Славянские драбблы

Спит богатырша, девица Синеглазка, на своей постели, на перине пуховой, а вкруг неё шесть поляниц-девиц по одну сторону, шесть по другую, так же спят, раскинулись, умаялись. Девицы те поляницы неземного роду-племени были. Прилетели служить богатырше Синеглазке верою да правдою. У одной вместо ног — щупальца, у другой — ветви вместо рук, третья и вовсе с восемью мохнатыми лапами паучьими, лик только человечий, но прекрасный. И не ведает никто из них, что стоит над ними Иван-царевич, стоит, любуется да дивится, а в походной сумке у него кувшинец о двенадцати рылец с живою водой да три яблока молодильных. Всё из сада девицы Синеглазки, чтобы старому своему отцу-царю Берендею отвезти, а тот чтоб отведал да помолодел. Живая вода и молодильные яблоки девице Синеглазке от пращуров учёных достались, а как те их сотворили — то осталось неведомо. И так вот стоит Иван-царевич, смотрит — а девица-богатырша Синеглазка собою хороша несказанно, лицом бела да румяна, уста сахарные приоткрыла, дышит, словно вода о речной порог шумит. Не утерпел тут Иван-царевич, наклонился над нею и поцеловал в сахарные-то уста. Никогда доселе он такой сладости не пробовал. Девица же Синеглазка лишь вздохнула томно и на другой бок повернулась — только кровать заскрипела. Вышел вон Иван-царевич, поспешил к своему спаскатеру верному, а тот ему и говорит: — Не послушал ты меня, хозяин, вошёл к девице Синеглазке в опочивальню, поцеловал небось в уста сахарные… колись, поцеловал же? Иван только буйну голову повесил, а спаскатер ему: — Не смогу я теперь с этой планеты улететь, электромагнитное притяжение преодолеть. — Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, — Иван ему отвечает, — то есть броня твоя битая, ты попробуй сперва, а потом говори. Ну, спаскатер до орбиты поднялся, дёрнулся раз, дёрнулся два, дёрнулся три — и выскочил в космос, только сеть сигнальная всё одно сработала, пошёл по всей системе оповещения гул да звон. Девица Синеглазка вмиг пробудилась, побежала в свой сад диковинный, глядь — трёх яблок молодильных на яблоньке не хватает, крышка технопластиковая на колодце с живою водой отодвинута. Призвала тогда девица Синеглазка свой боевой корабль, села туда вместе с двенадцатью поляницами и ну Ивана догонять. Иван же тем временем до первой космостанции-Избушки долетает, спаскатер свой верный на другой меняет, что помощнее. И так же на второй Избушке сделал, а уж на третьей Баба-Яга, по Избушке дежурная, ему целый боевой корабль выкатила. Пересел на него Иван, да позднёхонько: видит он на мониторах, что догоняет его девица Синеглазка. Синие очи её разгневанные, лик прекрасный вмиг на экране появились. Говорит она ему грозно: — Как ты посмел, вор, в мой сад заповедный пробраться, воды живой из колодца зачерпнуть и яблоки молодильные сорвать? Иван не стал отнекиваться и отвечает просто: — Прости, красавица Синеглазка, отец мой сильно болен, а помочь ему смогли бы только твои молодильные яблоки да живая вода. — А попросить? — прищуривается тут Синеглазка. Иван подумал-подумал и объясняет: — Так ежели б ты отказала, украсть куда труднее стало бы. — Вот же тать ночной! — вскричала Синеглазка и пальнула из бортовых лазерных пушек по Иванову кораблю так, что тот едва вокруг своей оси не кувыркнулся. Однако броня крепкая была, выдержала. Осерчал тут Иван-царевич — был он не робкого десятка — и пульнул лазером в ответ. Так вот и пытались они пожечь друг друга, пока у обоих заряды не кончились. Вздохнул тут Иван и говорит: — Летим к Росстани, Синеглазка-богатырша, схватимся там лицом к лицу, кто кого поборет. Росстань-планета на перекрестье галактик лежала, оттуда Иван-царевич свой путь за молодильными яблоками и начинал, как и братья его, вовсе где-то сгинувшие. Согласилась Синеглазка, потому как была в своей победе полностью уверена. Никто в целом свете не мог ранее её побороть в честном бою. Вот подлетели они к Росстани, оставила она своих девиц-поляниц на корабле, открыла шлюз и спрыгнула в высокую траву-мураву. Росстань-планета дивно хороша была: трава-мурава качалась, пташки неведомые сладко пели, небо голубым куполом раскинулось. Но не до того было Синеглазке-богатырше, начала она биться с Иваном в обхватку. Боролись так до заката, сами запыхались, одежда на них разорвалась, но победить никто не мог. Наконец Синеглазка рассердилась, изловчилась, сбила Ивана с ног резвых на траву-мураву, навалилась сверху всем своим телом могутным да и достала из-за пазухи кинжал острый, булатный. Глянул Иван в грозные синие её очи и понял, что вот она, смерть его, пришла. Вскинулся он и приник к Синеглазкиным устам сахарным, чтобы в последний миг ещё раз эту несказанную сладость медовую ощутить. Оторопела тут Синеглазка и говорит: — Снился мне сон этой ночью, что кто-то меня целует, да так сладко. Выходит, не сон это был? Иван-царевич повинился: — Нет, не сон. Спаскатер мой верный меня предупреждал, чтобы я к тебе в опочивальню не заходил и на тебя не смотрел. Не послушался я его, не утерпел, вошёл, увидел красоту твою несказанную, снова не утерпел и поцеловал тебя. Вспыхнула тут Синеглазка, будто маков цвет, выронила кинжал булатный и говорит: — Не могу я тебя жизни лишить, Иван-царевич. Прощаю я тебе то, что ты у меня покрал воду живую и яблоки молодильные. При этих любезных словах внутри у Ивана-царевича такой жар молодецкий разгорелся, что снова не утерпел он, опрокинул девицу Синеглазку на траву-мураву и стали они целоваться-миловаться, да так рьяно, что вскоре девица Синеглазка перестала быть девицею. Три дня и три ночи они вот так друг другом тешились, позабыв про свои боевые корабли и про прислужниц-поляниц. Потом Синеглазка, однако, спохватилась и говорит: — Едем к твоему отцу скорее. — Да, батюшкино благословение на нашу с тобою свадебку получить, — кивает Иван, а сам во весь рот улыбается. Ткнула тут его Синеглазка своим богатырским кулаком в рёбра: — Дурья твоя башка, отец твой сильно болен, сам говорил! Отвезём же ему скорей молодильных яблок да живой воды. Охнул Иван, понурился и вдругорядь спохватился: — Постой, краса моя ненаглядная! Ещё же и братья мои старшие по пути в твой сад где-то сгинули, ни слуху о них, ни духу. Фёдор-царевич и Василий-царевич. Надобно нам их выручить. Синеглазка согласилась — родня теперь как-никак. Вернулись они на её корабль, и запустила она программу поиска. Глянула на монитор и призадумалась. — Исчезли они здесь, на Росстани, — говорит. — Вспомни сам, Ванюшка, не предлагали ли тебе чего здешния системы контроля, когда ты впервые сюда приземлялся. — А как же, — озадачился Иван, — знамо, предлагали. Женату быть, спаскатер потерять либо себя потерять. Женатым я тогда быть не хотел, спаскатер терять стало жалко, ну я и выбрал — себя потерять, тогда мне маршрут к твоему саду и проложили. Вот я себя с тобой и потерял, и не жалею нисколечко. Не утерпел он и снова поцеловал её в уста сахарные. Раскраснелась Синеглазка, но говорит сурово: — А братья твои что выбрали, как по-твоему? Иван долго не раздумывал: — Женату быть. — Экие вы баловники, супостаты, вся семейка ваша, — Синеглазка только головой покачала. — Что ж, догадываюсь я, где они могут быть. В погребе глубоком земляном у царевны Несмеяны горюют да свою похоть проклинают. Та здесь извечно богатырей глупых подкарауливает, приманивает едой-питьём да постельными утехами. Известно мне, где она обитает, выручим мы их. Только вот что я тебе скажу, Ванюшка: зависть в них взыграет, когда увидят они, что это ты молодильные яблоки и живую воду для вашего батюшки добыл. Постараются извести тебя, но я им не дам. Так и вышло. Когда выручила Синеглазка из погреба царевны Несмеяны Ивановых братьев, те уже чернее земли были, ровно кроты какие. Умыл их Иван живой водой, глядь — у братьев-то глаза нехорошо разгорелись, хоть и сами они прежними молодцами стали. Отдала тогда Синеглазка Василия-царевича да Фёдора-царевича своим девицам-поляницам для утех. А сама с Иваном полетела к царю Берендею, чтобы его исцелить от хворей лютых и смерти неминучей. Исцелился царь и пожаловал Ивану-царевичу полцарства, как обещал. Сыграли они свадьбу весёлую. И братьев позвали, смилостившись, а как же. Тут и сказочке конец, а кто слушал — молодец.