***
Просыпаться посреди ночи в дешёвом мотеле не было для Леви в новинку. По его мнению он занимался этим даже слишком часто, вскакивая что от стуков и шорохов, что от стонов соседей за тонкой стеной, что от собственных кошмаров. Сейчас же тело рядом с ним пыталось тихо слезть с матраса, но провалило эту задачу ещё на пятой секунде, когда начало ворочаться и стучать ногтями по прикроватной тумбе, пока искало очки. У Луссурии было две минуты, чтобы поднять за собой Леви, если тот ему был нужен, но тот только сидел на краю кровати и тяжело, сбивчиво дышал. Лёжа с закрытыми глазами и притворяясь спящим нельзя точно сказать, что происходило, но в тишине ночи у звуков появлялся особенный объём. Всхлип, оборвавший на середине — сдерживался. Шорох одеяла, вторым слоем ложащийся на Леви — спать больше не собирался, укрывал. Лёгкий стук металла о пластмассу и стекло — поправлял очки, лез под них, тёр глаза. Шум от трения дерева, скрежет выдвижного механизма — открыл тумбочку, что-то оттуда достал, закрыл. Давление на матрас резко ослабло, босые ноги сделали пару шагов, после чего те стали почти неслышны, но всё ещё различимы. Обошёл кровать, залез в сумку, позвякивая молнией. Достал что-то из одежды, почти не издающей характерных звуков. Закрыл сумку. Что-то уронил — бумажное, заполненное внутри. Сигареты? — тихо ругнулся, поднимая. Ещё пару шагов, скрипнул дверью, впуская резкий холодный воздух — дверь оказалась балконной — вошёл и закрыл её за собой. Расслышать что-то за закрытой дверью балкона Леви не мог. Он открыл глаза — больше всё равно не заснёт — и приподнялся на локтях, проверяя свои догадки. Через окно видно, как Луссурия стоял на балконе и опирался локтями на перила, закуривая. На плечах у него была кожаная куртка Леви. Шестерёнки в голове закрутились. Куртку можно простить, она была с подкладкой, а на улице ночью холодно. С сигаретами также в точку, но Леви показалось это дурным знаком. Луссурия обычно не курил. Он предпочитал снимать стресс по-другому. А это — вынужденная, быстрая мера, когда даже бутылки вина под рукой не находилось. Гроза подавил в себе желание лечь обратно и сделать вид, что это не его дело. Луссурия был его делом. Он поднялся, натянул джинсы и вышел следом на балкон. По коже пробежали мурашки, стоило только ступням коснуться холодного пола. С ним не поздоровались, но плечи Луссурии заметно дёрнулись, когда дверь повторно скрипнула. Его присутствие не собирались игнорировать. Славно. Он стал рядом, зажмурился от ночной свежести, пока Солнце поправлял чёлку. Спустя пару секунд неловкого молчания Леви прокашлялся, привлекая к себе внимание. — Всё в порядке? Луссурия горько усмехнулся, убирая сигарету ото рта. Его взгляд устремился вперёд. — Мне снилось, что ты не пришёл. — Несмотря на улыбку, его вид — щемяще-болезненный, глубоко раненый. — Мне снилось, что я умер. У Леви внутри что-то дёрнулось. Он заторможено кивнул, в первые пару секунд не понимая, как должен среагировать на такую фразу. Был ли этот сон о чём-то конкретном? Определённом моменте, когда всё пошло в жопу? В их жизни было столько отвратительного с момента знакомства, что так сразу не разобрать. А если это какие-то отдельные, несвязанные образы? Но тогда всё становилось только запутаннее. Хотелось что-то сказать, но чёрт его знал, что нужно было говорить. Леви приблизился, пытаясь заглянуть Луссурии в лицо, но тот только нервно рассмеялся. Сигарета упала из его пальцев. — Лусс, — позвал, наклоняясь, не позволяя от себя отвернуться. — Я здесь. Ты жив. Луссурия поднял взгляд. — Ты здесь. Я жив, — повторил, будто пытаясь себя убедить в правдивости этих слов. Будто повторение делало их намного правдивее, чем реальность. Леви кивнул и неловко приобнял того за плечи. Луссурия как-то рассказал, что физический контакт его успокаивал. Что все те небольшие психологические приёмы, которые он использовал для успокоения Леви, хорошо работали и на нём самом. Почти все советы разом выпали из головы, стоило только делу дойти до их применения. Но обнимать нужно. Он это помнил. И то, что лучше промолчать, а не пытаться разрядить обстановку фразами в духе «Ну вот, приплыли». За всей эпатажностью, уверенностью и обворожительной улыбкой иногда забывалось, насколько Луссурия был чувствительным. Он пытался держать это в себе, но стоило только крепким рукам прижать его к себе, как он беспомощно уткнулся Леви в плечо. Леви ему это позволил. Леви, открещивающийся от любых проявлений слабости, от их отношений — пока принятие не посетило его голову и не облегчило им обоим жизнь. Он всегда позволял Луссурии быть слабым в его присутствии. Потому что Луссурия никогда не упрекал в слабости его. — Я здесь. Ты жив, — повторил ещё раз. Голова на плече зашевелилась, выдавливая из себя «мгм». Казалось, ему нужно что-то ещё. Точка опоры, на которую можно положиться, будто одного большого Леви уже было мало. — Я обещаю. Солнце отодвинулся, посмотрел ему прямо в лицо, неловким движением пряча слезящиеся глаза за очками. — Обещаешь? — Обещаю. Они помолчали. Леви не давал обещаний, потому что не любил брать ответственность за чужие ожидания. Но сегодня — взял. Снова прижал к себе, стараясь не выглядеть слишком обеспокоенно. Позволил облокотиться, побыть слепым (сдвинуть очки на лоб) и выплакать все слёзы ушедшего сна. Луссурии было страшно остаться одному. Ему было страшно умирать. И именно для того, чтобы развеять дурное наваждение, у него был Леви. Даже если Леви его не всегда понимал.Часть 10. Плохой сон.
20 марта 2024 г. в 09:00
Леви редко понимал Луссурию до конца. Они проводили ужасающее количество времени вместе: работали или веселились, ругались или занимались сексом. У них было много общего, просто различий — чуть больше. Это никогда не мешало им находить всё новые и новые точки соприкосновения и сближаться. Мешало же Леви то, что Луссурия читал его как открытую книгу, когда сам иногда казался хаотичным сгустком эмоций, который не поддавался логичной оценке. Он мог изъясняться намёками и загадками, легко перемежать прямоту с недоговорками. Разгадывать его игрища было настолько же интересно, насколько и утомительно. Леви потребовалось много времени, чтобы Солнце начал говорить с ним откровенно, но даже это не всегда помогало разобраться, что у него в голове.