Сценарий тикающей бомбы

Я вижу его раз в шесть с половиной минут. Девять раз в час. Двести двадцать один раз в день. Руководствуясь моими ощущениями – а им я больше не доверяю – я провёл здесь меньше недели, но цифра, всплывающая в этом воспалённом от недосыпа мозгу, заставляет замереть в ошеломлении. Тысяча пятьсот пятьдесят. Кажется, моё подсознание решило не утруждать себя аллегориями. Я лежу на дюймовом слое космического металла, под которым десять тысяч метров свободного падения до состояния брызг на раскалённом асфальте, а его волнует только одно. Хоть бы чем-нибудь полезным занялось. Например, установило контакт с сознательным. Давненько я его не слышал. Лет с четырнадцати, если не ошибаюсь. Временной парадокс: он наверняка находится в помещении уже довольно давно, но его появление всё равно оказывается внезапным. Поднятие головы от электросхемы, случайный взгляд поверх творящейся на столе машинерии – он там. Сидит в чьём-то запасном инвалидном кресле словно на троне, совершенно не смущаясь взращенной поколениями человеческой неприязни к этому атрибуту слабых и больных. В его мире не существует культа оголтелого равноправия. Женщина, берущая в руки меч, считается лезущей не в своё дело, а старики предпочитают смерть в бою такой жизни. Он находит это кресло гораздо удобней других стульев лаборатории, у которых отсутствует спинка и возможность с удобством вытянуть ноги. Забавно и немного страшно видеть бога в инвалидном кресле. Забавно вообще его видеть. Каждые… Каждые шесть с половиной минут он занимается сексом с моим кардиоритмом, вестибулярным аппаратом и визуальной памятью. Пожалуй, это немного слишком, даже для такого плейбоя как я. Его взгляд, опущенный книзу, задумчивый и неподвижный, словно он забылся посреди страницы, но всё ещё делает вид, что читает... Хотя никакой книги перед ним нет. В научно-техническом комплексе, расположенном под землёй, похожем на тюремную камеру несмотря на все километры своей невероятной протяжённости, он навещает только две вещи. Одна – лежит на его коленях, бережно зафиксированная в этом привилегированном положении перекрестьем расслабленных пальцев. Тессеракт. Источник. Портал. Архив наглядно-демонстрационных знаний о Вселенной. А вторая… В какой версии реальности я слышу звон цепей? Если это сон, а это было бы очень кстати, то искренне надеюсь, что при пробуждении не обнаружу себя прикованным к кровати. Игры на доверие – явно не его профиль. Плазменные переливы и то, что скрыто за ними, отсутствие других людей, тихий шум электрогенераторов и размеренный свет энергосберегающих ламп – всё это успокаивает его. Редкое мгновение. Никаких эмоций, ни одной напряжённой мимической мышцы, абсолютно гладкий лоб и спокойная линия тёмно-розовых губ. Всё, что создаёт ему помехи на мировом престоле: надвигающаяся эскадра читаури, выжившие и перегруппировавшиеся агенты Щ.И.Т.а, всеобщая нелюбовь – всё остаётся за этими непробиваемыми железобетонными стенами. Он сбрасывает с себя Царя вместе с плащом цвета мирта и изгибом золотых рогов. Остаётся царственность, но это другое. Это в положении рук и головы, голосе, осанке. Это в заносчивости, обособленности и иллюзии неприкосновенности. Это то, что внутри и практически всегда снаружи. Но мгновение не длиться вечно. С громким щелчком я поднимаю тумблер стартера, и ротор с небольшим посвистыванием начинает набирать обороты. Крошечные складки на изгибе шеи, полускрытой воротником с металлической окантовкой, напоминающей зубцы застёжки-молнии – поворот головы. Он словно даёт ещё одну секунду на раздумья: смотрит сначала чуть ниже, на столешницу, на детали механизма и брошенные как попало среди них инструменты, и только затем поднимает глаза на устроителя этого хаоса. Наши взгляды встречаются как старые любовники: без смущения, по установленным правилам, тайком на нейтральной территории – и поспешно возвращаются к своим делам, словно между ними ничего не было. Только это неправда. На двух с половиной тысячах оборотов становится ощутимой низкая вибрация, и быстрым движением руки я перевожу рычажок агрегата подачи топлива и системы зажигания в рабочее положение. По его сосредоточенному взгляду угадывается немедленное намерение вернуться к успокаивающему свету знаний, но попытка эта оказывается тщетна как любые попытки воскресить прошлое. Наконец, он сглатывает, разочарованный, чуть поджимая губы, и смаргивает иную реальность в одно неприлично долгое движение чёрных ресниц. Будто не хочет снова открывать глаза. Его не за что винить. Человечество, в своей изощрённой погоне за «вечным двигателем» считающее тессеракт лишь источником энергии, никогда не смогло бы раскрыть весь его потенциал. Он – смог. В этой библиотеке знаний существует определённая хронология, запечатлены только определённые события – рано или поздно ты всё-таки догадываешься, что это не просто библиотека. Это память. А следовательно – воля, которую ты можешь склонить на свою сторону или заставить подчиняться. Сила, гораздо опаснее какой-то там дыры в небе. За этим и охотится Танос. Я не замечаю, как он приблизился. В камере сгорания вспыхивают языки пламени, стартер отключается, и двигатель выходит на режим малого газа. Казалось, ещё вчера я тешил себя мыслью, что контролирую каждый его шаг. Теперь я не в состоянии уследить за ним в пределах одной лаборатории. Он помещает куб между катушкой сияющего медью эмалированного провода и бумажным стаканчиком с кофе. Вечно улыбающаяся двухвостая русалка Starbucks, кажется, совсем не против такого соседства. Её зелёные волосы оттеняют лениво колышущиеся волны голубоватого света, напоминающие отражение воды на стенках бассейна. Кофе здесь такой же, как и в Нью-Йорке. Одна из множества приятных бытовых мелочей, которая позволяет почувствовать себя как дома в любой точке земного шара. Моя рука не глядя тянется к ароматному напитку усреднённого цвета Вселенной. Сколько часов я уже не сплю из-за него? Десять? Двадцать? Сорок пять… Сорок шесть. Словно в тумане – из пункта A в пункт B, чувство реальности притупляется, звуки, цвета – всё становится одинакового усреднённого цвета Вселенной. И уже не знаешь, хочешь ты заснуть… или наконец проснуться. Он перехватывает моё запястье. Я дёргаюсь от неожиданности и рывком пытаюсь высвободиться. Мы опрокидываем кофе, который расплёскивается по столу, смывая к чёрту мелкие детали и металлическую стружку, затапливая пространство между инструментами, впитываясь в чертежи. Мы замираем, как будто всё остальное должно замереть вслед за нами. Молочно-бежевые дорожки стекают по краю столешницы и торопливым перебоем капают на пол. Там, где напиток соприкоснулся с гранями тессеракта, остаются выкипевшие пятна бурой пены. Мы вслушиваемся в стук капель на фоне работающего генератора и собственные ощущения. Его хватка ничуть не ослабла с тех пор, как последний раз сжималась на моём горле. Тёплая ладонь и чуть холодные пальцы. Я хотел бы запечатлеть их на чертёжной бумаге, белым по синему, от костяшек до кончиков вытянутых аккуратных ногтей. Светлый тон его кожи, растревоженный синевой чуть выпирающих венок. Напряжение мышц, когда эта ладонь удерживает готовую сорваться космическую мощь скипетра. Успокаивающее поглаживание его древка большим пальцем и мягкий, короткий перестук по позолоте от нетерпения. Он сдавливает моё запястье, заставляя кисть застыть в одном неудобном положении, и кажется, сейчас переломится кость. Аромат свежего кофе смешивается с концентрированной смесью мастерской – озона, технического масла и металла. Диски турбины разогрелись. Лабиринты сомкнулись. Компрессор выдаёт максимальную степень сжатия. Я чувствую вибрацию каждым, мать его, нервным окончанием. Внешне он кажется абсолютно спокойным, пока его полураскрытые губы не отпускают замершее где-то в горле дыхание. Он подбирает слова. Но не произносит их. Резко отпускает мою руку, которая находится теперь вне опасности обжечься раскалённым от его мыслей тессерактом… но я не позволяю ему. Наступает мой черёд захватить его запястье в заложники. Это так же сложно как взять приступом Пентагон – даже его кисть частично закрывает полукруглая пластинка цветного металла, не говоря уже о непробиваемом рельефе наруча. Моя попытка удержать его похожа на выравнивание траектории уже выпущенной баллистической ракеты. Но он останавливается. Удивлённо хмурит брови и слегка щурит свои светло-зелёные глаза. Не понимает или притворяется? Ладно, сейчас сделаем капельку яснее. Я быстро подношу ладонь к губам – чтобы он не успел отдёрнуть, но достаточно медленно, чтобы успел понять. С ним по-другому не бывает. Есть только первый и последний шанс. Чуть раньше или чуть позже – и я получил бы в зубы позолотой наруча, что явно не входит в топ-10 моих самых приятных достижений на любовном фронте. Но момент угадан верно. Мои губы целуют через кожу хрупкую косточку его пясти. И неаккуратно подстриженная бородка слегка царапает обнажённую ладонь. На самом деле у меня нет ни отчетливого плана, ни даже чёткого намерения. Я просто дразню его, надеясь, что однажды он всё-таки не выдержит и зашвырнет меня в какую-нибудь смежную реальность. Конечно, это мало похоже на мечту всей жизни, но с ним даже чизбургер становится пределом желаний. Я не знаю, верю ли я по-прежнему в то, что мы делаем. Но знаю, что мне нравится – это. Выражение лица бога, который растерян, зол и смущён одновременно. Он вырывает руку, и я покоряюсь, завороженный частым движением его грудной клетки под чёрной бронёй нагрудника. Вы когда-нибудь видели, как дышит в гневе королевская кобра? Я видел. Хотя страны Юго-Восточной Азии – последние в списке приоритетов Stark Industries. Северный Полюс и то выгодней. Но там таких не водится. Честно говоря, я сомневаюсь, что такие водятся ещё хоть где-нибудь. Мне кажется, что в прошлой жизни я мог быть мангустом. Во всяком случае, я танцую вокруг него ничуть не хуже той маленькой пушистой крыски. Он поворачивается ко мне спиной и спешно направляется к выходу, задевая полой плаща и смахивая на пол ещё один неисправный теперь прибор. Наплевать. В моей ситуации единственное, что приходит на ум – это запустить в него гаечным ключом. Но ключ мне ещё нужен, а запасного такого же размера у меня нет. Банальный сдерживающий фактор, согласен. Но это не я в гневе довёл до абсолютного нуля температур единственный высокоточный цифровой амперметр на весь Торонто. Ему было бы гораздо проще, если бы я боялся его как остальные. Мне было бы проще, если бы совесть снова не отягощал груз самостоятельного выбора. Но ни один из нас не торопится упрощать жизнь другому. Как будто это заложено где-то на уровне генетического кода. Забавно, учитывая, что наши генофонды разделяет несколько десятков временных эпох и неисчислимые световые годы космического пространства. Подумать только, я флиртую с существом всего-то чуть моложе динозавров! Он замедляет шаг. Я слежу за тем, как его пальцы задумчиво зависают над столом с разложенными по нему деталями моего нового костюма. Секундное замешательство. Прикосновение. Нет, не просто прикосновение. Ласка. Его рука уверенно ведёт вверх по отполированному металлу. Ещё не покрашенные части суборбитальной брони для финального раунда с читаури предоставляют ему весь спектр тактильных ощущений. Обжигающе холодные баллончики с компрессионным гелем и затем, сразу же – не успевшие остыть после тестов разгорячённые ускорители репульсорного ранца. Он изгибает запястье. Он исследует, тщательно, дюйм за дюймом, каждую частичку Железного Человека. Он кладёт обе ладони на нагрудную пластину, и жаропрочный суперсплав, напоминающий серые пчелиные соты, слегка прогибается под давлением его божественной силы. Он сминает, разглаживает, тянет, дёргает на себя серебристую ткань солнечного паруса. Она достаточно прочная, чтобы выдержать подобное испытание. А вот насчёт пилота я уже не уверен. Я подбадривающе присвистываю и, всё ещё не веря собственным глазам, качаю головой, наблюдая эту потрясающую трикстерскую эскападу. Он нежит одними подушечками пальцев прямые линии сочленений шейных щитков. Я втянул его в игру… Или он… Моё дыхание прерывается шумным свистом, когда он берёт в руки шлем. Нет, нет, нет, нет, пожалуйста, положи на место. Только не шлем. Я настраивал в нём зашифрованный канал спутниковой связи около полутора часов, и система оповещения ещё не… Он оглядывается, словно только что заметил моё присутствие, и на губах его появляется – мне не показалось – мстительно-задорная улыбка. Золотистое марево перевоплощения окутывает его лишь на краткий миг, чтобы одолжить ядовитый росчерк чужой помады. Он. Целует. Мой. Шлем. Тонкий, насыщенный, изумрудный след губ – как раз на месте, где сходятся половинки лицевой брони. Я плавно вдавливаю ручку газа до упора, двигатель с оглушительным ревом переходит на взлетный режим – и уже ничто не может удержать меня на земле… Боль немедленно отрезвляет. Старк пытается свернуться в позу эмбриона, получив удар под рёбра, но ему не позволяют этого сделать. Три коротких тупых когтя врезаются в незащищённую спину, заставляя вновь выпрямиться, тычок инопланетной винтовки – встать. Его быстро выталкивают из камеры, которую и камерой-то назвать нельзя – читаури не берут пленных. Он не гость и не пленный. Он коротает часы в пустующем боксе для глайдера, шлюзе для выхода в атмосферу. Воспользоваться этим путём побега – значит бросить вызов ускорению свободного падения. Нельзя сказать, что он не пытался. Свет в коридорах безбожно ярок и давит на глаза, привыкшие к совсем другим цветам. Мягкой зелени зрачков, облачно-бежевому латте, мраморному выгибу шеи. Во флагмане инопланетной расы свет всегда только синий. Ярко-ярко синий. Неудивительно, что они так отчаянно ищут именно тессеракт. Идеально впишется в интерьер. Серые морды конвоиров, напоминающие обтянутый склизкой кожей обезьяний череп с выдающимися вперёд челюстями, как всегда не располагают к соревнованию умов. Тусклый блеск, скользящий по их оружию, напоминает свет проносящихся мимо фар. Двадцать три фары прямо, три направо, двенадцать снова прямо. Каких-то других опознавательных знаков внутри корабля нет – читаури прекрасно ориентируются и без них, словно выучивают расположение отсеков в утробе матери. Если они вообще рождаются, а не выращиваются в инкубаторах. Старк, честно говоря, не заинтересован в исследовании. Он не встретил здесь ещё ни одной женщины-инопланетянки, если их женщины, конечно же, имели хоть какое-то отличие от мужчин. Уж на это-то он бы обратил внимание. Его вводят в тёмный большой зал, и он бесстыдно нарушает его безмолвие эхом шлёпающих по полу босых ног. Читаури почтительно склоняют головы и делают шаг назад. Не перед ним, конечно. Старк, напротив, гордо вздёргивает подбородок. Но смотрит в сторону, напрягая мышцы шеи так, что они натягиваются как струны. Он боится – не того, кто на троне, а того, кого может увидеть за ним. Но его там нет. – Где он? – Кто? Ещё один чувствительный тычок штыком винтовки между обнажённых лопаток мгновенно освежает память: – На Карибах. Если бы у меня была возможность, я бы выбрал именно это направление. Или всё-таки Мальдивы? Там красивые пляжи, но вот с алкоголем проблема… Ай! – Где он? Не здесь. И этого достаточно. К сожалению, только для него. Тони закатывает глаза, хотя перед взором плывут цветные круги от перенапряжения. Он уже устал от этого вопроса. Он устал придумывать всё новые и новые оригинальные ответы, потому что его тюремщик просто не хочет слышать правду. Он устал от боли, унижения, беспомощности. Он устал шляться по границе сна и бодрствования, не в состоянии отличить реальность от собственных грёз. Он устал от того количества хладагента, который они вбрасывают в систему регулирования микроклимата, чтобы поддерживать в отсеках температуру заполярного круга. Правда в том, что он не имеет ни малейшего понятия о местонахождении того, кто предал его и бросил его сразу же после своего поражения. Был ли Тони удивлён? Наверное, нет. Наверное, такой конец и должен был быть у их противоречивых отношений. Жаль только, что случилось это так скоро. Гений инженерного дела и его бог-завоеватель. Ха, как же. Старк застывает в напряжённой позе, когда Танос встаёт со своего трона и медленно проходит в центр залы. Он практически одного роста с Халком, только немного уже в плечах. Это первый раз, когда Старк видит его в такой близи. Бугры фиолетовых мышц, закованные в броню с платиновым отливом, но за ними стоит ум и сила, до зубовного скрежета необъяснимая ни одной известной Старку наукой. Он читает его мысли. К счастью – или несчастью – Старк больше бредит, чем мыслит, так что от этой способности Таносу никакого толку. – Если мы решили этот вопрос, могу я идти? Угрожающее верещание сразу трёх нечеловеческих глоток останавливает его в полушаге от переливающегося энергией штыка. Но попытаться стоило, верно? – Ты никуда не уйдёшь, человек. Я ждал этого момента целую вечность – и я могу подождать ещё немного. – Чего ты ждёшь? – Старк делает шаг вперёд, никем не сдерживаемый с этой стороны. Дураков чинить ему препоны на пути к собственной смерти почему-то не находится. – Что он… что? Придёт сюда спасти меня? Ты думаешь, он такой же как ты? Все эти танцы со Смертью… Уничтожать целые миры с целью привлечь её внимание – оригинальный способ флирта, не отрицаю, но это немного не про нас. Старк делает ещё шаг, незаметно смещаясь боком в сторону трона. На конце его левого подлокотника светится небольшая вделанная в металл синеватая сфера. Как подсказывает ему опыт пребывания на читаурском корабле – это что-то достаточно энергоёмкое, чтобы быть либо оружием, либо панелью управления. В любом случае, как бы банально это не звучало, но хуже его положение от этого не станет. Корабль сотрясает взрывная волна. Старк падает на пол, не удержавшись на ногах от усталости. Причину столь своевременной атаки неизвестных сейчас выяснять не хочется, и он, кашляя от дыма и пыли, прикрывая глаза рукой, пытается завершить начатое. Но трон не только не приближается, напротив, с каждой секундой становится всё дальше. Тони чувствует, как его со страшной силой тащит в направлении образовавшейся где-то в обшивке дыры, и шарит руками вокруг себя в спешной попытке найти опору. Десять тысяч метров свободного падения до состояния брызг на раскалённом асфальте. Руки и ноги скользят по металлу вместе с разорванными и раскиданными взрывом кусками стены. Десять тысяч. Метров. Строго вниз. Тони, почти акробатически извернувшись, упирается ногой в какую-то рухнувшую балку, лишь ненадолго прекращая скольжение, и приподнимается на локте, чтобы осмотреться. Первым делом он замечает своего врага, непоколебимой горой возвышающегося над обломками, и только потом то, на что направлен его пылающий взор. В пробоине корабля кажется кусочек светлого неба и ярко-красный отблеск пламени на отполированных частях доспеха. В проломе стоит Железный Человек.