***
— Ну? — Поворачивает голову чуть отдышавшись и медленно убирает сбившиеся волосы — щека пылает. — Продолжим, или ты не в силах? Сразу наказываю за дерзость — я все еще в нем. — Ладно, пусть так. Раз нет других предложений. Однако внутри него опять назревает теснота, и «предложение» моментально реагирует, упершись в тугую ягодицу. — Плохой мальчик сильно недооценивает дядю Брайана, — шепчу в огненное ухо, пугаясь грохота за грудиной и темноты в глазах, — потому сейчас поднимет попку и позволит себя… осмотреть основательнее. Ухмыльнулся и принялся послушно выполнять. На удивление молча. Только его покорность, как и мое господство, оказалась мнимой: ловко соскочил с пальцев, развернулся и лег на спину. Смотри! Нимб волос, лицо — горит. Губы… Веревка вибрирует чуть ниже кадыка. Висну на ней, чувствуя, как пьяно кружит в голове, и нет сил спуститься ниже, где пирсинг, гладкий живот. Член. И раздвинутые в приглашении колени… Смежаю веки, укрощая резкий крен в сторону: лечение двумя оргазмами — жестокая штука. — Брайан? Тебе плохо? — Притихшая в Тэйлоре «сиделка» очнулась, заставив его подорваться. — Говорил же, лучше лечь спать… И зачем я согласился? — Не смог устоять?.. — Перед желанием угробить тебя? Ложись давай. — Перси, смени тон. А то член скукоживается. И сердце. — Ничего, это поправимо, — отвечает без привычной издевки. — Ложись. И немедленно берется исправлять, несмотря на мою ложную слабость. Так рьяно, что противостоять ему не удается. Да и как сдержать стихию? Возможно лишь утихомирить волну, что дразнит живот, закрывая обзор. На губы вокруг головки, на хмельной фиалковый взгляд… Убираю руку, чтоб вернуть все обратно «пока смерть не разлучила нас». — Смотри, — просит хрипло и продолжает ускорять финал моей жизни. И я оставляю пальцы в его волосах, наплевав на вновь мелькнувшую эпитафию. «Считайте про себя, мистер Кинни.» Хорошая идея, Ханикатт. Смотрю. И считаю. Успевая дойти лишь до трех, когда он, почуяв неладное, выдергивает откуда-то квадратик. Становится меж моих ног и разрывает упаковку… «Бумага?..» Но вдруг седлает мои бедра и, раскатав в одно касание резинку, садится… Хрен тебе, Ханикатт, ножницы. И нет больше ничего. Только теснота атласной задницы и его стон у меня во рту. Двигается вначале плавно, затем все отрывистее, четче, не давая спуску обоим. Мычит. От боли, наверно, тоже. Пресекая все мои попытки сбавить ход. — Ты… зачем, блядь?.. — Не успеваю спросить — язык снова в деле. — Чтобы дольше вспоминать тебя, — жарко шепчет мне в губы, ни на грамм не замедляясь. — А то ты завтра съебешься отсюда… Завтра?.. — Охуенный сувенир, Перси — болячки в заднице… — Сцепив от злости зубы, собираю оставшийся запал и, прижав к себе, «одариваю». Три, четыре, пять… В висках стучит, в глазах порхает красная пыль, грозя фейерверком… Не сдохнуть бы. Шесть… …но, вскрикнув, он падает мне на грудь, заливая живот горячим. Затем всхлипывает и затихает совсем, невесомо накрыв пшеничной волной. Вхожу еще раз, и еще. Пока подарок на память не готов окончательно. Теперь, блядь, долго не забудет. «А ты?» И пробовать не стану…***
Сердце под ладонью притихло, дыхание в ухе выровнялось. Пальцы, сжимавшие за плечи, расслабились. Спит? Легонько глажу по голове, ныряю меж прядей, ощущая тепло. По шее, плечу. Запоминаю. «Завтра ты съебешься…» Чертов сладкий пизденыш… Убираю рассыпавшиеся волосы, трогаю щеку: колкие щетинки еще больше пробились сквозь нежный зефир. — Как ты думаешь, — вскидывается, испугав, — ради этого стоило выжить? Молчу. Потому, что знаю ответ. И знаю, что очень хочу видеть, как он сбривает эти щетинки. И как они появляются снова.