Сделка с дьяволом

      Иван вытаскивает Луку на прогулку в небольшой дворик за домом каждый вечер вот уже месяц. Лука сначала отнекивался, устало разваливаясь на их постель и заползая под одеяло, но Иван весьма настойчив и убедителен, и просит его составить компанию с таким взглядом, что Лука не может отказать при всём желании. Откуда в их отроду не благоустроенном садике взялись садовые качели с мягкими подушками и навесом, Лука даже предположить не может, но когда Иван, обняв его за пояс, устраивается позади него, позволяя откинуться на себя и расслабиться, он решает отложить вопросы на потом. Или не задавать их вовсе, потому что никакой разницы, в конце концов, это не имеет, когда они почти впервые за весь день могут побыть только вдвоём и уделить время друг другу, а не работе. Прав был Дарио пару лет назад, когда говорил ему, что два трудоголика — горе в семье.       Лука удобнее устраивается в руках Ивана, улыбается тонко, когда Ракитич, повозившись, укладывает их обоих на угол качелей, и отталкивается ногой от земли, заставляя качели беззвучно прийти в движение. Он утыкается носом в висок Луки, бормочет что-то ласковое и умиротворяющее, кажется, на французском, но Модрич, не вслушивающийся в бессмысленное ворчание, не возьмётся ручаться. Обычно они мало говорят, в основном просто наслаждаясь тишиной, иногда Лука рассказывает что-то: о своём детстве, о Кресте, о Нико и Дарио, пересказывает забавные случаи из собственного прошлого; а Иван слушает внимательно, реагируя на особенно трогающие его моменты тихими звуками, коротким фырканьем, чуть сильнее сжавшимися руками, секундными касаниями губ. Иван говорит редко, Лука не требует, но ловит каждую его историю: о том, как жил в Швейцарии, как вернулся на Балканы, о Михо, о Джиджи и Стево (Лука, вдруг вспомнив, даже отдаёт ему фотографию, забранную перед похоронами, и наблюдает несколько секунд неподдельные тяжёлые слёзы в уголках глаз), об Испании, Италии, Швейцарии, Германии, обо всём, что видел и знал. И только о Бенуа не рассказывает никогда. — Иванко, — Лука поворачивает голову, пристраиваясь ухом на его груди, вслушиваясь в размеренное биение сердца. Иван откликается тихим «М?», кажется, делая вид, что вообще уснул, — ты можешь рассказать мне, что было у вас с Нико?       Иван долго молчит, только маленькими поглаживаниями пальцами его плеча выдавая, что вопрос услышан, Лука не торопит его с ответом. Он закрывает глаза, вслушиваясь в далёкий шум леса и тихий гул где-то в глубине полусонного дома, умиротворённый чужим теплом и мерными движениями бесшумных качелей. Долгожданное спокойствие опьяняет. Ракитич ворочается позади него, меняя положение, сдвигается выше, упираясь подбородком в макушку Луки, и начинает тихо: — Ничего такого, — Иван обнимает его крепче, держится за него, как всегда делает, чтобы не упасть в собственные воспоминания слишком глубоко, — мы познакомились, когда я работал на Михо, Нико приезжал к нам несколько раз по делам, мы разговорились, немного выпили в тайне от Михо, я помог ему по мелочи, как помогал тебе, и ну… мы переспали. Просто секс без обязательств, потрахались и разошлись, а потом, через полгода после последнего визита Нико, Янкович решил, что нам тоже нужно приехать в Загреб. Я уже тогда думал, что пора бежать от Михо, а Нико убедил меня окончательно. Он же ещё с первого раза понял, что я не просто так везде таскаюсь с Янковичем, да и что он меня не отпускает от себя дальше, чем на пару шагов, тоже. Нико сказал мне, что он всё прекрасно видит и знает, и как я хочу уйти, и что Михо уже скоро даже я не смогу помочь… Так что, он попрощался со мной, пожелал удачи, а через месяц я сбежал, и больше мы не виделись. Это всё.       Лука не отвечает, осмысливая сказанное Иваном, а Ракитич утыкается носом в его волосы, легко поглаживая пальцами по груди. Лука уже хочет сказать что-то, хоть и не знает, что вообще может ответить на такую исповедь, когда Иван прерывает его ехидным смешком, ущипнув при этом под рёбрами: — Ревнуешь? — Ага, конечно, — Лука фыркает, смеясь, и легко хлопает раскрытой ладонью удачно оказавшееся рядом бедро Ивана, — тебя к этим качелям больше смысла ревновать, чем к Нико. — А к качелям ревнуешь? — Ой, Иванко, не нарывался бы ты, честное слово.

***

      Через неделю после этого памятного разговора Ивану впервые разрешают выйти из дома — работы ради, разумеется. Ну, как разрешают… Иван разрешает сам себе, решив, что это задание, порученное ему лично Дарио, никто не выполнит лучше него непосредственно на месте. Лука обеспокоен этим решением, но Ракитича поддерживает, поправляет на нём скрывающую лицо чёрную балаклаву и лично застёгивает под горло высокий ворот пижонской чёрной же кожанки, под которой спрятан плотный тонкий бронежилет. Иван смеётся, отнимая его руки от своих плеч, сжимая его ладони в своих, целует поочерёдно сбитые отчего-то костяшки пальцев прямо сквозь ткань. — Успокойся, мама-утка, всё будет хорошо, — Лука закатывает глаза, фыркая, высвобождает свои руки и обнимает за пояс, подбадривающе похлопывая по спине, пока Иван, обнимая его в ответ, даже сейчас умудряется уткнуться носом в его шею. — Не о чем переживать. — Не переживаю, — Модрич отпускает его, протягивая руку, чтобы пожать на удачу, и улыбается.