Февраль-март

              После четырех часов наблюдения за нелегкой жизнью стрелок в огромном циферблате, украшающем стену напротив, меня наконец отключили от чертовой «пуповины». Тэодор бы точно сосчитал, сколько «исцеляющих» капель попало через нее в вену, учитывая, что они выползают каждые три секунды. Попытки Рори оставить еще хотя бы на полчаса для контроля отметаю сразу — зверски тошнит, а блевать предпочитаю в собственный унитаз. Если, конечно, не прорвет по дороге. Но это вряд ли — просто нечем. Со вчерашнего обеда во рту кроме «Эвиан» не было ничего. Даже курить не тянет. Жаль. Сейчас бы очень помогло. Так что собрав себя в кучу, ковыляю к лифту. С трудом вытерпев полную мерзких ароматов толпу, поплотнее запахиваю пальто и устремляюсь на выход. На улице, от мягкого воздуха с примесью выхлопных газов, снова подкатывает. Превозмогая боль в паху, сажусь в корвет, в очередной раз сожалея о его чересчур низкой посадке. Джип сейчас был бы удобнее. Сил нет совсем, и я бы так и застыл, утонув в коже кресла. Но мною руководит желание поскорее выбраться из проклятого места. Хотя бы до послезавтра. Именно тогда назначен следующий сеанс процедуры, обещающей вылечить. Или к хуям угробить. В голове ни единой сторонней мысли. Только ощущения. И желание бросить все на хер. В первый же день. А еще дико хочется набрать Майки. Но у него Бен. «ты всегда будешь молодым, всегда будешь прекрасным… ты Брайан Кинни, еб твою мать!» Пусть лучше не видит, во что превращается его личный супергерой. И не знает, что для него тоже нашелся свой криптонит.

***

Душ не помогает — тошнит по-прежнему. Не спасает даже темная прохлада шелка. Может, в маленькой комнатке с крохотными Астро на занавесках и узкой подростковой кроватью мне было бы легче? Но я ни за что не позвоню Деб. Хватит с нее Вика. И Бена.

***

Стараюсь дышать ровно, глубоко. И мне удается немного утихомирить шевелящийся внутри ком. Он настолько затаился, что почти получается уснуть. Но удары по металлической обшивке в миг разрушают зыбкое умиротворение. Робко, затем настойчивее. Потом кулаком, со всей дури. — Брайан! — орет Майки: — Я знаю, ты дома! Открой немедленно! Предательские окна — огромные арки света, выходящие на Тремонт. Не встану, пусть уходит. Только ведь ключ от лофта всегда при нем. Впервые жалею, что не отобрал. Резко откатывает дверь и тут же закатывает истерику: — Телефон отключен! В агентстве тебя нет! Никто не знает, где ты. Тэд что-то мелет об очередном отпуске. Ты серьезно?! Брайан, что, нахуй, происходит? Накрываю голову подушкой — пусть хоть немного заглушит бурный поток идиотских вопросов. Влетает по ступенькам в спальню и начинает наматывать вокруг кровати. — Ты слышишь меня? Ты же только вернулся, и опять за свое? Сколько можно, блядь! — Майки, иди домой, — звучу глухо, — профессор заждался. Раньше мы бы обкурились, лакали бы виски, развалившись на ковре. Ржали, вспоминая школу. Потом Майк всплакнул бы от накатившей грусти. Я бы утешал, признаваясь в вечной любви… Но этого не будет. И мне сейчас так неуютно в его присутствии, что зарываюсь в постель еще глубже, в надежде, что Майк обидится и уйдет. Не помогает. Набрав в легкие побольше воздуха, Новотны начинает по новой: — Он в больнице. Но разве тебе есть до него дело? Ты же не замечаешь никого, кроме себя и своего члена! Тебе похуй на всех! И на меня тоже… Обдолбался опять! Господи, из него иногда такая баба прет. Но что я хочу от сына итальянки и транса? Не выдержав, выныриваю из-под подушки и, собрав всю злость, отвечаю: — Да, блядь, похуй. И на тебя тоже. Только уйди. Оставь меня в покое. В карих глазах стоят слезы. От злости. Или обиды. Хрен разберешь. Смотрит слишком пристально, и от страха, что расколет, снова прячу лицо. — Уходи… Иди нахуй отсюда! — умоляю в подушку, используя последнюю попытку. Зависает ровно на одну секунду. Потом всхлипывает и бросается по ступеням вниз. Слышу, как быстрые шаги следуют к выходу. И тут же возвращаются обратно. Уверенно доходят до кухни — различаю звук открывшейся дверцы холодильника. Опять по ступеням вверх, и на одеяло падает что-то тяжелое. — На, а то еще сдохнешь от обезвоживания. Теперь точно уебывает — дверь закрывается с такой силой, что звук плотно зависает в ушах. Сажусь, превозмогая вновь забурлившую тошноту. Холодное стекло покрылось капельками влаги и скользит под пальцами. С трудом свинчиваю тугую крышку и пью крупными глотками, смывая горько-соленый привкус. Спасибо, Майк. Теперь не умру. По крайней мере, от обезвоживания. Брошенная в гневе бутылка наводит на мысль — Майк, сука, не отстанет. Мало того, натравит Деб. А уж та вытрясет из меня все в течение одной минуты. Голова адски кружится, но телефон нужен позарез — пришла пора звонить Тэодору.