***
Несколько недель спустя Уэйд Уилсон сидел за барной стойкой, опустив тяжёлую голову на скрещенные руки. Между его запястий стоял опустевший стакан с чем-то бурым на дне. В баре стояла тишина, только винты вентиляции иногда негромко дребезжали, да редкая муха пролетала. Под бильярдным столом в невообразимом количестве лежали смятые салфетки, крышки от пивных бутылок и даже несколько четвертаков. Визл, словно вернувшийся с того света, вяло натирал какой-то пивной бокал засаленным полотенцем. Его светлые волосы грязными патлами свисали на опухшее от беспробудной пьянки лицо, прикрывая тёмно-сливовую метку на лбу. Под его опухшим носом засохла струйка крови, а её капли тёмными пятнами просматривались на чёрной выцветшей футболке "slipknot". Что-то грохнуло в дверь, и она угрожающе задребезжала. Визл взвизгнул. Его чёрные глаза метнулись к пыльному циферблату висящих на стене часов и обратно к двери. Уэйд неторопливо поднял голову. На его губах засохли бордовые корки, а на лице нелепым рисунком отпечатались складки одежды. ― Открывай, Хаммер, я знаю, что ты там! ― донёсся до них чей-то недовольный бас. ― Привёз бухлишко. Хеннесси, целый ящик. Визл вздрогнул и тут же направился к двери. Он отпер, не задав ни одного вопроса. Уэйд нахмурился и подпёр голову кулаком, с вялым интересом наблюдая за происходящим. В бар вошёл широкоплечий мужчина чуть ниже среднего, в новёхонькой кожаной куртке и голубых джинсах. Над левой бровью шрам, будто появившийся там нарочно, чтобы подвергнуть сомнению чужую сексуальную идентичность, а широкий подбородок весь в двухдневной щетине. От его фигуры так и разило тестостероном с лёгким налётом голубизны. ― Хочешь зайти за грузчика, так хоть не одевайся, как петух, ― недовольно бросил Визл, подбирая со стойки мокрое полотенце, скорее чтобы занять чем-то руки, чем потому, что абсолютно сухой стакан было необходимо протереть чем-то омерзительным. ― Этот кто? ― мужчина кивнул в сторону Уэйда. ― Он в деле. ― Слыхал, кренделёк? Эта сучка в деле, ― Уэйд выпрямился на микроскопическом барном стуле, от которого ужасно затекла задница. ― Что за дело? И что из сказанного вами ― секретный пароль? Я как будто в шпионском сериале, только без темнокожего парня-напарника и крутого музыкального сопровождения. Могу спеть, если вам не достаёт эпичности. Он положил подбородок на сложенные ладони и кокетливо захлопал глазками. Заказчик смотрел на него, будто на его месте материализовался гигантский член ― с отвращением и непониманием. ― Уэйд, завали, ― предупредил Визл, наконец убирая стакан на полку за стойкой. ― От кого пришли? ― он обратился к мужику, не сводящего подозрительного взгляда с Уэйда. ― Моррисон, ― отозвался он гулко и, бросив быстрый взгляд на бармена, кинул на стол перед ним пухлый конверт. ― Цель. Плачу двадцать тысяч. Визл сделал вид, что не впечатлился, и брезгливо раскрыл конверт двумя пальцами. Уэйд знал, что помимо незаконной торговли оружием, ему иногда давали заказы для наёмников, но никогда не был вовлечён в его дела прежде. Это было как минимум интересно, а вообще ужасно забавно. Знал бы его мнительный папаша во что ввязывается его сынуля. ― Принято! ― с каким-то странным восторгом воскликнул Уэйд, хлопая ладонью по столешнице. ― Он мой. Он совершенно ничего не знал о работе киллером. Да и людей он, конечно, никогда в жизни не убивал. Но даже когда мозги его отца растекались перед ним по полу, его это ничуть не напугало, так что он думал, что и с этим сможет справиться. В конце концов он может всё, что пожелает. Ему ведь осталось максимум два месяца. И это по самым амбициозным прогнозам врачей. Его организм был свечой с трепыхающимся на ветру огоньком на конце фитиля, и он истончался с каждой минутой. Слабел, исчезал. И не знал, в какое мгновение всё это оборвётся. С другой стороны, может это и неплохо, что он так и не познакомится со своим соулмейтом, если ему и так предназначено умереть? Когда хмурый заказчик наконец удалился, дав им перед уходом всю необходимую информацию и, кажется, окончательно смирившись с тем, что от Уэйда ему не отделаться, Визл брезгливо поднял стакан со стойки двумя пальцами. ― Клянусь, Уилсон, ещё раз харкнешь кровью хоть в один стакан в этом заведении, и я тебя убью первее рака, ― безэмоционально пробрюзжал он. ― Боюсь, не успеешь, красавчик, ― отмахнулся Уэйд, накидывая на плечи любимую куртку с лацканами из паршивого искусственного меха. Он поднял конверт и внимательно осмотрел содержимое: фотография, необходимый задаток, пара ключей. На снимке худощавый мужчина в тонкой хлопковой куртке, волосы чёрные и уже отросли несимпатичными патлами вместе с бородой, на кончике носа прямоугольные очки. ― Всё равно не пойму, на кой хер тебе это сдалось? ― непонимающе покачал головой Визл. ― Ты ведь не убийца. Конечно, ты можешь кому угодно навалять, но вот убить, да так ещё чтоб никто тебя не засёк, замести следы... Если ты не справишься, и мне пиздец, и тебе пиздец. Но в основном, конечно, мне. ― Возмещу, ― очаровательно улыбнулся ему друг. ― Если меня заметут, найдёшь кого получше. Тут-то работа не сложная, выслеживать его почти не надо, и стрелять из снайперки не придётся. У меня всегда есть мой верный друг, ― Уэйд вытащил из кармана крупный складной ножик и помахал им. Визл упал головой на сложенные руки и громко застонал. ― Делай, что хочешь. Заебал, ― он посмотрел на Уэйда с выражением глубокого страдания на лице. ― Ответь мне на один-единственный вопрос: на-ху-я? ― Визл схватил его за плечи и внимательно посмотрел в глаза. — Когда моя любимица, правая рука, отнимется, у меня больше не будет ни одной радости в этой блядской жизни! И уж последние деньки я проведу как следует, ― не смотря на горькую правду, скользящую из всех его слов, он выглядел поразительно весёлым. ― А ты, Тамахоме, беги к своей Миаке, и не волнуйся, я сделаю всё, как надо, ― Уэйд щёлкнул пальцами по метке на лбу Визла. ― О чём ты вообще, сука, говоришь? ― поморщился тот и потёр ушибленное место. ― О нет, ты не можешь не знать!.. ― Уилсон ахнул. ― Это же классика японской анимации. Что ты вообще знаешь об этой жизни, если не смотрел "Таинственную игру"? Там драма похлеще этих ваших "сумерек". Никакие "Бэлла! Эдвард!" не могут сравниться с "Тамахоме! Ми-а-ка!" ― трагично произнёс он, прижимая руку к груди. ― Классика это чёртов "Токийский гуль" или "Призрак в доспехах", а это параша какая-то, Уэйд. Визл схватил из угла потрёпанную жизнью метлу и замахал ей на друга, подгоняя того к двери. ― Фильм дерьмо, ― бросил Уэйд, пряча конверт за пазуху. ― Но моя детка Скарлетт хороша, как никогда! Он открыл дверь бара и оценил изучающим взглядом след на ней от чьей-то подошвы со стороны улицы и идущие от неё трещины. Какому-то бедолаге не хватило парочки ударов, чтобы вломиться на эту помойку. Визл больно ткнул его грязной щеткой под зад и захлопнул дверь за его спиной. Уэйд зашагал по улице упругой, уверенной походкой, напевая под нос какую-то попсу, которую он всегда слушал, оставаясь наедине с собой. Точнее, когда его руки были не в штанах, потому что кто же будет дрочить под Леди Гагу или, боже упаси, Мадонну?! ― Точно не я, ― брякнул Уэйд, запрыгивая на перила лестницы и съезжая вниз, в метро. Его джинсы устрашающе затрещали, когда наткнулись на торчащий гвоздь, и Уэйд с тихим скулежом спрыгнул. "Из всевозможных фетишей, этого у меня точно нет", ― подумал он, решив не продолжать свой монолог вслух. Конечно, он был странноватым парнем и никогда этого не скрывал, да и вряд ли выделялся из обычной нью-йоркской толпы, состоящей на десять процентов из странных бабушек, вечно бормочущих что-то под нос, одетых в кроксы и чересчур обтягивающие велосипедки, а ещё процентов эдак на тридцать из сомнительных личностей, от которых можно ожидать как внезапного признания в любви, так и приступов эксгибиционизма. Иногда Уэйду хотелось присоединиться то к первым, то ко вторым, но мамуля воспитывала его иначе. Поэтому даже если ему и хотелось высказать что-то вслух себе под нос, он старался это придерживать, он и так был тем ещё болтуном. Но он никогда не был психом. Определённо не был. Он мог отличить реальность от вымысла, знал наверняка, что ничего не мог знать наверняка, что убийства ― это плохо, но думал, что плохие люди этого заслуживают. Особенно те, кто обижал слабых. И он точно не станет таким, и если и убьёт этого... (как там его звали? Имя написано сзади фотографии!)... Марк Уотсон? Ватсон? "Эмма Уотсон, но Джон Ватсон. Какой в этом грёбаный смысл? Спрошу при встрече, как прочесть его фамилию на похоронах", ― думал Уэйд запрыгивая в закрывающиеся двери вагона метро. В любом случае, он знал, что его заказали не просто так. Марк не был честным человеком и часто издевался над женщинами, которым платил за то, чтобы они с ним спали. "Местный Джоффри. Всё ясно, ему лучше девочек по вызову не дарить ко дню рождения". С этой мыслью Уэйд уселся на пропахшее бомжами сидение и откинул голову назад. Мышцы его ослабли. Руки безвольно упали на колени, и Уэйд на мгновение прикрыл в усталости глаза. Голова трещала словно в неё вкручивали по здоровенному болту с каждой стороны. Он почувствовал першение в горле и понял, что опять будет кровь. Уэйд с сожалением взглянул на рукав любимой куртки прежде, чем тяжело закашляться и уткнуться в него губами, оставляя на ткани расплывчатое красное пятно.***
Это было весело. Чертовски весело. Особенно, когда Уэйд осознал, что ещё несколько часов назад отключился на улице и чуть не помер от обморожения, а теперь крался за своей жертвой, будто бы ничего не произошло. Интересно, догадывался ли Марк, что кто-то заплатил за его убийство? Если нет, так даже забавнее. Уэйд стал тенью. Он тихо шёл шаг в шаг с целью. Марк направлялся к чёрному ходу клуба, где он работал, не спеша набирая что-то в своём мобильном. Он и не думал оборачиваться, не знал, что ему стоит остерегаться. И Марк не слышал отчётливого щелчка открывшегося ножа и тихого звона старой пружины. Цель остановилась под неоновой вывеской, щёлкнула зажигалка. Он закурил. Уэйд притаился за мусорным баком и осмотрелся. Прямо у его ноги лежала пустая банка из-под колы, Уэйд осторожно поднял её. Он подгадал мгновение, когда жертва отвернётся, и запустил банку в противоположном от себя направлении. Марк от испуга чуть не выронил сигарету и смешно перебрасывал её из руки в руку, пока наконец не поймал и не зажал нервно между бледных губ. Вдруг он сильно дёрнулся всем телом и раскрыл в немом крике рот, его тут же накрыла рука Уэйда, оказавшегося у него за спиной словно по волшебству. Нож в его спине провернулся. Уэйд резко вытащил его и тут же воткнул Марку в живот. ― Прежде, чем покончить с этим, хочу дать тебе понять, почему это произошло, сладкий, ― промурлыкал Уэйд ему на ухо. ― Ты был очень плохим мальчиком в этом году, и Санта заплатил мне немного деньжат, чтобы я тебя убил, понимаешь? Так что, если тебе казалось, что ты всех обыграл, Мизинец, то ты ошибся. Нож снова вошёл в его живот. В грудь. И снова. И финальным аккордом острое лезвие полоснуло его по горлу. Уэйд убедился, что никто не сможет спасти этого бедолагу, и, оглянувшись по сторонам, сбежал прочь. Это было просто. Чертовски просто.***
Уэйд почувствовал кровь. Гнилую кровь в его жилах; кровь жертвы на руках; кипящую от злости кровь, когда какой-то ублюдок нападает на беззащитного ребёнка на детской площадке. Он бы с радостью наложил на себя руки, если бы не видел людей, от которых он хотел избавить мир. Сначала они, а потом уже и сам Уэйд. Да. В таком порядке. И Уэйду показалось чертовски правильным отправиться на войну. Он записался добровольцем в армию, и его с радостью взяли, они ведь получили от него фальшивые справки о здоровье, и не знали, что тот стал наёмным убийцей ещё до армии. Хотя отличий от его нынешнего статуса было немного. В одном случае он убивал ради других и ради денег, а во втором прикрывался тем, что убивает ради своей страны, хотя он никогда и не был патриотом США. Уэйд был ахуенно хорош в том, что касалось умерщвления. И в том, что касалось ненависти к себе. Спустя годы он уже и не помнил, где это произошло. Ирак? Ливия? Может так. Но в какой-то момент Уэйд обнаружил себя в чьем-то погромленном доме с руками по локоть в крови, и ему впервые так сильно хотелось отмыть их. В доме не было мебели. Кровать заменяли набросанные друг на друга старые матрасы, вместо стола деревянный ящик из-под каких-то фруктов. В углу комнаты, являющейся и спальней, и гостиной, и кухней, были свалены горой прохудившиеся кастрюли, пластиковые тарелки и несколько жестяных кружек, таких, какие носили все в армии США. Уэйд знал, что война здесь началась давно, но он и понятия не имел каково это на самом деле жить в такой обстановке. У двери на улицу стояло, прислонившись к стене, потёртое, треснувшее зеркало. Уэйд увидел в нём собственные ботинки, шагающие ближе. Он поднял зеркало и с удивлением обнаружил, что на его лице замерли ужас и скорбь. И метка. Блядский кактус, по-другому не назовёшь, торчит на шее и будто так и шепчет: "Ты идиот, Уэйд. Гори. В аду." Пальцы оставили на зеркале кровавые разводы. Уэйд выронил его и оно глухо приземлилось на рыхлый песок. Его кулак с хрустом врезался в стену. Не хватало ему ещё мыслей об этом блядском соулмейте. Уэйд ненавидел мысль о том, что он обрекает кого-то на существование без родственной души. Ведь несмотря на то, что никто не может тебе запретить прожить до старости с тем, кто не предназначен тебе судьбой, чувства всё равно были не те. И он, Уэйд, прожил бы хоть десять жизней в одиночестве. Ему на отношения в принципе было по барабану, но подставить другого... Ведь он мог бы обратиться к врачу пораньше, проявить хоть каплю ответственности, и, может, его удалось бы спасти, но нет... Нет, теперь он наёмный убийца мирных граждан в чужой стране, умирающий от всевозможных видов рака. Омерзительный. Глупый. Бесчеловечный идиот. Ему здесь не место. Он должен всё исправить ― эта единственная мысль била набатом в голове, пока он не сбежал оттуда нахер, вдруг осознавая, что он уже практически труп и всё, что он делал теперь ― творил вещи, которые на самом деле не хотел делать. Ему не было смысла больше быть там. Он уже стал тем, кого раньше хотел покарать. Убийцей невинных. И жизнь его наказала сполна. Он попал в лапы к Фрэнсису, когда начал сходить с ума от отчаяния. Какой-то тип, подозрительно похожий на актёра из "Матрицы", завёл с ним пространный разговор и казался просто омерзительным, скользким типом. Никто в здравом уме не поверил бы ни единому его слову. Но Уэйд хоть ещё и не сошёл с ума, но в сердце его тусклым огоньком зажглась надежда. На искупление. На исправление. Всепрощение. И мистер, сука, Смит добился своего. Уэйд позвонил по номеру с визитки, которую тот ему дал при встрече, и попал в оздоровительный санаторий, вроде того, что рекламируют во Флориде. Пф, да, конечно же нет. Наверное, Уэйда должно было напрячь чуть больше, чем это случилось, здание, в котором находилась их экспериментальная клиника, где всем обещали выздоровление от рака, отращивание новых конечностей, избавление от СПИДа и так далее. Дом, похожий на заброшенный склад, все окна зашиты листами металла, двери с системой безопасности покруче, чем у Пентагона. Длинные, мерцающие люминесцентными лампами, обшарпанные коридоры служебных помещений и общий холл с надстроенными перегородками "кабинетов". Выделяющееся на фоне общей разрухи оборудование, будто сбежавшее из самого Оскорпа или, чего хуже, Старк Индастриз, всё как на подбор ― пыточное. И люди, приковывающие его сначала к носилкам, а затем и к койке, на которой он проведёт, как ему покажется, целую вечность, должны были показаться ему куда более похожими на маниакальных, злобных экспериментаторов-гениев, как в старом кино. Но на самом деле, Уэйду было уже плевать, даже если из него сделают монстра Франкенштейна (что, собственно, практически и получилось). Ему просто хотелось получить ещё один шанс пожить немного. И после того, как он неделями переживал самые жестокие пытки, на которые эти люди были способны, после того, как его кожа полопалась и покрылась уродливыми шрамами, после того, как все его волосы выпали без надежды на возвращение... после всего этого жизнь наконец перестала подбрасывать ему дерьмо под дверь. Но именно теперь она была уже ему и не нужна. Его лицо... его кожа, всё тело... Он был ужасен. Каждый сантиметр красной, воспаленной кожи был покрыт мелкими шрамами. Едва он увидел себя в зеркале впервые, Уэйд не мог подобрать слов, чтобы пошутить, впервые в его блядской жизни. Он закрывал глаза и видел, как его соулмейт, какая-нибудь молоденькая студентка, приходит в центр регистрации меток, и ей показывают его фотографию. Да она будет героиней, если не сблюёт себе же на сиськи. Уэйду и самому хотелось обрыгаться, когда он видел своё отражение. Оставалось только надеяться, что они никогда не встретятся, и он не сможет разочаровать бедолагу. Взрыв помог ему вырваться из пыточной, где производили мутантов, таких, каким он теперь стал. Остатки больничных халатов, сваленных в одну корзину, догорали, превращаясь в безликую серую кучу пепла. От "палат" остались лишь металлические сваи да битые стёкла. Пожар. Злой, беспощадный пожар прорывал темноту ночи яркими вспышками и всполохами. И пожар в груди Уэйда двигал им, когда он увидел выжившего Аякса, чёртового Фрэнсиса, двигающегося прямо на него. Ему удалось скрыться из поля его зрения и затаиться на короткое мгновение, прежде, чем выскочить на встречу и ударить. Ударить его снизу в подбородок обломком какой-то трубы с такой силой, на какую только был способен. Будь его враг обычным человеком, он, возможно, и умер бы, но Аякс лишь коротко дёрнул головой вверх и словно стальная машина начал бой. И сукин сын был силён. Он мастерски блокировал удары Уэйда, а те, что пропускал, принимал, словно щекотку. В ход шло всё. Кулаки, ноги, трубы и камни, огнетушитель и прочая уцелевшая утварь. Всё вокруг пылало в адском пожаре, а в центре этого безумия словно бы вальсировали Аякс и Уэйд. В измученное тело Уилсона с силой ударил бетонный блок. Он повалился на спину прямиком на горящие доски, тут же подскакивая и возвращая удар врагу. Больничная одежда Уэйда сгорела без остатка, он остался абсолютно нагим, и тайно надеялся, что Фрэнсису станет так хуёво от зрелища его нынешнего тела, да ещё и с яйцами наружу, что он просто выстрелит себе в башку. Хотя это было бы слишком быстро. Слишком просто. Уэйд хотел заставить его страдать. ― Прости, малыш, я не чувствую боли, ― прохохотал Аякс, выдержав серию ударов в живот. ― Ты здесь не единственный мутант. ― Я бы сказал, что я здесь не единственный урод, ― прорычал Уэйд разбивая Аяксу плечо огнетушителем. ― Но это не вежливо, ты ведь родился таким пугалом, а я всю жизнь был симпатягой. Фрэнсис скалился. Сжимал кулаки. Фрэнсис ненавидел Уэйда, и его чувство было взаимным. И ― чёрт бы его побрал! ― Фрэнсис победил. Он насадил тело Уэйда на железный штырь и согнул его на конце, словно сахарную трость. Уэйд не знал, ушёл ли этот урод сразу или позлорадствовал напоследок ― он ничего не слышал из-за шума в ушах. В какой-то момент всё исчезло. Потом он услышал шорох дождя, почувствовал его ледяную поступь по голой коже. Затем появилась забытая боль. В нос ударил запах палёной плоти, сгоревшего пластика и чего-то, чему, если судить по аромату, лучше бы вообще никогда не гореть. Веки слиплись. Но он был жив, и будто бы не умирал, а наоборот... пробуждался, оживал. Уэйд думал, что худшее уже позади, когда он смог освободиться из ловушки, в которую его заточил Аякс. Дыра, проходящая насквозь через его тело, потихоньку зарастала. Да, отращивать внутренние органы ― не самое приятное занятие, но это лучше, чем сдохнуть. Он больше не умирал от рака, что ж... ему осталось только найти этого урода Фрэнсиса, и его жизнь будет более менее нормальной. Но тут в его голове отчётливо прозвучал голос: ― /И не мечтай, Уилсон./