Feel The Russian Style

Твой смех — подсолнухов букет, Под солнцем легче смеётся. Июль, и золотистый свет Сгорает в пепел, и им остаётся Зима, а я в красивом пальто Дрожу, ночью не спится. В России поселилась смерть, Приходит в гости повеселиться.       Все эти полгода прошли очень сумбурно, по-разному: Паша с Юрой конфликтовал, но мирились почти сразу, у Анечек тоже все хорошо, Кикир к скрипачу потеплел, а Мустаев просто шпион, но душка, в Россию ничего не передал. Как это все могло не радовать? Конечно, поведение Музыченко Пашеньку иногда расстраивало, но гриффиндорец мигом исправлял ситуацию!.. Правда, потом опять все по-новой…       На дворе конец декабря: Хогвартс готовится праздновать Рождество, а после — остальные праздники. Русским это было не особо близко, но новогоднее настроение они поддерживали. Весь замок был украшен — не без магии, конечно, — ученики собирались уезжать к родственникам. Не все, но многие. Со времен Гарри Поттера оставаться на праздники в школе — немодно.       К слову, тут пару дней назад пришло письмо от Ивана Юрьевича — напрягло «шляпников». Маг писал, чтобы парни на праздники дома были. Дед даже Мустаева приплел, черт. Без него теперь никуда.       Это все значило, что глава освободился от тяготы с московским двором. Полный контроль над Юрочкой вернется. Опять. А ведь Музыченко-младший успел расслабиться.       Кстати, Анечки, тоже едут к себе домой. Они уже не дуются за ту скрытую правду, принимают, как есть. Тут даже Серговна бессильна…       Вот и пришло время уезжать в красивую, но суровую зимнюю страну. Все трое надеялись, что ничего не пойдет не по плану, но это, детка, Россия, тут всегда все не по плану.       Путь до Санкт-Петербурга был все таким же: Хагрид-поезд-самолет. Девушки сопровождали их от самого начала и до прекрасного города. Кикир их стойко проводил до перона.       Компания была шумной, но веселой. Даже Мустаев, который почти всегда вне компании, в этот раз отшучивал неплохие шутки.       Все прошло плавно и отлично, но пути друзей разошлись в Питере. Парней забрал Личадеев-старший. Павел, правда, души не чаял в отце, но на этот раз в автомобиле уделял внимания больше своему парню.       Конечно родитель это поведение заметил, но спрашивать пока не стал. Будет у них еще время это обсудить лично. Не глупый же он мужчина?       Погода потрясала, радовала, вызывала тонну эмоций. Снег валил большими хлопьями, создавая такие же большие сугробы; под светом фонарей все это чудо переливалось разными оттенками: от жёлтого до фиолетового. На трассе, как и всегда, был серый мерзкий снег. Но все это было гармонично и красиво — так до горячки любимо. — А все-таки, чтобы ты, Паш, не базарил на пару с Анютами, в России пахнет по-другому: родным чем-то, — протянул Юрочка, смотря в окно. Он сел с Личадеевым-младшим сзади — это они ещё в поезде обговорили. Мустаев был смещен вперед.       Юрьева темная куртка была снята и нагло повешена на водительное сидение. Личадеев-старший не возразил, понимающе кивнув. Остальные двоя парней предпочли верхнюю вещь не снимать — холодно же. Слизеринец даже периодически просил прибавить температуру в «печке». — Ох, Юра, — улыбнулся Игорь Игоревич, плавно поворачивая. До этого мужчина рассказывал, как дела в мафии, но потом — до слов Музыченко — повисла пауза. Было не совсем уютно. — Чего же ты сзади сел? Обычно же всегда вперед, — улыбнулся мужчина, смотря в зеркало заднего вида. Его сын сразу стушевался, перестал теребить пальцы правой руки гриффиндорца. Даниил тоже напрягся. Один Юра, блять, на снежинки вдуплял и радовался. — Смотри лучше на дорогу, пап. — Павел пнул рядом сидящего, отодвинувшись тесно к своему окну, — Потом поговорим…       Вся эта ситуация смущала «змейку», внутри парень понимал, что отец его любит. Даже смел надеяться, что тот примет его таким, каким Паша является.       Наступила неловкая пауза, ее нужно было разбавить, потому Мустаев решил помочь парням: — Как думаете, этот год будет особенный?       Пока все делились своим мнением, в машине стало жарковато: печка была убавлена, а тихая классическая мелодия включена. Проигрывалась «Шутка» Баха.       Личадеев-младший уже сто раз мысленно отблагодарил Даниила за его отвагу. Молча улыбаясь, слизеринец смотрел в окно. Они уже подъезжали к особняку, когда тот ответил: — Конечно он будет особенным и незабываемым, — мельком глянув на наследника. — Ахренительным, — подтвердил Музыченко, взглядом цепляясь за украшенные садовниками ели. — Простите мой французский, Игорь Игоревич, — заулыбался скрипач, в наглую хватая руку Павла, — но следующий год точно будет ахренительным!

***

      Музыченко-старший имел большую семью, но этот новый год будет встречать из родни, разве что, только с Юрой. Остальные же находились/жили в Москве. Даже родители наследника не приехали. Не смогли.       Сам гриффиндорец не переживал: с ним будет семья Личадеевых, а главу свита отвлечет. Парень уже представляет, как вытащит Пашеньку на мороз и вместо охраны — с помощью палочки, но сам — запустит для своего слизеринца салют, как будет 31 декабря тоскать с кухни сладости, как начнёт петь с тем же Личадеевым-младшим матерные новогодние песни и их никто не поймет.       Строить планы на будущее, конечно, юноша не планировал, но вот, он в тихую уведет своего патлатого мальчишку в свою комнату, прошепчет слова о любви, поцелует, а потом, преодолевая желание, достанет спрятанный подарок — желтые носки и два кольца. Для себя и Пашеньки. Чтобы помнить. Никогда не забыть.

***

— Ну, товарищи, рассказывайте, — улыбнулся Личадеев-старший сыну и наследнику. Он зашел к Пашеньке, поговорить о том самом «потом», а тут и Юрий — удача.       Мужчина до сих пор был одет в костюм, в котором ездил забирать мальчиков. Дела 26 декабря его затянули, потому тот даже к жене заскочить не успел, ибо после — сразу к сыну.       На улице вечерело. Двое парней играли в «правду или действие» с юриного телефона. Оба уже в ночных одеждах: шаровары да старая футболка. Слизеринец еще в оранжевых — с синими рыбками — носках. — Сядь пожалуйста.       Сын указал на край своей кровати. Мужчина послушался и выполнил указание. Он присел с улыбкой, внимательно смотря на мальчишек, что недавно были такими маленькими и беззаботными. А сейчас его Павлуша смотрел на него серьёзными светлыми глазами, а рядом, совсем не переживая, угнездился Юра. — Тут такое дело… — Паша почесал свой затылок. Говорить было тяжело, но было необходимо. — В общем… Юноша был перебит своим «львом»: — Мы вместе, так сказать, если вы понимаете, о чем я. Паша все же осмелился снова взглянуть в глаза, взять за крепкую руку скрипача и переплести их пальцы.       Увидев улыбку на лице отца, слизеринец ответил нервной улыбкой в ответ, расслабившись. Хоть и не боялся отца Пашенька, но переживания все равно были. — Ну, да, как-то так вышло… — Ха, свои же, — Игорь Игоревич пригладил отросшие волосы сына. Ребенка своего — единственного! — он на пару с женой любил до безумия, потому и принимал его любимым. Одно, правда, все омрачало… Иван Юрьевич Музыченко. — Вы должны ему рассказать, а то сам узнает и будет хуже. Прямо сейчас, чтобы не тянуть. — Игорь Игоревич, — осторожно вмешался Юрий, — а Вы уверены? — Не сможете вы долго это скрывать, да и нервы тратить не к чему. Мы семья, все примем… Да, Паш? — Да…

***

      Глава мафии был у себя. До ужина оставалось больше двух часов, потому волшебник пересчитывал бюждет на подарки, читал списки гостей. Занимался контролем.       Стук в дубовую дверь был быстрым, иному может показаться, что вовсе послышалось. Но не Ивану Юрьевичу. Тот даже знает, кто — Личадеев-старший. — Входи. — Я с мальчиками, — оповестил главу мужчина, открывая дверь. Студенты Хогвартса переодеться не удосужились. — Пакость сделали? — Дедушка, ну ты что? Нет, у нас новости! — неуверенно пошутил Юра. Одно дело отцу Паши, другое — деду. Страшно было. Немного. — Игорь…- намекнул старший вошебник, складывая руки на массивный стол. Его ровная спина сгорбилась. — Я за дверью, — предупредил парней Личадеев-старший. В адекватность главы он верил.       Кабинет — большая комната, без окон. Вместо них — шкафы у стен, сейфы да диванчик. В середине — ковёр и два кресла. В глубине, окруженный несколькими лампами, стол да ещё одно кресло. — Садитесь уж…       Унимая дрожь, студенты сели. Они уже ожидали приговор, но пока и не за что. Кто-то должен решиться, сказать… — Ну? Вы отнимаете мое время… Юра, говори!       Музыченко-младший вскинул голову на родственника. Страх у гриффиндорца пропал. Сжав свою палочку, что он прихватил, юноша выпалил: — Мы с Пашей вместе!       Иван Юрьевич хмуро посмотрел на внука. Вздумал тот шутки шутить. Старик сложил свои руки в замок, не отрывая своего взгляда. — Что за шутки, Юрий? Ты как себе это представляешь? — серьезно проговаривал Музыченко-старший.       Снова отвлекаясь на стопку бумаг на своем столе, мужчина продолжил заполнять и отмечать то, что было нужно, необходимо. — Это не шутки, дед! — Шутки… — Юрия перебили, что было совершено неудивительно. — Нечего мне тут вашу пендоскую заразу разводить!       Сказать, что было страшно — ничего не сказать. Дед умел давить, нагнетать. Убивать своей невербальной. После двух незаконченых фраз, приемники сразу поняли, что «благословения» от него они не дождуться. Зря все же послушали Игоря Игоревича, никто, кроме семьи Личадеевых, их не примет. Не примет эти отношения. — Прекращайте этот цирк немедленно! Непозволительно вам, Юрий да Павел, себя так вести!       В миг Юра вспомнил все слова Паши о том, что он трус, что не может пойти против деда. Может быть, уже стоило о них забыть, вспоминать о них точно не сейчас, но наследник так не посчитал.       Решив показать всю серьёзность намерений, гриффиндорец сжал руку Павла с такой силой, что тому стало больно. Он специально, нет, но самоуверенность и гнев рвались наружу. — Нет! Прекрати свой контроль, никто в этот раз не пойдет у тебя на поводу!       Личадеев-младший очень волновался за юношу. Он покорно ждал, когда гриффиндорец отпустит его ладонь, не смея даже поднять взгляда на Юру. Было очень страшно. Страшно за Юрочку. — Да, как ты смеешь перечить мне?! Я чётко сказал, что ничего не будет, хватит в игры играть! — Глава злился. Его глаза будто наливались кровью и ненавистью к Паше. Именно к Личадееву. — Это не игры! Я сказал нет, точка! — Скрипач показал всю свою смелость. Он встал против дедушки, против мафии из-за его Пашеньки.       Резко расслабившись, Иван Юрьевич снова опустил голову к документам. Почеркал пару раз, а после, как ни в чем не бывало, открыл верхний ящик своего вырезного стола. Там лежал пистолет.       Быстро достав оружие, глава навёл его на Личадеева и… Выстрел.       Юра не поверил. Его родной дед не мог, не мог убить Личадеева! Сам Пашенька не мог умереть…       Скрипач не заметил как оказался у еще теплого тела на полу. Он дрожащими руками зажимал смертельное ранение на шее. Кровь не останавливалась, жизнь — не возвращалась. Парень не помнил, как начал перебирать все заживляющие, которые знал. Ничего не помогало.       Его Паша умер. Умер, как немногие подростки в этом мире, от пули — такой человеческой, без капли магии. Просто взял и умер. Как будто раздавили маленького жучка. Был — и нет.       Красивое лицо белело. Судорожно Юрочка шарил руками по его телу. Оно остывало. Слезы душили Музыченко, неверие в происходящее не возволяла вздохнуть. Чувство безысходности, что он не может помочь, прожигало дыры.       Из тумана вывел лишь громкий хлопок. Иван Юрьевич стоял в проходе, в ногах — Игорь Игоревич. Сердце не выдержало вида мертвого ребенка, из шеи которого еще била кровь. — Ты чудовище, — сквозь слезы прошипел Юрий. Его дед лишь болезненно посмотрел на него. — Не дури, Юрий, — перешагнув неживое тело помощника, Иван Юрьевич удалился. Не дури…       Тело парня дрожало. Он не мог взглянуть еще раз на Личадеевых. Гриффиндорцу — сука — не хватало храбрости для этого. Рука, сжимавшая палочку, поднялась. Её холодный кончик уперся в весок. Страх на мгновение пропал. — Авада Кедавра!..