Союз тьмы и безумия

      Когда нечто стало упорно стучать по мутному окну, я сперва подумала, что на улице начался сильный дождь. Подошла ближе и, откинув в сторону плотную тканевую штору, убедилась, что гроза задерживается, не спешит разбавить холодом привычную июльскую духоту и скрыть наши запахи от упрямого поискового отряда. Нарушительницей спокойствия оказалась обыкновенная ворона. Не сдаваясь, птица старалась пробиться сквозь разделяющий два пространства тонкий барьер. Она вклевывалась в полупрозрачное, заляпанное чужими руками стекло с грязевыми разводами, желала пробить брешь и залететь в спокойный, неизменный в своей тихой обстановке номер, на что я снисходительно покачала головой, продолжив рассматривать незваную гостью. Роскошное траурное оперение, отливающая платиной поверхность крепких крыльев и какая-то особенная мудрость внутри однотонных, лишенных всякого света глаз. Почти как у Саске…       Ведомая любопытством, я открыла окно и, облокотившись на скрипучую деревянную раму, погладила ворону по голове. Удивительно, но в отличие от более крупной живности она не сопротивлялась. Вначале лишь резко каркнула, позволив мне и дальше очерчивать контуры острого черепа, скользить пальцами по гладким перьям и нижней части массивного клюва — ее облик действительно завораживал.       — Что, даже не попробуешь выклевать мне глаза? — усмехнулась я, переводя взгляд на разбитый перед рёканом садик, стелющийся вплоть до выхода с территории постоялого двора. Восхитилась его красотой, утонченностью и неповторимым природным великолепием. Но даже кисти фиолетовых глициний меркли на фоне грозовых туч. Гроздья благоухающих цветков слились с предвечерней лазурью редких кучевых облаков, аромат вистерий погиб из-за удушающей дождевой влаги, так и норовящей свести меня с ума в период губительного летнего зноя. — Хорошая птичка. И зачем ты только сюда пожаловала…       Промолчав, ворона нетерпеливо ткнулась клювом мне в ладонь, ожидая дальнейших ласк, пока я изучала линию горизонта и лениво усматривала вдали два хорошо знакомых силуэта. Карин и Суйгецу по-прежнему отсутствовали и, кажется, не думали возвращаться сюда в ближайшее время, несмотря на предзакатное небо, которое готовилось вот-вот облачиться в дымку туманного звездного сумрака. За это их можно было поблагодарить, хоть и поступали эти двое не самым разумным образом. Саске в розыске, а они на ночь глядя где-то прохлаждались. Не без моего участия, конечно, но, Ками-сама, я за чужую глупость никогда и не перед кем отвечать не собиралась.       — Нет, ну разве не идиоты? Чем можно так долго за пределами гостиницы заниматься? Приличных соображений мне что-то в голову не приходит. Саске бы не одобрил… Как думаешь?       Переступив с лапки на лапку, птица неопределенно взмахнула крыльями.       — Хм. Прелестно… Ты хотя бы не говоришь, как те пушистые черти из Сора-ку. И никого сейчас не подслушиваешь. Правда?..       Звук отъезжающей в сторону сёдзи прервал мои клеветнические рассуждения. Слух уловил тихую поступь опытного разведчика и нарочитую небрежность, с которой он захлопнул бумажную створку, чтобы хозяева и слуги рёкана не подсматривали за частной жизнью подозрительной клиентуры. Сомнений не было: в номер вернулся Саске, ушедший приводить себя в порядок минут двадцать тому назад. Учиха всегда отличались невиданной среди простого люда чистоплотностью. Взять ту же ка-сан или донельзя чопорную Госпожу: ни складки на идеально выглаженной домашней одежде, ни выбившегося из строгой прически черного локона. Конечно, маму сложно было назвать образцовой хозяйкой или примерной, вечно занятой домашними делами женщиной, но красота, гордый взгляд и легкий аромат цветочного парфюма неизменно приковывали к ней внимание самых разных мужчин. Девушки клана Хьюга, например, этим похвастаться не могли. Строгие клановые порядки — главное оправдание их забитости, пугающей безэмоциональности и неприлично высокого самомнения. Среди Учиха более позитивные субъекты находились. А там — сплошной мрак, который, впрочем, иногда просачивался и в наши одинаково серые будни. Мама это явственно ощущала. Как никто другой…       Под босыми ступнями скрипнули выстланные циновками половицы. Саске замер, остановился где-то за моей спиной, пока рука сама собой гладила резко притихшую ворону. Она нахохлилась, перестав демонстрировать весь тот былой энтузиазм, стоило Саске переступить порог. Казалось, сначала он меня потерял. Не заметил девичий силуэт, слившийся с фактурной занавеской, и несколько опешил.       — О, ты уже закончил? — не оборачиваясь, спросила я.       Почувствовав, как Саске оглядывается по сторонам и приглушенно вздыхает, с трудом сдержала издевательскую улыбку: он исследовал периметр. И нашел меня.       — Да, — спокойно молвил он. — У тебя здесь все в порядке?       — Абсолютно, — я отвлеклась от птицы и повернулась к Саске, положив руку на согретую летним солнцем древесину. — Даже не успела по тебе заскучать…       Саске беззлобно хмыкнул. Кажется, он окончательно пришел в себя после нашей не слишком продолжительной близости. Обычный для таких ситуаций румянец уступил место нездоровой бледности — результату бессмысленного сражения с ненормальным подрывником. В глазах пропал нервный блеск, а дыхание восстановилось. Влажные после душа волосы, кое-как подсушенные полотенцем, облепили щеки, постепенно возвращаясь к прежнему объему, из-за чего Саске выглядел по-домашнему мило. Без своего типично кислого выражения лица. Будто бы не было всех этих поисков Итачи и довлеющего над нами ореола преследования.       В последний раз я видела Саске настолько расслабленным еще в Конохе, до того, как он попал под влияние Орочимару и начал размышлять о скором уходе с блеском тлеющей ярости в глубине черных глаз. Казалось, тогда Саске хотел испепелить настаивающиеся в горячей воде чайные листья и швырнуть чашку в ближайшую стенку, предварительно вылив напиток мне прямо на голову. Но, скрипя зубами, он сдерживался и скучающе принимал участие в тихой послеобеденной болтовне.       Возможно, все было бы сложнее, если бы он не ушел. Возможно, события складывались наилучшим образом. Возможно… Хм. Что ж теперь об этом размышлять?       На коже осталось несколько полупрозрачных, расщепляющих свет на разноцветные полосы капель. Я завистливо осмотрела его идеально чистую шею: ни пятнышка. В отличие от моей, где уже начали образовываться нежно-алые кровоподтеки — пришлось снова застегуть молнию до упора. Другими словами, ничто в облике Саске не выдавало то, что некоторое время назад кое-кто помог ему расслабиться. Только чуть припухшие губы намекали на нашу недавнюю близость, пусть и с разрядкой всего для одной из сторон. Ладно, для начала достаточно. Я им насладиться успею. Был бы достойный повод. Главное, чтобы Саске и думать не смел произошедшее между нами пресечь. Ни до мести, ни после. Этого я ему точно никогда не позволю…       — Не успела, говоришь? — он усмехнулся. — Именно поэтому ты и решила насладиться местным пейзажем?       К Саске вернулась грубоватая манера общения: хороший знак. Распускать сопли из-за сентиментальной чепухи ему бы попросту не пошло. К тому же я гонялась за сдержанным, в чем-то резким, уверенным в себе (пусть и малость травмированным) мужчиной, а не каким-то жалким романтичным дураком, коих среди клиентов юдзё навалом. Да и в любовных романах такой типаж уже порядком утомил…       — Не угадал. Я тут ворон считаю. Видишь?       Саске проследил за кивком в сторону птицы, вцепившейся в оконную раму острыми серыми когтями, будто бы крашеное дерево служило островком безопасности, спасительной жердью, вне которой у нее бы напрочь выпали все перья. Нахмурился, когда я протянула к вороне руку, чтобы потрепать ее по мягкой смоляной грудке, и недовольно пробормотал:       — Осторожно. Их очень легко разозлить. Напасть может.       — Ладно тебе! Ей до этого еще дойти надо. Кажется, мы нашли общий язы…       Звук «к» так и застрял в горле, стоило холодному клюву коснуться тыльной стороны ладони, из-за чего по организму разошелся болевой спазм. Мгновенное жжение, укол, ощущение мучительного сжатия в области резко натянувшейся кожи — пернатая тварь не преминула сильно меня ущипнуть, а после изойтись заливистым, пробирающим до крупных мурашек карканьем. Я отшатнулась вглубь комнаты и, плотно стиснув губы, приложила к груди поврежденную руку. Она пульсировала. Несколько капилляров лопнули, запачкав пясть тонкой рубиновой сеткой. Еле-еле удалось сдержаться, чтобы случайно не привлечь внимание посторонних истошными воплями, полными череды крепких ругательств, пока ворона продолжала издевательски наблюдать за моим импровизированным самоконтролем. Однако вскоре ей это наскучило. Гостья помотала головой в разные стороны, будто бы внимая чьему-то внезапному зову, остановила взгляд на ничего не понимающем Саске и, взмахнув крыльями, скрылась среди глициний и чайных кустов с бутонами еще не распустившихся камелий. Вероятно, ее путь лежал в находившейся за территорией рёкана лес.       Маленькая крылатая тварь… При случае нужно будет повыдирать ей все перья и выпустить из живота нити склизких кровоточащих кишок.       — Ками-сама! Меня точно кто-то проклял! — негодовала я, глядя на точечную ранку. — Нет, скажи, как иначе это можно назвать? Клюнули. Еще и в правую руку!       — Ты преувеличиваешь, — Саске поравнялся со мной и требовательно осмотрел небольшой след от вороньего клюва. — Дай ее сюда.       Грудная клетка сжалась из-за вылетевшего оттуда вздоха томительного облегчения. Он совсем не злился и, казалось, даже позволил волнению занять место в рвущейся к мести душе. Рука без колебаний легла в удивительно прохладную ладонь, пока Саске со свойственной ему придирчивостью осматривал мою легкую травму, словно был первоклассным ирьенином и хоть что-то в медицине соображал. Конечно, годы в компании Орочимару и Кабуто вряд ли прошли даром, но я сомневалась, что за это время Саске обрел невероятный интерес к проблемам человеческого тела. У него с детства отсутствовало всякое желание зализывать чужие раны. Зато он мастерски умел их наносить…       — Ну и? По-твоему, все хорошо?       — Это всего лишь дурацкая птица, Мацуюки. Не драматизируй, — произнес Саске, зачем-то надавив на кожу подушечкой большого пальца, что заставило меня недобро зашипеть. — Просто обработай рану, и дело с концом.       «Спасибо за заботу. Гений…» — я подавила тягу к желанию козырнуть едкой саркастичной фразочкой, сопроводив внутреннюю борьбу показной угрюмостью вкупе с неизменно работающими жалобными интонациями. Поскольку Саске неумело распознавал чужое притворство, а слезы до сих пор оставались для меня непозволительной роскошью (о чем он очень хорошо помнил), пришлось обратиться к наиболее эффективному методу воздействия: моей грусти и общему прошлому. Он до сих пор остро на них реагировал, в чем я не так давно убедилась. Все это не ради душещипательных речей, полных доводящего до судорог сочувствия. Нет. То был редкий момент нашего долгожданного единения. Ни Суйгецу, ни Карин, ни других лишних ушей… Только я и Саске. После нападения вороны захотелось его немножечко растормошить и в то же время помучить, раз уж какая-то пташка посмела меня потревожить. Не в одиночку же упиваться беспомощностью и собственными глупыми ошибками, верно?       — Ладно бы только это. Она попала прямо в старый шрам…       — Шрам?       — Да. Забыл, что ли? — я наугад ткнула в испачканную кровью ладонь, надеясь найти примерное положение белесой точки, которая практически сливалась по цвету с кожей. Шрам на пясти размером с крупную булавочную головку — вот почему я часто носила перчатки. Не столько из-за рубца, сколько из-за крайне примечательных обстоятельств его получения, чью истинную версию знало лишь три человека. Причем Саске в их число никогда не входил. — С тех пор еще. Это из разряда: «Мацуюки, ты никогда не плачешь…» Недавно упоминал, а уже все из головы вылетело.       — А, так ты про это… Не думал, что он тебя по-прежнему волнует. Времени уже много прошло.       — Волнует. Еще как волнует… До сих пор тошно смотреть. А старые раны лучше не бередить. У тебя ведь тоже такая есть…       Саске рефлекторно вздрогнул, как только я погладила его по плечу и, печально улыбнувшись, скользнула пальцами чуть ниже, очерчивая контуры ровной, сохранившейся после идеального броска линии зажившего пореза. Саске рассказывал, что Итачи запустил в него кунаем в ночь резни, чтобы унять расспросы младшего брата, захлебывающегося в беспомощном крике над телами убитых родителей. А потом он погрузил Саске в гендзюцу со смертями всех близких ему людей из полностью уничтоженного клана…       Помню, я как-то хотела зашить порванный рукав, но Саске был категорически против: кофта отправилась прямиком в мусорное ведро.       Хм, из-за нападения вороны я даже не заметила, что Саске сменил изорванную белоснежную рубашку (думаю, мне не было смысла даже пытаться ее подлатать) на черную безрукавку с глубоким вырезом до самого живота. Предусмотрительно. Мы ведь шиноби. Впрочем, верх у Саске был не самым практичным и… как бы сказать… довольно открытым. Некоторая скованность по отношению к противоположному полу (причем исключительно в моем лице) не мешала ему открыто демонстрировать достоинства своего в меру подтянутого юношеского тела. Бледная кожа, просвечивающие сквозь нее синеватые вены, выпирающие ключицы… А ведь несколько лет назад он все время расхаживал в шортах, позволяя вдоволь любоваться исключительно его острыми коленками. Конечно, тогда меня еще не все части мужского тела одинаково интересовали, но ни о каких мышцах пресса и речи не шло.       — Даже не напоминай. Ненавижу, когда перед глазами снова всплывают эти мерзкие сцены… — недовольно пробурчал Саске, на мгновение уставившись в пол то ли из-за собственных угрюмых мыслей, то ли из-за моего внезапного сального взгляда, однако его замешательство долго не продлилось. Саске восстановил зрительный контакт и предсказуемо посерьезнел. — Я когда-нибудь говорил, почему именно месть для меня первостепенна? Почему я хотел сначала разобраться с Итачи, а потом строить что-то похожее на нормальную человеческую жизнь?       — Нет, — порывшись в закоулках прошлого, ответила я. — Ты редко обсуждал со мной подробности своей цели. Речь в основном заходила про силу и необходимые тренировки. Но мы ведь шиноби! Так что твоя жизнь до ухода к Орочимару была вполне себе обыкновенной.       — «Обыкновенной»? Если бы… По-твоему, со стороны она выглядела настолько заурядно?       — Конечно. Если не принимать в расчет то, как сильно ты иногда утомлялся, забывая про все, кроме своих драгоценных сюрикенов…       — Вот в этом-то как раз проблема и кроется, — Саске тяжело вздохнул. — Месть — главная причина практически всех моих стараний. Впрочем, ты единственный человек, который понимает это безо всяких долгих пояснений. Но есть ведь еще и ненависть. Это чувство… Оно съедает тебя без остатка, не позволяя думать ни о чем другом, кроме часа долгожданной расплаты…       — И что же ты хочешь этим сказать?       — Не перебивай, Мацуюки. Я веду к тому, что смешивать ненависть со сторонними эмоциями и привязанностями довольно рискованно. Они вредят концентрации и заставляют отклониться от намеченного курса.       — А ведь года три назад ты практически о мести позабыл. Из-за одного блондинистого придурка…       — Не спорю. Правда, отказ от нее не помогает. Совсем! Впоследствии желание лишить жизни источник всех моих… всех наших бед становится только сильнее.       — Еще бы. Расслабился, а потом еще и в больницу из-за Итачи загремел. Ками-сама, я же тогда никак не могла к тебе попасть…       — Все-то ты помнишь… Поэтому у меня и было негласное правило: ставить в приоритет силу и как можно меньше думать об узах с другими людьми.       — С переменным успехом ты ему следовал, я бы сказала. Опустим Хеби и тех придурков из Конохи. Это другого толка случаи, понимаю. НО! — я потянула за бегунок, обнажая шею, сплошь усыпанную мелкими багряными пятнами. — Полюбуйся. Это твоя работа. Это у тебя есть связь со мной. Причем теперь она далеко-о-о не дружеская…       Поморщившись, Саске неотрывно изучал оставленные им же засосы, и казалось, готовился гордо заявить: «Да. И что с того?» Если мне и удалось смутить его, то максимум на четверть, раз внутренняя наглость позволила Саске мимолетно задержать взгляд на податливой застежке. Он будто бы желал убедиться, что я не собиралась опустить молнию еще ниже. Очаровательно.       — Хм. С твоей настырностью получалось не всегда… Можешь считать это исключением. Очень… своеобразным исключением. Заметь, черта всегда присутствовала. И я ее не переступал. По большей части, — он усмехнулся, засмотревшись на однотонный серый потолок. — Вплоть до сегодняшнего дня.       — Не включительно. И то по моей инициативе, — на это изречение Саске оскорбленно изогнул правую бровь.       Мысленно злорадствуя его смурной гримасе, я высвободилась из цепкой хватки и прошествовала к разложенному футону, возле которого сиротливо лежала бедренная сумочка. Боль в руке периодически напоминала о себе раздражающей пульсацией и теплотой на месте старого шрама. Кровь из неглубокой ранки подсохла, превратившись в вязкую, отливающую вишневым глянцем корочку с редкими трещинами. Липкое безобразие нужно было как можно скорее стереть, поврежденную кожу обработать, а поверх нее налепить пластырь. Где-то у меня еще лежало несколько неизрасходованных штук…       — Впрочем, грех тебя за всякие пустяки осуждать. Ты ведь Саске! Мы знаем друг друга большую часть собственных жизней. Целых девять лет… — рассуждала я, перебирая содержимое бесчисленных внутренних кармашков. Свитки, карманное зеркальце, недочитанный любовный роман, протектор Скрытого Листа (Ками, и как я ухитрилась эту железку с собой прихватить?!), потерявший в объеме кошелек, оружие… Все не то! Какое счастье, что сейчас Саске мог видеть только мою спину, а голос ничуть не выдавал исказившую лицо гримасу праведного гнева. — За этот срок ты мог легко записать меня в ряды сумасшедших фанаток. Но не стал. А поводов целая куча была. По крайней мере, ты бы точно смог их найти. Очевидно, что на простую дружбу наши отношения никогда не походили.       — Давай, поучи меня жизни! — съязвил он. — Вечно тебе нужно о чем-то пофилософствовать. Дружба-недружба, общее прошлое, чувства… Успокойся. Я от тебя никуда больше не денусь. Все. Мы эту тему закрыли. Лучше рану заклей.       — Да, да, а сам не такой, что ли? — издевательское замечание потонуло в шорохе потревоженных вещиц. — Повозмущайся мне еще тут…       — Что ты там бормочешь?       — Пластырь, говорю, где-то в сумке затерялся. Хотя… Вот он! Еле-еле нашла.       Довольная собой, я вскинула руку с аккуратным бежевым прямоугольником, неловко помахала ей туда-сюда и развернулась к Саске, пряча за победной ухмылкой вспышку созревающей досады. Он стоял чуть поодаль, возле окна, все не решаясь близко ко мне подойти. В глазах ни страха, ни нежности, ни сожалений. Сплошная безмятежность. Лишь легкий прищур и плотно сжатые губы приоткрывали в холодном спокойствии брешь тщательно подавляемых сомнений. Неужели я сильно его разозлила? Или переборщила с лаской и количеством похабных намеков? Может, Саске в итоге догадался, что мне снова захочется к нему немножечко поприставать? Да что же это такое…       Пришлось молча обрабатывать рану. Пары, исходившие от смоченной спиртом ватки, заставляли кривиться и отводить в сторону нос, чтобы случайно не вдохнуть порцию жгучего яда. Никогда не употребляла алкоголь, наркотики и прочую ослепляющую разум отраву, чтобы забыться и получить дозу какого-то незабываемого удовольствия. Один раз сделала глоточек саке по наводке одной так называемой «подружки» — плевалась долго, несмотря на приятную для языка рисовую горечь.       Нельзя мне пить. Ум нужно сохранять трезвым, иначе я могу запутаться в собственной лжи или взболтнуть чего-нибудь лишнего в не самой подходящей компании. При том же Саске, например. А интуиция подсказывала, что это будет такое себе наслаждение… Лучше уж самостоятельно признаться ему в былых грехах, чем растрепать все после неудачно осушенной керамической рюмки.       Хм, забавно. В отличие от ка-сан у меня были хоть какие-то опасения: по словам Госпожи, та не чуралась горячительных напитков во время своих многочисленных свиданий. Безумная смелость.       — Черт!.. — задумавшись, я и не заметила, как кусочек ваты мазнул по участку с лопнувшей кожей, которую ворона с особой тщательностью тянула на себя мощным клювом несколько долгих мгновений назад.       Боль. Снова боль, выжигающая каждую клетку моего изнеженного тела. Невыносимо до дрожи в коленках и сдерживаемого потока нецензурной брани. Слезки бы непременно покатились из глаз, будь я ничем не примечательной бесклановой девочкой с такими же непримечательными мечтами о несбыточном и высокой чувствительностью. Если уж мне хватило закалки, чтобы пережить потерю девственности безо всяких истерик от вида тянущейся изнутри, отдающей железом красноватой струйки и необходимости тщательно подмываться, то и с мелкой пташкой я смогу без проблем совладать. Но, Ками-сама, я до тошноты не желала мириться с неприятными ощущениями… Жизнь ведь нужна не для этого.       — Щиплет…       — Края обрабатывай. В саму рану не лезь.       Надменный тон, оттенки торжества, сменяющие друг друга в промелькнувшей на строгом лице тени улыбки — Саске говорил со всей причитающейся ему важностью, искоса поглядывая на мою очередную неудачу. Так, так, так… Лучше назвать это заботой или выборочным садизмом? Оба ответа плюс-минус подходили. А, по словам Суйгецу, мы с Саске друг друга стоили, поэтому сходство в подобных мелочах можно было назвать ожидаемой закономерностью, а не роковым совпадением. Одна жизнь, один клан, одни и те же пороки, Ками-сама…       Хм, интересно, а Саске бы смог приобщиться к чтению эротических романов? Хотя… Вспоминая его слова про «абсолютно бесполезный жанр»… Нет. Лучше поберегу нервы. Нам обоим.       — О, так ты у нас теперь медик? Очень вовремя, — лукаво подметила я, освобождая дезинфицирующую поверхность пластыря из липкого плена. — Вот и все! Я как раз закончила разбираться с этой маленькой неприятностью. Доволен?       — Ну да. Счастлив, — Саске нервно постучал по слою облупившейся краски. — Карин и Суйгецу все нет. Знаешь, сколько времени с их ухода прошло?       — Не засекала, извини уж. Но часика два, думаю, точно минуло. В случае с Карин — чуть-чуть больше. Суйгецу ведь далеко не сразу за ней рванул: все ему надо было следить, как я тебе температуру сбиваю. Бесит…       — Хм, и что же он опять натворил?       — Дебил твой Суйгецу! Сам болтает без умолку, ничего толком не делает, а потом еще и возникает, когда другим людям все внимание уделяют, — о своей небольшой ссоре с мечником я вновь решила тактически умолчать. — Неудивительно, что он Карин разыскивать поперся: когда-нибудь они здорово поладят, что-то мне подсказывает.       Если уже этого не сделали, разумеется.       — Ради бога… Но им все равно следовало бы вернуться до темноты. И где этих двоих только носит? Скоро закат.       — Есть у меня одна догадка. Озвучивать я ее пока не хочу. Мало ли что… Если все верно, то Карин и Суйгецу скоро должны почтить нас своим присутствием! Минут через десять-двадцать в лучшем случае. Если к ночи не явятся, то тогда сможешь выдвигать свои худшие опасения! Ну, или не выдвигать. Градус серьезности это в любом случае не убавит.       Особенно когда подтвердится мое скромненькое предположение.       — Опять ты темнишь…       Саске вздохнул, лениво облокачиваясь на подоконник. Сквозняк трепал иссиня-черные, заостренные кверху волосы, в которые я совсем недавно зарывалась пальцами, наслаждаясь их приятным покалыванием и терпким запахом неизвестного одеколона. Важный и сосредоточенный, он продолжал играть со мной в гляделки, пока я, сидя на полу, мысленно возвращалась к нашему самому удачному поцелую. К теплу тонких губ, вкусу вязкой слюны и рукам, что целомудренно сжимали меня за талию, не рискуя скользнуть под издевательски легкую кофту…       Ками-сама, как же я изголодалась по сильному мужскому телу! Это все вина природной озабоченности. Впрочем, мне всегда был нужен только Саске. Кого еще я столь искренне желала соблазнить? За три года типичное подростковое влечение никуда не исчезло. Оно укоренилось, но лишь затем, чтобы неизбежно столкнуться с присущим нашему клану ледяным спокойствием в лице Саске, чей силуэт явно выделялся на фоне вобравшего в себя краски застывшего янтаря неба.       А Саске все смотрел и, кажется, медленно начинал что-то понимать, глядя на то, как я стала дергано ерзать по матрасу и теребить уголок одинокого хлопкового одеяла. Знал ведь, что я жду. Что я откровенно хочу его, сдерживая страстные порывы из-за эфемерных границ, установленных его же младенческой нерешительностью. Или он тоже поиздеваться решил? Вполне в духе клана Учиха, Ками…       Я поправила спадающую на глаза челку, когда Саске усмехнулся каким-то своим мыслям и неторопливо проследовал к моей мнущейся от нетерпения фигурке. Боже, не прошло и столетия! Я инстинктивно подвинулась, чтобы на футоне хватило места. Саске сел неожиданно близко: по организму пробежала волна томительного жара, едва наши плечи соприкоснулись.       Тело помнит о собственной неудовлетворенности. Тело помнит…       — Допустим. Пусть они занимаются, чем захотят. А нам что прикажешь делать? — спросил он пытливо.       — Ничего предосудительного, Саске, — ехидничая, я вновь положила руку на его колючий затылок. — Расслабься.       — Опять ты мне волосы лапаешь, — Саске беззлобно поморщился. — Три года прошло, а у тебя уже столько странных привычек. Нахваталась ведь где-то…       — Какие мы нежные! Я вот себя «лапать» нигде не запрещаю.       — Ну-ну. И чего же ты тогда хочешь?       — Обнял бы меня, что ли. Для начала.       Саске высоко поднял брови, видимо, не ожидав такой легкой просьбы, но, чуть-чуть поворчав, уступил. Положил руки мне на талию и привлек к себе. Резко и одновременно несмело. Словно боясь навредить уткнувшейся ему в грудь девушке, которая успела глупо пораниться за этот быстро пролетевший день. Я слушала его мерный пульс, пока он очерчивал контуры двухцветного герба подушечкой указательного пальца.       Снова прошлое, снова клан…       Зажмурилась, отгоняя в сторону непрошенные мысли, и почувствовала, как Саске наклонился, чтобы поцеловать меня в макушку. Как его рука изучающе погладила мои ребра через одежду, медленно поднимаясь все выше и выше…       Я приподняла голову и с готовностью потянулась за новым глубоким поцелуем. А Саске в кои-то веке был этому рад.       Наконец-то.       — Извините за вторжение!       Всю атмосферу мигом нарушил громкий, из раза в раз повторяющийся звук: кто-то навязчиво стучал в сёдзи. Я замерла, не успев толком осознать, что именно сейчас произошло. Отстранилась от такого же удивленного Саске и широко открытыми глазами уставилась на бумажную створку, за которой виднелся незнакомый доныне силуэт. «Детский», — промелькнула в голове нехорошая догадка. Больно низким он был для обычного взрослого человека. Выходит, это чье-то дитя на эксплуатации. Как не вовремя…       — Ну что еще?! — я ринулась к сёдзи. — Просила ведь никого сюда не соваться!       — Можешь не открывать, — вполне серьезно заявил Саске. — Оно того не стоит.       — Поздно! Я теперь на все злюсь!       Перегородка со скрипом ударилась о косяк ровно в тот момент, когда вторая за день незваная гостья заносила хрупкий кулачок над дверью, чтобы прервать тишину очередным раздражающим стуком. Впервые за долгое время мне пришлось наклонить голову, чтобы неодобрительно посмотреть на собеседника. Мелкое существо сжалось, побледнело, испуганно хлопая большими ореховыми глазами, пока воспитание не заставило его искривиться в почтительном поклоне. Это позволило мне бегло осмотреть девочку: ей было около десяти лет. Миниатюрная ладошка схватилась за подол расшитой цветами юкаты. Уложенные любимой мамочкой волосы украшал ворох разноцветных заколок.       — Тебе чего?       — Извините за вторжение… — повторила девочка. На сей раз более тихо и покорно. — Госпожа… Вам и другим путникам ничего более не требуется?       Святая наивность. В силу возраста эта малявка даже не могла вообразить, чему именно помешало ее с виду невинное появление. Ненавижу детей.       — Вот значит как… Получается, ты побеспокоила нас из-за столь жалкой мелочи?..       — Извините… Вы просили у хозяйки, моей мамы, медикаменты. Она беспокоится о своих постояльцах, вот и подумала…       — Ясно. Не проводишь ли меня к ней, пожалуйста? Нам нужно кое о чем потолковать.       — А? Да. Конечно… — робко пролепетала она. — Как вам будет угодно, госпожа.       — Мацуюки? — казалось, Саске был не менее удивлен.       Что, не понравилось, когда все удовольствие обломали? Шанс упущен! Теперь у меня появились срочные дела.       — Мы сейчас отойдем. Все нормально.       Я переступила порог и захлопнула дверь, предвосхищая его дальнейшие расспросы и возмущения. Девочка подалась назад, прижавшись спиной к стенке узкого темного коридора, и качнула головой вправо, чтобы показать, где находится ее драгоценная матушка. Впрочем, мне это все равно не понадобится: наш путь будет ничтожно короток.       — Как твое имя?       — Цубаки.       — Очевидно, — заключила я, кивнув на вплетенную в темно-русые волосы искусственную камелию. — Ну что же, Цубаки… Веди.       — Разумеется. Мама, наверное, сейчас стирает белье. Я проведу вас к стойке регистрации, а затем…       — Иди вперед.       — Может, я лучше за вами пойду и буду говорить, куда…       — Иди. Вперед.       Она вздрогнула, но все-таки не решилась оспаривать мой безапелляционный приказ. Повсюду было тихо. Слишком тихо… Гостиница пустовала в самом разгаре июля. Возможно, следовало вернуться в номер, чтобы не навлечь на нас лишних подозрений, но я зашла слишком далеко.       Надо отдать Цубаки должное: двигалась она бодро, со всей свойственной детям этого возраста энергичностью, ловко ориентируясь в однообразных коридорах рёкана. Хозяева успели как следует натаскать юную наследницу. Интересно, они детей еще планируют? Вот ведь забавно получится, если нет…       — Почти пришли… — пробормотала она, не оборачиваясь. Я в свою очередь молча присматривалась к ее неприкрытой шее. Тонкая. Много времени это не должно занять.       Впереди забрезжил свет ярких ламп, пробивающийся сквозь щель в плотной занавеске, которая отделяла коридоры с номерами от главного входа. Цубаки отодвинула норэн тыльной стороной ладони, рассматривая что-то в другом конце прохода. Я приготовилась схватить ее за шею, но, хвала Ками, ее счастливый полушепот «отец» и отголоски чьих-то переговоров помешали свершению коварной расправы. Пришлось вцепиться Цубаки в предплечье и недобро проговорить ей прямо на ухо:       — Стой смирно и молчи. Я хочу послушать.       Она задрожала, но перечить не посмела. Хорошая девочка… Так и нужно было себя изначально вести.       — Вы уверены, что он сюда не приходил? — первым я расслышала обладателя высокого мужского голоса. Он активно участвовал в переговорах и вел себя наиболее уверенно, пусть и часто на что-то отвлекался. — Запах слишком сильный, чтобы это оказалось простым совпадением. Верно, Акамару?       Ответом ему стал пронзительный собачий лай. Твою-то мать… Знакомое имя, странная тема для обсуждений, противные интонации и язвительная самоуверенность, сквозящая из каждого произнесенного слова… Это тот парень из клана Инузука! Киба!       Я слегка отдернула занавесь, чтобы подтвердить собственные догадки, и чуть не прикусила язык, едва завидев рядом с бывшим одноклассником, возле которого терся громадных размеров белоснежный пес, противную розовую шевелюру.       Нет… Только не сейчас, Ками, нет!       Затаившись, я сконцентрировалась на беседе, чьи подробности мне уже чертовски не нравились…       — Не помню такого, — хозяин всячески отнекивался. — Уж простите меня, господин!       — Может, разрешите нам проверить комнаты?       — Нет! Прошу прощения… Клиенты этого не одобрят. У нас приличное заведение. Здесь все очень достойно и строго. Уверяю! У нас…       — Жаль, — Сакура тоже решила подать голос. — Мы его весь день ищем. Нас послала Цунаде-сама, Пятая Хокаге Скрытого Листа. Уверена, она готова щедро наградить того, кто поспособствует возвращению конкретно этого отступника.       — Как, говорите, его зовут?       — Саске-ку… Кхм. Саске. Учиха Саске, — идиотка. До сих пор его имя нормально выговорить не может… Впрочем, что с нее взять? Я ее неплохо так с лестницы столкнула. Эх, повторить бы… — Фотографию вы уже видели. Правда, она еще с тех времен, когда он только-только стал генином.       — Первую половину дня гостей принимала супруга, поэтому… Я могу спросить об этом мальчике у нее.       — Замечательно! Я пойду с вами.       — Но… У вас собака… А с женой, кажется, дочь…       — Акамару хороший. Он просто так не укусит, — Киба потрепал довольного пса за ухом. — Сакура, ты со мной?       Она отрицательно покачала головой.       — Нет. Я останусь здесь. Саске-кун может появиться где угодно. Я не хочу случайно его упустить, когда на нас рассчитывает Наруто.       — Как скажешь. Ты только не переусердствуй. Вдруг еще в обморок грохнешься, как некоторые! — собачник нагло усмехнулся. Я была с ним полностью солидарна.       — Я не похожа на Хинату, Киба… Иди.       — Ладно тебе. Я ведь пошутил! — не получив ответа, он тяжело вздохнул. — Скоро вернусь.       Киба удалился в подсобное помещение вместе с хозяином рёкана и Акамару, чей нюх оказался не настолько чутким, раз он до сих пор не бросился к норэн с визгливым, разрывающим барабанные перепонки лаем. Видимо, запах Саске на одежде мешал ему как следует меня распознать. Хвала Ками…       — Саске-кун, где же ты? Почему ты скрываешься? — причитала Сакура вслух.       Оставшись в одиночестве, она уже не выглядела такой гордой и решительной. Показная обида на Кибу мигом испарилась, окончательно уступила место детской одержимости симпатичным лицом. Сакура нервно поправила капюшон плаща и облокотилась на стойку, смиренно дожидаясь возвращения собачника.       Она ведь такая слабая и жалкая. И завистливая… Ненавистная мне Харуно Сакура, зря раскрывшая свой поганый рот. «Дочь шлюхи»… Ну конечно! Обязательно нужно приплести ка-сан! Ладно бы просто «шлюха», но нет… Она принципиально решила меня посильнее позлить. И поплатилась. Жаль, что не до конца. Впрочем…       — Госпожа, отпустите меня, — Цубаки попыталась вырваться. — Там отец… И господин… Кажется, я могу ему помочь.       — Очень зря, Цубаки. Очень зря… Никуда ты отсюда не пойдешь, — я нахмурилась, погладив Цубаки по плечу, что заставило ее обиженно всхлипнуть. — Без меня, по крайней мере…       Цубаки не успела и пикнуть, как я сдавила ее тонкую шею с помощью локтя, прижав к себе детское тельце, а второй рукой обхватила ее за талию, чтобы приподнять ее над землей и ослабить хватку. В противном случае она бы довольно быстро задохнулась, но смерть малявки мне больше не требовалась.       Чувствуя, как она болтает ногами и усиленно вертит головой, я убрала локоть с горла, быстро положив ладонь на слюнявый рот, и брезгливо поморщилась. Удерживать Цубаки стало гораздо тяжелее, но сейчас эта девочка была моим единственным преимуществом.       И ручейки горячих слез, сбегающие по ее пухлым румяным щекам, заставляли меня убедиться в собственной правоте.       — Кто здесь? — от Сакуры не ускользнула наша не слишком продолжительная борьба. — Саске-кун, это ты?       Усмехаясь, я сообразила выйти к Сакуре прежде, чем она обнаружила источник детского плача.       — Здравствуй, Сакура, — в светло-зеленых глазах тут же промелькнула тень узнавания. — Давно мы с тобой не виделись…