***
Возвращается Шиме удивительно рано для себя — то есть этим же вечером. Проникает в погружающийся в сон дом как-то крадучись, обходит основные людные коридоры, пробираясь к своей комнате окольными путями, и уже спокойно выдыхает, когда за его спиной едко прокашливаются, хотя он свято уверен, что крепко запер дверь. — Чего так рано? — в тоне Ловрена сквозит такое ехидство и самоуверенность, будто он даже не сомневается: причина возвращения Шиме кроется в пределах их общего дома. Впрочем, сам Шиме не собирается сдаваться без боя. Он скидывает с плеч на пол кожанку, давая ей проскользить плавно по его плечам, постепенно обнажая руки в узорных тату и ярко выделяющиеся под белой хлопковой тканью острые лопатки — личный кинк Деяна. О, Шиме знает прекрасно, какой эффект оказывает сейчас на стоящего опасно близко Ловрена, берясь за пояс узких джинсов, и ничуть не смущается этого, демонстративно громко звякнув массивной пряжкой ремня, с удовольствием отмечая, что низкое тихое дыхание становится ближе. — Подумал, знаешь, — Шиме расстёгивает молнию штанов, оборачиваясь через плечо ровно в тот момент, когда сильные руки Деяна обнимают его со спины, скользя по выступающим рёбрам к кресту на грудине, — а чего ходить по ресторанам, если дома всё готовое есть.***
Шиме терпит вопросы об их отношениях с Деяном со всех сторон две недели (антирекорд, обычно его хватает минимум на месяц), после чего сбегает из своего излюбленного гнезда в квартиру. Не свою, естественно, своей у него отродясь не водится, зато квартира Ловрена никогда нормально не охраняется, находится в какой-то заднице, больше похожей на гетто Детройта в худших традициях Пола Верховена, на двери у него замок не за здравие молиться, да и соседи такие, что хоть стой, хоть падай. Зато там никто не спрашивает, где Деян, и почему тот опять на свидании и трахается с кем попало, если не далее, чем этой ночью их сладкие стоны мешали спать половине дома. Объяснять всем и каждому, что у них максимально свободные отношения, дружба с царскими привилегиями, секс по братству и братство по сексу и ещё дохера названий, которые они придумали, чтобы обозначать свои странные запутанные отношения, он устал ещё на Дарио и Луке, для остальных ограничиваясь только отмашкой руки и закаченными глазами. В квартире Деяна тихо, если не считать орущих соседей с их пьяной музыкой и сумасшедшего деда, стучащего по кастрюлям, даже относительно прибрано, хотя Шиме точно знает, что своих многочисленных любовников и немногочисленных любовниц Ловрен сюда не таскает. Еды здесь не водится равно как и холодильника, поэтому Шиме с чистой совестью заказывает дешёвую пиццу на угол соседнего дома, чтобы не палить адрес, выползает навстречу курьеру, расплатившись выхваченными по пути из чьего-то карманами купюрами, и с чистой совестью отправляется коротать свой прекрасный вечер с пиццей и пивом, купленным на остатки вовремя сворованных денег. Лука не любит это пристрастие — или привычку — Шиме жить так, будто он всё ещё где-то на дне преступной иерархии, когда нужно красть бумажники на улицах, перепрыгивать турникеты в метро, чтобы не тратить лишние деньги, и жить в скрытных крысиных норах по окраинам Загреба. Говоря откровенно, всё это даже рискованно, учитывая приближённость Шиме к Луке и их боссам, но Шиме так понятнее, эта жизнь Шиме известна и ясна. Только такой, настоящей, яркой, опасной, интересной жизнью он согласен жить. Шиме съедает пиццу целиком в один рот, долго раздумывая над последним куском, зажатым в руке, но всё же решает, что Деян пожрёт на свидании, а он голодный, хотя и объелся, и заваливается спать в единственную кровать в квартире. Деян, конечно, никогда не остаётся со своими пассиями на ночь дольше, чем на секс, но сегодня он вроде хотел уйти к своему южанину, имя которого Шиме забыл сразу же, как Ловрен его произнёс, а с ним Деян почти всегда пропадает до утра, так что ему даже теоретически не надо переживать, что посреди ночи его выпихают на пол холодными пятками в поясницу. Он проваливается в глубокий безмятежный сон, поставив телефон на беззвучный, и просыпается от того, что кто-то долго и упорно шкрябает в замке. Шиме сжимает рукоять пистолета под своей подушкой — без него не засыпается — и ждёт. С равной вероятностью это может быть незадачливый грабитель и кто-то из их врагов, прознавших про это убежище. А, может, и сам Ловрен, не попадающий ключом, всё возможно. Впрочем, когда в прихожей небольшой однушки слышатся приглушённые отборные ругательства, а со стены падает плохо прикрученная вешалка, Шиме понимает сразу, что это внезапно вернулся Деян, а, значит, пистолет можно отпустить, расслабиться и постепенно засыпать обратно. Сам виноват, что припёрся так рано. Ловрен заваливается в постель, едва скинув с себя одежду, дышит жарко и пьяно где-то позади лежащего на боку Шиме, и от него едва уловимо пахнет чужим дорогим одеколоном и хорошим сексом, когда он прижимается к спине Врсалько, будто ничуть не удивившись его присутствию в своей квартире, стискивая его в своих руках и утыкается носом в крупные чёрные кудри на затылке. Шиме уже хочет пошутить про то, что Деян охуел в конец приходить к нему в постель, натрахавшись со своим любовником и даже не приняв душ, но тот неожиданно ласково целует его куда-то в шею под волосами, трепетно потирается носом и шепчет неразборчиво, полубредово: — Лучший момент за сегодняшний вечер.