Не надо, — противоречит самой себе и рассудку, потому что Лиса сгорает в этом огне, что разжигает Чонгук, распаляет, заставляет поддаться ему, плавиться и чувствовать, как кровь кипит в сосудах, и на этот раз она сама, не зная на каком сознании, обвивает парня за шею, притягивает к себе и отвечает на поцелуй, не умещающийся в её реальность. У Лисы Антарктида внутри, которая до этого была покрыта толстым слоем льда, что также была полна ненависти, но сейчас один за другим Чонгук эти льдины откалывает, а они уходят айсбергами в океан и друг за другом тают, как весь мир и ее былое существование. Лиса, которая вкус поцелуев ощущает впервые, сжимает его мощные плечи, шею, где-то робится, где-то отвечает так, будто всю жизнь это делала. У Чонгука с лица счастливая ухмылка не стирается, губами проводит по шее, не думает о последствиях, оставляет засосы, кусает ключицы, плечи, кадык, и следом сразу зализывает. И только когда под натиском рук Чонгука на надвое по швам рвется плотная ткань, обнажая перед ним лучшую картину, которую ему отныне перед глазами всю оставшуюся жизнь нести, сознание Чонгука возвращается, и мигающие перед глазами красные буквы в голове приобретают конкретные очертания — нельзя, после чего он резко отстраняется, словно обжегся об горячее. Привстает с чужих бедер, делает шаг назад. Страшно. Впервые Чонгуку настолько страшно. От себя, от своего дикого желания, от тех мыслей, которые он еще минуту назад воплощал в реальность. «Нельзя, нельзя» и «хочу, хочу, хочу». Мысли в кучу, ни одну по полочкам расположить не получается, пока она рядом, перед ним: на лице растерянность, а в глазах ни намека на смущение, лежит на лопатках, в недопонимании наблюдает своими фантастическими глазами, которые сводят с ума за его потерянностью, борьбой с собой, и будто наслаждается. Чонгук злится. Чуть ли не рычит. В голове один только мат, и руки, блуждающие по бархатному тельцу. Чонгуку хочется так, как никогда и никого. Хочется целоваться до удушения, следом раздвинуть ноги, смотреть, исследовать кончиком языка и пальцев каждый участок на теле, сходить с ума, впитывая себя то, как будет стонать своим тонким и надрывным голосом под ним. Одно только представление и у Чонгука член дёргается, мысленно продолжает проводить языком, губами, руками по этой тончайшей шее, целует и засасывает эту блядскую венку на шее, и то что он бы без сомнения сомкнул на ней челюсть, впитал бы, вшил бы в себя, лишь бы от себя не отпускать — не отрицает. Она превращает его в монстра. Откуда и когда всё пошло? Когда Чонгук успел потерять свой рассудок и голову, что безвольно продолжает воевать со своими демонами и телом. Чонгук впервые в своей жизни сдается, предает свои амбиции и себя, как только она поднимается с лопаток и присаживается на край дивана, теперь в её глазах полное недопонимание и рассеянность. Она тянется за своей разорванной на части одежде, но Чон быстрее. Обстановка накалена до предела, воздух между наэлектризован. Лиса сильнее провоцирует, смотрит на него снизу вверх, своими блядскими глазами выводит Чонгука, и тот взрывается к чертям собачьим, хватает её руку и просовывает в свои штаны. Своей рукой на чужую сверху давит на возбужденную плоть. Видит, как в ужасе расширяются зрачки Лисы, и как она чуть воздухом не давится. А Лиса давится и вообще дышать перестает, потому что чертов Чон Чонгук без белья. У Манобан внутри мясорубка — бешеное желание, отрицание и война с собой и с разумом, это разрывает её на части, потому что такое не поддаётся её объяснениям, потому что… потому что… Лиса обхватывает крайнюю плоть и сжимает. Впивается ноготками, с наслаждением впитывает в себя реакцию парня, наблюдает, подчиняет и проводит большим пальцем по головке. В ответ получает утробный крик и с еще большей силой давит на член. Лиса сходит с ума от этого контроля над самим Чон Чонгуком, сама эта мысль сладка до безумия, потому что её накрывает вместе с ним. — Сука, — рычит Чонгук, когда она медленно, не сводя с него хитрого взгляда, поднимается, прижимается обнажённым плоским животом к его груди. Избавляя того от жалкой футболки, Лиса забывает про всё до и после, водит ладонью по всей длине, опускается взглядом на грудь и так зависает пару секунд. Потом вновь поднимает взгляд с обнаженной груди к глазам, склоняет голову к плечу и пропускает совсем незамысловатую усмешку, от чего Чонгук готов спустить сразу же, но он расширяет глаза, услышав: — Обманщик, — касается зубами мочки его уха Лиса. — Я взбрендила, говоришь? — шепчет. — Моё имя на твоей груди, и твоё тело и реакция на меня ответ для меня, — давит на головку, срывая глубокий стон с чужих губ. Лисе уже подтверждения не нужны, но удовольствие растянуть пытается. — Когда это началось? —  Потом, — срывая голос, до белых пятен жмурится Чонгук. Он с таким усилием отрывает её от себя, толкает обратно на диван и, подминая под себя, снова нагибается к лицу. Проводит языком по её губам, поднимается к скулам и рывком стаскивает с нее брюки вместе с бельём. Чонгук поглаживает стройные ноги, ощупывает то, как чужое тело вновь пробивается на крупную дрожь. — Успокойся, — шепчет вмиг сжавшейся девушке, оставляет успокоительные поцелуи на лбу и на кончике носа. Чонгук уверен, что он у неё первый, пусть характер и язык везде противоречит, и решает продействовать с осторожностью и нежно, отодвигая желание раздвинуть ноги, засадить до упора и двигаться глубоко, доводя до криков, отомстить за все те мгновения, где он мучительно умирал в одиночестве, на второй план. Не в этот раз. Лиса боится, и Чонгук это видит, ощущает по её испуганным глазам, по предательски подрагивающим губам. Ему самому не по себе, что даже дышать трудно и тянется к единственному, что на нём. И стоит Лисе увидеть, как длинные пальцы парня цепляются за кромку серых штанов, как она порывается на панику, пытается оттолкнуть, от былой уверенности и страсти, что были пару минут назад, не осталось ни следа. — Не бойся, лисёнок, я не сделаю тебе больно, обещаю, доверься мне. Целует, не даёт ответить, топит в поцелуе нежности, мягкими касаниями поглаживает тело до тех пор, пока дрожь не отступает. — Я не причиню тебе вреда, больно не будет, только немного, — хватает ее за лодыжку и разводит ноги, становясь между ними, Чонгук принимает удобную позу. — Ты же мне доверяешь? — шепчет он, нежными касаниями водит по прогибам талии к бедрам и спускается к внутренней части чувствительной зоны, мучительно долго поглаживает и аккуратно вводит один палец. — Потерпи немножко, ну же, — умоляет так, что Лиса даже расслабляется на минуту от доселе ей незнакомого тона и мягкости в глазах и, кажется, частично возвращает себе уверенность. Чонгук смотрит безотрывно, пытается прочитать по лицу, но в этот раз не выходит, потому что в глазах Манобан отрицание вперемешку с похотью, пойди и пойми, что там, «остановись» или «трахни». Лично сам он выбирает второе и добавляет еще один палец. Выходит с трудом, но не торопится, надеясь насладиться каждым моментом, так как здесь речь идет больше о взаимности. Лиса откидывает голову, передает власть над собой парню, раздирает его плечи. Больно, но не так сильно, терпимо, почти три пальца, но сомневается, что сможет принять его в себя, Лиса ощутила размер парня на своей руке. И снова страшно. Настолько, что она дёргается и только собирается сойти с пальцев и умолять остановиться, но Чонгук удерживает в мертвой хватке, давит на живот и глубже насаживает на пальцы. — Пожалуйста, — Лиса уже всхлипывает, — не надо… Остальные слова Манобан тонут в громком стоне, стоит парню приставить головку и медленно толкнуться внутрь. Лиса выгибается, чужую кровь и плоть под ногтями не чувствует, замирает и даже перестает моргать. Чонгук замирает вместе с ней и не двигается, даёт привыкнуть, касается лбом её и смотрит не в глаза, а в самую душу. — Дыши, — глухо говорит, и тягуче медленно выходит, и вновь вгоняет член, рычит от удовольствия, как же в ней горячо и крышесносно ощущает, и от затапливающего желания с головой чуть ли не умирает, но Лиса всё ещё не поддаётся. — Расслабься, лисенок, ну же, позволь мне двигаться, иначе будет больно, я не хочу причинить тебе вреда, — обрывысто шепчет ей Гук и лицом зарывается в острые ключицы, допуская мысль, если и дальше сопротивление продолжится, он это лично сам остановит. Пути назад нет. Лиса закусывает пересохшие губы, смотрит на белый потолок и честно пытается послушать парня. Уравнивает дыхание, зарывается в угольные волосы и, подняв его лицом на себя, делает легкий кивок, давая разрешение, и расслабляется. Чонгук осыпает поцелуями её грудь, обводит языком соски, пересчитывает пальцами выпирающие ребра, отвлекает. Делает круговые движения и начинает медленно двигаться. Чонгук наблюдает за приоткрытыми губами, как вновь манят чувствует, за заломленными бровями, и вновь зарывается в её ключицы и слизывает появившиеся бусинки пота и, почувствовав ладошки окольцевавшие его спину, прижимающие ближе некуда, внутри торжествует. Первый стон срывается с губ Манобан, когда чувствует, что Чонгук проникает глубже, под другим углом, и не знает, что он в ней трогает и до каких точек добирается, что вся эта боль, что была, заменяется на более приятное и покалывание на коже. Лиса в безумии закусывает язык и губы, опираясь ладонями о его бедра, и сама подается вперед. Чонгук дуреет именно с этой картины, и как вся нежность катится к чертям собачьим не ощущает, потому что он порывается на бешеный темп, в ответ получая лучшие стоны в мире. Лиса закрывает глаза, поддается чувствам, желаниям, себе, то, что этой ночью она пала ниже некуда, отчетливо понимает. Её прошибает дрожью насквозь, когда Чонгук резко вскидывает бедра и «моя» шепчет. Манобан впервые этим словам незнакомым верит. — Только моя, — повторяет Чонгук, двинувшись последний раз, успев на самом пике конца выйти. Он зубами зажимает чужую плоть, и одним именем на губах изливается на бедро, и обессиленно валится в её объятия. Чонгуку кажется, что только что его сердце ухает не куда-то вниз, а прямо в ладонь этой девушки. Все то, что он ощутил в эти минуты, в его голове не укладывается, ничего из произошедшего не поддаётся его объяснениям. Его до сих потряхивает от собственных чувств, хорошо настолько, что еще одно мгновение и его сердце точно не выдержит. Что будет дальше Лиса не знает, и как произошедшее упомянуть тоже, но пока её стуки сердца сливаются с его — всё хорошо и спокойно на душе. Чонгук скатывается на бок и, сильнее прижимая младшую к себе, зарывается носом в мягкие волосы, продолжает умирать мучительно, долго и медленно. Его накрывает то, чем не стоило. Чонгуку нельзя было её трогать. Но он уже перешёл эту черту, и если кто-то посмеет сказать, что это его сестра, Чон каждому этот язык в глотку засунет, потому что Лиса никогда его сестрой не была, ни разу об этом он мысль не допускал. Чонгуку стыдиться не из-за чего, его чувства к ней искренны, как ничто иное. Его любовь отличается от других. Он её не упустит и не отпустит. В противном случае не сможет. Лиса затихает, и Чонгук понимает, что она уснула. Осторожно выбирается из цепко охвативших его рук, натягивает на себя штаны и, закрывая дверь на ключ, возвращается. Об остальном Чонгук подумает завтра. Обсудить с ней произошедшее, если отвергнет, будет добиваться её вновь и вновь, если ответит взаимностью, она сделает Чонгука самым счастливым парнем во всей этой долбаной вселенной. Чонгук берёт на руки податливое женское тело и, нежно вымыв ее, возвращается. Но в этот раз он идёт к кровати и, уложив её, две минуты стоит и наблюдает. Столько лет прошло, он ни разу еще не ложился в эту кровать, что в итоге стало для него огнем после предательства матери. В этот раз все намного иначе, потому что сейчас он без сомнений сам ложится рядом. Зарывшись носом в её шею, он засыпает с улыбкой на губах, вспоминая, что она назвала его «чокнуто-конченным», когда умывал, как потом выяснилось холодной водой. Лиса была слишком уставшей, чтобы продолжать скандалить или спорить, поэтому ограничились двумя словами в одном предложении.