Высшее общество

В то время как вчерашняя вечеринка, на негодование преподавателей, всецело захватила внимание и разговоры студентов, на замок набрела осень. Ее сырое дыхание скользило по коридорам крадучись, неуловимо и шелестом. Ливнем она неизбежно пролилась на Хогвартс, небрежно встряхнула зелень, как конфетти, с ряда еще не успевших подготовиться к осени мощных ясеней и буков. Вырванные и украденные раньше должного листья еще не хрустели под ногами, но уже проржавели до горчично-медного цвета. Валери от пронизывающего ветра шмыгнула и провела ладонью под носом. Вода прегадко пролезла в ботинки и промочила носки целиком, шерсть прилипла к ногам. Как же странно — еще пару дней назад можно было изловчиться и поймать лето за хвост, точно убегающую дрянную кошку, а теперь его оставалось лишь вспоминать привкусом кружки, полной мелкой красной клубники, забытыми в джинсах постиранными билетами и набитым хламом и почтовыми марками чемоданом. Все то, что удалось захватить из дома беглянкой. Подошва громоздких ботинок смачно шлепнула о смятые листья и влажную землю. — Надо было остаться в замке, — пробубнила под нос Роза, шедшая слева с опущенными под грузом лямок рюкзака плечами. Валери думала о том же, но вслух не согласилась с ней, чтобы не взрастить ненароком тихое недовольство в полноценное возмущение. — Это еще ничего, тебе стоит побывать у нас, в Дурмстранге, — Валери фыркнула вместо этого, не сбивая шага. — Там морозы бывают под тридцать пять с минусом по Цельсию. У нас холодно настолько, что даже гриндилоу не выдерживают — спокойно засыпают подо льдом. Они там сворачиваются в клубки, как настоящие котята, поджимают под себя эти их уродливые… присоски? — Щупальцы, — подсказала Роза. — Конечно, легко гриндилоу выживать на морозе — они же лишь спят, никем не обеспокоенные, а не тащатся на поле ради тупой игры в мяч. Роза буркнула что-то еще под нос и нырнула с подбородком в обвивавший шею змеиным кольцом шарф. Она была в теплой дубленке верблюжьего цвета и уродливом, наверняка сшитом кем-то из членов ее семьи, свитере с кричащей буквой «Р» на груди, как у Супермена. На лоб то и дело падала премилая вязаная шапочка с пушистым помпоном, которую она раздраженно стягивала с глаз на затылок раз за разом. Она была одета столь тепло, подобно чему каждая мать, стоило только легкому прохладному ветру ласково облизать город — еще не морозно, но угрожающе предвестным жестом — хотела бы видеть и свою дочь. Валери на секунду обернулась к ней, скользнула по лицу взглядом — ей ведь тоже было прохладно, пусть и не настолько, а хрен бы побрал это вечное стремление казаться круче, непоколебимей, чем ты в жизни есть — и незаметно закуталась в старую, винтажную черную кожаную куртку; не по размеру и заметно взятая с чужого плеча, она висела на ней мешком. Бледные руки утопали в туннелях рукавов. Кристиансен откопала эту куртку пару лет назад в одном из маггловских секонд-хэндов, пропахшем старьем и парфюмом с истекшим сроком годности, когда впервые сбежала из дома. Иногда, запахнув куртку на груди и носом уткнувшись в плечо, она все еще могла убежать от реальности и представить, что ей все еще четырнадцать, что она впервые ушла из дома под истеричные хлопки дверей и проклятий с карманами, набитыми пустоголовой юностью, и становилось легче. Хогвартс ей все никак не мог прийтись по вкусу — или она ему? Они были словно случайно сведенные партнеры на лабораторной по Зельеварению: бросали друг на друга исподлобья осуждающие взгляды, не поддавались, твердолобо поступали по своему, и даже корень мандрагоры резали неслаженно, не желая уступать другому. Давно умершие, заключенные в рамки портретов призраки в кружевных манжетах о ней невежливо судачили в полный голос, а иногда лишь выразительно морщили носы и отворачивались с презрением, а стоило ей выйти из Большого Зала, как облезлая престарелая кошка местного дворника на нее желчно шипела и дыбом поднимала хвост, будто заклятьем ужаленная. От древнего замка неприветливо веяло английской высокомерной стужей, кричавшей, что она «недостаточно» — недостаточно благоразумна, вежлива, приветлива или что еще этой чертовой каменной глыбе от нее могло потребоваться, чтобы перестать выебисто перекладывать лестницы на другой маршрут за две минуты до Защиты от Темных искусств. Хогвартс был редкостной стервой. Валери непросто было напугать, недаром она была закалена металлом Дурмстранга, где половина передающихся шепотом легенд, вроде испытания кольцом живого огня в выпускных классах, топящие русалки под ледяным мостом и живые скелеты в кандалах в подземельях, оказывались правдой. Но Дурмстранг было легко раскусить — достойно державшихся, отважно переживших первые годы в темном замке и поборовших липкий сковывающий страх детей он принимал радушно, даже тепло — а загадку того, как правильно подступить к Хогвартсу с его сырыми коридорами и сбившимися в запутанную социальную иерархию студентам, она все еще не могла разгадать. Жизнь английских студентов стояла на трех столпах, помогавшим им не двинуться головой под грудой из учебников и свитков рефератов и эссе, вобрав в себя библиотечную пыль за полночной учебой: промывание желудков алкоголем, свежие скандалы и квиддичные матчи. Если с первыми двумя пунктами она вынужденно лицом к лицу познакомилась вчерашней ночью, то сегодня ее ждало туристическое завершение святой троицы местных достопримечательностей — может, это сделает ее своей, здешней. Продаст ей эту мечту об английской жизни. На стадионе было также скользко и сыро, лужи проедали поле огромными разводами, и ветер метался меж и сквозь возвышавшихся над землей металлических колец квиддичных ворот. Гранитное небо все темнело, из гладко-белого сгущалось в грязно-бурое, оттененное грозовыми облаками, грозящее махом придавить стадион вниз, к земле. На креслах в ожидании начала отборочных сидело пять-шесть студентов разных возрастов, не спускающих нервного взгляда с игроков на поле. Валери посмотрела на них следом — и нахмурилась, различив в форме сплетение изумрудных и серых оттенков. — Отборочные нашей команды должны были быть сегодня, — уверенно сказала Валери, встав на месте, как вбитый в землю столб, будто бы готовая спорить об этом до последнего. — Хьюго, — тонкая складка пролегла на лбу Розы; она нахмурилась, говоря о брате, точно проглотила горький сироп от кашля из полыни, — за обедом в пятницу говорил, что отборочные у вас в субботу в обед, — подтвердила она. — Но он мог и перепутать с воскресеньем, у него же в голове пусто, ветер гуляет. Ему сказали — влетело в одно ухо, вылетело из другого. Огромная открытая труба в голове. Валери прыснула со смеху. — Или Тайлеру ударило что-то в голову, и он решил в последний момент поменять день. — То есть Тайлер может делать что угодно лишь потому, что он капитан? — возмутилась она. — Не прямо «все», но переставлять даты тренировок по серьезным поводам, вроде экзаменов, из рук плохой погоды или, не знаю, зачетов по обязательным для всего курса предметам, он имеет право. Но ему хватает и не очень веских, — многозначительно ответила Роза. — «Не очень?» — переспросила Валери. — Что значит «не очень»? — У Забини… непредсказуемый характер. У него странные «пацанские» понятия. Он делит все на черное и белое, своих и чужих, а стоит лишь сказать лишнее слово — разозлится с полуоборота. Как понесется, Мерлин!.. Хьюго как-то обмолвился, что Забини может в один день отменить все тренировки на месяц, разом так, на эмоциях, а на следующий день ожидать всю команду на поле ранним утром, собранными и бодрыми. — И ему совсем никто не может возразить? — Вправить ему мозги и поставить его на место может лишь строгий выговор от профессора Сен-Этьен, но команда старается не замешивать ее в это — ты заметила, наверно, какая она строгая. Ее обходят стороной даже наши гриффиндорцы. Спрятавшая ладони по карманам, Валери вымученно промычала согласное «угу». На тот момент она была в Хогвартсе лишь неделю, но, краем глаза увидев в коридорах грозную фигуру Стальной леди, как ее не то в шутку, не то из страха прозвали ученики, уже усекла на лету, что с ней какие-либо шутки плохи. До войны профессор Сен-Этьен работала в Отделе магического правопорядка, но как только объявили о смене режима, сразу же ушла с поста, поделилась с ней Рокс своим низким голосом во время перекура в туалете. Ходили слухи, что ее семья поголовно была убита Пожирателями Смерти, шептались, что она же и спасла во время их безнаказанности десятки магглорожденных, а после скрывалась в лесах во время самой морозной для Британии зимы. Что из этого было чистой монетой, конечно, никто с уверенностью сказать не мог, но перед суровым взором из-под шляпы с вдовьей чернильной сеткой несущаяся детвора замедляла ритм, а старшекурсники почтительно понижали голос до полушепота. — …Боятся. Да и Хьюго как-то сказал маме, что по-детски как-то вызывать каждый раз взрослого, сами разберутся, так что в других случаях команда подстраивается под Тайлера. Перспектива быть отобранной в команду Гриффиндора под началом несносного капитана, под которого все невесть по какой причине стелются и прикрывают его выходки, становилась все менее заманчивой в глазах Валери; она уже мысленно ругнулась про себя и на себя, что не узнала об этом заранее и приперлась в такую рань, проснувшись аж в восемь утра после громкой вечеринки с таким чувством, будто ее переехало стадо фестралов. Она сжала разочарованно челюсти, еще не покинутая верой, надеясь, что слухи лишь преувеличивают. По крайней мере, остальные члены команды, вроде Рокс, Аден или Бена, казались нормальными ребятами. Она задала вертевшийся на языке вопрос: — Если он так невыносим, почему его не вышвырнули из команды? — Потому что он капитан уже второй год, — хмыкнув, объяснила Роза. — В начале прошлого года парни уже пытались вытурить его, как только он перенял звание капитана. Ричард и Тайлер сделали пари — кто облетит быстрее все коридоры школы, получит звание капитана… Полные тупицы! Лишь мешались в коридорах и не давали нам пройти к кабинетам на занятия вовремя. — Дай угадаю, — Валери хлопнула по лбу ладонью, — Забини выиграл и остался капитаном команды? — Да. Сразу после того, как они закончили трехнедельные отработки под надзором декана, начались тренировки, и все вроде как свыклись с его положением в команде — что сама команда, что остальные ученики, — Роза бросила взгляд на поле, где слизеринские студенты что-то обсуждали на повышенных тонах, пытаясь перекричать ветер, и размахивали руками. — Кроме, наверно, Ала и Малфоя. Валери проследила за ее взглядом и повернула голову следом, чувствуя, как ветер назойливо выбивает синеву волос, спрятанных под капюшоном толстовки. Слизеринцы встали с трибун и летали на метлах по полю резво и быстро, как метко выпущенные из лука стрелы, с явным старанием выписывая в воздухе финты и трюки; Кристенсен подмечала их опытным взглядом игрока и ярого болельщика, не пропускающего большинство квиддичных матчей. Пятеро парней уже в фирменном изумрудном цвете команды стояли в стороне, руки на плечах друг у друга, переговаривались и свысока разглядывали пролетающих мимо их глаз новичков, оценивая, видимо, технику полета, навыки или невесть что еще. Выглядела эта сплоченность даже угрожающе со стороны — чего они, похоже, и добивались. — А где… У них что, одни парни? — она присвистнула, с прищуром разглядывая чисто мужскую команду, невольно уже смотря на них предвзято и оценивающе, как на соперников. — Ничего себе. Тьфу, аж через поле воняет тестостероном и токсичной маскулинностью. Они не допускают девушек в команду? Это какой-то сексистский бан? — Это трудно так просто объяснить, но на Слизерине свои сложившиеся веками порядки и обычаи. Большинство из их студентов, за редкими исключениями, пришли из чистокровных аристократичных семей, где все еще царят традиционность, консервативность, устарелые ценности. Они не идут наперекор словам родителей, которые их обеспечивают, и предпочитают придерживаться их мнения и воспитания, а те пришли от их предков… У них в руках могут быть любые новейшие технологии, но головой они остались в прошлых веках, средневековье, там, где считали важным бред вроде защиты чистоты крови, — Роза объясняла монотонно терпеливым преподавателем, будто проводила лекцию перед классом студентов. — Представляешь, еще в прошлом поколении их деды составляли договоры и сводили своих детей женитьбой? Вот родители Забини или Малфоя, например. — Пиздец. Пиздец, — Валери искренне изумилась, ее брови подскочили на самый лоб. — То есть, как в фильмах? Типа браки по расчету? — Ага, именно так. Мне мама об этом рассказывала. Она же магглорожденная — когда она училась в школе, любое слово с их стороны оставалось безнаказанным, ведь у власти стояли лишь чистокровные, которых сменяли их дети. Еще тридцать лет назад Лили и Альбус не смогли бы сесть за один стол с этими претенциозными привилегированными детишками, — Роза сунула ладони в карманы, поджав губы, — а теперь… Она осеклась, почувствовав, что выпалила лишнее. «А теперь помыкают и заправляют ими с их же позволения, выбирая, что они будут есть на завтрак, на какие темы говорить и с кем. Как же неожиданно поменялись карты!» — застряло где-то острием меж ребер, неуютно. Но она замолчала так резко, ни с того ни с сего, что Валери повернулась к ней. Рассмотрела лицо Розы, пока та оторопела и разглядывала то ли слизеринскую команду, то ли что-то позади со скованным, пасмурным лицом. Будто бы обиженная чем-то или выискивала ответы. А может быть, раздумывала о том, изменилось ли что-то на самом деле за эти тридцать лет; или о том, что сама могла быть среди них, тех «претенциозных привилегированных детишек», разливавших высокомерие по коридорам густой карамелью, неосознанно пойди когда-то по другой дороге в решающем выборе — но, как и бывает всегда с важными развилками пути, не сумела ощутить ценность в моменте. Может быть, ни о чем из этого — для Валери Роза пусть и была на тот момент самым близким человеком в замке, спасая от страха перед чужой школой единственным тросом, подобно Хогвартсу она оставалась сама по себе еще не до конца раскрытой головоломкой. Валери несильно растормошила ее ладонью, вытягивая из раздумий, и позвала: — Пошли пока на трибуны. Присядем хоть, отогреемся. Пока ветер метал игроков по полю, Альбус стоял на прохладной, смятой в грязь ботинками траве, грозно, расположив руки на бедрах и выпрямив широкие атлетичные плечи. Он сосредоточенно рассматривал всех пришедших новичков, строгим взглядом бегло перебегая от одного к другому, пока не заостряя его ни на ком определенном, чтобы не дать тому ненароком заранее ложную надежду и повод расслабиться. По нему было и не сказать, что прошедшим вечером, скрытый раскатом музыки и мраком в тенях красных лучей-ультрафиолетов, он выпивал на спор одну за другой стопки огневиски с перцем; напротив, выглядел подчеркнуто собранно и непоколебимо, от него веяло свежестью, сосредоточенностью и контролем — что над собственным телом, что над полем в его ладонях в кожаных дубово-коричневых перчатках охотника. На серебристо-зеленых объявлениях они написали, что ищут в команду ловца и загонщика, оба из которых выпустились в прошлом году и, соответственно, покинули школьную команду. Капитан третий год подряд, Альбус был уверен в своем решении сохранить прошлых членов команды, проверенных, надежных, с большей частью которых он играл уже четвертый год, и они выстроились возле него прямой линией, как рыцари Мерлина. Малфой, постоянная переменная и правая рука, Ренард Блишвик, Кристиан Розье и Нейт Блэквуд — все, как один, чистокровные до десятого колена, безудержно богатые и заносчивые придурки, словно других Слизерин и не выпускал из своего конвейера, оставляя со змеиными штампами. Объяви отбор на все места в команде, появятся еще по трое таких на каждое, но Альбусу было непременно важно показать парням, что он все так же доверяет им и их навыкам, так что роль стабильно оставалась за ними без каких-либо проверок и испытаний. Они же не гоночные метлы, чтобы устраивать им ежегодный технический осмотр, в конце концов. Посторонние смотрели на его решение как на вздорный и возмутительный каприз, бессовестный жест, кричащий о вседозволенности, блате и прочей херне, которую несложно было расслышать в разносимых сплетнях или разгадать в отравленных ядом насмешки губах. Альбус отчетливо представлял, как Забини преподнесет это своей команде, смерив всех заносчивым взглядом — «Каждый игрок в команде пройдет отбор, мы же не слизеринцы, чтобы места отдавать по связям и продавать за галлеоны». Скорпиус легко тронул его за плечо. Придвинулся ближе и бросил едва слышно на ухо шепотом, на лицо напустив непроницаемое для всех, кроме близкого друга, выражение: — Видишь парнишку с белыми волосами? — Бледный указательный палец поднялся в воздухе, указывая на одну из летающих фигур. Альбус вгляделся и заметил среди игроков одного тощего угловатого парня, с бесцветно-белыми волосами, еще белее, чем у Малфоя; это был прожигающий глаза оттенок, лишенный каких либо примесей других цветов, ни серого, ни молочного. — Это Роули, Юдес, пятый курс. Помнишь, как в прошлом году кто-то украл на метле с Рождественской ели в Большом Зале звезду — ту, историческую, о которой Сен-Этьен постоянно задвигает нескончаемую лекцию. — «Она горит еще со времен динозавров, попробуйте только снести салютом, маленькие несносные бескультурные подонки»? — А вор скрылся, не пойманный ни одним преподавателем. — Его не могли поймать ни Филч, ни разгневанный и шипящий змеей Монтегю, посылавший вслед Остолбеней под вопли Боунс, — заговорщицки отозвался заинтересовавшийся историей Альбус, наклонившись ближе к Скорпиусу, но еще не понимая, к чему тот ведет. — Это был он, Роули. На спор с друзьями. В мае, когда поймали наших слизеринских четверокурсников с огневиски в туалете, пожаром разгорелся скандал, вмешался родительский комитет и потребовали как можно скорее искоренить равнодушие в воспитании, лучше следить за их детьми, прочее и прочее. Так что каждую спальню четвертого курса осмотрели вдоль и поперек на другую контрабанду и — какое же удивление — вместо алкоголя нашли пропавшую реликвию у Юдеса Роули над кроватью, повешенной, как трофей. Метафоричные рога оленя, — Малфой хмыкнул, покачав головой. — Абсолютно безмозгло, конечно, но ты же и не мозги в команду ищешь — летает он проверенно быстро. — А стоит ли он его постоянных трехнедельных отработок и отсутствий, если ему не хватает ума не попадаться? — отметил Альбус, не отводя взгляда от маячившей перед глазами светлой макушки. Как капитан, он обязан был быть дальновидным и здравомыслящим, но, честно говоря, по большей мере его жгло неудержимое желание потешить эго блеском золота кубка выпускного года. Он щелкнул суставами пальцев и на холоде выдохнул ванильными клубами пар, точно отпустил с губ сигаретный дым. Всем телом разом чувствовалось явное пришествие нахлынувшей осени: в мокрой прохладе на коже, в гортанном зуде во время пущенных по полю криков. — Тебе решать, капитан, — находившийся в приподнятом настроении Скорпиус по-доброму приулыбнулся и отвел глаза в сторону трибун. Даже бледная улыбка редко виднелась на его лице в чужом присутствии; она необычно смягчала его острые и недружелюбные черты, словно обласкивала теплым светом зажженного очага. Этот проникновенный дружеский жест был чистым до основы, лишенным какой-либо неприступности или многозначности, как и доли притворства, к которому выросший среди чистокровных аристократов Альбус привык давно, что теперь не мог не закрывать снисходительно на фальш глаза и воспринимать всего лишь еще одной формой вежливости, диалектом речи; поэтому искренность воспринималась особенно остро на подсознательном уровне, ближе к сердцу, на грудь ложилась согревающим пластырем. Он несильно сжал плечо Скорпиуса братским движением, не то благодаря за поддержку, что пришел ни свет ни заря за ним на поле, будто был другой выбор, не то ища в нем опору в решающем будущее команды выборе — не для него одного квиддичная финальная победа оказалась бы отличным дополнением в списке достижений для университетского портфолио, и не хотелось подвести ни их, ни себя самого. Альбус прочистил горло, чтобы прозвучать громче и перекричать свист пролетающих метел, прогремел усиленным заклятием голосом: — Селвин! Подойди, пожалуйста. Голубоглазый шестикурсник Арон Селвин легко подлетел к ним ближе, несмотря на раздувшийся ветер. В меру накачанный и атлетичный парень посмотрел на Альбуса смиренно и покорно, ожидая любого вердикта капитана и готового с ним согласиться, будь он утвердительным или необоснованным приказом покинуть поле, с глаз долой, опечаленно склонив голову вниз. За все утро на метле показывал он себя безукоризненно. Альбусу понравилось, что тот летал и полностью контролировал метлу, словно никакой непогоды и не было; он считал это главным преимуществом для загонщика, которому нужно было и держаться на метле, и пасовать бладжер мощными ударами тяжелой биты. Его взгляд в который раз оценивающе проскользнул по бицепсам новичка и груди сквозь пропитавшуюся потом сапфировую футболку, пытаясь рассчитать, хватит ли тому сил. Задумавшись, в молчании он разглядывал его еще пару секунд — как судья, властно решающий чужую судьбу в своих ладонях. Затянувшийся для всех волнительный момент, пока что парни из команды, что Арон ожидали ответа, внимательно разглядывая его ничего не обещавшие прорези скул. Наконец на лице Альбуса растянулась задорная улыбка, при которой на щеках вырезались ямочки — его визитная карточка — и он благосклонно раскрыл руки для приветствующего объятия, точно приглашал к столу старого блудного друга: — Поздравляю, место в нашей команде — твое, парень. Арон поднес ладони к лицу, раскрасневшийся от неожиданности: — Мерлиновы чулки, охренеть! Спасибо, спасибо! — он перевел ладонь к покрывшемуся испариной пота лбу, глуповатая улыбка расплылась на его губах широкой светло-розовой линией, точно мазок краски. Парни команды разошлись громким ревом, воодушевленно заулюлюкали, точно дикие звери в лесном ритуале, будто в команду приняли в тот момент и их тоже, и ринулись то хлопать по плечам, то крепко обнимать Арона, пока все остальные игроки на поле замерли в воздухе, искоса наблюдая за ними. Замерзшие и изрядно пропотевшие за последние полчаса, они смотрели почти что с обидой, завидовали. — Не подведи нас, загонщик, — на свой манер ободряюще бросил Скорпиус, припечатав ладонью по плечу парня пару глухих хлопков. Кружащийся в центре внимания Арон опустил глаза и что-то со смущенным видом невнятно пробормотал — через парней было невозможно разобрать, что именно он произнес, но это вдруг утратило значение — послышались многолюдные шаги со стороны замка, и все внимание мгновенно перешло от новичка ко внезапно появившимся на поле гостям. Мальчишки на метлах зависли в воздухе и любопытно повернули следом головы, как птички. Рубиновые футболки и воздушные бомберы вырезались контрастно на буром полотне облаков. Четверо спортивных, мускулистых парней и низкая, но бойкая девушка направлялись к полю нахально и оживленно, шумно пересмеиваясь и подначивая друг друга, будто имели на него полное право. Альбус не сомневался, что среди них Тайлер будет идти впереди. Он ожидал различить его среди остальных сразу, как только увидел броско-красный. В небе выстрелил и затих долгий глухой раскат, как пущенная днем невидимая петарда. В нелюбезной, пропитанной беспокойным ожиданием грядущего тишине небо, казалось, натянулось над полем туже прежнего. Тихо с их стороны стало так резко, беспокойной вспышкой, что Альбусу на секунду померещилось, будто у него глубоко в раковине уха назойливо заскрежетала колокольчиком мошка. Нахмурив брови, парни из команды начали вопрошающе переглядываться. Подсасывало под ложечкой — плохое предзнаменование. Арон позади что-то спросил полушепотом у Розье. Они неосознанно сплотились и выстроились возле Альбуса прямой линией, скрепив от тревоги руки на замки. Охранники на защите. «Будто столкновение преступных кланов, криминальная Британия, стена на стену», забавно промелькнуло у него в голове. Если Альбус что-то и знал о гангстерах, так это то, что ему нужно сразу показать, кто главный на поле. Достоинство и гордость подтолкнули его вперед, навстречу к гриффиндорской команде. — Забини, приятная встреча! — поприветствовал притихших соперников Альбус. Тайлер выразительно скривил лицо, как от лимона. Альбус осекся, подловив себя на излишней неприветливости. Хоть после той стычки в поезде костяшки все еще зудели размазать самоуверенную страшную рожу Тайлера по асфальту смачным ударом кулака, даже без палочки, стоило держать себя в руках и быть выше этого. Он отутюжил голос прочищенным горлом, продолжая уже расслабленнее — так, чтобы никто не разузнал, что это стоило ему неизмеримой воли. — По какому вопросу имею честь видеть? Тайлер опять выпучил на него глаза и сцепил челюсть. Этакая псина с намордником, сверкающая на тебя злобными взглядами и тихим утробным рычанием — не хватало лишь предусмотрительной таблички «Осторожно, злая собака». Альбус внутри рассмеялся с вычерченной карикатуры. — П-поттер, — Забини выплюнул в сторону, вызвав у Альбуса порыв брезгливо скривиться, — не еби мне мозги своей клоунадой. Поле сегодня наше. Официально. Так что давайте, собирайтесь и съебывайте. И поживее, нам нужно провести отборочные. Повисло свинцовое молчание. Альбус раздраженно потер виски. Привыкший получать от окружающих необходимое легко, заранее, с одной лишь просьбы, он всегда обходился дипломатией, мирными обсуждениями и щепоткой природной обаятельности, пустую драку обходя стороной за редкими исключениями. Но Тайлер… Есть такие люди, которым ты крышу с яростью и слюнявой пеной во рту сносишь просто тем, что соизволил родился. Можешь никак их не трогать, существовать за пределами их зрения своей никак их не касающейся жизнью — и все равно же найдут повод доебаться, вытрясти все нервы и оплевать. Больше никак нескончаемую агрессивность Забини Альбус объяснить не мог. Или в детстве его укусила бешеная пикси. Или родился он просто уебком. — Забини, ты уже в край не охуел? — прямо спросил Розье, высунув с губ зажженную сигарету. И тут, когда молчание с треском разбилось на осколки, понеслось: — Действительно, какого хрена, вы уже всякую черту переходите, — вспылил Ренард, с хлопком перекинув биту из руки в другую. — Приходите, блять, на поле в чужой день… — Вот именно, расписание существует не просто так, — гаркнул Блэквуд. — …как к себе домой, сутулые пси… — Черти еба… — …ны, надо было первыми занимать место… — А кто сказал, что мы не занимали? — воинственно шагнула вперед боевая Аден, сложив руки на бедрах буквой «ф». Ренард сделал шаг в ее сторону и навис над ней. Выглядели они со стороны смешно — вооруженный битой угрожающего вида перекаченный парень под два метра и она, гневно испепеляющая его взглядом с позволяющей ростом высоты на две головы ниже его. — Расписание сказало, принцесса, — рявкнул он. — Или гриффиндорцы совсем разучились читать? Так давай подарю букварь, может, еще не поздно. — Не разговаривай так с ней, — вмешался в ссору Бен Вульф, выступая вперед рывком. Слизеринцы негодовали и осыпали возмущениями на повышенных тонах, между ними бил ток и катились заряженные молнии, Аден и Блишвик ругались и матерились друг на друга сквозь зубы, а Тайлер стоял, получая явное неимоверное удовольствие с размаха посеянного собственной ладонью хаоса, чуть ли не сполна довольный собой. Картонный Арес с дешевыми трюками и провокациями, ищущий везде мордобоя и скандала. Альбус готов был поспорить на новейший драгоценный Нимбус — гаденыш специально так подстроил. И как разыграл-то? Эффектно! Не влезали и Хьюго, Ричард и Скорпиус. Если последние стояли с таким похуистично-аристократичным видом, будто происходящее было ниже их достоинства на две головы и к ним не имело отношения никакого, то у первого лицо было неловкое, почти провинившееся. Как ребенок, когда родители косвенно поссорились из-за него. — Прости, Ал, мы о тренировке сами-то только узнали, — он смущенно почесал затылок под рыжими короткими прядями. Хьюго разговаривал медленно, будто проснулся двадцать минут назад, натянул на торс футболку и сразу же вышел на поле. — Подумали, мол, а вдруг вы решили перенести тренировку, и Тайлер успел перехватить поле в расписании. Альбус, занятый критичными раздумьями о том, как привести команду в порядок и завершить отборочные, небрежно отмахнулся от его слов. У него подавно не было сил на поддержание еще и чужого душевного спокойствия. Он примиряюще вскинул обе ладони — не пойдет он на попятную дипломатично, так не закончат и до ночи собачиться и тявкать без толку по прорепитированному годами тщетному сценарию. — Я совершенно уверен, что здесь какое-то недопонимание, — на его лице упрямо четкое и ровное спокойствие, не дрогнет предательски и мускул в напряжении, лишь поднятые в фальшивой насквозь миролюбивости уголки губ. — О, ты совершенно уверен, — передразнил его Тайлер. Ухмылка играла на его лице огоньками зажигалки — опасно, грозя поджечь темпераментом ближнее, хоть и ненарочно. Спина Альбуса неестественно прямо выровнялась, правильный угол в девяносто градусов. Изнутри напряжение сжало его в своей хватке жестче, змеей медленно и скрытно пробираясь выше, до горла. В висках зудело интуитивно ощущением чего-то ложного, незаметно происходящего за простором его зрения, будто прямо в тот же момент, за спиной, его наебывали изрядно. Это скользило и в воздухе — густом и отравляюще-удушливом, в поднимающейся духоте от мокрого асфальта, какая даже в холод расстилается над землей перед грозой. Вопреки этому едкому предчувствию, он договорил, прикладывая всю свою выдержку: — …Мы занимали, как и в каждый прошлый год, поле для отборочных через нашего декана в первый же день курса. Наш декан оповестил тренера Густава, и поле, по крайней мере на этот день, принадлежит нам. Прости, — по свирепому выражению в светло-зеленых глазах Альбуса было понятно — извиняться ни за что он не собирался, — но мы собираемся закончить отборочные, как планировали. Покиньте поле. Можешь вернуться завтра. Или подождать на трибунах, пока мы не закончим — но, предупреждаю, это может продлиться до позднего вечера. — Ничего страшного, Забини. Может, хоть так увидишь, как летают настоящие игроки в квиддиче, — загоготал придурок Ренард. Арон тут же рассмеялся, Розье прыснул и покачал головой, слизеринцы дали Ренарду пять по ладоням со смачными хлопками с двух сторон. Альбус бросил на них взгляд и ухмыльнулся; это небольшое, слаженное действие от команды придало ему необходимой уверенности, и хватка предчувствия разжалась на секунду. Тайлер же в этот момент потер подбородок указательным и большим пальцем. — Вот тут ты ошибаешься, парень. Вы не заняли поле. Самообладание Альбуса начало расходиться узорчатыми мраморными трещинами, сквозь которые плавно начала выступать раздраженность. Тайлер неизменно вызывал у него во рту горечь желчи. Этот фарс, растекавшийся в спектакле выступления соло-актера, изрядно вытрепал ему нервы. До этого сохранявший безразличный вид и молча наблюдавший за происходящим Скорпиус насторожился; в отличии от Альбуса, он не желал соглашаться на роскошь всеми желаемой и обожаемой поддельной двадцати-четырех-часовой приветливости и бриллиантовой дружелюбности, и если ему кто-то неосторожно переходил дорогу, то глаза его испепеляли роковыми всполохами. В их дуэте он был плохим аврором, последним предупреждением. Из-за спины Альбуса он нетерпеливо подал голос: — Ты сомневаешься в Монтегю? — ледяным тоном, сочившимся возрастающей тенью угрозы. — Можешь лично пойти разбираться с ним. — Вперед, дорогу к его кабинету ты наверняка знаешь — не раз был на отработках, — позволил себе издевку Альбус. — Не думаю, что в этом есть смысл. Видишь ли, в этом году изменился процесс бронирования поля, — он сплел пальцы с тошнотворной улыбкой и принялся объяснить им, как детям. — Теперь, по решению Густава, — так звали тренера и учителя по полетам, бывшего игрока ирландской команды, фамилию которого давно забыли и обращались просто по имени, — бронирование происходит по волшебной доске у входа в Общую гостиную и только там. Все другие бронирования считаются недействительными. Наша команда именно на этой доске зарезервировала поле еще в среду. Альбус покачал головой, все еще не желая верить и слову от вечного врага. — Если это правда, то нас, как минимум, должны были предупредить об этом заранее. — Наверно, вас должен был кто-то предупредить. — Тайлер пожал плечами. — Вспомнил. Профессор как раз просил об этом меня, это я должен был предупредить вас, да что-то как-то забыл. Хорошо, что сейчас смог найти время. Пропущенная деталь встала на место очертаний недостающего пазла, и все сошлось. — Он издевается? — пробормотал Блэквуд и оглянулся по сторонами, будто спрашивая у остальных, но слизеринцы встали вкопано. Лишь хмуро переглядывались. Обескураженные гриффиндорцы опешили, будто только узнали сами, как их капитан выбил на сегодня поле. Аден пристыженно провалилась взглядом. Тайлер отряхнул руку об руку с хлопком. — К сожалению, вам придется покинуть поле и закончить в другой день. — Су-у-укин сын, — позади выплюнул Ренард, отбрасывая чью-то ладонь-тормоз. — Пусти меня, Розье, я ему втащу!.. У Роксаны Уизли был тяжелый, мужской шаг, будто бы она шла и гремела кандалами, чей звук нарастал с ее приходом на горизонте. Казалось, она специально шла так громогласно, чтобы предупредить всех о своем приходе — мол, вот она я, встречайте! Или же так, как разгуливают дети помладше на особо мрачных улицах своих маленьких пригородов из домов-одноэтажек, где ночью не льется прерывающийся свет фонарей вдоль дороги и не залает собака, твердо наступая ботинками и нарочито громко распевая песни, показывая всем, что не страшно, не страшно, не боятся резвящихся острых теней у раскидавших ветви кустарников. Она была всегда такой, сколько Роза себя помнила. У них была разница лишь в четыре месяца, Роза родилась в конце июня, а Рокс в начале года, и их матери Анджелина и Гермиона почему-то предполагали, что по этому простому поводу они несомненно поладят и подружатся крепко и навечно. Умилительным зрелищем, двумя крошечными, роющимися в песочных замках пластиковыми лопатками девочками в платьях-фонариках в песочнице с полароидов, они были до смешного недолго; когда Роксане исполнилось семь, ее матери что-то стукнуло в голову, она внезапно распсиховалась и бесповоротно ушла от семьи, оставив позади двоих детей на плечах у растерянного мужа. Иногда Анджелина возвращалась, но от этого почему-то становилось хуже. Прошлым Рождеством Роза резала индейку на тесной кухне Норы, когда вдруг услышала, как тетя Флер и тетя Джинни шептались в тени тумбочек о том, что Анджелина нашла себе какого-то парня на семь лет младше. Нож вонзался в нежное запеченное мясо плавно, брызгая ароматным соком, в соседней комнате галдел смех младших детей, игравших в догонялки под оперу Селестины Уорлок по радио, а Роза задержала дыхание и с любопытством подслушивала семейные секреты, оберегавшиеся под замками строже Отдела Тайн, которые никогда не узнала бы в другой час: «Как же ей не стыдно, он же ей в сыновья годится», «Джинни, не 'ходила бы она в таком 'ханнем воз’хасте», «А все равно, неправильно же — с кого должны брать пример ее дети?». Муж Анджелины, дядя Джордж, наотрез отказывался подписывать документы о разводе, как бы она не кричала, плакала и оскорбляла его на пороге сотрясавшегося дома; пусть она и колесит на другой части страны невесть знает с кем, надеялся, что останется его женой — жалкое зрелище. Тут зазвенел звонко предательский таймер на духовке, оповещая о готовности сладкого лимонного пирога, и тетушки завертелись на маленькой кухне в поисках расшитых перчаток, под звоном Роза юркнула из кухни незамеченной с подносом курицы. Роза не знала, слышала ли Рокс сама эти сцены и кем осталась для нее тетя Анджелина — боггартом ли, раз та от одного ее упоминания шугалась и шипела беспризорной облезлой кошкой? — но еще перед Хогвартсом она вдруг отказалась носить что-либо, кроме толстовок, начала лазить поздно по улицам с местными маггловскими детишками с сомнительной репутацией, обзавелась новыми ссадинами на коленях, не раз разбиваясь с Хьюго и Альбусом о недавно поставленный забор на метле, и совершенно перестала водиться с Розой, оставив ей глупые песчаные замки строить в одиночестве. А сейчас, судя по зачастившей в ее Магинсте мордашке Тайлера, еще и страшно отупела. Роксана шумно рухнула на сидение рядом с Валери, задрав ногу в кедах на другую. Она вытащила пальцы со дна карманов ветровки, чтобы поздороваться с той каким-то братским хлопком по спине и ладони, но не подала и знака приветствия Розе, даже встретившись с ней взглядом в упор. Ни слова, ни привета, ни простого кивка — только вздернутые секундно брови и брошенное «Милая шапочка», и она отвернулась к Валери для разговора. — Что здесь забыли эти? — поинтересовалась Роксана, кивнув головой на квиддичное поле — далекие фигуры в алом и изумрудном, как цветочные клумбы. Возбужденно всплескивающие руками, активно переругивающиеся, что-то выясняющие и делящие между собой. Ветер доносил повышенные тона отголосками, но выделить что-нибудь отчетливое не было возможно. Валери нагнулась вперед, переместила локти на колени и сложила ладони в замок под подбородком, рассматривая команды. — Даже и не знаю, если честно, — прямо ответила она. — Когда мы пришли, а это было минут пятнадцать назад, они уже были здесь. — Странно, — озадаченно прокомментировала Рокс. — Поле-то сегодня мы точно занимали. — Н-да, у них вроде как тоже отборочные идут. — Втроем они синхронно повернулись к полю, разглядывая явную и непредотвратимую драку в зачатке. — Или шли, по крайней мере, но уже фиг разберешься. Что они сейчас делают? — Хуями мерятся, — со знанием дела кивнула она головой. Роза невольно скривилась от так легко брошенной ругани — лишь на краткое мгновение, но Рокс, прирожденная охотница, успела поймать след кислой мины на лице кузины и насмешливо фыркнула. — Эта картина уже настолько всем остервенела, что никто уже не обращает внимание, — обронила Роза. — Так было всегда, насколько я помню, с самого первого курса. Стоит Алу, Малфою и Забини собраться в одних стенах, как неминуемо следуют оскорбления, угрозы, в воздухе летают заклятья и порчи. И никому нет покоя, пока их не растащат по разным углам, как в детстве. Альбус и Скорпиус поспокойнее, в последние годы первыми точно в драку не лезут, а вот Забини обычно начинает первый — всегда найдет… Рокс тут же перебила ее, возражая: — Да неправда! Чего ты так слизеринцев ставишь в абсолют? На глазах у всех они неизменно насмехаются над Тайлером, будто сами в сто раз чем-либо лучше, отпускают язвительные шутки; только слепой, глухой и тупой одновременно бы этого не отметил. И что, Тайлер должен сидеть и терпеть это снобистское отношение, потому что все лижут задницу им из-за денег? Роза бросила на нее выразительный взгляд, округлив глаза: — Тайлер и сам не нищий, Рокс, — она подавила смех в горле. — Он — Забини, не диснеевский Бродяга. Роксана звонко цокнула языком: — Хорошо, все лижут им задницу из-за денег, популярности, подписчиков в Магинсте и смазливых лиц. Так лучше выразилась, а, Роза? Наша королевская кровь, — протянула она с насмешкой; ее пухлые губы, очерченные темно-коричневым карандашом, скривились. — Два смазливых принца. Валери зацепилась за промелькнувшее в воздухе новое интересное название — Магинст — и попыталась попросить объяснение, пока тема не прошла, но Роза не дала ей вставить слово: — Все равно глупо отрицать, что Тайлер не начинает первым драку. Он постоянно ищет, к чему бы прицепиться. Будто он… Роксана свела руки на бедрах, холодно прищурившись. Валери уже заметила: когда дело доходило до Тайлера, она вдруг сбрасывала легкость привычного пофигизма и в секунду становилась жестче, рьянее, кусачее, страстно вставая на его защиту, как с поводка сцепленная. — А что было тогда в поезде первого сентября? Роза потупила взгляд в отступательном жесте: — Меня там не было, откуда мне знать? — она пробормотала невнятно. — Мне нет дела до сплетен. — Так давай я расскажу, Роза, а ты не будешь лезть, не зная до конца… Валери подавила смешок, догадавшись, что, унесенные рьяным ветром драмы, собеседницы уже давно позабыли, к чему распутывали нити отношений между парнями. Она оглянулась на поле — там все еще происходила неразбериха, кажется, в дело пошли кулаки, но с их места было трудно понять и сказать точно. Взгляд перешел к новичкам обеих команд, тем, кто ждал результата отборочных или их начала — они неловко застыли наперевес с метлами, почесывая затылки и шею, не опуская взгляда от лидеров их потенциальных команд. — …И знаешь что? Ни с того, ни с сего, парни взъелись на него за то, что он со мной общается — и это сейчас, в нашем году, когда на дворе процветает феминизм, и я имею полное право решать, с кем я хочу и могу заводить общение, и никак это не их дело, — Роксана аж давилась от негодования, мощно всплескивая руками и в воздухе ими рисуя круги. Валери показалось, что Рокс всю неделю несла это возмущение в себе тяжелым и нагревающимся с каждой минутой грузом, и сейчас, как вскипело и нашелся подходящий момент, явно избавлялась от него с облегчением. — Особенно Альбус яро дрался за мою «честь», хотя и Хьюго тоже постарался. Первое сентября промелькнуло перед глазами Розы в тот же момент. Она никак не смогла бы опровергнуть слова Роксаны. В тот день она видела лишь Альбуса одной минутой, заскочившего за помощью по Трансфигурации, а Хьюго, понятное дело, избегал ее драконьей оспой. — Они зажали его силой в коридоре Экспресса у его купе, четыре парня на одного, как же благородно! — язвительно продолжала Рокс. — Угрожали, чтобы перестал со мной общаться, якобы дурно на меня влияет. Ты представляешь, кузина? Твой младший брат вдруг решил, что мне нужна опека, словно я какая-то хрупкая малолетка в когтях гриндилоу, нуждающаяся в принце на Нимбусе… Валери перевела взгляд с обозленного лица Роксаны, подхваченной гневной тирадой, на Розу, и тут же пожалела. Бедняжка так от стыда зарумянилась и помрачнела, что сомкнула рот в тонкую линию и уставилась вперед, подальше отсюда, скорее всего явно сожалея, что вообще завела разговор об этом. Валери присмотрелась — губы ее даже дрожали… от обиды? — …специально, наверно, подобрали момент до прибытия в Хогвартс — прочувствовали напоследок остаток летней вседозволенности… И тут до нее долетело осознание. Роза разрыдалась прошлой ночью на вечеринке, потому что Хьюго ее избегал — ее, свою старшую сестру, обходил расстоянием, пока их к равнодушной кузине приставал с гиперопекой и не сдавшимся к дракклу вниманием. И Валери вдруг вместе с этим осознанием почувствовала ощутимую, хоть и легкую досаду за такую несправедливость. Хотелось вправить Хьюго мозги. Подловить его и рассказать со стороны, как некрасиво он поступает. Просто… помочь Розе. — А Тайлер после этого со мной вообще перестал… Вдруг, ни с того ни с сего, Роксана замолкла, поджав рот. Над их скамьей повисла тишина. Роксана воспользовалась этим, чтобы перевести дыхание, вроде как даже довольная, что заставила Розу заткнуться; но все равно упрямо продолжила настаивать, как будто добивая: — Да и потом, если даже опустить эти стычки… У Тайлера есть весомый повод не любить Малфоя. — Это какой? — подала голос Валери, мгновенно заинтересовавшись. — Отцы Скорпиуса и Тайлера, Драко Малфой и Блейз Забини, были лучшими друзьями со времен учебы в Хогвартсе. Неразлучными, пользовавшимся авторитетом и популярностью среди остальных студентов, особенно на Слизерине, прямо как Альбус и Скорпиус сейчас. Но потом началась война, — Роксана неосознанно понизила голос, как делали все в волшебной Великобритании, когда разговор касался тех дней. — Большинство чистокровных завербовали в Пожиратели Смерти. Ты об этом, конечно, знаешь. У нас, в Англии, долгое время проходили расследования и суды над Пожирателями Смерти. — Министерство Магии не хотело повторять опыт прошлой войны и осуждать невиновных, — нарушила собственное молчание Роза. — Хотели быть справедливыми, гуманными. Так что большинство молодых Пожирателей Смертей смогли откупиться, обменяв срок в нашей особо суровой тюрьме Азкабане на создание благотворительных фондов, жертвование собственного имущества, помощь в восстановлении и развитии волшебного общества и технологий в пост-военное время. Министерству Магии нужны были ресурсы на восстановление. Все суды на сегодняшний день уже закончились, но иногда, при обнаружении новых улик, вспыхивают дела или возобновляются старые расследования. Так было с семьей Забини. — На самом деле это просто попытка срубить еще больше бабла со стороны Министерства, — ухмыльнулась Рокс, массируя себе точку меж большим и указательным пальцем на левой ладони. — Как только Министерству приходит в голову создать новый отдел, типа КОЮВ-а — отдела Контроля Образования Юных Волшебников — или что-либо еще, требующее дохрена галлеонов, как фонд помощи в подарок взбунтовавшимся ликантропам, они заводят новое дело, трясут деньги с подозреваемых, пока не останется нечего брать, и тихо закрывают его. «Улик оказалось недостаточно для вынесения приговора», пишут в Ежедневном Пророке. Если, конечно, ни у кого из авроров или членов Визенгамота — нашего суда — не заточен зуб на подозреваемых. А к семье Малфоев у многих скопилась ярость с примесью ненависти. Неудивительно. Они, знаешь ли, наглые и беспардонные мудаки уже целых десять благородных поколений. — Примерно десять лет назад пошли новости о новом деле. Полукровка, одна из бывших работниц Трех метел в Хогсмиде, подала заявление о пытках Круциатусом со стороны одного из преподавателей того времени, на тот момент уже гнившего в Азкабане, и студентов Слизерина. Больше всего в показаниях она упоминала, судя по новостям, именно имя мистера Малфоя. — И тут начинается самое хуевое. Валери потянулась ближе, навострила уши. От любопытства, блеснувшего в глазах мимолетно, подброшенного ветром, боялась сделать лишний громогласный вздох — еще нигде прежде, в Пророке или международной волшебной прессе, она не слышала о подобном. Будто это нарочно пытались подтереть с архивов. Валери прокашлялась: — Что? — Мистер Малфой подставил мистера Забини — своего лучшего друга. Альбус впивался взглядом в Тайлера, крепко сцепив челюсти до побеления прозрачной кожи. Между ними, подобно рыцарским мечам, со звоном металла сталкивались молнии высшей пробы. Смертоносное электричество, заложенное равномерно в выражениях лиц откровенно насмехающегося Тайлера с подоночным упоением победителя и угрожающе-ледяного Альбуса, чья свирепость внутри невидимо бушевала, поднималась волнами, угрожая неизбежно перерасти в шторм — лучше отойти, придавит, погубит ненароком. Скорпиус подхватил грубо Ренарда за локоть, подтягивая назад: — Блишвик, не забывайся, — процедил ему на ухо. — Поттер, скорее всего, легко отделается, но если мы влезем с кулаками и «остолбенеем», ты же понимаешь, кому влетит. Ренард обернулся к нему. Ноздри широкого носа трепетали от злости, щеки покраснели, и дышал он часто, но Скорпиус, кажется, достучался до него, потому что он прекратил вырываться из чужой хватки — лишь небрежно отбросил его руку. Розье промолчал, но всем мрачным видом показал, что поддерживает благоразумие Малфоя. Вместо слов он запустил ладонь в карман темно-зеленой ветровки Ренарда, пошарил по его карманам с минуту и, выловив сигарету из пачки, закурил как-то выжато. Хьюго, сложенный тренировками в мощную и угрожающую груду мышц, сконфуженно потирал плечи, обхваченные алой тканью. Верность собственной команде, факультету боролась с упрямой порядочностью, бурлящей у него в крови как родительское наследие. — Забини, — прочистил он горло, — я думаю, это, ну, очень нечестно и подло по отношению к слизеринцам. Думаю, мы можем что-нибудь придумать. Типа, не знаю, подождать час или около того, пока они закончат со своими отборочными и… Тенью Скорпиус выдвинулся вперед, к Альбусу. Без шума, в тесноте никого не задевая, каким-то врожденным образом обходя всех на пути, будто змея проворно проползла — но тот почувствовал, рефлекторно обернулся. Их глаза, очерченные линиями бешенства и хладнокровно-спокойные, незаметно для остальных встретились. Они в секунды обменялись невидимыми посланиями, будто бы даже успели поспорить, судя по сведенным бровям Альбуса, и немногим спустя поставили точку согласным синхронным кивком. Неуловимое обсуждение, быстротечное и мимолетное, точно снитч, промелькнувший в воздухе. Парни иногда шутили, что из них кто-то обязан владеть легилименцией. — Прийти к компромиссу, — поспешно не то поддакнул, не то пролаял Бен Вульф, досадно запустивший пальцы в лохматые темные пряди. — Да, можем как-нибудь разделить поле на две команды… Альбус оторвал взгляд от друга и, прокашлявшись, проговорил сдержаннее: — Ничего страшного, Хью, — его голос отстукивал серебром, безэмоционально и даже равнодушно, точно он застегнул эмоции глухо на все пуговицы. Скорпиус, имел ли он о том представление или нет, обладал непосредственным влиянием на Альбуса. — Думаю, нашим кандидатам вдоволь хватило времени показать себя на поле с утра, и я принял окончательное решение. Резко, невольно заставляя всех окружающих последовать за собой — а особенно Тайлера, следившего за каждым изменением в острых чертах его лицах — он обернулся, поднес ко рту палочку усилителем и прогремел на все поле так, что эхо отзвучало у трибун: — Роули, за тобой позиция ловца! — Снежный мальчишка серьезно кивнул и протер пот на лбу ладонью в висящей мешком на запястье перчатке. — Остальные свободны, благодарю всех за старание, попытайте удачу в следующем году. — Никто не знает, как так вышло… — Ты видела счет Малфоев до войны? — гаркнула Роксана. — Мистер Малфой всем членам Визенгамота золотом глотки обсыпал, лишь бы обойти Азкабан и не оказаться за соседней к бате решеткой. — …но так получилось, что все обвинения разом перешли на мистера Забини. Уже в следующем выпуске Пророка к нему обращались, как к главному подозреваемому, не прошло и полугода, как тот оказался окончательно за решеткой на четыре года. Их счета заблокировали, миссис Забини с детьми перестала появляться на публике в отсутствии супруга, — Роза перевела взгляд на поле, а затем опустила, словно тяжесть следующих слов придавила их к земле: — Тайра и Тайлер, кажется, только переходили на второй курс, когда его выпустили. Валери ошеломленно впилась взглядом в Тайлера, на его маячившую вдалеке смуглую спину. Темные волосы топорщились и путались, стоял он немного сгорбившись, но твердо, сурово, как готовый перед атакой — этакий озлобленный волчонок. Яркой вспышкой отблесков роскошного золота на запястьях и груди вспомнилась его сестра-близнец. Конечно, она знала, что они из одной семьи, но теперь, когда о них впервые заговорили вместе, Валери впервые это ясно осознала и смогла сопоставить бросившиеся в глаза сходства: загорелая кожа, как крепкий капучино, темные хищнические глаза с мрачным взглядом свысока, стылая резкость и желание задеть по живому, пока не зажило. Но Тайра была отшлифованной версией Тайлера — бархатной, ограненной серебром Слизеринского воспитания, и если в ее словах была равномерная жестокость острия ножа и жажда крови, то всегда спрятанная за нежностью кружев и мягкостью струящегося шелка. — Вау, — она собрала руки на животе. — То есть, я же видела Тайру, она вся такая… — Слизеринская королева, — подсказала Рокс, развалившись на сиденье, нога в грязных, видавших лучшие времена, кедах на ногу. — В общем, по ней и не скажешь, что у них в семье могло произойти что-то настолько… трагичное. Роза двусмысленно обронила: — Ты удивишься, когда узнаешь, сколько всего скрывают местные семьи. Остальные студенты дома змей устало размотали и расстегнули квиддичные перчатки, побросали биты на землю и обреченно побрели к замку, останавливаясь лишь рядом с скопившимися командами, чтобы с уважением кивнуть капитану и достойно разойтись. — Надеюсь, ты не в обиде, Поттер, — Тайлер произнес эти слова относительно доброжелательно, похвально для задиры его размаха. Он говорил одно, но все, включая его самого и Альбуса, четко слышали другое: «Надеюсь тебя обидеть, Поттер». Он дышал часто, бесился и отчаянно не хотел сдавать позиции. — Что ты, — ладонями Альбус подозвал по-лидерски парней собраться, чтобы уйти с злосчастного поля. — В следующий раз я буду знать лучше. Как удачно, что мы прибыли раньше и все же успели провести отборочные, да, парни? — Удачно, — кивнул Тайлер. Желваки так и ходили яростно ходуном под его натянутой, нелепо заалевшей кожей. — Так что удачи и вам с отборочными, — и Альбус снизошел до ухмылки — деланно расслабленной, ровно настолько приличной, чтобы прилично вывести у Тайлера все нервы до окончаний, пускай он и вышел победителем. Спокойствие. Сердце все еще билось в груди бешено от закипевшего гнева, когда он незаметно сцеплял пальцы в кулаки до боли и выпирающих на красном белесыми ветвями костей. Держать себя в руках так крепко, будто ты и есть вырывающийся на свободу и бьющий по ладоням изнутри тонкими крылышками дикий снитч, так долго, сколько пригодится. В конце концов, именно поэтому на самом деле — не из-за фамилии, уважения или симпатии — его и избрали капитаном. Новобранец Роули пристроился рядом с Селвином, как новичок к новичку. Розье бросил дотлевшую сигарету и размазал в тишине о траву подошвой кроссовок, показательно смачно, с особенной жестокостью. В зловещем провале тишины все, и гриффиндорцы, и слизеринцы, промерзшие и растерянные, безмолвно уставились на нее, тлеющую финальными угольными искрами и стремительно подыхающую в переплетеньях все еще мокрой травы. Тут Блишвик хлопнул по карману кожаной куртки Розье, устроил шею Блэквуда, звеневшую цепочками, себе под локоть, и свистнул: — Так их! Альбус оглядел парней, отвел руки в сторону и сказал лишь напоследок, завершающе: — Поле полностью ваше. Не смотрел он ни на кого, но все чувствовали, к кому это обращалось. Он развернулся и пошел в сторону замка, башнями и шпилями плывущего в молочных клубах сгущающегося тумана. По правую руку сразу же следом Скорпиус, неизменно и верно, как Экспекто для Патронума. Оставшаяся слизеринская команда единогласно побрела за капитаном. Тайлер забрал себе поле, хотя был уверен, что Альбус хотел его именно в этот день. Пакость карманного размера и с детским жвачным привкусом безобидного желания насолить. Может, Альбусу было наплевать и он провел бы отборочные уже завтра, может, это был единственный свободный день в забитом расписании у всем нужного Поттера, Мальчика-с-огромным-спросом — плевать. Он отбил себе поле в полное распоряжение прямо из его рук. Команда вперилась в него выжидающим взглядом, ожидая начала отборочных и пробной тренировки. Но все же, когда Поттер уходил с выжженной на лице извечной ухмылкой победителя, будто поле это вложил ему бережно в ладони подарком из щедрости, во имя дружбы, небо во рту все еще раздраженно чесалось, а руки жгла кнутами неведомая сила, верно бравшая истоки откуда-то далеко — из самого детства. И он вытянулся вперед, ему вслед, ведомый этому невнятному порыву. — Хей, Поттер, — вдруг прокричал Тайлер. — Задержись. Альбус повернулся не сразу, хоть голос до него донесся тут же. Его прямая спина зависла лишь в еще одном метре к замку. Не спеша, он обернулся назад нарочито медленно, кинематографично, находя себя в озере обжигающего и меж тем пронизывающего всеобщего внимания. На бледной шее проблеснули крохотные капельки пота, а небо, безбрежное, ветреное, грозилось вот-вот обрушиться на его голову. — Да? — брови вопросительно поползли вверх. — Что ты делаешь? — процедил Хьюго Тайлеру, но тот отмахнулся от него, грубо толкнув от себя. — Да что же такое, я думала, мы закончили… — Пацаны, вы чего, расходимся… — Уймись, Забини, заебал уже. Все смотрели на них не то в испуге, как в круглых глазах Аден, не то в раздражении с повторения заученного сценария, но, определенно, с интересом — «Что же будет дальше?». Альбус едва держал лицо в спокойствии, чувствуя, как маска трескается звучно. Блишвик и Розье по-рыцарски уже закатывали рукава и доставали палочки из поясов для наступавшего поединка, но Скорпиус прошипел им: «Еще не время». А Тайлер Забини и не замечал, гнул линию с каким-то мрачным удовольствием. — Если ты не в обиде, то как друг к другу, хочу помочь. В следующий раз, если тебе уж так неймется защитить честь куз… — Брось, Тайлер, — он бросил это презрительно, как «фу» собаке. — Перестань тратить мое время на трепотню. — Альбуса уже изъел этот фарс, и слова его метались холодящими кожу угрозами, не обещая ничего благого. — А лучше переключи внимание на тех, кому оно нужно. Начни уже отбор в команду, раз поле твое. Твоя команда явно тебя заждалась. Он едва указал кивком головы на столпившихся гриффиндорцев, непонимающе перешептывающихся. Хьюго и Аден хмурились и переглядывались с опаской, с Беном втроем они негромко перебрасывались тихими словами. Тайлер хмыкнул, набравшись яду: — Ну да, мы же знаем, почему ваш отбор прошел так быстро, — он хлопнул себя по карманам, намекая на звон монет и полные кошельки, и рассмеялся не по-доброму рокотом. Альбус с этого обвинения нешуточно напрягся. — К чему этот упрек? Моя команда хотя бы не хочет затравить меня Авадой во сне, — съязвил он. — Все мы знаем, как и кто попадает в твою команду. Или в круг общения. — Забини, ты если так хочешь с нами потусоваться, то только маякни, — белозубо ухмыльнулся Паркинсон. — …взять того же Малфоя, да? Ведь вы с ним не разлей вода, и в команде вы каждый год рука об руку, как подружки, но что-то я ни разу не видел его на отборочных. А ведь они с отцом — перья одного феникса. Скорпиус взглядом въелся в него неподвижно. Что-то грозное и беспроглядное проявлялось в его надменном выражении, что-то, что отгоняло прочь неумолимей крика или проклятья, как блуждающие глухой ночью тени в острых, готовых выкрасть душу ветвях Запретного леса. — Перестань, — предупредительно процедил Скорпиус. — Уймись, Забини, пока не обжегся невольно. — Вы видите его? Шипит, как настоящая змея, говорит на парселтанге, наследник Слизерина. — Тайлер дико и гортанно хохотнул со своей же шутки. Он огляделся на гриффиндорцев посмотреть, засмеялся ли кто, но среди них передавалась неловкая тишина. Однако это не остановило Забини; он уже почувствовал опьяняющий адреналин ссоры и не хотел поворачиваться назад, так что запустил пальцы сквозь мокрые от пота волосы, настойчиво продолжая дальше. — Но он не смог бы быть сыном Волан-де-Морта. Слишком уж похож на своего отца-уебка. На лице Скорпиуса отпечаталась сумрачная тень, казалось бы, в прошлом забытая, которая появлялась раньше каждый раз, стоило ему, нескладному угрюмому мальчишке-призраку, бледному до костей, напомнить о пожизненном чернильном клейме отца. Альбус распознал ее след моментально, и помрачнел следом. Он не хотел устраивать мордобой при всех, так что решил предпринять еще одну попытку мирного решения — чтобы, естественно, зажать Тайлера вечером, когда никого не будет рядом и не нужно будет показательно хвататься за совесть и моральные принципы. — Забини, забери свои слова назад и разойдемся. Мы уже не на третьем курсе, чтобы бить так низко. Тяжелое небо над ними застыло в грозовых пучинах и безмолвных угрозах затопить и снести, в переливах лилового на пиках раскатывая едва заметные днем молнии. Еще не точка невозврата под треском неба, но совсем близко, что чувствуется дыхание на затылке до дрожи. А меж ними жар, завязывающийся в клубок, осязаемый, липнущий к пальцам. Жидким металлом наливающий горло. А Тайлер продолжать рыть дальше, остервенело, безудержно: — Просто остерегайся его, Поттер. Пока не стало поздно. Не подпускай слишком ближе. У него в роду предательства. Апельсиново-оранжевая вспышка пронеслась по полю ослепляющим солнцем. Никто не успел среагировать, когда поднялась палочка и прогремело первое заклятье. У Альбуса всегда была реакция его отца. Все дальше прошло молниеносно быстро, как последние, решающие секунды квиддичной игры. — Ал, блять, — проругался сквозь гам Скорпиус, резко схватив разъяренного Альбуса позади, за подмышки, и оттащил со всей силой в сторону, пока Блишвик и Розье, как телохранители, прикрывали их спереди с палочками наготове на случай, если Тайлер успеет извернуться и вышвырнуть ответное заклятье. — За что ты меня и Скорпиуса так рьяно ненавидишь? — выплюнул Альбус в его сторону поверх Скорпиуса. Темные гладкие пряди прилипли на его взмокший лоб. — Мы тебе жить мешаем, придурок? Забини правда вспыльчиво тянулся к палочке руками и был готов для встречного удара, но кисть его ладони, в которое попало обжигающее заклятье, распухла и в ту секунду же покрылась уродливыми пузырями белых волдырей на абрикосовой коже. — Пораскинь мозгами, идиот! Он издал пронзительный вскрик, прижав пальцы ко рту, пока пузыри набухали и лопались, гноились и распылались. Палочка бессильно выкатилась с его хватки, но не было толку — его уже валили с ног на траву Хьюго и Ричард грудью, придавливая к почве всем весом, так и упали все вместе, друг на друга. Мальчишеские ладони ударились о грязь. — Драккл вас за зад дери! — Вы совсем с ума посходили? Сейчас же преподы или тренер могут пройти мимо в любую секунду! — Кто-нибудь, позовите Помфри! — Аден, ты ебанулась Помфри звать??? Бен и новичок слизеринской команды Селвин поспешили помочь раненому встать, стремясь дотащить его до медицинского крыла, но Тайлер толкал их локтем и кричал маты, проклиная каждого в радиусе метра, да все рвался взять реванш у Альбуса если и не магией, то вторым кулаком. Возбужденный от адреналина Альбус все еще тяжело дышал, в ушах звенело звонко до предела, та самая мошка бешено билась о перепонки. Он метнул на Скорпиуса тяжелый взгляд и не сказал ничего, кроме раздраженно рявкнутого: — Не трогай меня. — Скорпиус нехотя отставил руки от его локтей, оставил лишь одну в остережении выше, на всякий случай. — Я покажу тебе, Поттер, — пригрозил Тайлер, поднимая больную ладонь в воздух, подальше от грязи. — Когда с тобой не будет твоей команды поддержки, то ты еще посмотришь, я этого так не оставлю! Ренард Блишвик и Кристиан Розье переглянулись. — Я думаю, нам бы очень подошли изумрудные помпоны, — с серьезным видом бросил другу Розье, и тот тут же пихнул его со смехом рукой в колено. — И миниюбки, — обернулся к ним и подхватил Скорпиус, все еще сдерживавший Альбуса — уже не так крепко, скорее поддерживающе. — Похвастаетесь своими стройными ножками, девочки. — Да Блишвик только повода и ждет, чтобы обнажить ноги. Ты их видел? Розье только успел двусмысленно присвистнуть, как со стороны замка показалась стремительно направлявшаяся к ним фигура в пышной устарелой мантии, отделанной омраченным пасмурным небом гранатовым бархатом. Легко было узнать ее походку, ровную и непоколебимую, еще до того, как поднялся бы на них строжайший взгляд и сведенные брови. Ричард Паркинсон, оглянувшийся по полю, заметил ее первым: — Сен-Этьен несется, драклл дери! Вставайте и валим, валим! Парни завозились, заметались на месте, резво поднимая друг друга с колен и отряхивая, ловко скрывая палочки под рукавами и поясами. — Реще! — Уносим ноги! — Стоять! — грозно скомандовала профессор Сен-Этьен, подходя все ближе. Несмотря на средний возраст, двигалась она с прыткой скоростью, как молодая девчонка, успевая присматривать за всем везде и всюду. Ее вскрик повис над полем угрозой, и старшекурсники под его действием невольно встрепенулись и смиренно выпрямились, оставив все потуги, точно также, как когда-то кротко застывали на первых курсах при виде профессоров на другом конце коридора. Глаза Сен-Этьен — карие с проблеском теплого тона, жидкая медь — сурово блеснули под вуалью черной мелкой сетки, каскадом ниспадавшей с ее широкой старомодной шляпы. Ей хватило лишь нескольких взглядов в застывшей тишине, чтобы точно и правильно расценить обычную картину. Она вздохнула бесцветно, с нотками даже усталости с того, что года идут, школьники взрослеют, а происходящее не меняется, лишь повторяется, как по хроновороту. — Мистер Уизли, мистер Вульф, — отчеканила она, — проведите мистера Забини в Больничное крыло. Мистер Малфой и Поттер, немедленно за мной. Хьюго, поднимавший наконец утихомирившегося Тайлера за одну сторону, бросил друзьям сожалеющий взгляд. Паркинсон припечатал одними губами, на которых вырисовывалась усмешка, немое «удачи». Альбус откашлялся, пытаясь придать выходящему с обжигающегося изнутри горла голосу спокойствия: — Профессор, мы пойдем к нашему декану? — Нет, мистер Поттер, мы направляемся прямо в кабинет к директору, — бесцветно огласила профессор. — Я уже известила его о произошедшем. За мной, молодые люди. Стоило ей отвернуться, как он шепнул на ухо Скорпиусу, стоявшему рядом с непроницаемым лицом: — Я даже не знаю, лучше ли это или хуже, чем сидеть и оправдываться под испепеляющими взглядами Монтегю. — Альбус подумал с минуту, и затем легко кивнул: — Нет, определенно лучше. — Да замолчи уже, — Малфой упер локоть в его бок и обреченно потер переносицу костяшкой указательного пальца. Серебряные перстни на среднем и безымянном тускло перебрасывались бликами, отражая серое небо. — Вэл, какой у тебя юзернейм в Магинсте? — лениво поинтересовалась Роксана, вытянув тощие кривые ноги на передние сиденья. Потасканные жизнью пожелтевшие кеды с грязно-серыми шнурками — невозможно было и представить, что когда-то они были белоснежно белыми — жалобно дышали воздухом. — Я хотела подписаться на тебя, но не нашла твой аккаунт. Роза брезгливо, почти что по-снобистски провела их взглядом, и неожиданно вспомнила, что у Роксаны тоже должен быть такой же свитер, как и у нее, идентичный, оставшийся с одних из Рождественских каникул. Декабрьское утро, ванильный запах только испеченных вафель, толкотня кузенов и шумящий на фоне телевизор с маггловскими мультиками, возле которого слюнявила себе воротник крошка Люси. Они распечатывали врученные бабушкой Молли коробки, варварски срывая грубо, прикладывая к рукам все насилие, листы блестящей упаковочной бумаги с подарков, бок о бок в пижамных штанах, не ожидая увидеть среди оберточной бумаги ничего нового — свитера, носки, шарфы и шапки, все заботливой бабушкиной рукой. Но у Роксаны буква «Р» должна была висеть на темно-коричневом свитере. Наверно, у нее он пылился далеко у стенок шкафа, оставленный стареть и гнить дома, забытый и ненужный. Валери измученно заныла, проскулив страдальчески: — Да что такое этот ваш Магинст ебучий, объяснит мне кто-нибудь? — Она почесала голову, пальцы запутались в кобальтово-синих прядях. — Это как-то связано с маггловским Инстаграмом? — Это он и есть, просто отдельный. Типа, только для волшебников. — Как это вообще работает? — Смотри, — Роза влилась в разговор, с трудом перешагивая неловкость, — ты берешь маггловский телефон, они сейчас продаются на каждом углу во всех городах, любой модели или цвета. Идешь в местный отдел ВизардФона — это английская компания, но они сейчас пытаются расширяться на всю Европу — и они тебе все настраивают. В Хогсмиде есть их небольшая лавка, там они работают лишь по выходным. Они свяжут твою палочку с телефоном через сердцевину, чтобы только ты могла его разблокировать, вроде пароля. — То есть твой телефон будет, типа, э-э-э, связан с твоей магией, — попыталась объяснить Рокс. — И если кто-то потянется прочитать твои сообщения, они смогут сделать это только с твоей палочкой. — Так, а что будет, если я потеряю палочку, или случайно сломаю ее? — Валери оценивала себя трезво и объективно, достаточно, чтобы через месяц ожидать от своих кривых и дрожащих рук сломанный и жалостно пищащий телефон в молниях трещин стекла. Роксана легкомысленно пожала плечами: — Просто купи себе новый телефон, и опять отдай на настройки в ВизардФон. — Ты так говоришь, словно телефоны у магглов дешево стоят, — прыснула Валери, потирая щеки тыльной стороной ладони. Роксана и Роза недоуменно переглянулись — впервые, кажется, за весь день. — Ого, они что, очень дорогие? — искреннее изумление вырвалось у Розы. Валери ошарашенно на секунду осмысливала услышанное, попутно оценивая оторванность новых подруг от реального мира, проносившегося, видимо, мимо них безлико и равнодушно. Ей в голову не могло вместиться, что для кого-то покупка телефона — плевое дело. — Хорошо, а Магинст, тогда, значит это просто волшебный Инста… — ее резко прервал неожиданный вскрик Роксаны. — Смотрите! Рокс приподнялась на сидениях, взобравшись на них на колени, чтобы лучше разглядеть происходящее на поле, и Валери с Розой неосознанно за ней повторили, мигом обернувшись вслед. Неудобные деревянные сидения грубо упирались в колени. Рокс указательным пальцем показывала на гущу событий, сердце моря. Созревавшая и набухавшая драка дозрела и со злобным смехом разлилась по полю гноем, криками, проблеснувшим вспышкой непонятно кем в сплетение тел брошенным заклятием. Смуглая кожа Роксаны в миг побледнела на пару тонов, сливаясь оттенком с непроглядно хмурым небом. Руками она обняла себя с обеих сторон, будто бы ища поддержку, но в ее поисках обращаясь лишь к себе самой. Она была испугана до дрожи, до своего основания, большие карие глаза закруглились в переживаниях — странно, но Валери никогда не подсчитала бы Рокс ранимой настолько, чтобы потрястись и так сжаться, почти до слез, от лицезрения обычной мальчишеской драки; все встало на места с ее следующими словами. — Там Тайлера, кажется, задели, — она охнула и в два счета ринулась с места, как очарованная заклинанием. Девочки потянулись за ней вереницей по непонятной причине, на автомате. Ботинки поспешно перешагивали сиденья напролом и шуршали при юрких полушагах-полупрыжках по траве, они часто дышали, пытаясь поспеть за ее бегом. Они слегка промазали во времени — когда поспели, парней уже растащили. Скорпиус и Альбус шли за профессором Сен-Этьен в сторону замка. Валери, наверно, померещилось, но она словила на них с Розой пристальный взгляд обернувшегося ровно на секунду Малфоя. Она растерялась, хоть и была почти абсолютно уверена, что ей показалось; все равно, убедиться она не смогла бы — голова Малфоя уже повернулась к пригнувшемуся к нему другу, о чем-то ведающему на полутонах, а ее потянула к себе рука встревоженной Розы. — Слава Мерлину, что профессор Сен-Этьен уже была здесь и со всем разобралась, — быстро прошептала ей та. — Очень вовремя! Забини тем временем с пренебрежением отбрасывал от себя сокомандников, кто нехотя полез подать ему руку помощи с приказа декана. — Отойдите вы все от меня, отъебитесь! — еще в пылу злости рявкал он на них снизу вверх, с земли, тщетно пытаясь встать самостоятельно и будто бы сопротивляясь всем сразу — и парням из команды, и присутствующим, и словам декана, и особенно придуркам Малфою и Поттеру; один против всего мира. — Забини, не дури! — измученно простонал Хьюго. — Слышал же, что сказала Сен-Этьен. Не время выделываться, тебя нужно срочно доставить в крыло. — Сам и без твоей помощи дойду. Роксана отстранилась от них и, выбежав вперед первой, понеслась к нему. Она не шагала, почти прыгала в спешке; подошвы ее кедов неимоверно стучали по полю, длинные висящие шнурки утопали и хлюпали в грязи. — Уйди, Хьюго, дурак! — она небрежно отпихнула его в сторону, прорываясь к парню. — Тайлер… Как ты? — Рокси?.. — Тайлер не гнал ее от себя, как остальных, но не обделил рассерженным взглядом, заслуженным явно не ею, и ядовито бросил: — Не в лучшем состоянии, как видишь. Роксана рывком спустилась к нему ближе, на корточки. Она тут же вытянула руку и взяла его ладонь в свою, обеспокоенно рассматривая кратеры лопнувших волдырей. Растерянно глядела на них, не зная подходящего лечащего заклятья или, хотя бы, чем бы облегчить боль — если бы было надо, наплевав на всех, она бы и подула нежно на его побагровевшую бедную кожу нерастраченной нежностью в запасе. Ей отчаянно было необходимо почувствовать себя сейчас ему нужной. Полезной. — Это Ал сделал? — Разозлившись, Рокс невольно сжала его ладонь и процедила сквозь зубы: — Придурок. Я с ним поговорю, Тайлер, я обещаю… Хьюго недовольно отряхнул ладони о край футболки — ему все еще не нравилось то, как Рокс через все лето хвостом плелась за Тайлером — и огляделся по сторонам на пришедших, тут же найдя сестру. Хью от удивления даже неуклюже дернулся. — О, Роза?.. — неосторожно вырвалось со рта. Он одернул себя, и поспешил исправиться, пока не погряз безвыходно в неловкости: — Привет. Не ожидал тебя увидеть здесь. — Это еще почему? — Роза сложила руки на груди в защитном жесте, не спуская с него колючий взгляд, несмотря на охи и стоны мученика в метре от них. Хьюго странно уставился на нее так, будто она держала его за дурака и подвергала проверке. — Тебя, обычно, несильно интересует квиддич, — он промолчал и растерянно продолжил: — Тебя он вообще никогда не интересовал. — Она пришла посмотреть на отборочные. — Валери тут же втиснулась между ними. — Поболеть за меня. — Ты никогда не приходила посмотреть на меня, — неожиданно заметил вдруг Хьюго. Не обвиняя, будто размышляя вслух. — Ну, как ты и говорил, — многозначно подметила Роза, не желая идти на мировую. — Меня раньше несильно интересовал квиддич. Хьюго не успел понять, как растолковать ее слова — их отвлекла перебранка погромче рядом, созревающая и привлекающая все внимание окружающих. — Отстань, Уизли, я сам доберусь. — Заклятье разрастается, оно ползет все выше! Нужно срочно… — Все со мной нормально. Мне не нужна твоя помощь. Аден, стоявшая рядом, прониклась жалостью и добавила: — Забини, дай хотя бы ей довести тебя до крыла, пока ты весь не покрылся этой мерзостью до лица. Роксана упрямо наклонилась над Тайлером, пытаясь помочь ему встать с земли, не задевая опаленную до локтя руку. Ей и в голову не приходила мысль опустить руки и оставить его. Терпение его редело и бледнело, пока он пытался увернуться от ее хватки, откатываясь от нее по холодной земле спиной и целым боком, но она не замечала, слепо игнорировала предпосылки надвигающейся повторно вспышки юношеской злости. — Не будь таким ублюдком, все же смотрят, — в полголоса жалобно просила она его, почти умоляла, — дай мне помочь тебе. Не упрямься. От унизительной жалости в ее сочувствующем взгляде рьяное бешенство его прорвалось без всякой удержки. — Да что с тобой? Ты не поняла? Я сказал же тебе, убери. От меня. Руки! — рявкнул Тайлер отчетливо каждое слово лопнувшим шаром и одним резким движением здоровой кисти отшвырнул ее от себя подальше. Необдуманно и небрежно, словно отмахнулся от назойливого насекомого, пробравшегося под полы одежды и изъедавшее нервы бесконечным зудением. Когда Тайлер поднял на нее глаза, совершенно потемневшие от неизмеримой ярости и обжигающего презрения, будто на него дьявол нашел, Роксана разглядела себя в их отражении этим самым насекомым — мелким и незначительным, самим набежавшим под горячую руку, и ей стало так от себя тошно, что мерзкое накатившее чувство наполнило ее сплошь до горла. Не успев схватиться ни за что в падении от неожиданности, она свалилась вниз на спину и едва успела приподняться на локтях. Все отводили взгляд, как от сцены преступления. Роксана не могла не чувствовать себя так, словно снова падала на песок с качелей голыми коленями, и губы опять дрожали предательски в предрыданиях. Как и бывает при падениях, желание разлечься на полу с концами и не подниматься больше никогда в жизни, чтобы не дать себе упасть еще раз, начало тихо захватывать ее, но унижение перед остальными заставило ее подняться с земли; самостоятельно — он не подал ей руки в ответ. Лишь лежал, наконец притихший, провожая внимательным взглядом непроглядно темных глаз — ни одного уличного фонаря на улочках его радужки. Был ли он доволен, что выплеснул на нее весь нерастраченный гнев? Считал ли, что заслужила, или оправдывал себя так пред совестью и остальными? Роксана не хотела знать. Сегодня ее от него тошнило, выворачивая наизнанку. Завтра, наверно, отпустит. Наверно, сама еще приползет перед ним бегать на коленях, будет извиняться, просить и умолять быть его тенью, питаться объедками его избитой, запыленной в безиспользовании мягкости, вырванной клочками из моря обижающей грубости и напыщенного равнодушия. Но пока она яростно отряхивала одежду в воцарившемся мертвом молчании, из гордости упорно не позволяя себе дать волю, проронить и слезу из тех, что набежали кружевной вуалью на уголки глаз. Автоматическим жестом она хлопала раз за разом одно и тоже место на бедре, не думая, будто пыталась вырвать клочок ткани со штанов. В двадцати сантиметрах ниже от этой точки сырело новое размазанное пятно грязи, как неаккуратный мазок краски, но она его и не заметила. Роксана не поднимала больше на Тайлера взгляда; тогда она непременно почувствовала бы, что должна хоть что-то сказать, как-то ранить в ответ, но она хорошо понимала, что если сейчас откроет рот, то разрыдается в пух и прах. Вместо этого она молча направилась в сторону трибун с неживым взглядом и поникшим лицом, потянув за собой грозившую начать драку разъяренную Валери за локоть с едва слышным «Пойдем», а с ней комплектом и невольно Розу, едва поспевавшую семенить за ними следом. Хьюго молча поднял Тайлера за ворот одной рукой и, не жалея его за волдыри на руки, втащил по челюсти кулаком под с новой силой нараставшие крики и шум. Роксана не повернулась, хотя, видит Мерлин, все в ней к нему обратно тянулось. — Пошел он нахрен, этот тупоголовый баран, — не успокаивалась Валери, все еще пережевывая кости Забини. Она подняла ногу через одно из сидений, забираясь выше. — Кем он себя возомнил? Стероидный сгусток дерьма. Роксана не соизволила на это ответить. Она застыла все так же потерянно, с таким же выражением, какое у нее появилось при осознании, что он оттолкнул ее, так что нельзя было понять, поддерживает ли она подобную критику в его адрес или просто пропускает мимо ушей. Садившейся на сидение рядом Розе было даже ее немного жаль, чисто по-женски, несмотря на то, что Рокс в ее сторону всегда вела себя как дрянь. Роза закуталась в свою курточку поглубже, острые линии кистей рук легли в рукава в поисках тепла. Честно говоря, она все еще не была уверена в том, вынесла ли кузина для себя какой-либо урок в этом публичном посмешище. — Рядом стояли же Хьюго и Бен, неужели не могли их развести в стороны? И что, из-за этих тупых парней отборочные у нас перенесутся на… На когда? — хныкнула и застонала Валери. — А хер его поймет, — наконец-то ответила Рокс. Она повернулась к Валери, понемногу стряхивая с себя оцепенение, и вперилась в нее взглядом. — У тебя есть с собой?.. — Что есть? — Ну, это. Это, — она многозначно подняла брови, как при удивлении. Взгляд ее указал на рюкзак Валери, и она вытянула губы в дудке. — Мне сейчас позарез надо расслабиться. В секунду лицо Валери озарилось догадкой и, кивая головой, она понятливо протянула: — Аааа, ты про это-о-о. — Вы про чай? — точно не пребывавшая в курсе про это Роза нагнулась и потянулась вниз за тяжелым термосом в рюкзак у своих ног, что страдальчески несла с собой весь день. — Да уж, про чай, — хмыкнула Рокс. — У меня с собой есть только черный эрл грей с бергамотом, он без молока, но осторожно, его крышка заколдована так, что… Вэл и Роза одновременно вынесли свои находки на серый свет, и Роза запнулась, не завершив фразу. Онемевшие от холода пальцы Розы нежились, прижимаясь к разносящему жар тяжелому металлическому термосу с чаем, от которого пар шел белоснежным туманом; у Валери в руках беззастенчиво лежал пластиковый пакет засушенной тентакулы и листы для самокруток. Роза настолько опешила, что застыла с открытым ртом. Ее брови тут же взлетели и искривились, она попыталась что-то вымолвить, но тут же прикрыла губы, видимо, не веря в происходящее. Она не могла прийти в себя, пока Рокс, отогревшаяся от произошедшего на поле, хохотала над выражением ее лица, хлопая по ноге ничего не понимающей Валери. — Рози, ты как будто Мерлина голым увидела, — сквозь смех бросила Рокс. — Вы совсем?.. Вы?.. Это же не то, о чем я… — Это тентакула, — озадаченно подтвердила ее опасения Валери, щедро сминая соцветия растения из пакета на полупрозрачную бумагу. Роза шумно выдохнула, будто ее ударили под дых. — Это прикол такой? — переспросила она недоверчиво. — Пранк? Смущенная Валери тут же обеспокоилась ее реакцией, легко сжимая ее плечо: — У тебя аллергия на нее или что-то вроде? Извини, я не знала. Рокс перестала смеяться и начала переводить дыхание, слава Мерлину; ее хохот уже скорее походил на истеричный, и он даже начал отпугивать немного девушек. Она в целом сейчас походила на зловещую ведьму из сказок перед сном: нахальный ветер разметал и бросил ей на лицо и шею мелкие афро-кудри, глаза ее все еще не до конца лишились этого стеклянного отрешенного взгляда, но губы уже растрескались в широком едком оскале. — Дело не в этом, Вэл. Просто малышка Роза слишком приличная и благопристойная для таких вещей, — Рокс получала какое-то особенное, несравненное и сладкое удовольствие от поддразнивания кузины. Будто залечивала так свои собственные травмы. — Наша девочка-отличница и маменькина гордость, наверно, и в глаза не видела травку — так, чтобы настоящую, а не с листовок о вреде курения в крыле у Помфри. Я права? Роза проигнорировала ее слова, покачивая головой из стороны в сторону. Она оттолкнула ладонь Валери. — Я не могу в это поверить, — она осуждающе перебирала языком. — Как вы можете держать в руках при всех эту мерзость, так недопустимо, так… так… — Развратно? Бессовестно? — ехидно подсказала Рокс. — Неприемлемо, это неприемлемо. — И что ты сделаешь, Роза? Побежишь писать письмо и жаловаться маме? Или сразу, на месте, растрещишь преподавателям на каждом углу? Валери сконфузилась и даже выпрямилась. Она отложила пакетик и бумажки в сторону, на сидение, и подняла успокаивающе руки. — Она просто шутит, Роза, — она попыталась успокоить и призвать подругу. — Мы знаем, что ты не пойдешь доносить преподавателям, это лишь шутки Рокс. — О-о-о, — протянула Рокс, — ты не знаешь Розу так давно и хорошо, как я. Для нее нет ничего приятнее, чем наябедничать взрослым о чужих косяках — во всех смыслах. Побледневшая Роза оторвалась взглядом от этого проклятого пакетика с травой и повернулась к Роксане. Подняв подбородок, она неожиданно бросила ей сквозь зубы: — Лучше бы ты так нападала на Забини, когда он позорил тебя перед всей школой. Рокс сначала не уловила ее слова, но как поняла, то ее с головой до костей взяла злоба. — Доносчица и предательница, тебе так правда глаза колит? Думаешь, почему тебя одну из нашей семьи никогда никуда не зовут и с собой не берут? — Роза, Рокс, хватит уже, — в раздражении бросила Валери, находившаяся меж двух огней. — Вы обе сейчас ведете себя, как не пойми кто. — Что я сделала? — раздосадовано прокричала Роза, обернувшись к ней. — Это она на меня набросилась первой, и вы со своей, со своей отравой в руках… — Вот увидишь, Валери, — хмыкнула Роксана со знанием. — Через десять минут она уже будет проталкивать локтями себе путь к ковру директора, чтобы первой успеть спалить нас. Роза укусила щеки изнутри и с брезгливым выражением громко заявила: — У меня просто есть мозги, чтобы не баловаться на территории школы всякими сигаретами и прочим, в отличие от некоторых. — Роза, — предупредительно бросила Валери, терявшая терпение. Вспылившая яростью Роза, раззадоренная Роксаной, пустила на подругу весь явно не ей предназначавшийся яд: — А знаешь что? Не удивляйся, если после такого тебя исключат и отсюда, — она выпалила это со злостью, но вдруг тут же испугалась сказанных слов и прикрыла рот ладонью. Если в их разговоре и была очерченная линия, то Роза ее перешагнула. Она явно понимала это, с расширенными и округлившимися глазами уставившись на померкшую Валери, будто не сама произнесла это собственными губами секундой назад. Но слово не снитч — его не поймаешь и не загонишь обратно, и она не знала, что и делать, чувствуя, что уже совершила бесповоротную глупость. Как на зло, Валери тоже опешила и не вставила в ответ ни одной грубости. Роза почувствовала бы себя лучше, если бы они поругались и были бы виноваты в итоге обе, но Валери лишь смотрела на нее хмуро и с исступлением, не понимая, чем заслужила этот крошащий удар под ребра. Роза ждала от нее слов, какой-либо реакции вместо того, чтобы извиниться и взять слова назад. Но та все еще переваривала это, так что она поспешно встала со своего сидения, затолкала термос обратно в набитый рюкзак, натянула шапку на лоб и унеслась от стыда так быстро, как только могла. — Этой девочке нужен экзорцист, — съязвила Рокс, пальцами потянувшись за травкой. — Зря ты так с ней, — пробормотала Валери, не сводя светлых глаз — на фоне стального, раскачивающего ветром тучи неба казавшихся бесцветными — со стремительно удалявшейся спины. — Я скажу так, — низким, даже хрипловатым голосом заметила Рокс, — ты лучше нас всех, Вэл. Лучше меня — потому что я кусок дерьма, но это все знают; но ты и лучше нее, — Рокс вскинула на Розу указательный палец. — Она лишь на первый взгляд кажется святыней в нашей семье из исключительно дерьмовых людей, потому что задирает нос, но она такая же, как и все они, как и все мы. Тратит деньги родителей направо и налево, идет про потоптанной родителями дороге, хочет стать Министром Магии, как ее мать… — Она хочет в отдел Контроля Образования Юных Волшебников, — автоматически поправила ее Валери, заламывая руки. Даже после обиды в ней все еще оставалось неисправимое желание искать в Розе лучшее. Роксана остановилась от скручивания самокруток и насмешливо выгнула левую бровь: — А какая разница? Министерство Министерством. Думаешь, если она пойдет хоть в авроры, титул дочери первой женщины Волшебной Британии ей не поможет в карьере? Чем она лучше Доминик или Альбуса, чем она отличается от Хьюго или Лили? — Немыслимо! — отчитывала провинившихся студентов Сен-Этьен, ведя за собой по коридорам, как на поводке, рассерженная до той степени, что даже не оборачивалась на них. Притихшие Альбус и Скорпиус, шедшие бок о бок, переглянулись. Распоясавшийся Альбус театрально и смешно скорчил лицо в ответ на очередной выговор, не воспринимая его серьезно. Скорпиус закатил глаза и поддел его плечом, одними губами без звука передав: «Соберись, придурок». — Затеяли драку посреди бела дня, посреди сокурсников, — тем временем, продолжала Сен-Этьен. — Неужели у вас так много времени, молодые люди? Может, мне стоит добавить вам дополнительной нагрузки и занять ваше свободное время? Неумолимо прямая спина профессора казалась частью крепости, каменной стены, равнодушной до любого внешнего влияния и поглощавшей вспышки любых атак с насмешкой. Скорпиус запустил ладони в карманы поглубже. Альбус немедленно вытянулся, как по струнке, и сразу отчаянно возмутился: — Профессор Сен-Этьен, у нас же и так эссе до понедельника. — Видимо, вы с ним справились слишком быстро, без должных труда и стараний, — невозмутимо спарировала Сен-Этьен. — Как насчет подробного исследования о восстании гоблинов-шахтеров в Колумбии? — Это безжалостно даже для вас, профессор. — …использовать как минимум тридцать академических источников и указать их в библиографии, приложенной на отдельных пергаментах. Эссе на не менее тридцать пергаментных листов, и каждый пришить, пронумеровать и подписать, как положено. Можете оставить на моем рабочем столе к следующему понедельнику. Альбус обреченно издал стон. Скорпиус шумно втянул воздух и метнул в него взгляд — «Доволен? Допизделся?». Сколько Скорпиус его знал, у Альбуса, при всей его прилежной учебе, высших отметках и активной внеучебной деятельности, проскакивал заметный изъян, не раз приводивший его к передрягам — часто он не мог захлопнуть рот в нужный момент. Он мог заговорить любого. С возрастом эта неудобная черта поумерилась, но сойти на нет не сумела. Спасали его лишь природное очарование и умение быть особенно убеждающим в необходимых случаях, что делало его в глазах окружающих либо исключительно невыносимым, либо любимцем. — Профессор, будьте милосердны! — страдальчески запротивился он. — Директор же назначил меня главным по ярмарке магического высшего образования, проходящей на следующей неделе. Для организации мне понадобится огромное количество времени и усилий, кропотливой работы, чтобы подготовить место для гостей, представителей каждого из волшебных образовательных учреждений, и… — Извольте, Альбус, — профессор, ощутив к чему он клонит, сухо прервала его. — Мистер Малфой, вы подозрительно молчаливы. Не произнесли и слова. Какое у вас освобождение? Вы тоже заведуете ярмаркой? Скорпиус отстраненно, будто скучая, ответил: — Задумался. Перебираю в голове колумбийских историков для сбора информации к эссе, профессор. Сен-Этьен помотала головой, вздохнув. Дети, которых она встречала на первом курсе беспокойными и шумливыми торнадо, грозящими снести все с намеченного пути, как малыши пикси, росли и становились выше ее аж на голову — настолько, что скоро ей придется скоро смотреть на них снизу вверх, но они не менялись. Сколько раз она провожала за шкирку несносный дуэт из активного и словоохотного Альбуса и замкнутого Скорпиуса до директора или их декана, ритмично, как рокот дождя, стуча каблуками по этим коридорам за прошедшие семь лет? Она легко сбилась бы со счета, если бы решила занести в записную книжку каждый произошедший случай, каждое воспоминание. Но в их заученном маршруте показалось каменное изваяние горгульи, сторожившей зорко на своем вековом дозоре проход к кабинету директора, самое защищенное место Хогвартса, и профессор махнула рукой на беспредельников, отдавая их с облегчением на заботу директора Лонгботтома. — Проходите, он вас уже ждет, — она слегка указала на дверь головой, тонкая шляпная сетка на лбу колыхнулась следом. Видимо, отправила письмо директору тут же, как увидела с окон происходящее. Кое-что все еще не сходилось; ее кабинет находился в одной из самых отдаленных от поля точек в замке. Вопрос о том, как же она тогда поспела так вовремя, висел над Альбусом всю дорогу, пока он не вспомнил, что на сидениях приметил синий свитер с изумрудной «Р», и все моментально прояснилось. Альбусу и в голову бы не пришло усомниться, представить, что на них мог донести кто-либо, кроме его кузины-подхалимки, ради благосклонности учителей готовой унижаться по всякому и без колебаний кидать своих под нож. Парни встали перед проходом, замерев, будто дразня имитацией горгулью. — Дамы вперед? — ляпнул Альбус, но, встретив позади грозный прищур декана Гриффиндора, закрыл рот и шагнул первым сам. Старая дверь открылась с протяжным скрипом, будто проскрежетала зубами старой челюстью, и пропустила их в пышущую древностью гробницу передававшихся директорами тайных знаний. С порога кабинет встретил их бархатистым, ласково ложившимся на голову песочным светом, льющимся со стороны окон в кремовых кружевных портьерах, и сладким травяным благовонием, которым воздух пропитался насквозь. Наполненный со всех сторон свисавшими и обвивавшими ножки стульев и пыльные полки растениями, казалось, что случайно набрел на затерянный в джунглях волшебный музей, тайную полночную оранжерею. Тропические деревья с массивными банановыми листьями нахально подпирали древние книжные полки, крохотные головастые побеги имбистока мятежно сговаривались немым качанием головы, командой разбегались из горшков на подоконнике и прятались за углами. Белоснежные бюсты прославившихся укротителя драконов Дрихандро Кроткого и древнего профессора Бильбо Барабири могли похвастаться роскошными изумрудными шляпами и повязками на глазах из просторно разросшейся виноградной лозы. Крохотные полированные жучки с пятью усиками, похожие на оливки, весело щебетали и перескакивали с острых листьев плюща, облюбовавших спинку дивана колючей темно-зеленой обивкой, на беспорядочно заваленный сотнями пергаментов и перьями стол директора, избегая стороной разливавший рядом жар золотой старый чайник. Кабинет грозился в любой момент утонуть с головой в волнах безудержно разраставшихся растений. Посреди этого садового безумия спокойно восседал за столом профессор Лонгботтом, с научным интересом наблюдавший и изучавший восстание живности в его пространстве. Отсутствовало ощущение, будто происходящее им контролировалось и заправлялось; напротив, его крепкая фигура в простой мантии напоминала скорее исследователя природы, почитающего ее обычаи и преклоняющегося перед неистовым размахом ее величия. При скрипе открывшейся двери и виде показавшейся на пороге головы долговязого Альбуса Невилл Лонгботтом, директор Хогвартса последние семь лет, отвлекся от возни жуков и радушно улыбнулся вошедшему: — Альбус! Добрый вечер, как твои дела? — он поприветствовал его даже восторженно, несмотря на недобрую причину для визита, будто был счастлив отвлечься от дел. — Мистер Малфой, профессор Сен-Этьен. — Профессор Лонгботтом, все прекрасно, — Альбус шуточно отсалютовал и прошел вперед к уже хорошо изученному дивану, давая пройти дальше другу и гриффиндорскому декану. — Профессор Лонгботтом, — кивнул Скорпиус и проскользнул следом к сидениям. Сен-Этьен зашла в кабинет и огляделась, но вдруг остановилась, сердито всплеснув руками в перчатках в воздухе. — Невилл, у вас же жуки бегут по столу! Он опустил голову в том же направлении и облюбовал взглядом жучков, забиравшихся вверх по подсвечнику на столе. — А, троглоиды? — Невилл добродушно пожал плечами. — Да, дивные создания, мигрировавшие аж с Южной Азии. Вы знали, Беатрис, что они не имеют пищеварительной системы как таковой, однако без затруднений могут съесть по дольке лимона за день? Все дело не в лимонном соке, как может показаться, а в кожуре, которая улучшает их вестибулярный аппарат. Удивительно, не правда ли? — Мы же договорились, что вы перестанете заводить каких-либо жуков, Невилл. Кабинет и так скоро наполнится растениями аж до потолка, и путь до вас придется прорезать острейшей саблей, чтобы просто передать документ на подпись. Ее голос в возмущении прозвучал выше и тоньше обычного сухого, даже жесткого тона. Это выглядело для ребят непривычно, они переглянулись и тихо прыснули — было ощущение, будто они ненароком подглядели за профессором в душе и увидели нечто лишнее, не предназначавшееся для их ушей и глаз, слишком неформальное. Альбус не удивился бы, если бы с ним кто-то поделился, что Сен-Этьен по ночам засыпает в своих шляпке и перчатках, стоя, как вампир. Парни, усевшись на диване вдвоем, в ожидании предпринимали тщетные попытки удобно устроиться. Плющ игриво щекотал лопатки сквозь тяжелую, пропитавшуюся потом ткань, в цветочной духоте просыпалась в горле жажда воды. Высоким и атлетичным, им на тесных сидениях клаустрофобно не хватало места, стесненные колени их с тихим стуком сталкивались, как церковные колокола. Но Альбусу на миг, быстротечный и едва уловимый, не будь у него реакции охотника, померещилось, что это не они переросли диван, а тот безмолвно сплющивался с каждым годом все больше, стараясь иссохнуть и скукожиться до размеров изюма и потеряться в листве. Второй курс прорезью воспоминаний, недавних, отчетливо бьющихся в памяти. Два худощавых мальчика со скулами не по возрасту острыми, как бритва, утопали на сидениях того же самого дивана. Тогда плющ еще не начал алчный погрыз темно-коричневой кожаной спинки, и растений было значительно меньше, в меру, лишь пара приличных глиняных горшков и еще не вымахнувшие к небу пальмы, шатко державшиеся на слабых войлочных стволах. Оглядываясь назад, без гирлянд из душистой зелени и всеохватывающих праздничных лент листьев и стеблей, кабинет показался бы тусклым и пустым, как покинутое нутро. Узкие запястья и побитые колени в россыпи фиалкового букета синяков и фингалов, выглядывающие из-под шорт. Ведущие к столу директора понурые взгляды с боязнью и наивно-детским страхом, подпитываемым лезвиями взоров величавых портретов бывших директоров на стенах. У портретов были сцеплены руки на замки и гордо вскинуты подбородки, а у них, Альбуса и Скорпиуса, был тогда один самый большой боггарт на двоих, заставлявший сжиматься в сидения и супиться провинившимися щенятами — гневное письмо к родителям. У Скорпиуса золото фамильных перстней на слабых пальцах и до пят фамильная бледность, белившая его кожу до снега. Мальчик-призрак, мальчика не сложно потерять в снегу, и в альбиносовой белизне его сжатого тела вырезаются лишь лиловый и голубой — прожилки раскиданный по запястьям вен и царапин, следы от палочки очередного придурка, недобро провожавшего его по коридорам с сцепленными зубами мстительным дыханием — репутация у него тоже была фамильная, наследственная. Прямиком от папочки. Уже тогда нескладный, угловатый даже в мрачности скопившихся на лице теней и запертый на замок собственным угрюмым молчанием. Непонятый ребенок, рано познавший чужую стужу и впитавший ее в себя, несмотря на трогательную заботу матери. Он замер со сложенными на коленях руками и застывшими глазами, помятый и хмурый, не ждавший ничего благого, потому что к нему с роду не был приучен. Щуплый Альбус беспокойно метался на диване, мальчик-снитч, колыхающий крыльями взаперти. Крупные лиственно-зеленые глаза вспыхивали теми же обжигающими ярыми вспышками, что и у его отца в том же возрасте, Невиллу отчетливо знакомые не понаслышке — врожденная жажда справедливости и рвение защищать ближних. Знакомый до боли дух, и директору Лонгботтому даже словно слышится звон цепочки хроноворота при обороте времени. Мальчишка пока застывшая колдография отца, скопируй-вставь, от скованной манеры держаться до звенящего голоса, но змеиное кольцо эмблемы его факультета шептало наперед, что это явление лишь временное, уже увядающее — этим с ним поделится после и профессор Альбус, сейчас сохранявший невозмутимость в бездвижье. — …и будьте уверены: я передам вашему декану, чтобы он проследил за тщательным исполнением наказания, молодые люди. У Невилла Лонгботтома пока было седины лишь восемь-девять серебристых нитей на всю шевелюру — следствие войны, а не своры детей, рвущихся залезть ему на шею наглостью. И Альбуса со Скорпиусом еще страшили скрип его пера, угрожающе маневрирующего в воздухе, и новообретённая жесткость справедливости в голосе, пока лишь напускная, непривычная даже для самого директора. Он наказывает детей последним суровым взглядом перед тем, как встать изо рабочего стола, отряхнуть штаны и пройти к порогу двери. — Будет вам хорошим уроком на будущее — думать рассудительнее перед тем, как ввязаться в очередную передрягу. Шар прорицаний просмеялся бы хрипло и изрек бы смело среди темно-фиолетовой густой дымки: не будет. Они попадут в этот кабинет еще семь раз перед тем, как обзаведутся достаточными мозгами, чтобы не попадаться. Лишь с хлопком двери профессор Лонгботтом выдохнул устало, потирая виски. Принялся мерить коридор шагами. Голова гудела от обязанностей и поручений, от дыхания новых идей и чертежей планов, упрямо не помещавшихся в один день, но не покидающих мысли назойливо, моливших исполнить их. Мягкосердечность больно обсасывала его душу леденцом. Ему было физически невыносимо ругать детей и выписывать уведомления их родителям, рассматривать их на него обращенный боязливый и искренне пристыженный вид; особенно, когда одного из них знал еще с его рождения, сажал себе на колени во время застолий и наблюдал за взрослением издалека — в сантиметре до того, чтобы не наречь племянником. Но он остро осознавал наставническую необходимость вложить в них мысль о неминуемых последствиях, логичных и оправданных. Он облокотился о дерево престарой двери спиной, сложив руки на груди, все еще находясь глубоко у корней раздумий, когда внезапно поймал тихую трещотку, точно писк крыльев стрекозы в полете. Недолго борясь с импульсом, он повернулся к двери боком и приблизился ухом к щели над медной ручкой. Заговорщицкий шепот, возня на диване и развязывающийся спор шуршали, как фантики. — А я говорю тебе, не отправит он им письма! Он мне как дядя. — Я бы не стал рисковать. Мне-то он не дядя. — Это блеф. Дядя Рон меня учил этому. — Блеф бывает в игре в Плюй-камни, а это серьезно, Ал! — Да я своим Нимбусом клянусь, он нас просто припугнуть хочет!.. — На кой мне еще один Нимбус? Оставь метлу себе. — Слушай, давай заглянем в то, что нацарапало перо? Спорим, там лишь брехня какая-нибудь, вроде рецепта тыквенного пирога, списка трав или чего-нибудь такого… Как раз сам удостоверишься. У Невилла вытянулось лицо от удивления. Он поспешил повернуть ручку двери и своими глазами разглядеть, что затеяли эти быстрые, не терявшие времени партнеры по преступлениям… Как вдруг раздался неожиданно грохот, скребущий уши, и в ту же секунду удивленный вскрик. К полу потянулся один из глиняных горшков с его бедными растениями, потянувший за собой стеблями щедро ко дну следующий, стоящий справа… Альбус отмахнулся от настойчиво липнувшей к нему пальмы, качающей из стороны в сторону своими огромными листьями. Та норовила погладить его за щеку ласково, почти кокетливо. — При всей вашей безупречной успеваемости, отличных достижениях в квиддиче и внеклассной деятельности, я не имею права делать вам поблажки, — профессор Лонгботтом, недолго подумав, поправил себя. — Точнее, еще больше поблажек. Вы ставите меня в очень неловкое положение перед преподавателями, попечительским советом и даже перед другими студентами, молодые люди. У меня нет времени сейчас искать другого человека для… Альбус, вы меня слушаете? — Я полностью внимателен, профессор. Просто у вас очень любвеобильные растения. Директор измученно выдохнул и сцепил ладони перед собой в замок: — К чему я… О чем я… Альбус, вы должны понимать, что у меня нет времени сейчас назначать другого студента ответственным за ярмарку образования — как и нет более подходящих кандидатур, чем вы. Я мог бы назначить мистера Малфоя, — директор бросил слегка укоризненный взгляд на Скорпиуса, — не сиди он здесь вместе с вами и будь он хоть каплю заинтересован в этом. Тот легко пожал плечами и покачал головой: — Справедливо, директор. Я правда несильно заинтересован в этом, — признался Скорпиус, как вдруг ему пришла в голову идея, и он сходу уточнил: — А организация ярмарки может засчитаться мне как отработка? Лицо профессора Лонгботтома, находившееся в полном напряжении на протяжении выговора и очередной лекции о морали, смягчилось. — Я пришел к решению не назначать вам отработки, мистер Малфой. Насколько я понял сложившуюся ситуацию, вы не участвовали в драке и не начинали ее. Так что не вижу смысла вас наказывать. Облегчение накрыло Скорпиуса приятной волной, как прохладный ветерок, залетевший через окно в жаркий день. Он осознал, что все это время находился настороже в натянутой готовности, парализовавшей и вцепившейся в его тело стальными нитями, только расслабившись и взвалившись спиной к дивану. — Тогда нет. — На его губах блеснула довольная, лишенная и тени озабоченности ухмылка. — Определенно не заинтересован в ярмарке. Совсем. — Как я и думал, — директор покачал головой разочарованно, впрочем, без удивления. — Кроме вас, Альбус, можно было бы назначить на эту роль лишь вашу сестру Лили или кузину Доминик. Но я предчувствую, что обе окажутся крайне недовольны такими невесть откуда взваленными обязанностями и ответственностью. Не будь идея с ярмаркой такой зеленой, оттого требующей столь старательной подготовки и крайней организованности, как и все побеги и саженцы, я бы сразу убрал вас с нее. — Конечно, профессор, — согласился Альбус. Профессор Лонгботтом утомленно перевел дыхание и в давящих на плечи металлом раздумьях о том, что же делать с нарушителем порядка, обратился к пурпурным ветвям полусухого растения перед собой. Пройдясь по душистым лепесткам указательным пальцем, перевел взгляд обратно на нашкодивших студентов с застрявшим меж пальцев паутиной вопросом: «Что мне с вами делать, сорванцы?». Принявший то, что его беда благополучно миновала, оттого сбросивший с ребер сковавшую движения мрачную сосредоточенность, Скорпиус уже и дышал словно цветочным загустевшим воздухом легче. Теперь слушал их со стороны, уместив подбородок на сложенном локте на подлокотнике, бесстрастно, будто ожидавший развязки ненарочный свидетель. Спокойный Альбус же не отнимал с директора осторожного взгляда, безумно убедительно напустив на себя смиренный вид самого послушного в мире ученика. Разве что ресницами не так кукольно хлопал, как его младшая сестра. И не видь профессор Лонгботтом перед собой этот ангельски бесхитростный вид семь лет подряд, то безоговорочно поверил бы в искреннее раскаяние во всех грехах и несомненно посочувствовал бы всей доброй душой. — Тогда никакого телефона следующие две недели. Альбус был настолько взят врасплох, что аж поперхнулся от приговора. — Профессор, я не смогу провести ярмарку без телефона. Он мне крайне, крайне, — он сделал упор на это слово, — крайне необходим. Там вся информация о контактах представителей, сообщения от других участников ярмарки, все фотографии и чертежи, важные заметки… Там вся ярмарка — от расписания до содержания. — В мое время это все записывали в ежедневник, чтобы не забыть. — Профессор, вы чего как призрак? — Альбус поглядел на него странно с округлыми глазами, чуть ли не изумленно. — Сейчас никто не пользуется ежедневником. — Хорошо, тогда… — профессор Лонгботтом почесал затылок. — Тогда никакого квиддича в этом семестре. Альбус выглядел достаточно обиженно, будто его серьезно ранили за живое. — Это выпускной год, профессор, — затараторил он так стремительно, словно только и ждал подходящего момента, чтобы вывалить подготовленную аргументированную речь. — Финальный кубок, нам необходимо его выиграть. Тем более, что команда не сможет так быстро скооперироваться и выбрать взамен капитана, что послужит неизмеримым для них и их дальнейшей карьеры ущербом… Директор измученно прикрыл глаза, чувствуя, что уже скоро терпение высыпется по мелким пылинкам песочным часов его выдержки на пол, он сдастся окончательно и бесповоротно и выдворит обнаглевшего, заговаривающего зубы студента за дверь с пинком. — Тогда никакого мистера Малфоя, — пробормотал он в шутку. Скорпиус приподнялся с локтя, как бессовестно разбуженный ото сна ленивый кот, и вопросительно поднял светлые брови. На озадаченном лице, припущенном сонливостью, было ясно выведено каллиграфически: «А меня-то за что?». — Шучу я, шучу, — не сердито проворчал профессор Лонгботтом. Сцепив пальцы в замок перед собой, просто чтобы куда-то делать руки, он заключил безотлагательным тоном, не принимающим каких-либо возражений: — Мистер Поттер, будете отрабатывать наказание у профессора Булстроида, помогая ему подготовить и собрать материалы для уроков, или какое-либо еще занятие он для вас не придумал на каждый вечер вторника и четверга на протяжении всего оставшегося сентября. — Но… — Без никаких «но». Иначе вовсе продлю на всю осень целиком. Альбус тут же понятливо сник, столкнувшись в лоб с кружевной каймой меры. Он не по годам хорошо знал — в получении желаемого на шелковом поводке мнимой податливости важно не перегибать, тонко перебирая пальцами воздух в поиске границ. — Хорошо, директор. Свора троглоидов пробежалась строем по столу, стремительно и найзоливо промелькнула перед глазами и затихла, укромно спрятавшись в тенях от огромных листьев-шатров. Директор смерил их долгим, наставническим прищуром, по-отцовски обеспокоенным, будто не желая выпускать из кабинета; в реальности, за тяжелым его взглядом скрывалось непонимание, что с ними делать и как к ним подступить, ласково или строжайше, по-дружески, свойски или с высоты авторитета, чтобы больше не принимать по таким поводам в своих дверях за шкирку от преподавателей жалкий оставшийся год их учебы. На серебре тонкого держала чайной ложки дразняще играл свет, утопая местами, иногда же скользя вдоль. Он открыл железную узорчатую крышку сахарницы, поставил на стол со звоном, ненамеренно призвав троглоидов подбежать в общем сборе и заинтересованно обнюхивать железо, совместно соскребая кристаллики сахара со стенок. Зачерпнув горсть сладкого хрустящего песка, высыпал в грубоватую керамическую чайную чашку, где еще плавали листья крепкой заварки. На чашке было написано криво и косо студенческой безобразной рукой: «Лучший директор». — Идите уже, — устало выпроводил Альбуса и Скорпиуса он, обреченно махнув рукой. — Не встревайте в драки и не оказывайтесь в таких ситуациях, чтобы не попадать больше ко мне в кабинет. — А затем вспомнил опыт их отцов, и на ум пришел проглотивший собственный хвост уроборос, неразрывное и беспрерывное кольцо из петель повторяющихся событий и мест. Реплика, дубликаты, в мальчишках уже без сил можно было разглядеть следы их родителей, отпечатавшиеся на лицах трагичностью мазков нестираемой краски. Он закончил реалистичнее: — Или хотя бы не попадайтесь на глаза преподавателям. Когда Альбус рывком вставал с дивана, директор успел разглядеть на его губах отблеск висевшей загадочной ухмылки. Скорпиус тихо, едва заметно прыснул себе под нос, отряхнувшись. — И дверь закройте хорошо перед уходом, — как-то совсем по-старчески проворчал Невилл, разглядывая безукоризненно прямые спины уходящих, крепко стиснутые квиддичной формой. Они прошли уже давно дверь директора, вглубь заходя в прохладу пучин головоломки сплетенных коридоров. Слабо светящие свечи на стенах отбрасывали восковые, ажурные тени на не обточенные камни. Пламя монетного размера тихо моталось из стороны в сторону в пляске, заведенной ветром, пущенным кем-то несносно сквозь открытые на ночь ставни. Скорпиус, как бы мимоходом, из ниоткуда, поинтересовался у Альбуса несгибаемо ровным тоном: — Ты специально это сделал? Голова друга повернулась к нему в ту же секунду. — Что сделал? — невозмутимо переспросил Альбус, Мистер-невинность. — Не прикидывайся. — Друг мой, не имею и малейшего представления, на что ты намекаешь. — Начал драку с Тайлером, когда он… — Скорпиус запнулся — удивительное до драгоценной редкости явление при его остром языке и умении слету найти подходящее, красивое, обточенное слово. — Заговорил о моей семье. — А. Не бери в голову, — Альбус просто пожал плечами. — Он уже давно напрашивался на это, еще с начала лета. — Спасибо, — все равно пробормотал Скорпиус в шелест прохладного вечера. Под тусклым светом ближайшей свечи можно было разглядеть просиявшую на лице Альбуса улыбку, но они прошли дальше, отзываясь в безлюдном коридоре эхом своих шагов, и улыбка спряталась в мягком обволакивающем мраке. Между ними повисло немое взаимное понимание и доверие — такое легкое и не утяжеляющее сердце, но безмерно теплое, как нагретое молоко с медом. Они не обменивались больше словами, пока не дошли до прохода к спальням. — Постой, — там Альбус приостановил Скорпиуса у развилки в мужские и женские спальни и мотнул на женскую сторону головой. — Мне нужно кое-что оставить у двери Лили. Скорпиус приподнял брови, но последовал за ним. — Что-то срочное? — спросил он. — Ты собираешься передать Тайре какой-нибудь изумительно слащавый подарок? Конфеты, плюшевого говорящего медведя, все в сердечках и розовых тонах? Учти, друг мой, я согнусь и блевану на месте. — У меня и из головы вылетело, что они вместе живут, — прямо признался Альбус, почесав затылок. — Скорее для самой Лили. — Окей. — О, гляди! Это же вроде дверь Каллисто и Венстон? — Альбус указал на ближайшую дверь из темного дерева. Углом костяшек прошелся по ней легко, не надавливая на поверхность, будто отбивая тихую песнь. В коридорах было так пусто, что звук слышно отзвучал, сопровождаемый только их подвижными шагами по каменным плиткам и трепетом восковых свечей. — Не хочешь зайти к ней на чай, по старинке? — Он многозначно поиграл бровями и по-дурацки вытянул губы поцелуйчиком. Скорпиус приглушенно рассмеялся. — Нет, мы с ней больше не общаемся, — твердо заявил он. Его лицо, разглаженное пенкой уравновешенности, ничего не выражало — трудно было понять, имел ли он когда-либо какую-нибудь привязанность к Нотт или все еще имеет. — Это пройденный этап. — Удостоверься, что и она того же мнения. Скорпиус поперхнулся, изумившись: — Как, каким образом ты всегда оказываешься в курсе всех сплетен Хогвартса? Повеселевший Альбус самоуверенно ухмыльнулся. Его ладони поскользили дальше по стенам, проводя подушечками по холодной каменной клади. Он уклончиво ответил: — У меня есть свои связи. — Это Тайра? — немного промолчав, не то спросил, не то заключил Скорпиус. Он вытащил пальцы из карманов штанов и запустил в волосы, перебрасывая их на другую сторону. — Вы с ней в последнее время друг от друга не отходите. — С девушками полезно общаться — не только спать, заметь, Скорп. — Тот пропустил это замечание мимо ушей. Руки Альбуса остановились у двери Лили и Тайры, точь ниже золотой, поблескивающей в мягком полусвете свечей рамы с их именами — «Тайра Б. Забини и Лили Л. Поттер». — Как раз и их дверь. А что, боишься, что у тебя отберут лучшего друга? — подразнил напоследок, вытаскивая из заднего кармана палочку. — Не хочу проводить отборочные еще и на эту позицию, — мигом сострил Малфой. Вместо ответа Альбус тихо прошептал заклинание себе в выемку меж большим и указательным пальцем — со стороны выглядело так, словно он оставлял на собственной коже легкий и прохладный поцелуй, но острие палочки — лишь несколькими часами назад выстрелившей ужалившим заклятием — направлялось на тоже самое место. Секундой спустя похожий на крошечную змею тонкий зеленый росток обвил большой палец кольцом. Он стискивал его крепче и крепче, выписывая кольцо за кольцом, пока не пошел в высь и не свернулся в некоторых местах почками. Сгустившиеся почки раскрылись бутонами, крупные светло-бежевые бархатные лепестки ложились друг на друга завитками крема, пока не расцвели в полноценные пышные пионы. Выросшие из ничего роскошные цветы тихо дрожали на прохладе. Альбус плавно качнул палочкой в воздухе еще раз, и из нее вытекла атласная лента под цвет букету. — Всегда не мог понять, — подал голос Скорпиус, до этого момента любопытно разглядывавший разворачивающееся на глазах колдовство, — откуда ты вечно достаешь для Лили цветы, будь то дождливый ноябрь или морозный декабрь. Теперь все стало по местам. Надо признать, очень эффектный и полезный прием при подкате к девушкам. — Папа научил меня этому фокусу, — пояснил Ал. — Он всегда дарил цветы маме, стоило им поссориться по какому-либо поводу или не сойтись во мнениях. Раньше, — добавил он, немного промолчав. — Дарил раньше. С работой в Аврорате он позабыл об этой своей привычке, а я не оставил ее. Он перетянул ленту меж пальцев, завязывая у стеблей слегка неаккуратным длинным бантом. — Так что это что-то вроде нашей с Лили забавной традиции. Все равно, кто из нас прав — если мы ругаемся, я никогда не оставляю ее без цветов, и она всегда становится ко мне мягче, обо всем забывая. — Да уж, — сомнительно протянул Скорпиус. Альбус бросил на него укоряющий взгляд. — У нее не такой уж и дурной характер. Она капризна и дуется, если все идет не по ее плану или желанию, но не злопамятна и уже скоро обо всем забывает. Тебе было бы известно об этом, если бы вы не вцеплялись друг в друга при встрече, как кошка с собакой. — Пойдем уже спать, каблук. Стук шагов и тихая, но беззлобная перебранка эхом следовали за ними по всему коридору, пока не послышался скрежет открывшейся на другом конце двери. Нежный букет остался ждать на дверной ручке в сонной тишине. Хогвартс безмятежно утопал во сне.