Весь квартал заполонила плотная сероватая дымка. Она скрыла очертания домов, полосы извилистых улиц и вездесущие двухцветные веера под своим удушающе влажным пологом. Сквозь пелену налившихся платиной грозовых туч пробивалось несколько лучей слабого утреннего солнца. Вот только они не согревали. Не дарили ощущения безопасности или мнимого покоя, которое обычно посещало меня в момент пробуждения при виде янтарной полоски на второй половине кровати.
Холодно. Сейчас в чертогах клана было очень холодно…
В этот скверный час я медленно возвращалась домой. Шла, не разбирая дороги, и тщетно вглядывалась в застланные смогом лица прохожих, чтобы найти среди них такое родное выражение.
— Вы мою маму не видели? — завороженно повторяла я, словно обыкновенный вопрос мог приблизить судьбоносную встречу. Правда, ответ на него все не менялся:
— Она тебе не нужна.
Строгие женщины в кимоно с клановым символом, бывалые шиноби, старики и глупые дети — все они вторили друг другу, с каждым разом приобретая новые устрашающие интонации. Я словно обращалась к одному и тому же человеку, который становился более и более раздражительным после очередного одинакового вопроса. Но не сдавалась, заставляя себя еще пристальнее рассматривать таинственных незнакомцев из, казалось бы, моего клана. Клана Учиха.
Иногда мне виделось, что у прохожих просто-напросто не было лиц: кругом сплошные маски из белоснежного фарфора, который не желал трескаться, обнажать скрывающуюся под его предательской хрупкостью пустоту человеческих душ. Вереница жалких, ничего не представляющих из себя зазнаек… Где же ваше хваленое сочувствие? Где помощь? Бред. Какой-то сказочный бред. Их хватало на уничижительные шепотки за спиной, но стоило делу дойти до серьезного разговора вживую, как они начинали мяться, отводить в сторону взгляд и путаться из-за собственного эгоизма. Не сказать, что я была лучше. Не сказать, что я никогда не…
«Хватит! — я потрясла головой, прогоняя лишние мысли. — Сейчас нельзя отвлекаться. Нельзя!»
Остановилась и взмахнула рукой перед носом, чтобы клубы тумана не мешали поискам, однако удушающе влажная поволока все не желала передо мной расступаться. Тщетно…
За спиной раздался хруст гравия, сопровождающий чей-то злобный смешок. Я обернулась и благодаря великой случайности успела увернуться от брошенного в меня мелкого камешка. Обидчик был таким же безликим, как и все встреченные до него люди. Только взъерошенные темно-каштановые волосы и глубокий, врезающийся в самое нутро голос, слишком низкий для ничтожного возраста этого коротышки, выделяли его среди прочих членов клана. Кого-то он мне напоминал…
— Иди домой, — монотонно повторял мальчик из объятий призрачной белизны. — Здесь ты никого не найдешь.
— Домой?.. — спросила я, поворачиваясь в сторону главной дороги. Вдалеке мелькнула и тут же исчезла пола длинной черной юбки, поглощенная непроницаемой дымчатой стенкой. Ка-сан! — Да. Точно…
И ринулась за эфемерным материнским силуэтом, напрочь позабыв про странного собеседника. Всполохи болезненных воспоминаний из недалекого прошлого, врезающиеся в глаза песчинки, ругань возмущенных нелепым столкновением зевак — ничто не имело значения, пока я знала, куда именно мне следовало бежать. Контуры зданий впереди вырисовывались неохотно. И я сомневалась, что именно послужило причиной этой небольшой аномалии: решившее резко упасть зрение или кисть ленивого художника, который внезапно перестал вкладывать последние старания в мою и без того не пестрящую яркими красками жизнь?
Тяжесть каждого пройденного метра сдавливала грудную клетку раскаленными стальными тисками. Позади наконец-то остался сектор с домами попроще: они принадлежали тем Учиха, которые либо пренебрегали достоинствами прибыльной военной службы, либо обладали не слишком высоким статусом по меркам местной аристократии. Нашему дому было далеко до сдержанного великолепия жилища главы клана, но мы не жаловались: двух этажей, где спокойно размещались несколько спален, кухня, большая ванная и даже дедушкин кабинет, стабильно хватало. Госпожа, конечно, обожала заниматься всевозможными бытовыми хлопотами, но при гораздо большей площади это увлечение очень быстро дошло бы до своего критического предела.
Я и не заметила, как практически вслепую миновала добрую часть пути. Дымка частично расступилась, стоило мне упереться в знакомую резную дверь. Ни крыльца, ни жалобно скрипнувших под ладонями перил… Как это вообще работало? Собравшись, я надавила на податливый механизм, покрытый старыми ржавыми пятнами. Очутившись в прихожей, ступила на бетонную полосу татаки и сняла обувь, прокричав в пустоту коридора такое привычное: «Я дома!»
Никто не откликнулся.
Я поежилась и для верности коснулась стены, но сразу отдернула руку, едва почувствовав мелкие, впивающиеся в нее частички. Ладонь облепил густой слой влажной пыли. Линия сердца глубокой трещиной выделялась на однотонном сером полотне из-за того, что я инстинктивно стиснула пальцы в кулак.
«Пыль? На стенах? — поразилась я. — С каких-то это пор Госпожа перестала делать уборку?»
Снова отвлекшись на внутренние разговоры, я застала себя за тем, как старательно водила кончиком пальца по стенке, скользящими движениями выписывая два иероглифа, что отзывались в душе каким-то приятным теплом. «Помощь» и… «поддержка»? Почему я изобразила именно это сочетание? Разве в нем было хоть что-то, стоящее моего драгоценного внимания? Судя по всему, да. В противном случае я бы его даже не запомнила…
Гостиная встретила меня приглушенным освещением, будто бы я резко переместилась изо дня в ночь, и ароматом благовоний, догорающих возле домашнего алтаря. Возле памятных табличек с именами тех, кто родился слишком рано, чтобы их запечатлел равнодушный объектив фотоаппарата, и тех, кто прожил недостаточно долго, чтобы их существование успело найти отражение в череде семейных фотографий.
С кухни доносился звон посуды, свист закипающего чайника и чье-то тихое пение, затмевающее собой все звуки раздражающей повседневной суеты. Завороженная, я последовала туда за запахом шиитаке и пряной гречневой лапши и, бессмысленно щелкнув выключателем, стала заинтересованно разглядывать склонившуюся над плитой женскую фигуру. В кастрюльках кипела вода, на сковородке, брызжа раскаленным маслом, шкворчали мелко нарезанные грибы.
Даже не видя лица, я могла ощущать изящество, коим был пронизан каждый жест, каждое слово, каждая деталь внешности, этой, безусловно, эффектной женщины. Будь то собранные в высокую прическу волосы с несколькими, подчеркивающими строгий образ кандзаси, кимоно, расшитое цветками чудного пурпурного оттенка, или отголоски песни, смутно напоминающей мою любимую колыбельную.
Бабушка. Вне всяких сомнений.
— Добрый день, Госпожа… — я поклонилась. — Надеюсь, в мое отсутствие ничего ужасного не произошло.
— Разумеется, милая. У нас все прекрасно, — не оборачиваясь, бабушка продолжила возиться с едой. — Я так рада, что ты вернулась. Как нынче твои дела?
— Я… я…
Очевидный ответ предательски не вовремя решил меня покинуть. Я ничего не могла из себя выдавить. Ничего не могла вспомнить. Перед глазами то и дело вспыхивали выжигающие пространство вокруг оранжевые пятна, а в ушах появлялся какой-то невнятный гул, который заставлял меня пятиться к обеденному столу и хвататься за налившиеся свинцом виски.
— Что-то случилось, милая?
Спасительный стул, обитая мягкой тканью спинка — равновесие постепенно восстанавливалось.
— Нет… Все… все нормально. Только голова немного… закружилась… Ох, Ками, — глубоко вздохнув, я поспешила сменить тему. — Госпожа, а где моя ка-сан?
— Мисаки? Зачем она тебе? — поразилась бабушка. — Почему ты ее ищешь?
— Я… не помню…
— Правда? — мельком на меня взглянув, Госпожа отложила в сторону лопатку, которой помешивала грибы, но лишь затем, чтобы взять вместо нее одиноко стоящую солонку. — Тогда это повод задуматься. Может, оно того вообще не стоит? Ты слишком много думаешь о матери, милая. Неужели тебе не о ком больше переживать?
— Ох, вот только не смей меня запутывать! Речь идет о
моей маме. Разве я могу думать о ней иначе?
— Нет. К моему глубочайшему сожалению… — Госпожа выключила плиту. — Хорошо. Тогда я сделаю тебе кофе. Не возражаешь, милая?
— Опять ты за свое… Я Мацуюки. Прошу, зови меня по имени.
Госпожа достала из шкафчика с посудой мою кружку, насыпала туда несколько чайных ложек растворимого кофе и доверху залила все кипятком, не оставив места для холодной воды или молока.
— Она тоже тебя по имени не всегда зовет и часто заменяет его более грубыми выражениями. Почему же в случае с Мисаки ты готова мириться с подобным хамским обращением?
— Это другое. Ты не понимаешь…
— Разумеется. Как же иначе, — бабушка поставила передо мной чашку, громко звякнув тонким расписным блюдцем, и потянулась к стоявшей в центре стола плошке. Рука захватила целую горсть чего-то белого и кинула ее прямо в кофе. В доме царил легкий полумрак, из-за чего я и не могла разглядеть толком, чем именно Госпожа решила разнообразить вкус горького напитка. — Вот твой кофе. Мацуюки. Пей.
— Но… Я ведь не пью с сахаром.
— Так это и не сахар вовсе, — Госпожа невесомо погладила меня по плечу и удалилась в другой конец кухни, откуда ее голос звучал более приглушенно и устрашающе. Несмотря на пробивающиеся сквозь прорехи в занавесках солнечные лучи, я по-прежнему не могла видеть все то разнообразие эмоций, коим обычно пестрело лицо вечно импульсивной Госпожи, — очередная дымка вместо нормального человеческого лица. Ками… — Не переживай. Я бы никогда не посмела тебя отравить. Я на это даже не способна! В отличие от кое-кого… Просто пей и ни о чем не думай. Мы с Джуном тебя очень любим.
«Конечно, конечно», — натянуто улыбнувшись, я сделала небольшой глоток из впитавшей в себя жар фарфоровой чашки.
Тепло… Обволакивающее тепло живительной горечи и ее бодрящий терпкий аромат. Так хорошо, так вкусно, так приятно…
— Не горячо? — учтиво спросила Госпожа.
— Хм? — за всеми этими мыслями я и не заметила, как осушила почти половину кружки. — Нет. Совсем. Благодарю.
Никогда не умела заваривать кофе: до сих пор у меня получалась какая-то бурда, из-за чего я и пристрастилась к зеленому чаю, отбросив подальше свои глупые попытки найти идеальные пропорции для этого привередливого напитка. Благо в кафе с этим трудностей никогда не было.
Интересно, а когда я вообще в последний раз ходила в кафе? И с кем? Когда я в последний раз пила кофе? Когда…
Во рту что-то хрустнуло. Причем достаточно твердое и прочное, чтобы не разлететься на десятки царапающих нёбо крошек. Я сплюнула посторонний предмет в салфетку и скорчилась, почувствовав на языке мерзкий солоноватый привкус. Сквозь тонкий слой бумаги пальцы ощущали нечто маленькое и гладкое, с обтекаемыми неровностями и одной крупной впадинкой, чьи форма и строение казались настолько естественными и привычными, что мне в кой-то веки не хотелось этого видеть. В кой-то веки мне не хотелось на это смотреть.
— Мацуюки, что там у тебя на сей раз?
— Вкус какой-то странный, — я неловко кашлянула. — Сперва все хорошо было, а теперь…
— Сама виновата, — перебив меня, Госпожа самодовольно постучала длинными красными ногтями по кухонной тумбе. — Ты ведь маму свою искала, не так ли? Так вот теперь любые поиски будут излишни: Мисаки всегда будет рядом с тобой.
Содрогнувшись, я вернула чашку на блюдце и приобняла себя за плечи. Легкий трепет от пробежавших по коже мурашек превратился в самую настоящую нервную дрожь. Предложение выпить кофе ныне не представлялось мне безобидным проявлением заботы. Взгляд уцепился за странные подтеки на чашке, с каждой секундой замечая все новые и новые неприглядные подробности.
Рубиновая жидкость и переливающиеся в ней, всплывающие на поверхность мелкие белоснежные осколки — фрагменты чего-то большего. Косточки, что плавали в загустевшей крови цвета гнилой вишни.
Вкус… Солоноватый вкус… Вот откуда…
— Ками…
Шуршание салфетки раздражало, не давая сосредоточиться на главном. Слои… Казалось, их были сотни. Целые сотни мягких бумажных слоев. И они все никак не хотели кончаться, постоянно множась, заставляя меня скидывать неровные мятые клочья вниз в безумном желании как можно скорее докопаться до правды.
Наконец-то развернув салфетку, я охнула: на моей ладони лежал самый настоящий человеческий зуб.
К горлу моментально подкралась тошнота. Я поддалась внезапному головокружению, покачнулась и, соскользнув со стула на пол, больно ударилась коленками. Принялась кашлять, чтобы извергнуть из себя эту кровавую мерзость вперемешку с желудочным соком и избавиться от лишнего напоминания о ранящей душу жестокости. Жестокости, которой я не могла проникнуться. Которая не могла доставить мне даже временного морального удовлетворения, потому что она противоречила моим нескольким шатким принципам. Потому что она была связана с моей мамой.
— Ками-сама, какая гадость… — борясь с рвотными позывами, я судорожно хватала ртом воздух. Полусгнивший паркет неприятно скрипел подо мной из-за охватившей тело непрошенной дрожи. По подбородку стекала тонкая струйка липкой розоватой слюны, грозясь испачкать шею и плотно прилегающий к коже высокий воротник. — Так не бывает. Не бывает…
— Ну наконец-то. А то я уже и мечтать не смел, что ты догадаешься, — с противоположного конца стола донесся чей-то утомленный вздох. — Одна минута тридцать четыре секунды. Неплохой результат. Разумеется, как если бы ты была обыкновенной бесклановой девушкой…
Звук глубокого мужественного голоса испугал меня. Я инстинктивно вжала голову в плечи, ощущая, как самая неудобная эмоция брала надо мной верх, разрушая изнутри все то казавшееся незыблемым бесстрашие. Сидя на полу, я не могла видеть лица своего таинственного мучителя, но, кое-как справившись с дрожью, решила во что бы то ни стало заглянуть ему прямо в глаза.
Однако конечности вовсе и не думали подчиняться моей упрямой воле: они даже заново не разгибались. Трухлявая древесина скрипела после каждой неловкой попытки подняться. Влажный паркет никак не хотел меня отпускать, так и норовя пристать к коже в виде тонких, больно впивающихся в ладони заноз. В конце концов, я все-таки выпрямилась, осторожно поднялась на ноги и, положив руки на покрытую грязной скатертью столешницу, выдавила из себя сдавленное:
— Да что ты вообще такое несешь?..
Но затем разглядела яркий рубиновый отблеск, пробивающийся сквозь царящую на кухне полутьму. И тут же вспомнила все. Вспомнила про иероглифы, выведенные на серой пыли. «Помощь» и «поддержка»… «Са» и «ске»…Саске!
— Вы! Это вы! Ками… Так вот почему… Где…
Запинаясь от вспыхнувшего внутри гнева, я прикусила язык, чтобы ненароком не произнести значимое для нас обоих имя. Я видела Учиху Итачи. Ясно. Как никогда. Четкие контуры осунувшегося лица делали его взгляд излишне пристальным, суровым. Сходство двух братьев было очевидным: тот же цвет волос и глаз, болезненная бледность и выражение свойственной всем Учиха надменной серьезности. Саске говорил, что они с Итачи сильно похожи. Однако в его глазах при желании можно было разглядеть таящуюся за клановой гордостью скорбь, путы старых связей и желание скинуть с себя бремя мести, из-за которого у Саске пока что не получалось воспринимать нашу близость без некоторой неловкости. А здесь же… Здесь не было ничего, кроме разъедающей душу пустоты и холодной озлобленности. На ненавистный, оказавшийся таким слабым клан, на Саске, на меня…
Итачи всегда производил впечатления куда более тяжелого человека, нежели его младший брат. Я испытывала какое-то физическое отторжение к сидящей передо мной фигуре, причем не только из-за ка-сан и помешанного на мести Саске. В голове сохранились воспоминания о нашей прошлой встрече, еще при живой маме: тогда маленькая девочка впервые по-настоящему кого-то испугалась. Мне тогда стало настолько жутко, что я даже улыбнуться нормально не могла, а ведь Итачи ничего особенного не делал. Он просто стоял и смотрел на проходящих мимо Учиха, прислушиваясь к скучному разговору двух взрослых. А я… Мне хватило одного его неосторожного взгляда, брошенного на маму, в чью ладонь я так отчаянно впивалась, чтобы осознать всю опасность, исходящую от мрачной ауры будущего главы клана. И с тех пор мое неприятие старшего брата Саске только усугубилось.
— Гендзюцу может многое рассказать о личности жертвы, если позволить образам из ее головы слиться с чакрой пользователя. Пространство вокруг преобразуется под влиянием ее характера, значимых воспоминаний, тайных желаний… Страхов. Ты знала? — искренне поинтересовался он. — Разумеется, я не мог не привнести сюда часть своего внутреннего мира, — Итачи кивком указал на ставшую противной мне чашку с кровавой жижей. — Только, смотрю, она совсем не пришлась тебе по нраву. Как жаль…
«Ками, быстро же у него получилось меня подловить! — негодовала я, плотно сжав губы. — Итачи не только оставил меня валяться плашмя где-то посреди леса, но и решил понаблюдать за моими страданиями в этом жутком гендзюцу. А теперь еще и издевается… Черт возьми, пусть Саске скорее с ним покончит!»
Итачи откинулся на спинку стула, будто бы все происходящее вызывало у него крайне опосредованный интерес.
— Значит, вот что ты из себя представляешь, — молвил он, близоруко щурясь. — Последняя Учиха… Получается, это с тобой мой брат коротал одиночество все эти годы?
— Верно. Причем не без удовольствия… — с мнимой вежливостью процедила я, чтобы ненароком его не разозлить. — Итачи-сан, вы довольны своей единственной ошибкой?
— Сложно сказать. Радует, что ты спокойно говоришь и не кидаешься на меня с воплями по примеру Саске. Его несдержанность уже успела порядком утомить. Однако, признаться честно, я ожидал большего: потеряться в чертогах собственного разума для Учиха не очень хороший показатель.
— Меня сложно назвать образцовой куноичи, Итачи-сан. Да и талантливым членом клана я, в отличие от вас с Саске, точно никогда не была. Чего вы вообще от меня ждали?
— Того, что ты будешь лежать на кладбище вместе с остальными Учиха, я полагаю, — Итачи скучающе сцепил пальцы в замок. — Вся твоя жизнь — одна сплошная случайность. Удивительно, что тебя никто в подворотне не прирезал. Такую лицемерную, слабую и… аморфную. До сих пор без шарингана… Что ж ты за человек-то такой?
— Человек, который никогда не гнался за силой. Зачем мне способности, подобные вашим? Я, в отличие от вас, никогда не тяготела к массовым убийствам. При желании всего можно добиться и без этих глаз.
— Ты моего брата имеешь в виду? — он ехидно усмехнулся, однако в алой радужке по-прежнему нельзя было разглядеть ничего, кроме ужасающего своей безграничной пустотой равнодушия. — Поздравляю. У тебя впечатляющие успехи. Продолжай в том же духе, если хочешь приблизить собственную погибель.
— С чего бы? Вы что, хотите отправить меня на тот свет? Думаете, Саске позволит этому случиться?
— Кто знает, кто знает… Может, впоследствии именно он и захочет лишить тебя жизни?
Вперившись в темноту, я угрожающе промолчала.
— Что, больше отвечать мне не будешь? А я уж было подумал…
— Не бывать этому! Никогда! Вы слышали?!
Чашка рухнула на пол, когда я стукнула по столу и нечаянно (нечаянно ли?) смахнула ее прямо на кухонный пол, что тут же оказался усеян фарфоровыми осколками, больше напоминающими толстую яичную скорлупу, вперемешку с потемневшими кровяными сгустками. Ногти заскребли по скатерти, цепляясь за нитки, выбившиеся из маслянистого фиолетового полотна. Образ моего дома оказался таким грязным. Таким ненастоящим. Таким… покинутым. Ни ка-сан, ни дедушки Джуна в иллюзии не было. Лишь Госпожа, подобно безвольной марионетке, до сих пор стояла рядом с плитой, низко опустив голову и позволив какому-то призрачному дуновению трепать длинные рукава шелкового кимоно. Воспоминания о ней отпечатались в голове как нечто блеклое и очень незначительное, однако я в жизни не могла подумать, что когда-нибудь увижу бабушку в настолько искаженном виде.
Усугублялось все тем, что Итачи откровенно издевался надо мной. С самого начала подливал масла в огонь спонтанно контролируемой злобы, чтобы я сполна расплатилась за годы, которые чудом успела прожить благодаря удачному стечению обстоятельств в ту лунную июльскую ночь. Я не собиралась выцарапывать этому гнусному отцеубийце глаза или долго и нудно разглагольствовать о грехах его запятнанного кровью невинных прошлого. Однако кое-что я все-таки могла ему противопоставить: Итачи ошибался. Он не знал ничего про нынешнего Саске. Ничего! Итачи не видел, как его брат рос, с кем общался, о чем думал… Он не мог сказать ничего толкового про его сложные чувства. Не смел даже гадать о его возможных мотивах, несмотря на то, что приходился Саске единственным родным по крови человеком из ныне живущих. Я, за исключением этих трех лет, все время была рядом, не требовала Саске меняться в угоду сомнительной морали, поддерживала, желая только искреннего внимания к себе и, что не менее важно,
его самого.
— Перешла на крик? Какое недостойное поведение. В этом с Саске вы очень похожи. Если, конечно, мой брат до сих пор ведет себя также незрело. Впрочем, думаю, вы все равно друг друга стоите. И я это говорю отнюдь не в положительном ключе.
— Прекратите говорить всякую чушь!
Колющие, точно боевые иглы, реплики, низкий голос Итачи, роившиеся в голове противоречия — наш разговор внутри иллюзии с каждой секундой становился все более некомфортным и раздражающим. Вероятно, мне следовало что-то предпринять, скинув наконец эти крепкие путы. Чтобы развеять гендзюцу, достаточно было сконцентрироваться и ненадолго нарушить циркуляцию потока чакры. Но кое-что мешало мне выполнить эту до чертиков простую манипуляцию с внутренней энергией. Интерес. Интерес к словам Итачи и круговороту мрачного всепоглощающего безумия, что нещадно искажало смешавшиеся в кучу воспоминания.
— С чего бы Саске так поступать?! — спросила я, отшатнувшись. Несколько осколков чашки хрустнули под плотной обувной подошвой. — Почему он может захотеть избавиться от меня?!
— Так ты не знаешь? Неужели Саске требовал от слабой, выжившей по чистой случайности девчонки соответствия «чести» нашего клана, но при этом даже не потрудился объяснить ей такие базовые мелочи? Узнаю своего младшего брата.
— Отвечай!
Вздохнув, Итачи с нарочитой небрежностью принялся массировать переносицу. Пальцы — длинные, ссохшиеся, с коротко стриженными ногтями, покрытыми матовым слоем темно-фиолетового лака, — то и дело надавливали на плотно закрытые глаза.
— Вот и вся твоя хваленая вежливость… Вы с Саске очень быстро выходите из себя, если кто-то пользуется вашими слабостями. Это так… предсказуемо, — Итачи поправил свой плащ с вышитыми на нем кроваво-красными облаками, пока я пристально следила за каждым, даже самым невинным жестом, способным сыграть ключевую роль в нашем мнимом противостоянии. — Полагаю, то, что Саске хочет стать сильнее, тебе объяснять не надо?
Я сдержанно кивнула.
— Смею предположить, что он уже многого достиг и, возможно, в чем-то даже меня догнал. Однако без таких же глаз, как у меня, у него никогда не получится сделать это в полной мере. Саске нужен шаринган. Мангекё Шаринган. А для его получения необходимы очень специфические обстоятельства.
— Мангекё Шаринган? Саске никогда мне ни о чем подобном не рассказывал… — я обиженно скривилась. — Эй, а ты точно сейчас не темнишь? Вдруг это все твои выдумки? У меня нет причин доверять своему главному врагу. Что это вообще за обстоятельства такие?
— Учиха черпают свою силу из боли и ненависти. А их, в свою очередь, несут за собой смерти и страдания близких для нас людей. Понимаешь, к чему я клоню?
— Ками-сама…
По спине пробежал нервный холодок, стоило мне вникнуть в смысл слов Итачи и осознать глубину скрывающегося за ними кошмара. Саске должен был избавиться от меня. Должен был убить меня, чтобы получить силу, сравнимую со способностями его братца по уровню своего могущества. Это неправда… Это не могло быть правдой. Я отродясь не чувствовала исходящего от него желания поскорее свести со мной счеты. С Саске было хорошо. С Саске было привычно. С Саске было совсем не так… Обман, упакованный в донельзя пугающую обертку, — вот, что Итачи пытался мне безжалостно внушить.
Меня Саске не посмеет убить. Никогда.
— Надо же. А ты сообразительная. Мой глупый младший брат так этого и не понял, раз до сих пор не убил тебя или, в крайнем случае, Наруто. Впрочем, я знаю о его планах куда меньше твоего, так что… Может быть, все только впереди?
— Ты! Я больше не хочу тебя ни видеть, ни слышать! — прикрикнула на Итачи я. Будь здесь сейчас та несчастная чашка, она бы полетела ему прямо в голову. — Я тебе не верю. Убирайся из моей головы!
— Ты боишься. Боишься не только меня, но и слов, которые вполне могут оказаться пророческими. Или хочешь доказать мне обратное?
— Прочь!
— Так я и думал. Тебе нечего мне противопоставить. Хотя… — в его насмешливом голосе появилась снисходительность, будто бы он постепенно терял остатки зыбкого интереса. Взгляд, ненароком брошенный куда-то мне за спину, с точностью подтверждал некоторые догадки, мелькнувшие на задворках прояснявшегося от гнева сознания. — Теперь это уже и неважно.
— Неважно? И что же ты хочешь этим сказать?
— То, что тебе очень сильно повезло. Уже в который раз.
Легкое прикосновение к плечу заставило меня вздрогнуть. Чувствуя тепло знакомой, разливающейся по телу чакры, я перестала обращать внимание на Итачи, силуэт которого делался все более тусклым и расплывчатым, пока мир вокруг покрывался глубокими черными трещинами и медленно-медленно затухал.
Влажная земля, тихий шепот леса, покоящиеся на плечах длинные пальцы — ощущение реальности вернулось ко мне. Я распахнула глаза и попробовала пошевелиться, сразу же встретив неожиданное сопротивление: тяжесть чужих объятий пресекала попытки снова встать. Сквозь темноту было трудно разглядеть лицо моего спасителя, благо сияние шарингана отметало все возможные предположения. Кроме одного.
Невесомо дотронувшись до его щеки, я пробормотала: «Саске… Это ты…» — и не стала прятать улыбку, когда услышала облегченный вздох. Он рывком поднял меня на ноги, из-за чего я пошатнулась, но чудом успела схватиться за протянутую руку и устоять.
— Держись позади меня, — злобно бросил Саске, убедившись, что я окончательно пришла в себя.
Я не решилась перечить, зная, кого в любой момент могла увидеть среди скучковавшихся лип и дубов. Глаза привыкли к темноте, сфокусировались на узких просветах между деревьями, где и притаилась статная фигура Итачи, обрамленная светом серебристой луны.
— Все-таки пришел. Что, в этот раз даже не кинешься на меня с воплем? Решил поиграть в благородство?
Саске промолчал, немигающе смотря на брата. Он сжимал мою ладонь столь крепко, что, Ками-сама, на ней точно должно было проступить несколько лиловых отметин. Подобная реакция ничуть не огорчила Итачи: его лицо по-прежнему сохраняло то пугающе равнодушное выражение, по сравнению с которым хладнокровие Саске являло собой калейдоскоп всех доступных человечеству эмоций. И, судя по всему, Итачи очень хорошо знал, как именно ему следовало растормошить младшего брата. Выходя из тени, он небрежно произнес:
— Ты по-прежнему непозволительно мягок. Как и до резни, как и во время нашей прошлой встречи… Мало того, что Наруто все еще считает тебя своим лучшим другом и братом, так ты еще не пойми кого себе завел. Мне кажется, или за эти годы ты только в росте прибавил? Долгие привязанности не помогут обрести силу для мести, Саске. Неужели ты еще не успел убедиться в этом?
— Заткнись, — Саске говорил на удивление спокойно. — Ты ничего обо мне не знаешь. Даже представить себе не можешь, сколько ненависти я накопил у себя в сердце, чтобы тебя убить, — он сжал свободную руку в кулак. Я предвкушающе замерла, ожидая появления его самой смертоносной техники — Чидори… Даже представить сложно, сколько вариаций этой техники Саске разработал, будучи у Орочимару в учениках. То, что он сейчас не кинулся на Итачи, еще не означало полного отказа Саске от долгожданной схватки с братом. Однако я в любом случае не хотела попадаться под горячую руку: смерть от испепеляющего все вокруг огня или поразительно меткой молнии, представлялась мне довольно болезненной. — Я смогу сделать это безо всяких указок. У меня нет никакого желания, делать абсолютно все, что ты говоришь…
— Мой глупый младший брат, — Итачи вздохнул, разочарованно качая головой, — Для еще одной проверки моих способностей необходим по-настоящему сильный соперник. Ты всегда мне завидовал. Всегда хотел меня превзойти. Вот только… — безразличный взгляд метнулся на наши сплетенные ладони. — Кажется, у тебя постепенно меняются приоритеты. Теперь я сомневаюсь, что ты готов к схватке со мной. Что ты вообще был этого достоин, — Итачи устало хмыкнул. — А ты как думаешь, Саске? Где же твоя прежняя уверенность?
«Провоцирует. Хитрый оказался ублюдок… Знает, что на Саске очень легко влиять, — мне с трудом удалось подавить вырывающийся из груди вздох глубокой досады. — Недаром же он его старший брат».
Под сандалиями затрещали сучья, зашелестел ковер недавно опавшей листвы.
Следя за ходом разговора и вникая в суть искаженных ненавистью отношений двух гениальных братьев, я совершенно упустила из виду момент, когда Саске отпустил мою ладонь и бросился к Итачи, держа наготове свой клинок.
Лезвие полоснуло по плащу, оставив глубокий порез на кроваво-красном облаке. Совсем рядом с животом. Он почти достал его. Почти! Вот только Итачи даже не попытался увернуться от атаки и ныне безмятежно наблюдал за расползшимся по ткани бурым пятном, тем самым будто бы дразня Саске и желая как можно сильнее его разозлить.
Однако Саске не растерялся. Выставил вперед левую руку и, по всей видимости, начал концентрировать в ней чакру. На пальцах заискрились яркие синеватые молнии, чей треск был подобен многоголосому птичьему пению.
«Додумался наконец! — возликовала я, предусмотрительно пятясь. — Давай, Саске! Прикончи его скорее! После смерти твоего братца мы наконец-то сможем нормально зажить!»
Итачи тоже разгадал его возможный маневр. Он не решился испытывать судьбу и высоко подпрыгнул, чтобы избежать следующего резкого выпада. Благо Саске оказался далеко не так прост. Не успел Итачи затеряться среди ветвей, как электрический разряд в его руке уплотнился, став напоминать по форме длинную острую иглу, и тут же потянулся за беглецом.
Удивление во взгляде Итачи, звуки насквозь пронзенной плоти и разрывающие тело изнутри пики молний — давно мне не приходилось быть свидетелем такой завораживающей красоты.
«Получается, ты не зря обучался у Орочимару, Саске», — подумала я, прикрывая лицо ладонями, чтобы кровь не запачкала мне волосы. Несколько крупных капель осело на коже. Мерзость. Но такая желанная…
Я поравнялась с Саске, когда Итачи безмолвной тенью рухнул обратно на траву. Лунный отблеск выцепил из темноты его торжествующую ухмылку. Молнии в руке уже погасли. Заметив меня рядом, Саске посерьезнел и наставил на горло брата лезвие меча.
— Эту уверенность ты так хотел увидеть? Моих предыдущих слов тебе было мало? — угрожающе спросил он. — Поверь мне, ты скоро замолчишь. Замолчишь так, что больше рта никогда не сможешь раскрыть. Но сначала… — кончик меча надавил на сетку выступающих вен. — Ты ответишь на один мой вопрос, если не хочешь долгой и мучительной смерти.
Прокашлявшись, Итачи недобро сверкнул глазами. На лице впервые появилось выражение искренней заинтересованности в происходящем. Не переставая давиться подступавшей к горлу кровью, он заговорил:
— Ты стал сильнее, Саске. Правда, я все равно сомневаюсь, что этого достаточно для твоей победы… — Итачи осклабился. Из-за преждевременной радости я не сразу заметила, как от его тела начали отделяться кривые фигуры, и отшатнулась, едва узнав в них громко каркающих ворон. Они взмывали к небу, прятались в переплетениях крючковатых ветвей. Итачи просто исчез. Не оставил после себя ничего, кроме перьев, что пепельным пологом оседали на стылой лесной земле. Его глубокий голос напоследок прошептал:
— Приходи в убежище нашего клана. Один. Там и поговорим…
Чакра Итачи резко перестала ощущаться поблизости. Пропал гадкий, сковывающий тело холодок. Однако засевший глубоко-глубоко в душе остаточный страх мешал сосредоточиться и переварить череду развернувшихся у меня перед глазами событий. Саске молчал, не отрывая взгляда от кусочка земли, где еще совсем недавно лежал раненый Итачи. Трава помялась. Крови нигде не было. Будто бы он никогда сюда и не приходил…
— Клон?.. Это был всего лишь клон?.. — только и смогла спросить я. — Мы точно не попали в его очередное гендзюцу?
— Клон. Ну конечно… Этот жалкий трус побоялся встретиться со мной лично. Зато…– процедил Саске сквозь зубы. — Он просто не мог не заявить о себе. Еще и таким недостойным методом. Это на него похоже. Но ничего. Уже скоро с ним будет покончено. Удачно, что он сам того захотел.
— Погоди. Ты ведь не пойдешь сражаться с ним прямо сейчас, да?..
Обернувшись, он внимательно осмотрел меня с помощью шарингана. Я поежилась: после гендзюцу красноватое сияние все еще казалось немного жутковатым.
— Нет, — Саске поджал губы и дотронулся до моих волос, выпутывая из них жесткое воронье перо. — Сейчас я никуда не уйду.
***
Злая, раненая и промокшая, я вернулась в мрачную лесную пещеру, где меня в полуобморочном состоянии дожидались нерадивые товарищи по команде. Саске корчился от нестерпимой боли в плече, Наруто — от действия неизвестной техники, с помощью которой Орочимару его быстренько вырубил. Он поджал колени к подбородку и замер в позе эмбриона прямо на холодной земле.
Саске, в отличие от Наруто, держался молодцом. Облокотившись на стену пещеры, он бессмысленно разглядывал стекающую со сводов капель и шептал себе под нос какие-то грязные ругательства. Заметив меня, Саске резко помрачнел и, невзирая не нестерпимую боль, попытался выпрямиться, чтобы все равно выглядеть гордо. Я тут же кинулась его «лечить».
— Почему ты так долго? — морщась, спросил он.
Лес Смерти не был рад незваным гостям, даже если они рисковали здесь жизнью ради повышения в звании. Поход за водой мог обернуться встречей с опасным зверем или столкновением с такими же отчаянными «счастливчиками», которым не терпелось отобрать нужный свиток у менее сильных генинов. Однако мне повезло столкнуться с куда более изощренной ситуацией. Не хочу даже вспоминать об этом позоре.
— Неважно. Тебе ведь плохо, да? Тебе плохо? — интересовалась я, прикладывая смоченную речной водой тряпицу к горячему лбу. — Ничего. Мне сейчас тоже плохо. От осознания этого тебе станет легче?
— Чушь… — Саске вздохнул и облегченно запрокинул голову. — Но выглядишь ты и вправду отвратительно… Что вообще случилось?
— Так. Мелкие неприятности по дороге за водой, — я указала ему на свою руку с кровоточащей раной. — Видишь? Мне больно, но это скоро пройдет.
— Глубоко… Шрам останется… И как ты только умудрилась?
Я пошла за водой по твоей же строгой указке, чтобы немного облегчить ваши с Наруто страдания, и не успела вернуться до начала сильной грозы. Под оглушительные громовые раскаты и стремительный перестук ледяного дождя зацепилась за торчащий из земли корень, споткнулась, и, плюхнувшись в грязную лужу, уронила прихваченный с собой свиток в небольшую темную нору, где мою руку уже поджидала парочка острых собачьих клыков.
Вместо нормального ответа я невинно пожала плечами и тихонько буркнула «не знаю», хотя перед глазами до сих пор стоял вид впивающихся в тыльную сторону ладони зубов.
— Да как ты смеешь? Как ты смеешь?! — вырвавшись, я схватила существо за шкирку и легонько его придушила. Пушистая тушка сжалась в белоснежный комок, слизывая с пасти бисерины крови. Моей крови. Ками-сама, это был обыкновенный щенок. Причем до ужаса знакомый. Боже, какая нелепость… — Акамару? Какого черта ты вздумал меня укусить?
А потом я услышала голоса, принадлежавшие как никогда смущенной Хинате и Кибе, что отчаянно бросился защищать свою верную шавку.
— Мацуюки-сан… — удивленно поприветствовала меня Хината. Ее лицо исказил вполне себе ожидаемый испуг. — Вы… Вы…
— Хината, перестань. Она не заслужила настолько вежливого обращения, — злобно проговорил он. — Ты! Отпусти Акамару! Не смей его трогать!
— Да пожалуйста. Забирай этого гадкого щенка, — Акамару без промедлений запрыгнул на руки к хозяину, стоило мне ослабить хватку.
— Дура! Посмотри, как ты его напугала… Он весь дрожит.
— Киба-кун… Не надо… — Хината вдруг подала голос, видимо, вспомнив о нашем безусловном договоре. — Оставь ее… С ней ведь Наруто-кун… — она стушевалась. — И Саске-кун…
— Не вступайся за него. Если твой приятель так переживает за шкуру своего драгоценного пса, пусть тогда не заставляет свою шавку сидеть в засаде и научит ее не кусать своих!
— Акамару кусает тех, кого считает нужным. Он все чувствует и все понимает, Учиха. Прими это к сведению!..
Мне было все равно, какую чушь он скажет далее, поэтому я очень скоро оттуда ушла, оставив позади двух бывших одноклассников.
Так не хотелось вспоминать некоторые моменты. Так не хотелось…
Бинт пропитался красным после того, как я обработала рану. Саске притих. Он смотрел на меня, но, казалось, все равно думал о чем-то своем. Из моих глаз должны были политься слезы, устилая взор влажной пеленой из несбывшихся мечт.
Видимо, я слишком мало старалась.
Видимо, я была недостаточно хороша.
«Где же твоя цель, Мацуюки?» — вопрошал ласковый голос Третьего, пока я слушала шум дождя и гладила Саске по плечу, чтобы он не потерял сознание от боли.
Вот она. Рядом со мной сидит…
***
Страх, ядовитыми крупицами истерзавший душу, покидал организм вместе с клубами горьковатого дыма. Докуривая сигарету, я куталась в плащ, наблюдала за тлением сучьев в недавно разожженном костре и неохотно вникала в содержание светской беседы, что завязалась после нашего с Саске возвращения. Он сразу же поведал Суйгецу и Карин о причинах своей вынужденной отлучки. Причем поведал так, что только отпетый болван не почувствовал бы бурлящей у него в крови ненависти. Реакция этих двоих оказалась до ужаса предсказуемой. От Карин я получила скорбную обеспокоенность. От Суйгецу — смешанное с издевкой понимание.
Мне не требовалось ни того, ни другого. И Саске прекрасно это осознавал. Все дальнейшие расспросы были остановлены его громким «Довольно!» и последовавшим за ним строгим приказом:
— Выдвигаемся на рассвете. Ложитесь спать. Я дежурю первым.
Несмотря на взыгравшее в душе любопытство, эти двое были вынуждены подчиниться. В отличие от меня… После встречи с Итачи сна не было ни в одном глазу, поэтому, бросив окурок в огонь, я изучила обстановку: Суйгецу устроился под деревом, Карин прилегла на расстеленный на земле плащ. Кое-как натянув на себя маску лживой покорности и удрученного смирения, я тоже нашла себе идеальное место для «сна» и принялась изучать двухцветный веер, выступающий вездесущим клеймом на его чуть сгорбленной спине.
Саске действительно никуда не ушел. Он остался. Остался здесь в преддверии большой схватки, решив не кидаться в омут с головой и привести в порядок собственные мысли. Отрешенный и как никогда задумчивый, он сидел у костра и ворошил догорающий хворост. Оранжевые язычки пламени лениво мерцали на почерневшей древесине, раскаляя и без того знойный, но совсем не согревающий июльский воздух. Руки наконец-то перестали дрожать, но в душе засел червячок сомнений, подкормленный гнилыми словами Итачи, что медленно снедали меня изнутри: «Может, впоследствии именно он и захочет лишить тебя жизни?»
Ками-сама, до чего же это все отвратительно. Ненавижу испытывать страх. Ненавижу бояться! Из-за страха учащался пульс и мерзко потели ладони. Подобное происходило ничтожно редко, но… Какая же это неудобная эмоция. После нее было сложно переключиться на нечто более… привычное.
«Ублюдок! Как ты вообще посмел говорить мне такие мерзости, не имеющие ничего общего с реальным распорядком вещей? — глядя на залепленную пластырем рану я злилась, находя в собственной неприязни к Итачи долгожданное успокоение. — Неужели ты думал, что я тебе поверю? Что я отступлюсь от того, чтобы быть с ним? Если Учиха Мацуюки чего-то захотела, она обязательно это получит. Страх — ничто, по сравнению с желанием. И сейчас оно было сильно как никогда».
Я повертела между пальцами перо, которое Саске достал у меня из волос. Бережно, словно боясь лишний раз напомнить о недавно пережитом кошмаре. Саске… Он был последним человеком, который хотел видеть мои страдания. Он был единственным человеком, которому я могла доверять.
А страх…
Перо хрустнуло, стоило мне гневно сжать руку в кулак.
Его больше нет.
Убедившись, что Карин и Суйгецу заснули, я решительно направилась к Саске. Ближе к Саске. Шаг за шагом. Так, чтобы ладони горели от легкого прикосновения к плечам. Так, чтобы грудь прижималась к крепкой спине, пока я касалась губами колючего затылка, чувствуя, как напряжение разливается по телу распаляющей томительной волной. Я уже целовала его. Я уже трогала его, но мне еще ни разу не доводилось просто гладить Саске через одежду, наблюдая за оседающими на коже бликами мерно потрескивающего костра.
— Ты что, снова взялся за старое, Саске? — жарко прошептала я ему в шею. — Сидишь тут совсем один, предаешься унынию. А ведь я здесь. И мне это не нравится…
— Мацуюки, — тяжко выдохнул он. — Даже не вздумай меня жалеть. Не после сегодняшнего. Не сейчас.
— Разве это похоже на жалость? Вот уж от кого, от кого, а от меня ты ее точно никогда не получал. Я просто хочу, чтобы ты отвлекся от всего этого, пока у тебя есть такая возможность, — казалось, после моих слов Саске резко захотел обернуться, но еще один мимолетный поцелуй заставил его передумать. — Я хочу, чтобы ты пошел со мной…
Саске вздохнул. Снова. Но на сей раз не так горько и вымученно.
— Не боишься, что я могу тебя оставить? Навсегда. Причем явно не по своей воле, — длинные пальцы обхватили мою ладонь, и я почувствовала мягкое прикосновение теплых губ на ее тыльной стороне. — Моя смерть причинит тебе боль. А мне бы этого очень не хотелось.
— Глупости, Саске, это все такие жуткие глупости… Ты никогда не упоминал о подобном исходе. Не упоминай о нем и сейчас. Ты уже пообещал, что никуда от меня не денешься. Хочешь, чтобы я в тебе сомневалась?
Саске отрицательно покачал головой.
— Ну? Так что? Ты пойдешь со мной?
Я успела заметить его секундную заминку и подумать о худшем, благо вид безмятежно посапывающих Карин и Суйгецу укрепил хлипкую решимость Саске, поэтому он без слов поднялся с насиженного места и наконец-то повернулся ко мне лицом, сохранившим извечную серьезность.
Саске тоже был уверен в своих желаниях.
— Да.
Саске тоже не собирался отступать.
Лес не стал выглядеть более приветливо, когда мы затерялись в полумраке застилающей небо листвы. Мы не обращали внимания на давящую тишину. Шли, практически прижимаясь друг к другу.
Рука об руку. Плечом к плечу.
Строгий профиль, очерченный лунным светом и тусклым сиянием звезд, неизменно приковывал взгляд. Я улыбалась и, смотря на мрачные тени, наслаждалась тем, что Саске был рядом со мной.
— Знаешь, мне было так страшно. Там. Без тебя, — проговорила я на ходу. — Твой брат успел показать мне не самые приятные вещи. Я не ожидала, что в гендзюцу они будут ощущаться настолько… реальными.
— Учитывай, что он не использовал на тебе и половину силы своих глаз, Мацуюки. После более сильного гендзюцу ты бы вряд ли смогла нормально стоять на ногах. Так что тебе еще повезло.
— Звучит обнадеживающе… После сегодняшнего я даже думать не хочу о том, какие еще страсти поджидали меня внутри иллюзии. Увиденного и так до конца жизни хватит…
— Мама?
— Не совсем, но… Да. Можешь считать, что так, — я остановилась, мысленно возвращаясь к недавно сгинувшему ужасу. Кончики пальцев не забыли прикосновение к густому слою пыли, а во рту по-прежнему стоял привкус далеких металлических ноток. — Мне снова пришлось вспоминать о неприятных моментах, — обернувшись, я подошла к Саске вплотную и встала на цыпочки, чтобы в кой-то веки оказаться с ним на одном уровне. — Но даже тогда я не переставала думать о тебе.
— Мацуюки… — неровное дыхание обожгло плечи и шею, когда Саске стиснул меня в неожиданно крепких объятьях. — Хорошо, что с тобой все в порядке.
— Да…
Подавшись вперед, я невесомо поцеловала его. Один раз. Другой. Руки легли Саске на спину, коснувшись вышитого вручную кланового герба. Изучая каждую ниточку, каждое переплетение двух таких разных цветов.
Я жалась к нему, то сокращая, то увеличивая расстояние между нашими лицами. Дразняще надавливала на его губы своими и специально не углубляла поцелуй, чтобы он самостоятельно проявил инициативу, не надеясь только на мою похоть.
И, кажется, Саске все понял.
Язык разомкнул мои губы скомканным быстрым движением. Скользнул внутрь и неуверенно мазнул по кончику, побуждая меня отвечать. Я, в отличие от Саске, не закрыла глаза, поэтому могла видеть всю ту серьезность, всю ту непоколебимую важность момента, которую он вкладывал в наш поцелуй.
Получать, а не добиваться… Так хорошо…
Если бы не моя затекшая шея, мы бы целовались еще очень и очень долго. Но я не могла этим насытиться. Мне всего было мало. Отстранившись от Саске, я потянулась к застежке плаща.
— Думаю, так будет гораздо удобней.
Саске нетерпеливо кивнул и опустился вместе со мной на распластавшийся по земле тканевый полог. В глазах застыл неозвученный вопрос «что дальше?» и настойчивое желание продолжать. Он не знал, куда девать руки, но, видя, что я не спешила снова льнуть к нему, кинул взгляд на воротник и торопливо сжал пальцами молнию. Серебристая змейка гулко звякнула, стукнувшись о металлическую полосу. Я повела плечами, скинула с себя кофту и в ответ принялась стягивать с Саске безрукавку, чтобы избавиться от последних, мешающих нашей близости преград. Благо июльская жара полностью к этому располагала.
Идеально белая кожа, линии выпирающих ключиц, проклятая печать, удачно расположившаяся на изгибе между шеей и сильным плечом, — перед тем, как откинуться на плащ и наконец-то увидеть Саске полностью обнаженным, я мстительно прихватила зубами оставленную Орочимару метку, перекрывая ее свежим багряным пятном.
«Вот так… Это правильно делать вот так…» — хотелось сдавленно пробормотать мне, но мысли оборвал тихий стон, вырвавшийся из горла после того, как я почувствовала руки Саске у себя на груди. После того, как он мягко сжал ее. Стал поглаживать.
Его неопытность вполне можно было принять за нежность. Саске касался меня неловко и осторожно просто потому, что по-другому не умел. Наверняка он опирался лишь на взявшие верх инстинкты и собственные представления о самой интимной стороне человеческих отношений, которые, судя по всему, были совсем не велики.
Волосы щекотали лицо, когда Саске, склоняясь надо мной, прятал за отросшей челкой смущение и неподдельный интерес. Колено протиснулось между ног, не спеша раздвигая их. Я огладила низ его живота и скользнула рукой чуть ниже, чтобы
дотронуться. Чтобы указать. Чтобы направить.
— Ты?..
— Не беспокойся… Так надо… Все хорошо…
Я запрокинула голову, вспоминая, каково это: получать удовольствие. Стала заново привыкать к знакомым ощущениям, ставшими такими яркими после длительного воздержания. Сквозь ткань в спину впивались колючие травинки, смачивая разгоряченное тело влагой ночной росы.
В рваных движениях Саске не было ни такта, ни какого-то четко выверенного ритма, но, Ками-сама, осознания того, кто именно сейчас склонялся над моим телом, срывая с губ прерывистые, становящиеся все более влажными поцелуи, хватало с головой.
Это было наше единение. Единение цепляющихся друг за друга душ, которые просто не могли нормально существовать по отдельности.
— Мацуюки…
Близость в переплетении пальцев.
В глухих стонах.
В резком соприкосновении бедер…
— Да, Саске… Я с тобой.
…в тянущем онемении и чувстве привычной вязкой теплоты.
В последний раз толкнувшись, Саске замер и приглушенно застонал.
Быстро. Это было очень быстро. Мало. Но все равно хорошо.
Саске тяжело дышал и… улыбался, роняя на меня крупные капли пота, стекающие с облепленного волосами бледного лба. Легкий тремор мешал ему и дальше опираться на руки, из-за чего он неспешно отстранился, чтобы ненароком меня не придавить, и лег рядом, убрав с лица мокрые пряди.
— Ками-сама…
Я перевернулась на бок и прижалась к Саске всем телом, без слов показывая: «Все хорошо. Я довольна». Он умиротворенно смотрел на небо, жмурился от света полной луны и растирал место укуса.
— Это так… утомительно. Вот черт… Даже на последней тренировке я сил меньше потратил, — важно протянул Саске, постепенно возвращая себе былую серьезность. — Кто бы мог подумать.
— Только не говори, что учить новые техники вместе с жутким Орочимару тебе больше понравилось, — нервно пробормотала я. — Иначе я тебе все плечи в следующий раз расцарапаю.
— Нет. Это совсем не так.
Крепко сжав мое колено, Саске встал с земли и огляделся в поисках наших вещей.
— Ты рад? Рад, что ты теперь вместе со мной?
— Счастлив… — вскоре буркнул он сквозь шорох надеваемой одежды. — И я не шучу, если что.
— Не сомневаюсь…
Я поднялась вслед за ним и лениво отметила:
— Уже хочешь вернуться в лагерь?
— Мы не можем долго оставаться на одном и том же месте, Мацуюки. Ты уже убедилась, к чему в итоге привела наша медлительность.
— Понимаю. Но я бы так хотела еще чуть-чуть полежать: у меня спина затекла. И шея… Это просто какой-то кошмар! — пристающая к потной коже ткань как никогда раздражала. Я нахмурилась и перед тем, как надеть штаны, смахнула стекающую по ноге липкую дорожку спермы. — Когда ты отомстишь, мы остановимся в гостинице. С нормальной ванной. Подальше от этих мест. К тому же… Нам понадобится хорошая двуспальная кровать.
Саске усмехнулся, дожидаясь, пока я закончу приводить себя в порядок. На поляну мы вернулись в полной тишине, перекинувшись лишь несколькими случайными фразочками. С ним мне не приходилось играть роль милой девочки, готовой к романтичным разговорам и бесконечно долгим переглядываниям после основного действа. Саске это не было нужно. Саске знал, что я никогда такой не была.
Когда мы устроились под деревом, он осторожно меня приобнял, кутая в свой, хвала Ками, чистый плащ. Видимо, Саске уже не чурался ехидства в пренебрежительном взгляде Суйгецу и возможной ревности Карин. Либо ему попросту было не до того.
Костер гас. Тьма вокруг сгущалась все сильнее. Я засыпала, положив голову Саске на плечо, и думала обо всем на свете: о жизни до, жизни после… Интересно, а возможна ли теперь жизнь без него?
— Мацуюки?
— М-м?..
— Если проснешься раньше, разбуди.
— М-м-м…
Губы дрогнули в зловещей ухмылке.
Ответ очевиден — нет.
И я никому не позволю изменить эту простую истину.
Это ведь мой Саске.
Только мой.
