@rosegrweasley: Хорошо, я буду. Я могу привести с собой свою подругу Валери?
Отправить. @hugoisamess: о новенькую? да она крутая давай! тебе можно все сестричка давай, целую, вечеринка уже начинается тк чт я пошел@rosegrweasley: Встретишь нас на входе?
@hugoisamess: без проблем!!! жду тебя хд Валери потянулась и размяла широкие, атлетичные плечи. — Теперь, когда мы разобрались… — она поднялась с кровати. — Подожди, кто здесь кроме тебя живет? — Первая кровать моей кузины Роксаны, ты ее знаешь. А вторая Мараи Гордон — испанка с темными волосами, она всегда ходит с разноцветными стрелками на глазах. — Да, я вроде видела ее, — пробормотала Валери, прокручивая в голове колесо из новых имен и лиц. — Так, главный вопрос: в чем ты собираешься идти? И тут до Розы дошло, что у нее здесь, в школе, нет абсолютно ничего подходящего — ладно, у нее и дома в гардеробе не нашлось бы и чего-либо, кроме кашемира, синтетики и воротников. Черт, во что она ввязалась? Она пальцами сжала виски, страдальчески перебирая в голове сложенный чемодан, наполненный тщательно отобранными еще в августе вещами. Свитера, галстуки, блузки, джинсы-бойфренды, плиссированные юбки и… Платье, подаренное тетей Флер на Рождество. Роза прихватила его почти случайно, вдруг захотелось бы из настроения немного принарядиться на один из званных вечеров профессора Вудстоуна, собиравшего многообещающих студентов-любимчиков за одним столом и налаживая их связи: будущие составы Ос и Гарпий, главы отделов министерства, британские инвесторы и перспективные фирмы — все они зарывали корни на этих небольших посиделках с канапе и брускеттами под шутки добродушного старика. — У меня есть одно подходящее платье, — Роза потянулась в глубь шкафа за аккуратно сложенным, рисковавшим запылиться за год платье-футляром. Строгий квадратный вырез почти у самого горла, длиною смиренно ниже колен на добрых пятнадцать сантиметров — оковы мечты любой матери для своей дочери. — Подруга, «подходящее» — это громко сказано, — Валери поджала губы, пытаясь придумать, что с этим делать — столько уговаривать свою подругу, чтобы подставить под удары насмешек других студентов, было пустой тратой времени. — Так, надевай, прямо на тебе исправим его. Роза не перечила — послушно повернулась к окну и сняла с себя джинсы, чувствуя внутри стискивающее чувство встречи с чем-то новым — некомфортным, рискующим оказаться одной большой глупой ошибкой, но пугающе заманчивым и щекочущим внизу живота. Ее мать всегда носила платья, подобные этому — они лишь немного подчеркивали ее женственность: слегка облегали, обнажали шею, иногда — локти, если хочешь чувствовать себя сегодня немного кокетливее, но Гермиона Грейнджер-Уизли одевалась строго по дресс-коду первых леди. Впрочем, чаще всего Министра Магии можно было увидеть на пресс-релизах в строгих костюмах. «Я — Министр Магии в первую очередь, и уже во вторую — женщина» — ее самая известная фраза из нулевых, которую сейчас носят принтами на футболках, называя ее иконой феминизма. Валери достала палочку, и Роза взглянула на нее озадаченно. Передние голубые пряди полезли ей на глаза, морщинка пролегла тонкой линией на широком лбу. Она задумчиво прикусила щеки, в голове продумывая, как будет выглядеть ее творение. Палочка взмахнула в воздухе грубоватым, кривым движением, но пара сантиметров подола платья все-равно повиновалась ее желанию и плавно слетела вниз с громким страдальческим треском. — Что ты?.. — Роза спросила испуганно, прижимая платье к своему телу, будто пытаясь спасти. — Тшш, доверься мне, — руки Валери осторожно закрутили Розу за талию, как настоящий дизайнер во время примерки. Очередной ненужный кусок ткани смялся на полу. В районе ключиц ткань скручивалась в тонкие жгуты — бретельки, у бедер юбка всасывалась внутрь, сжимаясь и приобретая облегающий силуэт. Под покровительством творческого всплеска Валери Роза чувствовала себя Золушкой перед балом — красивой и волшебной. Она вдруг засмеялась, стоило палочке дойти до спины: — Щекотно! Утопавшая в вязкой темноте комната была переполнена мигающими красными мотыльками, перелетающими из компании в компанию и льнущими друг к другу, как к свету, студентами в светившемся дымчатом ореоле факелов. Казалось, что у Общей Комнаты не было конца и края, лишь простиравшаяся тьма без стен и границ, но проверить не хватало храбрости; стоило только отойти от других студентов, как факел принимался опасно потухать и загораться полицейской мигалкой. В этом была суть вечеринки — заставить всех прижаться друг к другу, сплотиться, чтобы взаимовыгодно зарядить свои фонари теплым алым светом, напоминавшим китайские фонарики. При входе в комнату лицо и шею вошедшего приветственно опаляло пламенным дыханием вечеринки, словно огнедышащий дракон ловил и крепко хватал в когтистые лапы, чтобы рассмотреть поближе добычу. Дело было не только в фонарях и сжатой, сплетенной нитями толпе, синхронно подпрыгивающей, ревущей и скандирующей заученные слова песен — ученики кружка экспериментальной магии пустили безобидные, но жаркие клубки бордового дыма, от которого стреляли огненные всполохи и взлетали высоко столпы горящих искр, освещавшие всю комнату неоновыми цепями. Если поднять голову и проследить за одной из таких, все равно невозможно было понять, где искра достигает невидимого потолка и отскакивает обратно, вниз, чтобы приземлиться на чьем-то покрытом блестящим соленым потом плече. Черный бильярдный стол уже неряшливо заполнился смятыми пластиковыми стаканчиками, где-то пустыми, а где-то еще наполненными алкоголем. На приветственную вечеринку было не принято приносить с собой дорогой алкоголь — кто только на нее не ходил, тем более, что новичкам и пятикурсникам доверять что-то крепкое было опасно — но пару бутылок элитного крепкого огневиски и воздушного игристого шампанского все же можно было найти за одним единственным столом, принадлежавшему «высшему обществу». Точно в центре циркового пламенного кольца, их круглый столик с бархатными диванами был недосягаем для других, и одновременно с этим помещен в самом центре, чтобы никто не забывал, чьей заслугой являлась эта вечеринка. Тайра и Лили о чем-то шептались, щелкая в белые экраны своих телефонов и насмешливо указывая на кого-то наманикюренными пальчиками, и что-то в их повеселевших взглядах подсказывало, что они осмеивали кого-то из сегодняшних гостей — бедолаг, о которых уже завтра поползут неприятные сплетни. Покрасневшая и возбужденная Каллисто молила заскучавшую Дом выйти потанцевать, утягивая ее за локоть в сторону танцпола, пока та не сдалась и не отложила свой бокал шампанского. Их кожа светилась золотом даже при полумраке, будто бы покрытая пылью звездного сияния — девочки размазали по коже какой-то приятно пахнущий лунный лосьон и красиво светились, как манящие русалки, вызывая восхищенные комплименты. Визитная карточка рыжих волос горела огнём не хуже Лондона в тысяча шестьсот шестьдесят шестом. Улыбка Хьюго звонко звенела монетами, пока голоса рядом греческим хором отсчитывали отсчет не до Нового Года — пятеро юношей поднимали над собой высоко стопки с алкоголем, соревнуясь, кто успеет закончить быстрее. Руки в ловкости быстро тасовали стеклянные бокалы, головы вскидывались трафаретно-геометрично по прямому углу. — И-и-и… Стоп! — звонко крикнул Луи Уизли — худощавый платиноволосый блондин. Друзья рядом с ним радостно взревели, схватили его за плечи, навалились сверху и подкинули гурьбой. Луи зарыл в светлые пряди пальцы, по-сумасшедшему улыбаясь, словно давал старт и финиш не алкогольному соревнованию, а красным флажком размахивал на стритрейсинге в подполье Лос-Анджелеса. Услышав знак, Хьюго, закончивший вторым, резко захватал воздух ртом и затряс воротом свободно расстегнутой рубашки у шеи, делая обрывистые, частые вдохи. Он замахал активно руками, морщась и немым жестом умоляя подать ему воды. Стопка огневиски сожгла изнутри коридор глотки дьявольским огнем. Великодушно кинувший пластиковую бутылку Альбус рассмеялся и похлопал его по спине: — Не подавись. — Спасибо, — Хьюго послал ему благодарный взгляд, рывком срывая с бутылки крышку и опустошая ее подчистую за пару глотков. Парни рядом принялись скандировать имя победившего Арона Селвина — везучий же сукин сын! Арон принимал поздравления с пиздецки довольным видом и улыбался так широко с открытыми белоснежными зубами, что у Хьюго зачесались кулаки. Он огорченно вздохнул, чувствуя, как жажда постепенно спадает. — Что, с перцем попалась? — Еще бы, — проворчал Хью, доставая из кармана джинсов кошелек. Обойдя взглядом шелестящие купюры и карточки, он схватил шесть серебряных монет и со звоном опустил на стеклянный столик, точно грохнул груду тарелок. Другие рядом с ним потянулись тоже, подвинув свои ставки победителю. Сдвинувший губы и опустивший левую щеку на сжатый кулак, Альбус насмешливо поинтересовался: — Кстати, не помнишь, чья была идея добавить его в случайные стопки «на удачу»? — Слушай, не напоминай, — Хьюго шутливо поддел его ладонью и засмеялся. — Лучше в следующий раз предупреди меня не придумывать очередную многообещающую хуйню, как бассейн в вашей гостиной на той летней вечеринке, или содовая, что замерзает прямо во рту, или… — Или каэльский перец в текиле или, тем более, в огневиски, и без того пылающем во рту, — Ал подхватил и закончил перечисление громких провалов гриффиндорского энтузиаста. — Ну нет уж, друг, без тебя наша жизнь была бы серой и скучной, — и отсалютовал ему стопкой алкоголя. Хьюго даже, кажется, растрогался — он прижал руку к груди, заставив черные швейцарские часики и кожаные плетенные браслеты с какой-то амулетной деталью на широком запястье подскочить и с тихим хлопком шлепнуться о ладонь. — Спасибо за приятные слова, брат, я этого не забуду. — Брат, — догадливо подхватил клоунадную волынку Альбус, положил руку ему на плечи и приобнял. Скорпиус приподнялся со своего места, отложив телефон на столик, и сдвинул темные брови. — Серой, скучной и адекватной, — он поставил на последнее слово ударение. — Иногда мне кажется, что вы на двоих делите одну клетку мозга, Поттеры-Уизли. — Чур она у меня, — моментально, с реакцией капитана команды скороговоркой проговорил Альбус, как дети на скорость кричат «чур не я!». Хьюго огорченно вздохнул и театрально стукнул себя по лбу кулаком: — Вот черт, не успел!.. — Не переживай, кузен, ты можешь купить четверть акций нашей мозговой клетки. — Вот это по нашему, — поддержал Скорпиус ухмылкой. Волосы прилизаны гелем и помпезно уложены, бледная кожа казалась совсем бесцветной в трафарете облизывающей дымки. В бокале прозрачной текилы в его руках плескалась крупная оливка яблочно-зеленого цвета — Хьюго даже не был уверен, что Малфою нравились оливки. С огромной вероятностью тот клал их лишь для позерского вида, потому что мог легко достать их и хотел каждого в это ткнуть. Или для эстетики. Малфой был той еще эстетической сучкой. Хьюго не жаловался — ему нравилось находиться рядом с ним в такие моменты. Было такое чувство, словно это прибавляет пару очков привлекательности и ему, что ли, как притягивающий девчонок сексуальный парфюм, заставляющий их краснеть и хихикать. Альбус поднял брови и открыл рот, склонившись к нему через столик. — А? — сильно прокричал он, пытаясь перебить дребезжащий грохот музыки из колонок. — Что ты сказал? Бешеный ритм музыки можно было почувствовать в собственном сердцебиении, приложи только ладонь к левой стороне груди — само сердце подстраивалось под последние хиты, грохотом доносившимся из колонок и перекрывающим сплетение всех голосов снежной лавиной. Роза нахмурилась и съежилась. Ей вдруг показалось, что она стала маленькой точкой на дне бескрайнего моря, наполненного хищными пираньями и изголодавшимися акулами, и волнение сжало ее горло пальцами. Маленькая дебютантка в клетке Бербери, облизанная красной дымкой и пока что малочисленными заинтересованными взглядами тех, кого не сильно заинтересовало то, кто соизволил спуститься на их бал Сатаны посреди школы. — Охрене-е-енно, — восторженно завизжала Валери, — ты слышишь это? — Что? — перекрикивая шум, ответила встречным вопросом Роза. — Перегар людей рядом? — Тимбэлэнд! У них играет Тимбэлэнд! — взбудораженная подруга прижала ладони ко рту, как фанатка, попавшая на концерт любимого исполнителя. — Что дальше? Бритни Спирс? Джастин Тимберлейк? Валери подпрыгнула и закружилась, ее синие закрученные в локоны пряди подлетели и пружиной отскочили за плечи. Худощалые ноги-палки утопали в маминых джинсах, под ними на щиколотках и на талии проглядывались тонкие колготки с крупной черной сеткой. Танцевавшая в кругу своих подружек загорелая блондинка латиноамериканка повернулась к ним заинтересованно, сверкая ярко-красной дружелюбной улыбкой. — Вау, шаришь, подруга, — игриво подмигнула ей девушка. — Лучшая эпоха, освободите Бритни! Роза знала ее по ленте Магстаграма — Кристал Сильверс, ее семья переехала в Великобританию развивать бизнес волшебных теплиц и лекарств — но никогда не общалась с ней в живую. Это было удивительно, словно увидеть ожившую со страниц учебника по истории банши среди кривых и острых линий мегаполиса; кто же знал, что люди по ту сторону ультрафиолетового экрана живые? — За нулевые! — в согласии раздался восклик Валери, пританцовывающей бедрами. Подружки Кристал что-то неугомонно кричали в унисон словам песни, пьяно обнимались за плечи, поддерживая друг друга, и над чем-то иногда тихо смеялись, переговариваясь. Пролетели в темноте вспышки-звездочки: включенные фонари записывавших вечеринку телефонов, они сулили раскрашенные кислотными цветами воспоминания завтрашним утром в ленте. — Присоединитесь? — Кристал кивнула на их небольшой круг и облизнула губы. Ее плечи блестели от пота, а дыхание уже сбилось, перейдя в рванные частые вдохи, но она совсем не стремилась сесть на диваны и взять передышку. Так ведь всегда бывает — стоит только усесться и притянуть к себе бокал со льдом, как из колонок проносится любимая песня! И не выйти под нее — преступление, аж бедра ноют, и уже и ноги болят от каблуков… Простая, как сикль, приветливость девочки заставляла предложение звучать заманчиво, и Валери потянулась было ответить, но предварительно оглянулась на Розу. Та недоверчивым взглядом оглядывала сборище девушек. Ее карие глаза бегали по каждой из них, растерянные и запуганные, как у лани перед округлыми зажженными полночным светом блюдцами фар машин на дороге. Вы зовете меня? Роза боялась людей по-животному. Это решение ей далось с трудом, но Валери все же вздохнула и притянула Розу за плечи — ладно, не все за один вечер. Уже то, что она вытянула ее на вечеринку — огромный шаг и великий прогресс. — Нет, спасибо, я себя не очень хорошо чувствую, — с огорчением и ложью отклонила приглашение. — Но найди меня в Магстаграме, в другой раз присоединимся обязательно, клянусь Мерлином! — заверила Валери, приобняв красавицу еще раз напоследок, а затем повела Розу в более свободную сторону зала, к стойке с алкоголем. Здесь крутилось меньше людей, они приходили за напитками и сразу же расходились в более интересные места, где ярче горели факелы. Даже дышалось тут легче, свободнее. — Спасибо, — благодарно пробормотала Роза. Она схватила с бильярдного стола стакан, поднесла к носу и скрупулезно принюхалась, чтобы понять, пользовался ли им кто-либо. Впрочем, быстро поняв бесполезность такой проверки, наколдовала палочкой Агуаменти и промыла стаканчик, выплеснув воду в другие. Хьюго увидел сестру не сразу. Студенты из Клуба Технологий, воспользовавшись принадлежностью Луи к клану Поттер-Уизли, окружили их диван коммерческими консультантами, впаривая очередное новое приложение, едва ли полезнее предыдущего, которое оказалось обычным электронным блокнотом для заметок. Скорпиус скучающе выслушивал их, подперев подбородок кулаком с серебряными фамильными кольцами, и всем видом показывал, что делает им огромнейшее одолжение; в его глазах читалось «закончите скорее со своей презентацией и перестаньте мне докучать». — И чем это приложение отличается от обычной переписки в Магстаграме? — фыркнул Скорпиус, подняв ртутные глаза на парней впервые за прошедшие десять минут. — Зачем мне, к примеру, обычному пользователю, тратить память на ВизардФоне и заводить вашу «Порчу»… — «Приворот», — тут же исправил его темноволосый лохматый паренек с Рейвенкло. Скорпиус даже не посмотрел на него, хоть и с силой подавил желание закатить глаза, и продолжил говорить так же устало, как ни в чем не бывало: — …если все те, с кем мне нужно общаться, есть в Магстаграме? Что такого в новом приложении, чтобы мне, в теории, пришлось бы привыкать к новому интерфейсу и чтобы вы потратили не впустую мое время, пока втискивали мне в руки его, на практике? Луи раздраженно сдул воздушную блондинистую прядь, специально выделенную и оставленную свисать на лбу. Его в клубе на это место выбрали также специально, в один голос, как единственного, умевшего адаптироваться в самом опасном обществе — среди зазнавшихся высокомерных аристократов с туго набитыми кошельками. — Во-первых, я не думаю, что вы это осознаете, но прямо сейчас все ваши переписки не защищены вообще никак, кроме вашего пароля. Кроме тех, что передаются письмами через сов — если вы еще пользуетесь этой древностью девятнадцатого века. И вот, допустим, ваш пароль это «Хьюго2006» или «РичиСамыйКрутой». Как думаете, сколько времени нужно на то, чтобы их разгадать? — Луи постучал по кофейному столику костяшками бледных пальцев три раза, а затем сильно взмахнул руками: — Семь минут, если у хакера есть подходящее оборудование. Хьюго этого не осознавал и, похоже, выражение рассеянности на его усыпанном веснушками лице это ясно выдало, так что Луи кивнул и продолжил: — Все наши грязные смски, голые селфи в зеркале, скрытые от общественности номера родителей и их богатеньких гостей с приемов, которые записаны как тети и дяди — все это попадет под раздачу и начнет продаваться между Ведьмополитеном и Ежедневным Пророком, как на аукционе, чтобы через пару дней выйти под заголовком «Золотые дети и их золотое достоинство: на что тратят свое время самые перспективные дети страны? Говорят, престижность Хогвартса изменилась, но в лучшую ли сторону?», — его голос затейливо приподнялся, почти шутливо. — А теперь допустим, ваш пароль и не нужно разгадывать — вы забыли телефон разблокированным на вечеринке, дали однокурснице фото списанного эссе или случайно кто-то подглядел его. От трех до пяти минут, чтобы все перекачать… — Луи взял паузу, прикинул в голове дату, когда появились ВизФоны в Великобритании у богатых детей, и примерный объем памяти и продолжил. — Ладно, буду честным, семь минут, если вы пользуетесь телефоном уже два года и все еще не поменяли его, при этом забив галерею фотками каждого своего обеда в Хогсмиде. — С этого стоило начинать, — весело произнес Альбус, присоединился к разговору и устроился удобно на диванах, раскинув длинные ноги. Он запыхался и вспотел, покрывшись лихорадочным румянцем — они с Тайрой только что крутились на танцполе, и он не мог стереть с лица, блестевшего свежестью юности, довольную улыбку. Хьюго поддел его незаметно в бедро и сложил губы удочкой, кивая на Забини; немое «Ну как, пососались?» повисло между ними. Альбус закусил нижнюю губу и неприметно кивнул с такой ухмылкой, что Хьюго одобрительно фыркнул и дал ему пять кулачками под столиком. — Я уходил, вы еще презентовали свое приложение… — Альбус с жаждой потянулся к шипящей тыквенной газировке, — …я вернулся, и вы все еще не закончили. Давайте быстрее, так и вся ночь пролетит. Какое-то время они танцевали с ней вдвоем — две подруги, как два маятника, окруженные толпой пьяных подростков, качавшихся лодками на волнах, по мнению Розы, безвкусной музыки их поколения, что-то невнятно орущих друг другу и страшно потных. На все попытки познакомиться Роза мягко качала головой со смятой улыбкой, а Валери уносила ее в воронку нового танца, крича имена исполнителей и часто появляющееся «Святые, нет, эту песню нельзя пропустить», слово «нельзя» выделяя так, будто и в самом деле нельзя никак — жизненно важно крутиться в воронке ритма под эти строки и несложные мелодии, отбивающие в сердце отклик, отдав тело ритму с религиозной верой. И если в горячих танцах и плавных движениях округлыми бедрами был их бог, то в алкоголе был разносящий истину пророк. Пока они стояли у стойки с алкоголем десять минут, мимо них прошло примерно двадцать человек; кто-то брал пиво в ревуще-красных стаканчиках, кто-то собирал стопки текилы в руки как кольца столько, сколько мог понести, пока бокалы не падали, разбивались и склеивались Репаро в секунды под бурлящий смех, а кто-то и сразу бутылки на всю компанию. Валери тоже выпила пару стаканов пива. Роза не бросала на нее осуждающие взгляды с высоты своих устоев (не пить, не курить, не тратить время на не суливших хорошее мальчиков), но и на предложения налить отказывалась на грани с заносчивой вежливостью, дернув плечом. Пустые руки Розы казались неприличными в месте, где все занимали свои выпивкой, сигаретами или чужими ладонями-шеями-бедрами, словно на них каждому указывал неоновый указатель. Их немая игра в Шекспира и Ромео и Джульетту закончилась простым интересующимся вопросом Вэл, попивавшей уже третий стакан пива за пятнадцать минут, пока они стояли у стойки. — Почему ты не пьешь? — она наклонилась слегка через бильярдный столик так, что ее грудь и лифчик просветились через вырез тонкой черной майки. На шее у нее болтался какой-то скандинавский священный знак, царапавший металлическим острием серебряные и черные рокерские подвески. Розе вдруг стало интересно, насколько Валери религиозная и в кого она верит, но сейчас было не время и не место. — Потому что от алкоголя люди перестают собой управлять, — Роза покачала головой, словно ответ был понятен и без объяснений, указав кивком головы на собравшихся подростков. Кто-нибудь из них думал ли о том, что Сен-Этьен обязательно спросит у первой группы эссе в понедельник? О том, что нужно будет определиться со своей темой для исследовательской работы? Навряд ли. — Кто-то с кем-то случайно спит, кто-то начинает приставать к другим и позориться, кто-то блюет в углу или что похуже. Ошибки, ошибки, а мне нельзя… — А тебе нельзя ошибаться, — закончила за нее Валери, поглядывая на нее из-за своего стакана, отчего были видны только ее глаза — темно-темно подведенные будто не подводкой, а углем или графитом коньячно-карие глаза, выделявшиеся даже в полумраке. Ее голос звучал непривычно серьезно. — Да. Нельзя, — она досадливо замолчала, взглянув на руки — и вправду, удивительно пустые. Роза здесь, кажется, одна-единственная не ловила наслаждение и не вливалась во всеобщий калейдоскоп красочного безумия, несмотря на укороченное платье или такие невыносимо неудобные каблуки — но ей хотелось. Ей вдруг этого безумно захотелось — почувствовать себя такой же легкомысленной, беззаботной, бестолковой, частью толпы, движимой сжигающей изнутри кости дотла музыкой. Но за пределами этой комнаты и этой ночи у нее было будущее, расписанное от поступления в университет вплоть до карьерной лестницы и кресла в Министерстве Магии. Она не могла так поступать со своим будущем. Мама!.. Мама бы безумно огорчилась и разочаровалась, схватившись за сердце, узнай она о том, где ее дочь находится прямо сейчас, в чем она, чем занимается и о чем думает. — Ты преувеличиваешь, — начала осторожно Валери, не отнимая красного полумесяца стакана от лица. Она вздохнула и продолжила: — До этого вечера ты не была ни на одной такой вечеринке, как ты сама говорила, так что едва ли могла знать, как люди ведут себя здесь по своему опыту. Значит, ты этого не видела. Просто поверила в эту картинку и убедила себя, как в Скандинавии монахи отрекаются от всех земных удовольствий и развлечений ради святых. Кто твой святой? Твое будущее? — Валери прищурилась и показала пальцем свободной от стакана руки на отделенный столик. Роза бросила быстрый взгляд на него за ней. Смеющийся Альбус, опустошающий залпом бокал, вечно недовольный Скорпиус, что-то толкующий Луи и… И Хьюго, весело перебивающий всех и улыбавшийся. Наверное, он даже не задумывался о том, дошла ли она до дверей Общей Комнаты и пришла ли вообще. Эта внезапная мысль вдруг сильно и метко кольнула в груди иглой, заставляя отвести взгляд. — Как ты думаешь, Малфой, Паркинсон или Блишвик лишатся обещанных их мест в университете из-за того, что на седьмом курсе на вечеринке выпили три стопки огневиски? Роза нахмурилась, почти вызывающе подняла брови и произнесла стальным голосом: — Я — не они. — Да, потому что ты — Уизли. Ты еще круче и неприкасаемей. Твой дядя — национальный герой, портреты которого есть в каждом здании Британии и учебнике истории любого маленького волшебника, твоя мать — Министр Магии, твой отец — почетный ветеран. Легко было смотреть с этой стороны, если Ведьмополитен в детстве не критиковал тебя за то, какого цвета у тебя были банты на Рождественском утреннике в Министерстве, а люди не судачили о том, что все награды за олимпиады и проекты за твоей спиной — лишь заслуга твоей матери. Какие здесь привилегии? Валери тем временем продолжала: — Посмотри на них внимательней. Они все уже пьяны, но никто из них не блюет, не пристает и не позорится, так ведь? Ее воображение подхватило и тут же нарисовало описанную картину: Паркинсон, танцующий похабно на столе в лакированных туфлях и в смокинге с иголочки, разбивающий стаканы о стены и буянивший Альбус, блюющий аристократичный Малфой на коленях, пока его белоснежные пряди поддерживают сзади, чтобы, не дай Мерлин, не попало ни капли на чернильную рубашку и мраморную молочную шею… Роза заливисто рассмеялась. — Нет, конечно. Они бы в жизни себе такого не позволили бы. Родители бы убили их. Хитро прищурившаяся Валери продолжила: — Так значит, все дело в мере? Проигравшая в дебатах на этот раз Роза капитулировалась: — Значит, все дело в мере, — согласилась она, приглаживая укороченный подол клетчатого платья. — Ты говоришь об алкоголе так, словно никогда его не пробовала… — Я и не пробовала, — легко подтвердила это Роза. Валери удивилась, посмотрев на нее во все глаза. — Реально? Ты прямо ни разу в жизни не пробовала? Даже за столом с родителями шампанское на праздники? Даже не путала сливочное пиво с имбирным? — Ни разу. Ни глотка. Валери раскатисто рассмеялась, как ведьма из сказок. Роза смутилась и робко поправила накудренные темные волосы, пытаясь скрыть неловкость. — Прости, прости, я не над тобой, просто… — она попыталась отдышаться, и после нескольких глубоких вздохов успокоилась и продолжила умереннее. — Ах, теперь понятно, поэтому ты думаешь, что с первого же глотка люди сходят с ума, а на второй стопке видят кружащиеся звезды, солнце и луну над головой, сблевывая в туалете ужин. — Давай я попробую, — вдруг выпалила Роза, набравшись храбрости. — Хей, нет! — Валери подняла руки по обе стороны. Она прищурилась вопреки ее предыдущим словам и отрицательно закивала головой из стороны в сторону. — Я же говорила, что не хочу заставлять тебя чувствовать себя так, будто ты это делаешь только из-за давления или принуждения с моей стороны. Лучше не надо, — над ее лицом нависла тень — было ли это следом призрака из прошлого, оставившего ей горький урок? — Потом будешь меня винить. — Нет, это мое решение, — она сказала тверже, пытаясь нащупать под ногами почву для опоры, уверила себя в том, что завтра она об этом не пожалеет. Все-таки, не зря же она гриффиндорка. — Я хочу этого, — уже увереннее надавила на «хочу». — Налей мне, пожалуйста. Валери встала со стола, на котором сидела, покачивая ногами, отчего цепи на джинсах звонко лязгнули, как полный сиклей кошелек. Она посмотрела на бутылки, выставленные на столике статуэтками кинопремии, выбрала что полегче и плеснула в опустевший стакан Розы. ТПоглощенная волнением, наблюдала, как прозрачная жидкость наполняет стакан изнутри — всего примерно шесть глотков, даже не дошло и до середины, и закусила щеки изнутри. Если она откажется сейчас, подруга поймет и не будет осуждать, она это знала прочно. Но сама себя она не прекратит корить в трусости. Взять бокал. Откинуть голову и выпить в один крутой глоток, как классные девчонки из фильмов, заставлявшие это выглядеть так просто, будто сглатывали воду. Роза сделала большой тревожный вдох и выдох, а затем вырвала свой стакан и сделала осторожный глоток — на сегодня хватит крутости. Глоток первого в жизни выпитого алкоголя не скинул казнью с ее плеч головы, не потянул танцевать безумно на стойке, по-стриптизерски раскрываясь до белья и развратно смеясь, и не кидал под руки-губы первого встречного, мечтающего найти развлечение на ночь. Просто… тепло. И горько, как лекарственное снадобье из детства с полынью и ягодами рябины, которыми пичкали при каждом подозрительном чихе. Почему все без ума от алкоголя, если он на вкус такой противный? Роза замотала головой, пытаясь стряхнуть с языка и горла прилипчивое жгущее, гадкое ощущение. Подруга сжала ее ладони, ерничая от возбуждения и переполнявшим ее энергетиками восторгом, побуждавшим подпрыгивать и подскакивать, как ребенка на сахарном передозе. — И как? — с неподдельным искренним восторгом спросила Валери, потряхивая ее руки. В ее глазах вечеринка горела, но не сгорала — зажигалась и зажигалась, все ярче и сильнее, пока языки костра не доходили до ночного неба нескончаемого потолка Общей Комнаты. — Это как шар тепла, который катится вниз. Я будто теплое масло проглотила. — Не страшно? — Не страшно, — повторила за ней Роза, как ученица, смакуя каждое слово. Она повертела нежно согревающую кожу стеклянную стопку в ладонях, наблюдая, как бесцветная жидкость, неотличимая от воды, перекатывалась из стороны в сторону. А затем выпила до дна под улюлюкание Валери. И, Мерлин, это было охуенно. — Во-вторых, — невозмутимо продолжил Луи, не отреагировав на подколку, — сообщения в этом приложении стираются. — То есть как? — в замешательстве Хью почесал затылок. — Смотри, если я отправлю тебе сообщение, оно останется в твоем телефоне навсегда, сохранившись в кэше — в самой памяти. Но в приложении оно стирается автоматически спустя десять минут после прочтения. Никто не увидит, что вы с человеком присылали друг другу, какими фото делились и что обсуждали. — То есть, это приложение для измен и цыпочек на стороне, — заинтересованно хмыкнул Паркинсон, пододвинувшись ближе и сложив руки на коленях. Лицо Альбуса щелчком — паф! — растеряло всю фирменную легкомысленную расслабленность, придававшую его лицу беззаботливое выражение и очаровательно украшавшую его образ, который девочки считали смазливо-красивым. Оставив бокал на столе и шутливость — за дверью, Альбус холодным прищуренным взглядом впился в Ричарда, будто доводя до кресла детективного допроса, мол, что за дела — напоминание о том, что друг вроде как увиливал за его сестрой, посылал конфеты, приходил к ним домой на знакомство с родителями. Скорее всего, это была лишь вскользь брошенная ничего не значащая шутка, но когда дело касалось его сестры, Альбус обращался в таскающегося за женой миллиардера телохранителя из фильмов восьмидесятых — грозного, безжалостного и подсекающего любую опасность в поле видимости его черных солнцезащитных очков. Когда-то он уже допустил такую оплошность, но впредь он бы не позволил подобному случиться даже через свой труп — и даже если бы это был его лучший друг. — Есть столько возможностей для таких технологий, а твоя первая мысль — девчонки? — Луи поднял бровь, смерив их презрительным взглядом свысока, и после вздохнул, смирившись с тем, что его аудитория сегодня не оценит его гениальность по достоинству так, как заглядывающие ему в рот ребята из клуба. — Ладно. И для переписок с девчонками подойдет. — А как с ними общаться-то? — переспросил Хьюго, пытаясь разобраться до конца. — Ты говорил, что люди будут заходить на известные профили и писать анонимно, то есть… Как? — Это для тех, кто давно хотел признаться в чем-то, может, сделать комплимент или набраться смелости и пригласить на свидание. Вы будете видеть личность человека по ту сторону, но он вашу не узнает до тех пор, пока вы не раскроете. — А как тогда… — Хью, получается, придется написать человеку, что это ты и как-то доказать свою личность, что за аккаунтом сидит не фейк, — Альбус смекалисто понял примерный принцип работы приложения, подхватив налету, и обернулся к Хьюго, живо объясняя. — Может, селфи отправить. Я правильно понял? Луи кивнул, подтверждая. — И чего вы от нас конкретного хотите? — четко поинтересовался Скорпиус, закидывая ноги на столик и скрещивая их. Черные лакированные ботинки на его ногах блестели, отражая факелы в руках тройки ребят из Клуба Технологий или задротов Мальсибера, как их чаще называли. Паренек с Рейвенкло Симмонс, очкарик с Хаффлпаффа, гриффиндорка Малия Данн — однокурсница Хьюго. Маленькие предприниматели — они настороженно следили за жестами и объяснениями своего предводителя, пытаясь не показывать вида и что-то записывая в планшеты — кто вообще приносит их на вечеринки? — Дайте угадаю, — предположил Малфой, — вам нужно доработать приложение, а бюджет закончился, — пригубив текилы, он повеселел и продолжил уже более ехидным тоном: — Уизли, сколько же ты на него спустил, что у тебя закончились твои щедрые карманные? К Доминик бегал уже? Скорпиус показал на столик девочек кивком и сам, вслед за другими, отражением бросил на них взгляд. К их общему удивлению, излюбленное местечко слизеринских принцесс оказалось пустующим и скучающим; обычно их было не поднять с мягкости бархатных кресел и вельветовых диванов, особенно в присутствии чужих — тех, при ком не снять маску, не позволить себе забросить уставшие от танцев и поднебесной высоты каблуков ноги в белых чулках на подлокотники, неустанно проверяя, как бы не задрался край ультракороткого платья. Пусть сейчас девочек здесь и не было, но никто не садился на их места, негласным правилом обходя обложенную розовым бархатом зону, как королевский помост. Пшеничных локонов Каллисто не было заметно, но это не побеспокоило Скорпиуса, лишь осталось заметкой где-то на краю сознания; ему все также было безразлично, что она делала, с кем общалась, чем жила — даже если и им. Вместо этого он прошелся взглядом дальше, сквозь танцующую толпу, скучающе обходя неизвестных или неинтересных людей. Лили и Тайра, как две неразлучные подруги, нашлись быстро; девчонки стояли у импровизированной барной стойки с бокалами в руках и ухмылками на разукрашенных губах, что-то обсуждая с двумя девушками. Одна из них была новенькой; Скорпиус запомнил ее лишь по очерку грубости на лице и неестественно яркому, ежевично синему оттенку волос. А рядом с ней… Малфой выпрямился от удивления, вздернув брови; и он-то думал, что его сложно удивить? Он потянулся к Хьюго, ткнул того несильно в бок локтем, чтобы отвлечь от уже давно наскучившего впаривания Луи. Тот тут же повернулся к нему, опустил взгляд вбок и поднял на него. — Да, Скорп, что такое? Скорпиус притянулся к нему ближе и тихо спросил на ухо: — Хью, это там не твоя сестра стоит с Забини и Поттер? — Сестра?.. — Хьюго пьяно переспросил, всматриваясь в толпу, но тут что-то вспомнил, выругался и ладонями провел по лицу, закрыв глаза. — Черт, я забыл! Да, она говорила, что придет сегодня, наверное, надо было ее встретить, но совершенно из головы вылетело, и… — он повернулся еще раз, уже легче найдя ее фигуру в толпе. Меж его бровей пролегла глубокая, виноватая морщинка. — О чем они говорят с Лили и Тайрой? Скорпиус заинтересованно хмыкнул, разглядывая четверку в полусвете красных факелов. Наконец-то на этой заунылой вечеринке происходит что-то незаурядное. — Не знаю, но они выглядят так, словно сейчас вцепятся друг в другу в локоны, — он присвистнул. — Поспеши, иначе придется оттаскивать их волоком. Уизли постучал по столу, о чем-то тревожно размышляя, а затем подскочил с места, быстро и ловко, несмотря на четыре выпитых стакана пива за плечами и два шота огневиски, как прирожденный спортсмен, еще в колыбели обнимавший квофл. — Я сейчас, — комком бросил он на стол не обратившим внимания парням напоследок. Не спуская взгляда со своей сестры, чтобы не потерять ее в ночи, Хьюго стремительно направился к ней. Роза тем временем думала о том, насколько ее хватит и как долго она еще сможет терпеть заносчивую тощую задницу своей кузины. Наполненная кипящим раздражением, она могла буквально прочувствовать разбегающийся ток внутри себя, бьющий острыми молниями по всему телу, от кончиков пальцев до пяток. Хотелось топнуть от злости, схватить со стойки и рывком выплеснуть в лицо Лили настолько дешевое и дерьмово пахнущее пиво, чтобы она истошно завопила в напрочь испорченном наряде, пытаясь спасти свою до смешного крохотную дизайнерскую сумочку. Вместо этого Роза стояла провинившимся ребенком и смотрела себе под ноги, крепко сжав руки в кулаки так, что ногти до больного резали кожу в покрасневшие полумесяцы. Все началось с того, что вежливо отказавшиеся от предложенных парнями коктейлей Тайра и Лили уверенно направились к стойке, ритмично отбивая высокими шпильками по полу и плавно покачивая под музыку туго обтянутыми платьями бедрами. Невидимый прожектор пролил на них свет и приклеил к лицам намагниченные взгляды каждого рядом, превратив простую дорогу в подиум, а их — в супермоделей, современных Синди Кроуфорд и Наоми Кэмпбелл. Уже за то, как они высокомерно и грациозно проходили от одного конца комнаты до другого, изредка свысока здороваясь с кем-то знакомым и приторно улыбаясь, их можно было ненавидеть. Конечно, подойдя к стойке, они не налили себе огневиски или текилу, и уж тем более не притронулись к изумрудному стеклу бутылок пива — Тайра достала из своего роскошного клатча бутылку медового вина, дорого переливающегося перламутром в бокалах. Валери еле сдержала смех. Она буквально задыхалась, отвернувшись, заткнув рот и надув щеки, как лягушка, чтобы не заржать в голос. Роза переглянулась с ней, с такими же округлившимися от смеха глазами. — Они боятся подцепить от простых смертных через слюну и горлышко бутылки драконью оспу или просто считают себя лучше других? — тихо и забавно поинтересовалась Валери Розе на ухо, воспользовавшись тем, что они повернуты к обсуждаемым девушкам спиной. — Я подозреваю, что и то, и то, — заговорщицки ответила она, посмеиваясь, словно сама не была такой же брезгливой двумя часами ранее. Алкоголь действовал на нее неожиданно раскрепощающе, развязал ей язык и дал такую легкость, о которой она раньше и не мечтала — будто ходила по облакам босыми ногами, ладонями собирая по небу звезды, и какое здесь может быть эссе по Истории Магии!.. А затем сладкий, текущий как мед голос Лили опустил ее на землю. Она позвала ее так звонко, будто заметила впервые — за всю жизнь, похоже. — Роза? Это ты, что ли? — Лили восторженно коснулась ладонью губ в роскошной темно-розовой помаде. Этот оттенок смягчал ее черты; он напоминал вино, густое, налитое до краев в позолоченном бокале, и бархатные лепестки роз. Поттер повернулась к ней и слегка прищурилась, чтобы рассмотреть в темноте внимательнее, но Розе этот тонкий взгляд показался ядовито змеиным. Как у кобры перед броском. — Как видишь, я. Здесь, прямо сейчас, — вежливая улыбка, похожая на смятую салфетку, нашла себе место на лице Розы. Не насквозь пропитанная фальшью радость неожиданной встречи, как на губах у Лили, разившая подобно дорогостоящим тяжелейшим французским духам, но и не закатанные навылет глаза. Всего лишь этикет и условности, крепко переплетенные нитями кровных уз. Может быть, Роза была точно такой же лгуньей, как и ее кузина, раз уж поддавалась и перенимала ее игру в белые флажки. В точности как в детстве, когда Лили приглашала ее на чай с накрытым белоснежной скатертью круглым столиком, стульями для игрушек и горой разноцветных искусственных макарунов. У Лили Поттер было несколько правил: не садиться за стол до приглашения. Пить и есть лишь то, что предлагала она. Быть вежливой гостьей и вести себя с утонченнейшими манерами, смешно отставляя мизинец и деланно отпивая из пустой керамической чашки, расписанной узором из пудровых роз. И, самое главное — игра в чаепитие завершалась лишь со словами Лили. До этого времени было запрещено вставать из-за стола, убегать, проситься к маме и хныкать. — Я так рада тебя здесь видеть! — с восторгом ахнула Лили, и казалось, что сейчас она захлопает в ладошки и закружит Розу в танце, как маленькая фея. — Я думала, что тот день, когда ты присоединишься к нам, и не настанет, сестренка, но, к счастью, я ошибалась. Роза крепко стиснула зубы за улыбкой и втянула через них глубоко воздух. Чайный столик сменился замком, пустые чашки — алкогольными стаканами, а напускная игра во взрослых между двумя кузинами так и осталась. Травянисто-зеленые глаза Лили, белесо-прозрачные в темноте, опустились и заблестели, стоило найти ей что-то, за что можно зацепиться. Что было не так? — Милое платье, — прожужжала Лили, тонко полукасаясь ткани в коричневую клетку пальцами, и подправила сбившеюся с плеча лямку, — прекрасно подходит тебе, дорогая. — Ты сама его сшила? — подала голос Тайра. — У Луи Виттона точно не было такого платья, так что это не винтаж, — она издала веселый, но недобрый, предвещавший издевательства смешок. — Милый DIY*. Лицо Розы обдало жаром стыда. Она вдруг предпочла бы стоять совершенно голой перед ними, чем в этом платье — более коротком и открытом, чем она привыкла, и вдруг оказавшимся совершенно непригодным, неуместным, ширпотребным и разившим дешевизной, как перегаром. Она вдруг и сама себе показалась целиком безвкусицей — сданным в комиссионный магазин трикотажем, никогда не входившем в моду, чтобы из нее выходить. — Это я сшила его, — Валери перестала молчать и произнесла это равнодушно, пожимая плечами. Грубоватый ее голос заострил реплику, придал словам резкости. — Получилось прелестно, у тебя талант. — Талант портить дизайнерские вещи, — тихо шепнула Тайра Лили под ухо. Она звучно цокнула языком и залилась надменным смехом, неприлично громким, по-ведьмински пугающим. — А кто твоя подруга, Рози? — покрутила клубнично-рыжий упругий локон на пальце Поттер. — Ты нас не знакомила с ней. Верно, Тайра? — она обернулась на хищно скалящуюся подругу и кивнула сама себе, подтверждая слова. — Да, мы еще не знакомы, — изящно протянула ладонь вперед, отчего камни на многочисленных тонких золотых кольцах заблестели, рассыпая блики по ладоням фонтаном света. — Привет, меня зовут Лили, Лили Поттер. Я — староста Слизерина. Надеюсь, тебе будет уютно в Гриффиндорской Башне. Опасайся профессора Монтегю, он настоящий зверь с новенькими. — Валери, Кристенсен, — она протянула руку в ответ, недолго думая, но сразу же отстранила. Рассматривала ее внимательно, с опаской, пряча пальцы за красным стаканом, лишь бы занять их. — Откуда тебе… Откуда ты знаешь мои предметы? — О, — губы Лили сложились трубочкой, чтобы скоро обратно вернуться в надменную улыбку, — я знаю всех в этом замке. Это моя обязанность как старосты, — она подмигнула ей, словно это все объясняло. Лили взяла пьяную от вина, а оттого еще более язвительную и грубую Тайру под локоть, несмотря на ее сопротивление. Та что-то ей шепнула на ухо, что Роза и Валери уже не могли услышать, но Лили расслышала четко и засмеялась в ответ, хотя тут же и прикрыла четко очерченный рот ладонью из приличия. Она задрала подбородок и горделиво улыбнулась им. На ее губах разве что стразами не было написано: «Это мой вечер, моя вечеринка, и это я позволила вам сюда прийти». Высокомерная дрянь. Валери попыталась поймать предплечье Розы, не понимая до конца, что происходит, но та увернулась, продолжая сверлить кузину напряженным взглядом. — Была рада поболтать, девочки, но меня ждет брат. Рози, кстати, твой брат еще не нашел тебя? — невзначай поинтересовалась Лили, перекидывая локон с плеча за спину. Он отскочил пружиной от черной ткани какого-то дизайнерского платья, бренд которого Роза и не знала. Она прикусила язык. Это не могло быть вопросом. Лили все знала — Поттер, чертова стерва, наблюдала и все подмечала, и за поверхностной заботой скрывалось в глубине желание найти выбоину, надавить, сломать. — Как странно, — тем временем продолжала она задумчивым голосом. И в правду, поднятые брови и сжатые губы придавали ей искренний вид, словно не могла и найти причину, почему бы брат не подошел к впервые пришедшей на вечеринку сестре. — Может быть, он сейчас занят чем-то важным, — резко бросила Роза. — Может быть, — Лили не то хмыкнула, не то бросила смешок. — Удачи тебе освоиться в замке, Валери Кристенсен. Поттер и Забини ушли, оставив после себя лишь пробку от вина и облако невыносимо сладких духов. Аромат слился с потом и духотой от толпы рядом, став удушающе-терпким. В глазах у Розы заблестело от злости. Она злилась на всех: на Лили, Тайру, ее брата, Валери, за то что она притащила ее сюда, но еще больше — на себя, что позволила раскрутиться и попасть в такое глупое положение. Валери заметила перемену в подруге, но больше не пыталась притронуться к ней, видя, что она не в лучшем духе; и руки ее сначала поднялись к собственным предплечьям, потом — к бедрам, пытаясь найти подходящее место и оказаться надобными, полезными, но не нашли и в безысходности безвольно повисли по двум сторонам. — Ты как? — спросила с неподдельным сочувствием, пока в горле першило. Она же не думала, что насмешки в самом деле начнутся. — Эта Забини — сука редкостная, но зато Лили вроде понравился наряд. Неужели и в правду не заметила за налитыми медом губами ядовитые клыки? Она же явственно пыталась надавить, в очередной раз выделить собственное превосходство, сжимая в ладонях и кроша пальцами в порошок. Роза накрыла лицо руками. Не нужно было приходить. Лучше бы она осталась в своей спальне. Хотелось закрыться где-нибудь в одиночестве и плакать, а если слез не будет — глядеть в окно, прижав к груди колени. Старшая школа — круг ада. Валери все еще пыталась сыскать правильные слова, но получалась одна каша из бессмыслецы. — Все равно, — нарочито веселый тон звучал слишком уж притянуто. — Нет никакой разницы, что они думают о тебе. Кто они такие, чтобы к ним прислушиваться? Роза опустила руку со стаканом. Ей хотелось бросить его со злостью, проехавшись по остальным стаканам, брошенным и помятым, и сбить их, как в боулинге. Хотелось закричать и устроить скандальную сцену, чтобы все наконец-то обратили внимание, поняли, как ей невыносимо. Вместо этого она просто положила его к остальным. — Я лучше пойду. — Постой… Валери попыталась перехватить ее выше локтя, но Роза отрицательно закивала из стороны в сторону. — Не надо. Мне не здоровится. Она ощущала себя безумно невидимой. В чем был смысл? Она могла взять сейчас свою небольшую сумку через плечо, проверить, на месте ли телефон, и тихо уйти, проглотив обиду. Хьюго не принялся бы ее искать. Валери бы не загрустила. Может быть, она бы облегчила ей задачу и избавила от морального выбора — Роза же видела, как ей хотелось затусить с теми зажигательными девушками. Никто бы и не заметил, что ее лицо исчезло из калейдоскопа других и мелькающих громких имен. И как раз в тот момент, когда Роза собиралась уйти, перед ней возник Хьюго. Его рыжие пряди намокли от пота и взъерошились, воротник футболки-поло смялся и повис криво. Он запыхался и тяжело дышал, но, увидев ее, с ликованием вскочил: — Неужели я нашел тебя! Хьюго не знал, в какой неудобный момент подошел. У него не было и мысли, что он мог быть не к месту, но умудрился попасть Розе под горячую руку. Он попытался ее обнять за плечи, но она раздраженно отбросила его руки — его ошпарило растерянностью, он пытался внять, откуда в таких заботливых руках столько неприкрытой злости. — Где ты был? — она спросила прямо, требовательно, с резкими нотами. Хьюго вытаращился на нее круглыми тепло-карими глазами. Разъяренная и строгая, она напомнила ему так отчетливо их отчитывающую мать, что он встал в замешательстве, растерял какую-либо уверенность в себе и сейчас собирал ее остатки с пола. — Я… — он раскрыл рот, пытаясь произнести что-то примирительное, что усмирило бы ее откуда ни возьмись взявшийся яростный порыв. — Извини, я засиделся, из головы совсем вылетело… Я хотел… — Я тебя ждала, — она оборвала его с болью на лице. — Я тебя ждала, — повторила скорее для себя, чем для него, чтобы осознать свои слова. — Да, я ждала, когда же ты придешь. Ты помнишь, что написал мне? Он опустил глаза вниз, как провинившийся ребенок — вот только он был уже не в том возрасте, когда можно было так легко перекинуть ответственность. — Что встречу, — глухо ответил Хьюго. Роза обвинительно ткнула его в широкую грудь пальцем. Она была ниже брата на полголовы, но это не помешало ей прожигать гневом во взглядах его лицо, пытаясь найти хоть какие-то признаки укора совести или вины. — И как? Встретил? — Роза ткнула еще раз, и еще, и еще, словно жала на звонок. Хьюго не закрывался от ее тычков, беспомощно и раскаянно глядя на нее. Его темные брови нахмурились и сели ниже, губы крепко сжались. Он отвел взгляд на ее подругу Валери, но та не планировала вмешиваться в семейные разборки и безучастливо уставилась вниз на ботинки. — Прости, пожалуйста, — он поднял руки и встревоженно положил ей на предплечья. — Я придурок, осел, идиот! Я не должен был оставлять тебя одну на вечеринке, я провалил свой долг как младшего брата, — Хьюго погладил ее по темным волосам, в красном свете отдававшим вишневым. — Я клянусь, это первый и последний раз!.. — Так это не первый, — она покачала головой из стороны в сторону, дрожа в его объятиях. Роза сначала не поняла, почему он так встревожился, но как только слезы и всхлипы помешали говорить четко, осознала, что рыдает. Рыдает на вечеринке в окружении стольких людей, которые уже начинали поглядывать на них и указывать пальцами, шепчась — словно этот вечер не мог стать хуже. От этого осознания она не выдержала и зарыдала еще сильнее, навзрыд, и Хьюго, не зная, что делать, приобнял ее. Объятия чувствовались странными, нелепыми; он уже давно не обнимал ее — с тех пор, как они отдалились. Он уже и не помнил, как делал это раньше, в детстве, и какое это чувство тогда дарило. А старшая сестра все продолжала говорить, дрожа в его объятиях: — Ты уже давно со мной не разговариваешь, обходишь, обращаешься как с пустым местом! В чем я провинилась?.. Что я не так сделала? — она еще раз ткнула его в грудь, а затем ударила в плечо уже сильнее. — Почему ты не отказался от Лили, Альбуса, Доминик? Да даже от Роксаны, которая ни во что не ставит нашу семью! Что я тебе сделала, чем заслужила такое молчание от брата? — Это не то… Ты не виновата, Рози, ну что ты себе придумала? Ничего такого не происходит. Она отстранилась от его груди. На синей футболке поло почернело кляксой пятно от девичьих рыданий, это было видно даже в полумраке. Будь на ее лице косметика, потекла бы тушь, отпечаталась бы пудра или еще что, но вместо этого на нем лишь проступили уродливые красные пятна не то от гнева, не то от слез. Хьюго даже испугался. Он не отводил от нее взгляда, ожидая ее следующих обвинений или, на что больше надеялся, извинений — «Прости, не знаю, что на меня нашло. Мир?» — и протянутый мизинец. Пару секунд Роза молчала, вытирая глаза тыльной стороной ладоней. Посмотрела на него заплаканными глазами, но сказала спокойно, сухо-сухо: — Если ты хочешь, чтобы я исчезла из твоей жизни, так и скажи. — Роза!.. Она выбежала пулей из зала, не оборачиваясь на его крики. Хьюго развел руки, будто пытаясь собрать ее остатки по воздуху, молекулу за молекулой. Но он остался один, и от этого было непривычно гадко. Он оглянулся в зове о помощи на подругу своей сестры, но Валери лишь осуждающе подняла брови и ушла, не сказав и слова. — Призрак бедняжки Виттона сейчас кружит в своем готическом поместье, пугая видом нежных отпрысков, и не может понять сам, с чего его душа потеряла покой, — драматично-низко произнесла Тайра, словно рассказывала страшилку, и захохатала. — И не говори, — легко покачала головой Лили с поднятыми уголками губ. — Только зря потратили хорошую вещь. — Тебе хотя бы стало легче? Замысел удался? — О чем ты? — Ты весь день ходишь с задумчивым выражением лица, сливаешься с погодой — такая же пасмурная. Думаешь, это так незаметно? Тайра преувеличила, наверное — Каллисто и Доминик же не придали значения. — Не говори об этом никому, ладно? — Ты меня обижаешь, Лилз. Когда я кому-либо выдавала твои секреты? — Просто боюсь, как бы не дошло до брата, — Лили заглянула в бокал, где пряное вино красиво плескалось и переливалось жидким золотом. — У меня нет и малейшего желания выслушивать дотошные расспросы Альбуса. Я все решу сама. — Я без проблем могу отвлечь его внимание на себя, — дразняще ответила Тайра и подправила подол платья на бедрах. Лили разразилась в девичьем смехе и развеселилась. Грубая и не щадящая чужих чувств Тайра и мягкий, легкий по нраву Альбус казались ей до веселья несовместимой парой — как костюм Шанель и тяжелые кожаные ботинки Прада. На это было бы чертовски интересно посмотреть в действии. — Только не разбивай ему сердце, — Лили игриво прижала руку к груди, и тон ее голоса сменился на шутливо трогательный, — он у меня один такой на всем свете. — А как же Джеймс? — подмыла Тайра и кокетливо поиграла прямыми бровями. — Джеймсу можешь разбить сердце хоть двадцать раз. Он переживет, — фыркнула Лили. Вырвавшись из хватки парней из гриффиндорской квиддичной команды, к ним самоуверенно подошел Ричи. На его лице сияла широкая нахальная улыбка, обнажающая белоснежные жемчужные зубы, как у голливудского актера. — Как поживает самая красивая девушка на свете? — даже голос его напоминал актерский: проставленный, четкий, но поддельно томный. На его руках тяжело висели фамильные золотые перстни с печатями, в пальцах — банка с пивом. — Немного скучно, но в целом — сойдет, — перехватила Тайра и подмигнула Лили, мол, давай, подруга, дерзай. Паркинсон закатил глаза, хмыкнул, но не обиделся. Вместо этого он опустил пиво на столик, осторожно взял в свою ладонь пальцы Лили и поднял их над ее головой. Она взглянула на них своими светло-зелеными глазами и кокетливо рассмеялась, принимая его игру. Прямо посреди вечеринки он медленно закружил ее, как в вальсе. Покрытая золотыми орнаментами юбка ее черного платья завертелась и поднялась, как в детстве, когда она ходила на балет, и каблуки звонко застучали по полу. Клубничные локоны взлетели в танце, она заливисто смеялась, и тогда это было самым волшебным моментом — словно они были отделены от всех небольшим островом. Только они вдвоем со своим собственным ритмом. Пока она кружилась, Паркинсон подгадал момент и остановил ее так, чтобы она повернулась к нему лицом. Лили прикусила нижнюю губу. — Привет, — бархатисто произнесла она. Ее ладони легли на прямые плечи его расстегнутого отглаженного пиджака. Его пальцы собственнически осели у нее на талии, и Лили почувствовала на коже тяжесть тех самых перстней. Это было ее любимое чувство — она даже и не знала, почему так заводилась с этого помпезного, выпячивающего благородство семьи и деньги жеста, рассчитанного на восхищенные и завистливые взгляды, но он вскружил ей голову. — Привет, красавица. — Где ты был? — Твой кузен-ботаник не выпускал меня из своих жадных клешней, — Паркинсон усмехнулся своей же шутке. В его смоляных волосах блестел гель для укладки, в них были поднятые солнцезащитные очки с красными стеклами. Она специально охнула, когда он прижал ее спину к своей груди, зная, что ему это сносило крышу. Лили почувствовала, как у Паркинсона сзади сбилось дыхание и как он еще сильнее стиснул ее в своих руках. Ричи не нравился ей настолько, чтобы при его виде сердце билось чаще, язык заплетался, появлялись крылья за спиной или что там еще описывали книжные романы. Ей скорее нравилось ощущение власти над ним — она знала, как без особых усилий использовать свою мягкую женственность и природную очаровательность, заставляя его делать все, что ей заблагорассудится. Лили не находила в этом ничего зазорного. Пользовалась ли она им? Безусловно. Нравилось ли ему это? До мурашек. Все остаются довольными. Они вернулись на диван, к друзьям. Весь оставшийся вечер она беспрестанно смеялась на все его шутки, будь они по настоящему смешные или плоские и не имевшие смысла. В какой-то момент он притянул ее на свои колени, не рьяно, но напористо, и она присела на них, скрестив ноги, но как только выдался момент — отсела на соседнее место, чтобы посплетничать с Доминик. Доминик пила сливочное пиво, от танцев и смеха ее лицо мило покраснело, словно она засмущалась и покрылась румянцем. Ее светлые волосы в красном свете казались ангельски белыми. Тайра рассуждала о чем-то вызывающе громко, кажется, о какой-то парочке на другом углу комнаты, ее губы кривились в едких некрасивых ухмылках. Каллисто и Доминик кивали, что-то иногда вставляя, пока парни возбужденно обсуждали последний матч и прикуривали от палочек, а Лили слушала их всех с жаркими вездесущими ладонями Паркинсона на своих острых неприкрытых коленях и была не уверена, нравятся ли ей ее однокурсники или счета их родителей в Гринготтсе. Когда пустые разговоры встали ей поперек горла и исчерпали терпение, она наклонилась к уху парня и нежно провела пальцами по расслабленным пуговицам на полурасстегнутой рубашке: — Проводишь меня до спальни? — она тихо и интимно прошептала ему на ухо. — Я так сильно устала… Тяжелый утомленный вздох, притворно громкий. Страдальческий взгляд трогательно-больших глаз из-под ресниц. Ричард вздохнул протяжно — не так он планировал завершить этот вечер — но согласился, хлопнув ее по коленям. Она шутливо завизжала, подыграв. Они принялись откланиваться от ребят и прощаться, по очереди вставляя, какой вечер выдался замечательный и веселый. Лили глядела на присутствующих со скромной улыбкой сквозь сжатые губы, а Ричи смотрел по-заговорщицки и выглядел так самодовольно, словно их ждало нечто большее. Совет от Лили Поттер номер один: если вы хотите, чтобы вам не задавали вопросов, почему вы уходите так рано, притворитесь, что все идет к сексу. Никто и вопроса не задаст. Все лишь хитро посмотрят и по доброму похлопают, провожая — по непонятной причине секс считался чем-то святым среди подростков, всегда уважительной причиной. — Кто дежурит сегодня? — поинтересовался Ричи, сжимая ее бедро (осторожно и не вызывающе — все-таки, Альбус наблюдал). Учителя давно были в курсе первой вечеринки года. Было бы глупо думать, что студенты смогли бы скрыть от преподавателей то, как ежегодно массово исчезают именно с наступлением первых выходных. Между ними было бессловесное мирное соглашение: учителя закрывали глаза на то, как студенты пытались отчаянно оторвать себе последние беззаботные дни лета и шатались по замку всю ночь, но за это ставили кого-то из преподавателей сторожить коридоры неподалеку от Общей Комнаты на экстренный случай. Вдруг кому из студентов пригодится помощь. Старших преподавателей обычно не выбирали — те вряд ли бы согласились охранять разврат своих студентов, так что отправляли обычно кого-то из молодых, тех, кто еще недавно и сам был на таких вечеринках. Раньше постоянно выбирали профессора Мальсибера или добродушного профессора Вудстоуна, который наматывал себе усы пальцем. Если студенты видели Вудстоуна сторожем, то в качестве взятки отправляли ему бутылку хорошего огневиски или вкуснейшего имбирно-пряного сливочного пива, отчего старик становился еще веселее и закрывал глаза на веселье молодых охотнее, посмеиваясь над ними из трансфигурированного кресла. — На перекрестке коридоров стоит Люпин, пройдете легко, — равнодушно ответил Малфой. Конечно, стоило ожидать, что пошлют самого молодого преподавателя. Лили сглотнула без особой горечи — это было предсказуемо, и она не успела расстроиться. Они попрощались со всеми еще раз, Лили поцеловалась с Каллисто и Доминик в щечки на прощание, и они вышли из Общей Комнаты. Стоило только пройти через порог, как лицо обдало холодом и влагой. С глухим хлопком двери звук вечеринки улегся, притих, будто под водой. В коридорах осень, набросившаяся на стены замка холодом, как пес на кости, чувствовалась необычайно остро. После жаром бьющей комнаты у Лили сразу мурашки пошли по коже, в особенности на предплечьях и запястьях. Паркинсон тактично предложил свой пиджак и накинул его ей на худые плечи. — Спасибо, — Лили подняла уголки губ в благодарности. Пусть спишет на усталость, потому что улыбаться полностью и строить веселье сил уже не было. Хотелось снять макияж и как можно быстрее лечь в свою мягкую кровать. Она чувствовала себя актрисой, что направляется домой после изнурительного дня съемок, но не жалела, что пошла — она подавала себя изящно и красиво, держала недосягаемую для других планку. Они отошли от двери еще немного, и стало совсем тихо: только их шаги по твердому каменному полу вырезались в тишине. Тонкие каблуки Лили стучали и отбивали приятный ритм, Паркинсон же ступал вальяжно, расслабленным шагом. Нельзя было даже и представить, что в метре от них за стенами кричит громом музыка, снося стены и слух, и все студенты друг другу что-то перекрикивают. Жизнь остановилась за порогом Общей Комнаты. Лили нежно повела по краю пиджака пальцами и вспомнила, как Ричард ее закружил. Скорее всего, он это сделал только потому, что это выглядело красиво. Она не была против — она любила красивые жесты, изысканные комплименты, все, что сияло и выставляло ее в выгодном свете. Может быть, она бы смогла так жить всю жизнь — одной лишь красотой. Стоило им завернуть за угол, как в глаза врезался всплеск темно-синих волос, на фоне бесцветно-серых пасмурных стен казавшихся еще красочнее. Тед стоял, опираясь о стену спиной, и что-то смотрел на телефоне со скучающим видом. Играл во что-то, сидел в Магстаграме или переписывался с Виктуар, например. Неважно, потому что стоило их шагам разнестись по коридору с эхом, как он поднял взгляд. Это был дежурный, простой взгляд, проверяющий, кто и куда шел, но стоило его глазам остановиться на этой парочке, как он не смог их отвести назад и вернуться к прежним делам. Лили опустила взгляд. Ей хотелось узнать, как он на нее посмотрел, промелькнуло ли в нем что-то — странный огонь злости и влечения, который разжегся между ними в последний раз, щемящее в груди сожаление, обиженная ревность, что она идет под ручку с тем самым, на кого его променяла этим летом по его мнению. Или восхищение — его она бы хотела увидеть особенно. Она знала и сама, что красива запредельно, в идеально подходящем струящемся платье с завитыми локонами, когда ей не хватало лишь короны, чтобы стать принцессой. Она хотела узнать, что у него было в глазах, чтобы зеркалом найти отражение своих и эгоистично понять, что именно происходит с ней. Лили вцепилась в локоть Паркинсона побледневшими пальцами и судорожно укусила щеки изнутри. Она чувствовала себя когтями ищущей за что бы ухватиться кошкой над водой. Он удивленно повернулся к ней, опуская взгляд на ее ладони. Лили держалась за него, как за указывающий правильную дорогу теплый, маслянисто-желтый свет маяка, и впитывала в себя его напускную уверенность, когда перестало хватать своей. В каком-то смысле так и было — Ричард Паркинсон и был правильным вариантом. Лили это знала так очевидно, как подготавливалась к тестам: его семья владела огромным бизнесом, который позволит ей еще долгие годы беззаботно тратить баснословные суммы на роскошь, к которой она изнеженно привыкла. Ее папа считал его воспитанным мальчиком, мама обожала его мать за ежегодные щедрые вложения в фонд лечения ликантропии и сжигающей болезни. «Лили Паркинсон» звучало изящно и элегантно, имя словно сошло со страниц английских романов. «Миссис Паркинсон» кричало о статусе и авторитете. Тед был неправильным вариантом, обведенным несколько раз шариковой красной ручкой. Если даже зачеркнуть то, что он был крестником ее отца и ее преподавателем — что уже кричало об опасности — его взбалмошный ветренный характер ее отталкивал и пугал нестабильностью. Вчера он был в Академии Авроров, сегодня — преподавал детям в школе, а завтра перенесется ближайшим порталом в Южную Америку за клыками топеройки. Правильный выбор был до смешного прост. По крайней мере, так ей казалось тогда. — Что-то случилось, Лили? — Паркинсон спрашивал с должным, вежливым интересом. И не грамма обеспокоенности или искреннего волнения. Она слегка разжала хватку. — Не бери в голову, — мягко улыбнулась Лили, поведя плечиком. — Я немного переборщила с алкоголем. Ричард кивнул, удовлетворенный объяснением. Лили за весь вечер выпила два неполных бокала легчайшего вина. Он это знал. Может быть, подумал, что она нашла причину, чтобы прижаться к нему. Ей было плевать, пускай внушает себе все, что ему угодно — лишь бы прямо сейчас он провел ее через этот чертов коридор, освещенный призрачными голубыми глазами. Мерлин, она чувствовала его взгляд по всему телу, как солнечные лучи летним днем. Она лелеяла надежды, что он смолчит и просто пропустит их — ей так было бы гораздо легче, все же, это именно он начал игру в игнорирование, она лишь понятливо и гордо подхватила — но вместо этого его деланно веселый голос резанул тишину. — Паркинсон, Ли-ли, — он им отсалютовал с ухмылкой. — Профессор, — также шутливо подал голос Ричи, тепло сжимая ее ладонь на своем локте. Это почему-то дало ей силы, пустив уверенность по телу, и Поттер позволила себе посмотреть на Теда. Бросить первый взгляд за неделю лицом к лицу, не опуская его, не отводя жеманно. Он стоял беспечно, расслабленно. Не обманчиво равнодушный, как парни с вечеринки из их круга, а на деле небрежный, совершенно не волнующийся, как выглядит со стороны — какая вопиющая наглость! И как же ему это шло… Руки спрятаны в карманах, серая футболка, волосы потрепались. Молодой Джеймс Дин. Его можно было легко спутать со студентами с седьмого курса, когда он снимал профессорскую мантию. — Как вечеринка? — миролюбиво поинтересовался он. — Вы уходите как-то рано, все прошло хорошо? Как-то рано — это он на секс намекает так иронично? Она аж обомлела от его наглости. Или ей показалась двусмысленность его комментария? Неужели она теперь всегда будет искать в его словах подтекст, цепляясь за них, жалко разыскивая оттенок любой эмоции? И тут Лили заметила полупустую бутылку у его сиротливо стоящего в коридоре стула, украденного из одного из кабинетов. Она охнула и потянулась к уху Паркинсона, возмущенно прошипев: «Да он же пьян!». Ричи обернулся к ней и проследил за ее взглядом. Он беззаботно прошептал ей в ответ: «Да ладно, Вудстоуну можно, а Люпину нет? Пускай тоже повеселится», а затем откашлялся и сказал уже громко, с лоснящейся улыбкой: — Что вы, профессор Люпин, сами же недавно были на нашем месте и гуляли на таких, а то и устраивали, наверное, — он дружелюбно посмеялся. — Все хорошо, да только Лили устала, вот я и вызвался проводить ее до спальни. Мало ли, что с ней может случиться по дороге. — Да, опасностей в этом замке немало, — ухмыльнулся Тед. — Например, нападет призрак. Было бы жаль мисс Поттер в этом случае, — и уставился на нее открыто, не скрывая взгляда. Лили вскинула подбородок так высоко, как только позволил ей ошейник жемчужного ожерелья. Со стороны могло показаться, что она смотрит с надменностью, но ее подбородок дрожал. — Не волнуйтесь, я доведу мисс Поттер в целости и сохранности, — заручился Ричи тем самым тоном, которым соловьем пел перед ее отцом этим летом во время ужинов. До Лили тут же дошло — он пытался понравиться Теду, потому что считал его членом ее семьи! От осознания она была готова истерично рассмеяться, рассыпав хохот звонко жемчугом по полу, но оба парня не поняли бы ее такого жеста. Тед побуравил ее взглядом еще пару мгновений, словно хотел что-то сказать, но вдруг плюнул на все это и махнул рукой, отпуская их. — Идите уже. — До свидания, профессор Люпин, — попрощался Паркинсон. Лили насмешливо-елейно повторила за ним: — Спокойной ночи, профессор. И обращение «профессор» выделила красным, выбросила ему яростно в лицо. На самом деле, Лили надеялась, что эта ночь у него не пройдет спокойно. Пусть думает о ней всю ночь, о том, что было между ними и что могло бы случиться, и пусть эти мысли достанут его глотку и заставят подавиться. Следующие шаги прошли как в дурмане, и если бы не локоть Паркинсона, Лили не была бы уверена, что смогла бы их пройти и вовсе. Ее грудь в тесном вырезе вздымалась все чаще и чаще, предвещая эмоциональный срыв. Тело потряхивало от дрожи, и она чувствовала, как шею сдавило. Дрожащими пальцами она оторвалась от Ричарда и отпустила застежку ожерелья, намотав жемчужные нити на пальцы, как кольца, но легче не стало. Тогда она поняла, что давило не украшение. Она позволила себе секундную слабость и незаметно обернулась назад. Тед стоял, свесив голову вниз, и не смотрел ей вслед. Лили моментально спрятала лицо, положив голову на плечо Паркинсона. Он ничего и не заметил. Ее вдруг осенило, и она поняла все ясно-ясно, как будто над ее головой растелилось голубое безоблачное небо посреди дождливого сентября. Это не была влюбленность. Это была страсть, это был запретный вкус свободы, но прямо сейчас это была тревога. Лили боялась. Она боялась того, где на самом деле находятся ее границы, где заканчивается идеальная Лили Поттер и начинается та, что целует крестника своего отца под фонарями августовской ночи, вырывает у него любовь среди кустов гортензии в скрытой от чужих глаз беседке, и отдается страстному порыву в школьном кабинете в первый день учебы. Какую власть над своим тщательно выстроенным образом, репутацией и, что главное, будущим она готова отдать в чужие руки? Вдруг стало так зябко, что она закуталась в пиджак по шею. Аромат парфюма Паркинсона был отравляюще сладким. Скорпиус не отводил от них долгого, задумчивого взгляда. Он постучал подушечками пальцев по бокалу, чувствуя стук на прохладном стекле. Ссора казалась ненастоящей, лишь постановкой с вырезанными картонными персонажами — они двигались траекторно по сцене планетами солнечной системы, до драматичного активно всплескивали руками и выясняли отношения, ругаясь, как в мыльной опере. Их лица блестели от пота, и у обоих краска вспыхнула на лице, но у Розы — от злости, а у Хьюго на лице красными пятнами вины, отражавшейся в щенячье-жалких глазах. Его хотелось потрепать легко по макушке и сказать «Хороший мальчик, не огорчайся, держи кость». Скорпиус чувствовал себя сторонним наблюдателем, сталкером, переступившим все границы и перелезшим высокий забор чужого дома. Впрочем, вины в этом его не было — они сами виноваты, что решили посреди вечеринки развести искры разборок, зная, как быстро разгорается пожар. Ни один из чистокровных слизеринцев себе такое не позволил бы — на импульсе вынести семейные скелеты и конфликты при посторонних глазах, чтобы потом наглотаться поддельных сожалеющих взглядов и от шепотков по всей школе задохнуться. Не так их воспитывали. Ему и не было дела до Уизли — что до всего клана, разбросавшего ветви по всей школе так, что от них не скроешься ни в одном подземелье, что до этих двоих в частности — но он имел привычку неосознанно все записывать в памяти, чтобы прокрутить и выцепить стоящие внимания детали позднее. На этот раз деталь была заметная с первого взгляда — Роза Уизли, перевернувшаяся на сто восемьдесят. Эксперименты над стилем были не в духе заучки с первой парты, поднимавшей руку быстрее, чем профессор успеет договорить вопрос. Было непривычно видеть ее без тугих черных гольфов, ровно поглаженных рубашек, сверкающих белизной, и погрызенного от раздумий карандаша меж губ; было непривычно видеть ее. Мышка Уизли решила выйти из каморки и испортить настроение всем кузенам? Был ли в ее резком изменении запоздавший подростковый бунт или это влияние ее подруги? Было ли это местью за все те годы, что ее держали в рядах запасных, и — единственное, что его волновало — изменится ли от этого что-то для Скорпиуса? Наблюдать за ними было даже смешно. Роза наступала и наступала на брата без передышки, не давая ему сделать и вдоха, и отчаянно била его в грудь, вымещая эмоции. Интересно, что будут писать об этом завтра, когда видео разлетится в интернете — а его точно сольют, уже сейчас можно было легко разглядеть три-четыре руки с поднятыми телефонами. «Разрыдавшаяся староста срывается на младшего брата», «Пьяная дочь Министра Магии расплакалась в школе: куда смотрят наши преподаватели?», «Эмоциональный срыв: Насколько хорошо смотрят за дочерью мистер и миссис Уизли?»… Подождите-ка. Перекрутите назад. Бокал в его руке приподнялся. Дочка Министра Магии — второго важного человека во всей волшебной Британии. В серебряных глазах мимолетно промелькнул блеск нового плана — или это был свет вспышки камеры? Как бы там ни было, уже через секунду они вернули себе неприкасаемость и закрыли его мысли от остальных железной стеной. Он сделал долгий глоток, смакуя горькую жидкость во рту, пока идея в его голове ложилась на воображаемый чертеж, формировалась. Оживлялась. Кажется, Малфой заметил на поле снитч.